***
— Сукин сын! — шипит королева Сон, быстро выходя из тронного и идя по коридорам замка, свет в которые проникает через узкие окна под самым потолком, из-за чего пространство освещается факелами. Позади королевы идет графиня Со Сынён. Женщина старается спешить, но идти довольно сложно на каблуках и в многочисленных юбках. Она с удовольствием сняла бы их, но этикет не позволяет. Слышит, как мать ругается себе под нос, а стоящие гвардейцы провожают их пораженными взглядами. Королева же. Но Сон плевать хотела на правила, она не из этого мира. В ее — она вполне спокойно может выражаться, если захочет. Только вот случай для применения не подворачивается. Подводный мир совсем другой, полная противоположность человеческому. Сынён знает, на что злится Сон, та не раз рассказывала. Мин Сон увидела разницу в мирах еще в самый первый день в замке, когда ее начали учить правилам, как одеваться, как краситься. А потом вдовствующая королева узнала о политических интригах, ревности у придворных дам, леди, гостящих в замке, и даже у ее фрейлин. Ей пришлось выживать. Что и делает сейчас. — Сукин сын! — уже кричит Сон, заходя в их с Сынён башню, ударяя по тяжелой двери кулаком, на что графиня только поднимает бровь. — Не смотри так! Я знала, что так будет! Я просила Юнги не выдавать твою сестру замуж за принца Аурума. Мне он сразу не понравился, как и их политика. Я таких людей вижу насквозь. А потом еще Юнги согласился женить Чимина на сестре этой твари. Она его и погубила. Как же я ненавижу все это! Как же бесит! Сынён редко видит мать в таком состоянии — практически никогда — когда та готова разнести все вокруг, когда истерика накрывает ее полностью, что соображать на время перестает. Она всегда видела Сон холодной, расчетливой, безэмоциональной, однако сейчас она не знает, что делать. Ведь ее мать начинает бегать по круглому помещению со столами и переворачивать их, опрокидывая книги, записи, перья с чернилами на каменный пол. Даже в незажженный камин попадают вещи. Королева кричит так, что эхо разносится по комнате и коридору. Она повторяет одни и те же фразы, только слова в них заменяет. Все ее нутро заполнено агрессией, огнем. Он распространяется по всему телу, что единственный выход — выплеснуть его, что Сон и делает. Сынён уверена, что гвардейцы, стоящие в коридоре, передадут все, однако сейчас ей не до этого. Ей бы успокоить королеву, но не знает как. Ведь впервые видит срыв. Графине даже кажется, что королева Сон хранила и трепетно собирала все негативные эмоции в один флакон, и за эти почти пять десятков лет он наполнился до краев, разбился, взорвался. У той прическа растрепалась, часть волос все еще собрана, но другая часть висит свободно, разбросана по плечам и спине. Для Сынён всегда в детстве казалось, что ее мать не стареет, что она будет всегда такой же молодой. Ведь даже сейчас, когда ей самой тридцать три, а королеве — шестьдесят девять, Сон выглядит на лет сорок, не больше. Однако Со Сынён поверить в привычную реальность гораздо сложнее, когда видит растрепанную мать, у которой макияж размазался по лицу, а синяки стали видны под глазами, как и складки на лице. До графини доходит настоящая реальность только в этот самый момент, когда Сон опадает на каменный пол, тяжело дыша и нервно перебирая пальцы, что, несмотря на более длинную жизнь у подводных жителей, королева слаба, у нее мало сил, что рано или поздно она умрет. И на графиню упадет ноша заботы о русалках, о сборе информации, изучении сирен и обо всем другом, что рассказывала мать, что ей придется заботиться о сохранности мира между королевствами и о самой Элки, о которой знает очень мало — только то, что поведала Сон. — С тобой все в порядке? — осторожно спрашивает Сынён. — В порядке? Со мной? — усмехается королева, доставая сложенный платок и начиная вытирать лицо. — Слово «порядок» перестало иметь смысл ровно с того момента, когда умер Юнги. До этого было еще более или менее. — Ты его любила? — присаживается рядом и шепчет практически свои слова. — Конечно же, я его любила. Иначе он не был бы моим соулмейтом. Мы были похожи. Было взаимопонимание. Даже когда все было очень плохо, я была рядом с ним, а он со мной. Только ради него я и оставалась в этом проклятом замке, участвовала в политической жизни. Я этого не хотела, понимаешь? Я хотела простого счастья и спокойствия. Однако любовь к Юнги взяла вверх, — Сон говорит медленно и спокойно. Она смотрит в потолок, на руки, на полы платья, грустно улыбается, вспоминая. — Когда лекарь объявил, что он умер, мне показалось, что все умерло тоже. Я не могла поверить, хотя и знала, что люди живут в два раза меньше, чем мы. Я могла вернуться домой, в море, но не могла оставить Чимина одного. Он был таким юным и являлся частью моря, как и ты — морская вода текла в его жилах. Ты мне не поверишь, но в Намджуне она тоже есть. Небольшая, но все же. А потом не стало Чимина. Я думала, что уже пора, уже можно вернуться обратно, однако оставался Джено. Ты, Сынён, помнишь его. Мне следовало догадаться, — тяжело вздыхает Сон, закрывая лицо руками, а потом запускает их в волосы, полностью растрепывая прическу. — Догадаться о чем? — спрашивает Сынён. — Сначала смерть Джемина — твоего мужа, на следующий год смерть Юнги, через два года умирает Чимин, а еще через год и Джено. И все, к власти приходит следующая мужская ветвь — Ким Намджун. В моем мире есть поверье, что если кто-то из членов семьи умер раньше срока, не считая охоты, разведки, боя, то последуют и другие смерти. Обычно мы начинаем искать причины смерти и пресекаем эту закономерность. Мне следовало найти причину смерти твоего мужа. Ведь не может быть так, чтобы молодой мужчина умирает через неделю после свадьбы. Но прошлое не вернуть, Сынён, — Сон поднимает фиолетовые глаза на дочь, у которой грусть и скорбь написаны на лице. — Ты бы знала, как я хочу домой, — шепчет так тихо, что едва различимы слова. Будто русалка боится их произнести, потому что желание может исполниться совершенно не так, как хотелось бы. — Все будет хорошо, — также шепчет Сынён, накрывая постаревшие руки матери, но Сон только мотает головой, прикрывая глаза. Она знает, что дальше будет только больше и хуже. Не раз так уже происходило. Сон устала так жить, однако каждый день просыпалась и выживала. Ее жизнь и судьба легендой стали потому что. А ей надо поддерживать ее, как бы говоря, что раз я смогла, то и вы сможете. Сон живет с такой мыслью последние десять лет. Только за ее счет и выживает. Иногда даже кажется, что это в ее крови, потому что не думала уйти из обоих миров, в другой — потусторонний, где жили существа и находились предметы более мистические, чем она сама будучи русалкой. — Ладно, — тяжело вздыхает королева, поднимает голову, собирая все расклеивающиеся частички воедино и заново их скрепляя, как и флакон со всем плохим, что когда-либо случалось. — Надо за работу. — За какую? — искренне удивляется Сынён, смотря на поднимающуюся на ноги королеву, которая полностью распускает волосы, доходящие до середины спины, и смывает остатки макияжа водой из уцелевшего кувшина. — Тебе надо отдохнуть. — Не время отдыхать, Сынён, — ровным и спокойным голосом говорит Сон, перебирая каштановые, с легкой проседью, волосы. — Нам надо помочь Элки. Намджун скоро к ней пойдет. Она должна знать. Кроме того, мне нужно, чтобы одна из придворных русалок передала весть морским королям. Они сейчас не вылезают со своих совещаний. И надо узнать, в курсе ли Элки, кто она. — Твои планы безрассудны! — возмущается графиня, поднимаясь и отряхивая полы платья. Но Сон остается непреклонной, держит заново построенную королевскую выдержку, будто не у нее была полчаса назад истерика. — Без таких планов не выстроишь свой собственный мир, — мягко произносит королева. — Приведи в мои покои служанку-русалку и скажи, чтобы она мне заплела волосы. Сегодня я хочу попробовать новую прическу. — Это не вызовет подозрения у Намджуна? — Нет, я всех служанок-русалок прошу время от времени заплетать мне волосы, — говорит Сон, стоя около открытого окна, которое находится дальше всех от двери, — чтобы гвардейцы не услышали. — А пока я пойду к Элки. Королева смотрит, как Сынён, хмурясь, кивает. Видит, что дочери не нравится, но ничего поделать с этим не может, потому что это их обязанность поступать безрассудно и неправильно. Королевская семья же. Графиня выходит из комнаты, а Сон стоит около окна несколько секунд с закрытыми глазами, снимая на это время маску королевы. У нее распущены волосы, нет макияжа — практически как тогда, когда она была свободна. Только омрачает все, что даже в ее молодости, до обряда ей приходилось вплетать ракушки и украшения в волосы, но русалке это доставляло удовольствие. Однако сейчас она вдовствующая королева Королевства Ноли и не может позволить себе ходить по замку с распущенными волосами, но Сон плевать хотела на правила. Она открывает глаза, бросает взгляд на виднеющееся море и выходит из башни. Она сама выпросила это помещение у отца Юнги, чтобы заниматься своей королевской работой, вести записи о подводном мире; интересно было: что в нем происходит, как они стали морскими жителями раз так похожи на людей. Но со временем королева поднималась в башню все реже, а королевские дела начала решать из своих покоев. Комната оставалась пустовать, пока Сон вновь не заплывала в море и не узнала последние новости подводного мира. После воцарения Намджуна она несколько раз пропадала со двора, пока король не запретил, а потом перестала. Русалка забросила бы свою работу, но Сынён всегда интересовалась подводным миром; он был небольшой ее частью, поэтому Сон и не оставила ее. Информацию она получает от русалок, которые живут в замке под ее крылом. Она их собрала в свои последние заплывы, догадывалась, что терпение Намджуна недолгое. Так и произошло. Королева спускается по лестнице и выходит на переход между каменными строениями, на котором стояла вчера и разговаривала с Элки невербальным языком. Открытое место между башнями, которое выходит как раз туда, где Намджун приказал держать русалок. Сон смотрит на Элки, которая лежит в воде с раскинутыми руками и глядит в небо, полностью покрытое облаками, пропускающие яркие лучи солнца. Она снимает корону, которую надела перед выходом из башни, и пытается рубинами поймать солнечный блик, направляя его в сторону сирены. У нее получается довольно быстро, и «солнечный зайчик» попадает как раз на лицо Элки, а потом и на глаза. Та жмурится и приподнимается, пытаясь понять, что происходит. Она оглядывает гвардейцев, которые даже не смотрят в ее сторону, а потом поворачивает голову в сторону замка, натыкаясь на фигуру в зеленом. Элки садится в воде, приветствуя королеву Сон движениями: — Приветствую, вас, королева Сон. Вы пришли мне поведать новости? — Приветствую, тебя, моя королева. Сложно сказать. И да, и нет. У Намджуна появились планы на твой счет, я не смогу ему помешать. Однако у меня есть план, как заставить твоего отца и других королей подняться на поверхность, на переговоры с королем Королевства Ноли, — Сон решила попытаться узнать, что Хоши и Лина ей рассказали или не рассказали. — Простите, но я не ваша королева. И не королева вовсе. Мне хотелось бы верить, что ваш план подействует. — Я бы тоже хотела верить в это, моя королева. Не спорь, ты — королева, даже если не знаешь этого пока. До новой встречи. Сон кивает ошарашенной сирене, которая не может руки поднять, чтобы попрощаться. Но королева не может долго тянуть. Пусть Элки подумает, что Намджун собрался на ней жениться. Пусть Элки думает, что она станет королевой, которая будет выше ее по положению. Пусть Элки морально готовится к этому. Но пусть не забывает, что она принцесса***
К Намджуну каждый день, порой даже по несколько раз за сутки, приходят гвардейцы и докладывают, что происходит в замке, что делает выловленная сирена, его бабка с Сынён. Он прекрасно знает, что королева Сон вчера разговаривала с Элкой с помощью каких-то движений. Не один гвардеец говорил об этом, все, у которых было дежурство — доложили. Как и о перепалке сирены с одним гвардейцем, что русалки никогда не делали. Намджун продолжает сидеть в тронном зале, прикрыв глаза рукой и вспоминая все, что известно об Элки. Хотя знает значительно мало и только то, что Сон сама рассказала. Ему бы к ней сходить, посмотреть, как она себя поведет. Но подниматься не хочется. Слышит, как в тронный зал входит гвардеец, которому поручено наблюдать за королевой. Намджун выпрямляется, смотрит на мужчину лет сорока, идущего ровным и тяжелым шагом, звук которых распространяется по всему помещению. У него сильно сомкнуты челюсти, что видно по напряженным скулам, в глазах горит огонь, а взгляд излучает самоуверенность. Легкая небритость вселяют мужественность в образ, однако король знает, что гвардеец просто не ночевал несколько дней в своей комнате. — Ваше Величество, — кланяется гвардеец. — Вдовствующая королева Сон и графиня Со Сынён находились в своей башне, и у вашей бабушки случилась истерика. Она кричала и бранилась на вашего отца, Его Величество Ким Юнхо, короля Королевства Аурум. Потом Ее Величество отправилась к пленнице, и у них состоялся диалог с помощью рук. Сейчас Ее Величество королева приводит себя в порядок в своих покоях вместе с графиней и служанкой. — Что за служанка? — спрашивает Намджун, хмурясь. — Ее зовут Лола. Фамилии нет. Безродная. Беженка из Королевства Дилиджентиа. Ее семья погибла много лет назад. — Все служанки королевы беженки и сироты? — продолжает король, напрягаясь. — Нет, Ваше Величество, — отвечает гвардеец, сжимая руку на рукоятке мяча. — Однако многие из них появились во времена Черных дней. — Хорошо, спасибо. Собери мне информацию о всех служанках королевы Сон и ее фрейлин. Они же у нее есть? — Есть, однако с ними вдовствующая короля проводит время только на воздухе, но разговоров между ними не наблюдаются. — Все равно собери, — Намджун делает взмах рукой, и гвардеец уходит, кланяясь. Он идет задом до самых дверей и только, когда двери открываются, выпрямляется и разворачивается. Но Намджун не смотрит на него. Он вновь прикрыл глаза рукой, провел по волосам ею и встал с кресла. Король надевает корону, поправляет полы темно-синего бархатного аби*, расшитого серебряными нитями лепестки сельдерея — символ монарха — и цветочными узорами по краям, и доходящего до конца голени. Ким выходит из тронного зала, двигаясь к выходу во внутренний двор. Стоящие на службе гвардейцы кланяются, но Намджун не обращает внимания. Ему кажется, что бабка что-то задумала, ведь общение с сиреной знаками, истерика и помощь со стороны служанки в причесывании — слишком нетипичны для нее, и это не может напрягать. Он не обращает внимания, как перед ним проходит слуга в потрепанной накидке с капюшоном и с корзинкой в руке. Ким спешит к западной стене, кивает солдатам, а те поднимают специально построенную решетку. Металл скрипит, режет, ноет, но король упорно дожидается, пока она не поднимается до самого упора. Намджун кидает солдатам: «Не закрывайте» и выходит на мощные и острые валуны. Он спускается осторожно, боком, придерживает рукоятку мяча. Ему бы позвать сирену, но стоять на влажных камнях под палящим солнцем и наблюдать за ней гораздо приятнее. Та лежит на воде максимально далеко от берега, смотрит, хмурясь, на небо. Однако Намджун видит по ее бегающему взгляду, что та о чем-то думает, ее что-то гложет, напрягает, даже губы кусает. — Как тебе здесь живется, маленькая русалочка? — решает нарушить тишину король, наблюдая, как сирена напрягается и поворачивается на звук. Элки ощетинивается, смотрит зло, глаза сужает. Не нравится, а Намджуну приятно провоцировать ее. Ведь первая добыча спокойно себя ведет. — Не подплывешь? — Много чести, — отзывается, принимая сидячее положение, но король другого мнения. Он подходит к вдолбленному кольцу в камень, куда крепятся путы сирены, и тянет на себя цепи, силой приближая пленницу. Элки пытается сопротивляться, цепляется за чистое дно, где даже камней нет, но все равно оказывается у берега, у ног короля. Смотрит на его высокие ботинки, доходящие почти до колен, на шнуровке. — Тварь, — шипит Элки, поднимая взгляд на самодовольно улыбающегося короля. — Не расскажешь, о чем ты разговаривала с королевой? — спрашивает, присаживаясь на корточки и беря ее за подбородок, не давая сирене возможности отвернуться. Глаза в глаза. Намджун ни перед кем не садился, кто ниже его по положению, но в этот раз решил изменить правила, ведь сирена-то красивая, красивее, чем русалки. Ненависть так и пляшет в голубых глазах, делая их еще ярче. Восхитительно. — Обойдешься, — шепчет, приподнимаясь и выдыхая практически в лицо, на что Намджун только бровь приподнимает, усмехаясь. — Маленькая бойкая сирена Элки Кин, — тянет слова, наблюдая, как удивление простирается на лице пленницы. — Откуда? — только и произносит отрешенным голосом, на мгновение расслабляясь, будучи пораженной, что король знает, как ее зовут. — Твоя любимая королева Сон поведала, как и то, что ты из какого-то северного семейства. Как его? Гласиальт? — притворяется, что не помнит, но давая понять сирене, что та полностью одна, что Сон не будет на ее стороне, что та прикидывается. — Она не могла тебе это сказать, — возвращает свою стойкость Элки, вновь собирая огонь в глазах и в речи, хотя он очень слаб, сама понимает это. Ведь построенная уверенность в королеве Сон тает с каждым новым словом Намджуна. — Также я знаю, что у тебя скоро ритуал, — медленно говорит, наблюдая, как ее выстроенный мир рушится, огонь пропадает окончательно, заменяя его осколками, болью. И Намджуну нравится видеть это. Ведь он сотворил это своими руками. — Не думай, что королева тебе поможет. Она здесь никто, как и ты. — Даже если она сказала тебе, то это не означает, что она предаст меня, — Элки пытается говорить твердым голосом, но не верит своим словам. — Но ведь она сказала, откуда ты, дочь Морского короля клана Гласиалис, на собрании, где я объявил, что ты станешь моей женой вне зависимости от ритуала. Всего хорошего, — Намджун откидывает сирену в воду, вставая и смотря сверху вниз на нее как на больное грязное животное. Вот только Элки себя так и ощущает. Король видит, как огонь потух, осталась только сажа после него, как все каменное потрескалось и разрушилось. Он усмехается и уходит, наплевав, что делает сирена. Он своего добился. Он ее сломал, показал, что она в его руках, и никто ей не поможет, даже вдовствующая королева. До Намджуна доносятся крики и плач, но для него это музыка менестрелей. Ворота опускаются за его спиной, а улыбка с его лица не сходит. Но Элки плохо. Она надеялась, что Сон поможет, ведь она королева. Что-то да значит в замке. Однако слова Ким Намджуна говорят об обратном. Сирена поверить не может, ведь перед ней две разные реалии, меж которых найти единственный верный сложно. Сон говорит, что может помочь, называет ее королевой, хотя Элки от слова «совсем» не королева. Намджун — что вдовствующая королева сама сдала ее личность, кто она. И теперь прибавляется то, что она станет королевой Королевства Ноли, хотя значить это будет то же самое, что и ее мать — жена короля Гласиалиса. Не более. Меньше, скорее. Ведь решать будет за нее король. Но Элки не хочет жить среди людей, она хочет обратно в море. Она готова на смерть, готова встретиться с неизвестными существами в потустороннем мире. Она готова пожертвовать собой лишь бы подводный мир разорвал Соглашение, лишь бы они освободились от людей. Пусть лучше война, чем такой хрупкий мир. Элки чувствует себя разбитой, преданной. Она не знает, кому верить, кто прав. Ведь она никто здесь, игрушка в чужих руках. У нее начинает кружиться голова от сказанной королем новости. Она не хочет верить. Хочет думать, что это ложь. Но это не может быть ложью. Чувствует. Потому что слишком убедительно. Она не сразу замечает, что плачет, облизывает губы, а на них соль. И больше не сдерживается. Плачет в голос, кричит. Грудную клетку разрывает от разъедающей боли, от новости, от осознания, что ей придется жить с тем, кого она ненавидит, с кем не хочет иметь ничего общего. Ей максимально плохо. Волосы спутались, потому что руки в них запустила, вода на них смешалась со слезами. Но Элки не собирается останавливаться. Она не может просто. Слишком много накопилось за три неполных дня. Сирена не знает, можно ли верить Сон. Хочет, но боится, ведь та рассказала о кланах. А это важнее, чем имя. Ведь имя говорит о многом — кто, откуда, чей. Это привязка к месту, к людям, а Мин Сон раскрыла это. Ей хочется убежать, уйти из этого мира. Ей тесно становится в собственном теле, душа так и хочет выбраться из оболочки. Грудь болит, ее сдавливает тяжесть, которую хочется сбросить. Элки пытается успокоиться, реализовать свое желание — скребет ногтями по коже рук, по хвосту. Кровь течет по пальцам, ладоням, но она не может остановиться. Попадает даже на белые волосы, от чего контраст белого и красного виден даже гвардейцам, которые наблюдают за истерикой сирены и ничего не предпринимают. Чешуя плавает на поверхности, маленькие ранки омывает соленая вода, усиливая боль. Но эта физическая боль не сравнится с той, которая в душе. Ведь Элки в ловушке. Она будет вечно в ловушке Намджуна — его женой, де-факто королевой, его игрушкой. Сирена не настраивалась на это никогда. Она хочет только свободы и личного пространства. А ничего этого не будет в ее жизни, стоит наступить дню ее совершенного года. Ким Намджун поработит ее. Счастье отвернется от Элки насовсем. Сирена пытается снять кандалы, разорвать металлические цепи, но кожа ладоней сдирается только. Не может уже рвать, метать, царапать, ломать — болит все потому что. Элки сквозь пелену слез смотрит на воду, на камни, которые омываются водой. Картинка дергается в соответствии со всхлипами, но сирена настроена решительно. Она поднимает руки, сжимает кулаки и ударяет ими по воде, по камням. Ей плевать на боль, на кровь — ей хочется выплеснуть весь негатив, все, что накопилось плохое за три дня. Хотя не поможет — ведь проблемы не решатся-то. Однако резкая и острая боль чувствовалась в первые несколько ударов, потом она сменяется на более тупую и глухую. Сирене глаза бы открыть и посмотреть, что случилось, но сознание слишком потерянное, она не соображает, что творит и что происходит вокруг. Тихо становится слишком, и Элки открывает глаза, а кулаки зависают в воздухе. Перед ней, на мелководье, лед простирается. Как раз там, куда она била. Камни, которые частично были в воде, замерзли. Иней прошелся по их поверхности, а все мелководье шириной в две ладони заледенело. Сирена забывает на время об истерике, смотрит на гвардейцев, которые поражены не меньше. Запускает руку под воду и пропускает ее подо льдом, касаясь его. Он в точности как у нее дома. Такой же холодный и светлый. Элки надавливает на лед с двух сторон, ломая, и поднимает, разглядывая на солнце. Удивляется, ведь не может же она сама его сделать. Она же обычная сирена… Стоит ей только об этом подумать, как понимает, что лед-то ее. Идеальный для нее потому что: такой же холодный и чистый, как она и любит на севере. Специально выплывала, чтобы посмотреть на него, такой же даже в ее комнате во дворце. Элки опускает льдинку в воду, зачерпывает немного воды и подбрасывает в воздух, думая обо льде, ледниках, холоде. Она уже ждет, как капли воды коснуться ее кожи, как холод каплями ударяет. Ловит несколько, разглядывает. — Сирена… — шепчет, повторяя еще раз ранее действие, но без подбрасывания в воздух. Вода превращается в лед, одной только мыслью, а Элки усмехается, кидая его в того гвардейца, который издевался над ней вчера. — Я сирена, слышишь ты, гнида? А после заливисто смеется, потому что она, чертова, сирена, которая уже является королевой. Кто бы что не говорил.