На краю земли

Тело с размаху падает на брусчатку. В ноздри лезет противный пепел. Эти редоранские ублюдки кичатся своим благородством, а сами пришли целой гурьбой, окружили, приволокли в свои застенки и отметелили, как провинившуюся шавку. И за что? Ну да, позволил себе критику управленческих способностей советника Морвейна. Ну да, неудачно провёл богословский диспут с послушником местного Храма. Ну да, осыпал Синдири Арано комплиментами в присутствии её мужа. И вот я, боевой офицер Альдмерского Доминиона, постыдно валяюсь возле дверей городской тюрьмы. Пожалуй, это ещё одно доказательство, что я — худший юстициар из ныне живущих. В противном случае я бы не валялся сейчас в этой пыли, а сидел на какой-нибудь штабной работёнке. И в этом случае мой разум бы постепенно превращался в болото от повседневной бюрократической рутины, а тело бы медленно, но верно размякало… Нет уж, худшим юстициаром из живущих быть интереснее. — Вали, пока цел, желтомордый! — кричит их лысый капитан, отвлекая меня от размышлений. Я презрительно смеюсь, глядя в его пылающие огнём глаза, и языком слизываю кровь с разбитой губы. Он не должен видеть ни моих сомнений, ни моей боли. Капитан злится ещё сильнее и ногой бьёт меня по рёбрам. Боль на мгновение парализует меня, даже дыхание перехватывается. Но я быстро прихожу в себя и снова смеюсь. — Да ты больной! — кричит кто-то из редоранцев. — На всю свою рыжую башку! Капитан возвращается в свою конуру и громко хлопает деревянной дверью. Ничего. Пусть они считают, что я болен. Пусть считают меня никчёмным глупцом. Это позволит мне быстрее раскопать грязные тайны каждого серокожего гордеца, живущего в этом городке. Дышать немного трудно — кажется, рёбра мне всё-таки сломали. Голова противно ноет и кружится — надеюсь, виноват в этом лишь тяжёлый воздух редоранской тюрьмы. Я поднимаюсь и медленно иду к базарной площади, нащупывая в поясной сумке горстку монет. Надеюсь, этого хватит на зелье, способное унимать боль. Силы быстро иссякали, и вот я опёрся спиной о деревянную балку, подпирающую козырёк городской кузни. Стук молотка противно отдаёт в голове, словно он стучит внутри моего черепа. — Что, побили? — ядовито спрашивает Гловер Меллори. Усмехаюсь в ответ. — Это ничего — с меня капитан Велет тоже поначалу три шкуры драл, да и сейчас слезать никак не хочет, — от зычного голоса кузнеца в ушах неприятно звенит. — А ты ещё и языком трепать начал! Знаешь, как их это бесит? Бретон убирает молоток и тушит огонь в своей кузне. — Ладно, хрен с тобой. Заходи, искатель сталгрима, — последние слова кузнец произносит с необычайной желчью в голосе. Я знаю, что Гловер Меллори не причинит мне вреда, и потому без боязни захожу к нему домой. — У Велета и его ребят, видать, сегодня плохое настроение было, — кузнец внимательно разглядывает мои синяки и ссадины, затем просит снять грубую кожаную куртку и рубаху. Я подчиняюсь и разваливаюсь на деревянном стуле. Кузнец ощупывает мои рёбра и велит мне одеваться. Затем он какой-то жгучей мазью обрабатывает ссадины на лице и протягивает мне отвратительное лечебное зелье. После этого мы садимся ужинать. Хорошо, что я умею находить язык с теми, кого в Доминионе принято называть «представителями низших рас» — это даёт мне возможность легко находить информаторов, союзников да и в конце концов просто приятелей. Суджамма, которой Гловер угощает меня, быстро овладевает моим разумом. — А редоранцы женщин вообще нанимают? — спрашиваю я. — Говорят, раньше нанимали, — Гловер пожимает плечами. — А к чему ты спросил? — Если бы меня побили женщины, было бы не так обидно. Теперь он уже смеётся. — Да я смотрю, ты и впрямь на голову болен! — Зато мне не привыкать, — хмыкаю я. Бретон с недоумением смотрит на меня. Я оттягиваю ворот рубахи вниз, демонстрируя побелевший шрам от шеи до ключицы. — Вот это меня одна редгардка порезала — в Хаммерфелле дело было. Посчитала, что я хочу бросить её, полоснула кинжалом и сбежала сама. — А вот тот шрам на боку? — Гловер не унимается, дразнит меня, откупоривая бутылку «Алто». — Странный такой, на след от клинка или топора совсем не похож. — Лучше бы тебе не знать, — печально вздыхаю и протягиваю стакан. Кузнец наполняет его вином. — Тоже женщины? — догадывается Гловер. Я делаю несколько глотков. «Алто» окончательно развязывает мне язык. — Молодой я совсем был, глупый, только службу начинал. И отправили меня вместе с одной красавицей в Эльсвейр — понаблюдать, как кошаки себя под нашим крылом себя чувствуют. Город был, помню, приграничный, до Скинграда рукой подать было. Конечно, как и везде, были несогласные, и мне нужна была информация, где эти несогласные прячутся. Маленькая деталь: красавица эта — Айренн её звали, как нашу королеву из Второй Эры — тогда была такая же молодая, как и я, ещё и в меня немного влюблена, разве что ко всем не-мерам относилась намного хуже, чем я. Так вот, в нашем штабе работала каджитка-ом. Знаешь, это тот самый вид каджитов, которых от босмеров не отличишь. Более того, многих ом не разберёшь, мужчина перед тобой или женщина, и эта исключением не была. Мне удалось узнать, что родня у этой киски считала, что Эльсвейру лучше полностью не зависеть от Доминиона, — выпиваю всё вино и прошу налить себе ещё; кузнец снова наполняет мой бокал. — Начальство велело мне раскрыть всю ту ячейку и рассказать о ней, куда следует. Конечно же, в первую очередь я решил втереться нашей каджитке в доверие. Вечером я позвал её к себе в покои, приласкал... Гловер едва сдерживается от того, чтобы расхохотаться. — Ну вот, ты уже понял, о чём подумала Айренн, когда решила заглянуть ко мне в гости. Если ты думаешь, что все молодые альтмерки холодны, что этот ваш сталгрим — знай, ты ошибаешься. Конечно, потом я пытался ей всё объяснить, но она уже вообразила себе невесть что. Хорошо, что я прочитал заклинание дубовой плоти прежде, чем она успела шарахнуть меня молнией. Я думаю, ты знаешь, как мы, альтмеры, чувствительны к магии — так вот, простенькая «дубовая плоть» мне в тот день жизнь спасла. Но шрам всё равно остался. В общем, я задание с треском провалил, поставил на хорошей карьере жирный крест и обрек сам себя всю жизнь скитаться по закоулкам Тамриэля. Знаешь, я об этом и не жалею, но про тот случай мне вспоминать всё же стыдно. Меллори перестаёт себя сдерживать и смеётся во весь голос. — Гловер, — зову я, строго посмотрев на него. — Я тебе этого не рассказывал.