Siren: Legends Never Die

      Проходит несколько дней, как в жизни Элки появляются О Сынхи и Чан Еын — фрейлины, которые должны следовать за сиреной и докладывать королю обо всем. Однако для Элки это не так важно, ее не волнует это обстоятельство, она даже прониклась к ним. Порой вступала с ними в разговор о всякой ерунде, о замке, о человеческом мире и жизни, но каждый раз, когда девушки пытались спросить о подводном мире, о ее «силе», Элки замолкала и переводила тему. Сирена не готова говорить об этом с ними, не сейчас по крайней мере. Может, те интересуются по собственной воли, но может и по воле Намджуна. Она не готова так рисковать, несмотря на то, что каждый раз девушки выражали грусть и разочарование, которых больше было видно у Еын. Она не просто опускала голову или глаза, как делала Сынхи, но и еще поджимала губы, кусала их и начинала нервно перебирать пальцы. Элки видела этого, не скрывала, что знает, но понять причину такого поведения не могла, ведь более лояльно относилась именно к Еын, к ее энергетике, которую та излучала, несмотря на то, что общение с Сынхи давалось лучше. Сирена видит, что виконтессу что-то беспокоит, та постоянно пребывает в своих размышлениях, но не хочет спрашивать, не сейчас. Пытается выстроить с девушками доверительный диалог. — А люди моются? — как-то раз внезапно спросила Элки, когда они сидели в ее покоях, и сирена сдерживала свои пальцы, чтобы не почесать голову, потому что ей ужасно сильно хотелось помыться, уже не могла терпеть. Так давно в воду не погружалась. — Конечно, ваша Милость, — учтиво отвечает Сынхи, отрываясь от новой книги. — В замке это происходит в конце недели, а неделя длится семь дней. Но каждый человек сам решает, когда принять ванную, потому что ванн не так много в замке, и они тяжелые для переноса из одних покоях в другие. И еще слугам нужно много времени, чтобы согреть воду и наполнить ванную. А обычные люди, в основном, моются в реках, озерах, но некоторые могут делать это и в своих домах, если средства или возможности позволяют. — А почему вы спрашиваете? — осторожно интересуется Еын с легкими нотками волнения в голосе, прерывая тишину, наступившую с окончания речи другой фрейлины. — Прошло уже восемь дней, как я живу, как человек, но так и не мылась, не имея возможности окунуться в воду. Я скучаю по воде, по той свободе, которая был там, в особенности, по морю. Но больше всего я хочу избавиться от ужасного состояния, в котором сейчас нахожусь, — наконец говорит Элки, продолжая смотреть в окно и делая несколько глотков вина. С той ночи, как она попробовала его осознано, то пьет его постоянно. Хоть что-то отрывает ее от реальности. — Мне распорядиться, чтобы вам принесли и приготовили ванную? — учтиво задает вопрос виконтесса. — Да, — кивает сирена, допивая уже второй бокал за утро и наливая еще один, осушая его за один большой глоток. Сирена не слышит, как Еын поднимается и выходит из покоев, и как Сынхи подходит к ней и встает предельно близко, едва касаясь платьем ее фигуры. Фрейлина молчит, наблюдает, как будущая королева допивает третий бокал и кладет голову на сложенные руки на подоконнике, продолжая смотреть вдаль. — Сынхи, ты совершала ошибки, из-за которых твоя жизнь летела в тартарары, превращалась в ад? — Не припомню такого, ваша Милость. — А я совершала, — тяжело вздыхает, но продолжает: — Вот совсем недавно, незадолго до моего совершеннолетия. Или еще раньше, лет семь назад, но я не помню, что тогда совершила. Знаю только, что хотела убить себя. И знаешь, без этого мне жилось не так уж и плохо, с сестрами только ссорилась, с мамой, но не больше. А теперь, — усмехается, тянется за кувшином и наливает еще вина, но Сынхи присаживается рядом с ней на приставленный к стене диванчик с подушками и накрывает руки сирены своими. Элки переводит на нее уставший и затуманенный алкоголем взгляд, но продолжает говорить: — А теперь я нахожусь в неизвестном мире, с незнакомыми людьми, которые только и делают, что презирают меня, перешептываются за спиной, пытаются унизить. За эти дни, что я живу здесь, ко мне прикасались неизвестные люди, иногда били, разглядывали мое тело и шептали грязные слова. Но больше всего мне противно от Намджуна, он… каждый раз он втаптывает меня в грязь, а от его мерзкой улыбки я чувствую себя грязной, отвратительной. Я не могу больше так, мне тяжело, но я не могу позволить себе умереть. Просто не могу, понимаешь? — сирена не замечает, как слезы катятся из глаз, как они капают в вино, на платье, на руки, как голос дрожит, переходит на еле различимый шепот. — Я хотела этого, пока находилась в плену, но только, чтобы он меня убил. Однако сейчас мне надо жить. Просто надо, понимаешь? — Понимаю, — Сынхи кивает, поднимает руки на плечи Элки и гладит ее, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать. Слишком сильно слезы начинают глаза щипать. — Но это так тяжело. Почему жизнь в человеческом мире такая тяжелая? Сынхи, ты знаешь? — Догадываюсь только. — И почему же? — Потому что люди те еще твари, которые преследуют только свои цели и хотят их удовлетворить через чужое горе и слабость. — Пожалуй, ты права, — сирена поднимает бокал, но фрейлина останавливает ее и не дает сделать глоток. — Не останавливай меня, мне оно нужно. — Нет, не нужно, — говорит чуть жестче, чем следовало, но продолжает уже мягче: — Вино портит рассудок, состояние, а вы будущая королева, и вам нужно смотреть на мир широко раскрытыми глазами. Я видела людей, которые совершали ужасные поступки после много выпитого вина, поэтому прошу, леди Элки, прекратите сейчас.       Сирена озадаченно смотрит на девушку, которая моложе нее, но в чьих глазах мудрости больше, чем следует. Из-за тумана в сознании замечает не сразу, а только через некоторое время, но все же видит и четко осознает. А потом понимает, что Сынхи помогла ей, не проигнорировала, не осталась в стороне. — Ты расскажешь о нашем разговоре королю? — Если он попросит, но добровольно я не пойду делать этого.       Элки кивает и отставляет бокал в сторону, кладя голову на плечо Сынхи. Та не противится, а наоборот обнимает сирену и поглаживает по рукам. Герцогиня едва вздрагивает, когда в покои возвращается Еын, и губами произносит «позже объясню». Виконтесса сообщает, что ванную вскоре принесут, а воду чуть позже. Сирена приоткрывает глаза, еле слышно говорит «спасибо» и проваливается в легкую дрему. Ей хорошо, она чувствует спокойствие, умиротворение и тепло. Ее ничего не беспокоит, ей все равно, что происходит вокруг. Но Элки приходится открыть глаза, когда чувствует, как ее трогают за плечо. Не хочет открывать глаза, но мелодичный голос Сынхи вынуждает это сделать. Сирена видит смотрящую на нее и протягивающую руки Еын, у которой улыбка тенью расползается на лице. — Что…? — Леди Элки, ваша ванная готова, — мягко говорит герцогиня, и Еын помогает подняться сирене.       Элки еще не до конца просыпается, в голове продолжает стоять туман после вина, но разрешает фрейлинам раздеть ее, распустить волосы и помочь забраться в деревянную большую ёмкость, откуда исходит пар. Вода обжигает, что сирена чуть не задыхается от жара и пара, но берет себя в руки и терпит. Служанки моют ее тело приятно пахнущим средством, обтирают кожу и водой обмывают кожу. Девушки намыливают голову и, поливая набранной ковшом водой, промывают волосы, что Элки закрывает глаза из-за попадающей воды. Процедуры заканчиваются, но сирене не хочется вылезать хоть из теплой, но воды. Хочется еще немного побыть в ней и насладиться этими ощущениями. Хоть несколько секунд, минут, часов. Только сейчас, в этот самый момент понимает, как ей этого не хватало. Она откидывается на спинку ванны и прикрывает глаза, наслаждаясь. — Ваша Милость, можно спросить? — прерывает тишину Сынхи. — Спрашивай, — отвечает нехотя, лениво. — Говорят, что у вас есть способности, и вы можете превращать воду в лед… — Хочешь это увидеть? — сирена открывает глаза и поворачивается к фрейлине, которая слегка мнется, поднимает и опускает взгляд и теребит материю платья. — Мне интересно, но я знаю, что вы нам не очень сильно доверяете… — И правильно думаешь, — отрезает Элки, переводя взгляд на выглядывающие из мутной воды колени и обдумывая, какое решение ей принять. Четко видна манипуляция, но понять не может, она во благо герцогини или Намджуну. Ведь сирена за это время не пользовалась своими силами, хочется попробовать и поэкспериментировать, но при этом она не может позволить, чтобы Намджуна узнал обо всем, что умеет или способна. Это только ее секрет и ее способность, которые до конца не известны ей самой. — Леди Элки, вы не обязаны делать этого, — говорит Еын, кидая злой и недоуменный взгляд на Сынхи, которая только жмет плечами. — Не обязана и не буду показывать, — отрезает Элки, — но я помню, что вы меня спрашивали о моем истинном обличии. Вот его я вам покажу.       Сирена смотрит на колени, представляет свой хвост и тут же меняется, ощущая эти изменения: свободу, родство и легкость. Ей не хватало этого, ведь дышать в истинном обличии гораздо легче, чем в человеческом, причем буквально. Сразу наполненность возникает, как бы говоря, что вот оно то самое, что должно быть, оставаться и никак иначе. Элки поднимает хвост из воды, кладя его на противоположный бортик ванны, и поворачивается к фрейлинам, видя шок, смешанный с восхищением. Еын отмирает от оцепенения первой, она осторожно делает шаг, подходит ближе и переводит взгляд от чешуйчатого хвоста на Элки, как бы спрашивая разрешения прикоснуться. Сирена кивает, и виконтесса осторожно проводит кончиками пальцев по неровному и грубому хвосту голубого цвета, чувствуя все неровности чешуек, исходящую хладность. — Он восхитителен! — шепчет Еын, отходя на прежнее место. — Ты не будешь подходить? — обращается Элки к Сынхи, которая все еще недоуменно и восторженно смотрит на хвост. — Я… — у нее пропадает голос, что герцогине приходится прочистить горло, — я… мне страшно. Я думала, что люди преувеличивали, когда говорили, что у подводных жителей цвет плавника самый разнообразный, и не верила, когда сказали, что у сирены, на которой король Намджун решил жениться, хвост цвета ясного неба. Но он поразительный! И именно поэтому я боюсь к нему прикасаться. Простите, Ваша Милость.       Сынхи опускает голову и больше не поднимает ее, пока Элки не обмывают чистой водой из полных кувшинов и не вытирают большими полотенцами. Только тогда, когда необходимо одеть сирену, и слуга короля бесцеремонно входит в покои, герцогиня отмирает, резко забирает полотенце из рук служанки и накрывает им Элки, прикрывая в дополнении ее собой. Сирена не успевает понять, что происходит, пока не видит молодого парня, смотрящего в боковую стену, и не ощущает тепло тела Сынхи. — Что вы себе позволяете?! — начинает возмущаться Чан Еын, вставая чуть впереди Сынхи и Элки, прикрывая их обеих. — Вы хоть понимаете, что это покои будущей королевы Королевства Ноли, она будущая жена короля Намджуна и будущая мать наследника Королевства? Так как вы смеете врываться в женские покои? Вы хоть представляете, что с вами может сделать король, если узнает, что вы едва не увидели леди Элки без одежды? Ведь это может посчитать за измену! — Прошу прощения, Ваша Милость Элки Кин. Прошу прощения, Ваша Милость Чан Еын. Прошу прощения, Ваша Светлость О Сынхи, — оруженосец кланяется и поднимается. — Меня прислал Его Величество король с просьбой, чтобы я привел леди Элки в зал совещаний. — Хорошо, можешь идти. Мы сами приведем леди Элки, — строго говорит Еын. — Он сказал, чтобы я не возвращался без нее, — краска уходит с его лица, он слегка запинается, но продолжает стоять с прямой осанкой. — Приди к нему и доложи о том, что чуть не увидел его будущую жену без одежды после принятия ванны. И передай, что мы сами ее приведем. Это мой приказ, а я выше тебя по положению. Понял? Выполняй! — виконтесса дожидается, пока парень выйдет, и только тогда разворачивается и яростно шипит, что сирена, еще не отошедшая от состояния шока, улыбается: — Где были эти олухи гвардейцы?       Она подходит к двери, открывает ее, но там никого нет. Она захлопывает дверь, смотрит на Сынхи и говорит: — Одень ее, а я пока разберусь, что не так.       Сынхи кивает, отходя от Элки и принимаясь одевать и приводить в порядок сирену, которая молча позволяет фрейлине заниматься делом. А Еын тем временем спрашивает у служанок, где стража, куда они ушли, но те не знают. Отвечают только, что те стояли, когда горячую воду принесли в последний раз. И с тех пор никто не выходил за пределы комнаты. — Черт, я не понимаю! — наконец отпускает виконтесса слуг и подходит к Сынхи и Элки. — Что именно? Куда исчезли гвардейцы? — Да. Я сказала о желании леди Элки принять ванну тем, кто переносит ванну, и служанок, которые должны прислуживать, гвардейцам и больше никому. Стража должна была стоять и никого не пускать. Но что-то пошло не так. И меня это напрягает. — Думаешь, кто-то намеренно решил подставить Элки и того парня? — На парня мне плевать, Сынхи, — тяжело вздыхает Еын. — Служанки подняли бы шум, на него прибежали бы другие гвардейцы и другие жители замка. А их в коридоре слишком много для такого часа. И тогда бы поползли слухи. — Какие слухи? — пытается вникнуть в происходящее Элки, внимательно до этого слушая разговор фрейлин и не вмешиваясь. — Что я, еще не выйдя замуж за короля, уже завела любовников? — Да. К сожалению, — отвечает Сынхи, расчёсывая еще влажные волосы сирены. — Если это заговор, то либо очень неумелый, либо со всеми подкупленными участниками, — приходит к заключению сирена. — Либо хотят избавиться от меня, либо от этого парня. Со мной-то понятно, почему, но вот его-то за что? — Мы вряд ли разберемся в этом, — тяжело вздыхает Сынхи, вставляя диадему в волосы Элки, которые собрала в простую прическу. — Доложите об этом королю, Ваша Милость, — говорит Еын.       Элки кивает и поднимается, выходя из покоев. За ней следуют фрейлины на небольшом расстоянии, время от времени направляя ее, ведь Элки все еще замок не до конца знает. Ей бы трястись и бояться, но сирене слишком хорошо после принятия ванны, что она максимально спокойна. И даже недоразумение с оруженосцем и отсутствием гвардейцев у дверей не волнуют ее. Как и ожидание от новой порции унижений короля. Сирена останавливается у зала совещаний, осматривает стражу и уже хочет постучаться, как те открывают дверь, и она проходит, но слышит, что те останавливают фрейлин, говоря, что это личный разговор короля с будущей королевой. Элки кивает девушкам и проходит в темное помещение, где на стенах горят факелы, а свет через большие окна не проникает. Сирена слегка ёжится от проникающего холода, но продолжает осматривать помещение, где на стенах узоры либо вырезаны, либо прикреплены и покрыты лаком. Она не замечает фигуру короля, сидящего во главе переговорного стола и бесцеремонно разглядывающего ее. Красота и одновременно поразительность зала настолько привлекают внимание, что Элки завороженно вертит головой в стороны, проходится взглядом по каждой стене, запоминая, что, когда останавливается взглядом на фигуре короля, то вздрагивает от удивления. — А я уже думал, что ты меня не заметишь, — усмехается Намджун. — Присаживайся.       Король кивает на большой стул слева от себя и ждет, пока сирена подойдет к нему и сядет. Элки опускается на мягкое кресло, утопая в ширине сиденья и спинки, что кажется, будто ее поглотят. Она пару секунд ерзает в поисках удобной позы, пока наконец не находит и не поднимает голову на Намджуна, которые слишком резко отворачивается и кашляет в кулак, вызывая у сирены замешательство. Его взгляд блуждает по столу, не цепляясь даже за бумаги, лежащие перед ним. — Зачем вы хотели меня видеть, Ваше Величество? — спрашивает, чтобы вернуть внимание короля на себя и как можно скорее закончить не начавшийся разговор. — У меня для тебя радостная новость, Элки, — отмирает и заглядывает в глаза сирены настолько глубоко, что та теряется и чувствует, как ее приковывают к спинке стула. Она будто не может пошевелиться, думает, что если сделает это, то сразу же последует наказание, но король продолжает говорить: — С завтрашнего дня ты не будешь слоняться по замку без дела. — Вы меня запрете в покоях и будете выводить только чтобы покормить? — усмехается через сильно сковавший ее страх и продолжает держать маску высокомерия и стервы. — Нет, хотя мысль покормить тебя весьма… интересная, — Намджун просматривает лежащие на столе бумаги и вновь продолжает: — С завтрашнего дня ты будешь изучать правописание, чтение, чтение на древних языках, арифметику. Учителей я уже нашел, как и составил твое расписание в соответствии с их требованиями. Это пока ограниченный список предметов, в дальнейшем, если ты будешь хорошо справляться, то я предложу тебе и другие. На твой выбор, хотя будут обязательные, выбранные исключительно мной. — Ты хочешь полностью подчинить меня своей воли и сделать ручной зверюшкой?! — искренне возмущается Элки, что лицо так и искривляется презрением. — В какой-то степени, — спокойно говорит Намджун, приближаясь, что сирена замечает легкую небритость и темные круги под глазами, — но это все исключительно для твоего же блага. Не скрою, что мне нужна королева, которая будет подчиняться мне, которая будет на моей стороне в конфликтом вопросе, однако мне нужна образованная королева, которая разбирается в устройстве этого мира, живет по законам этого мира, хотя бы в присутствии чужих людей. Я знаю, что ты не умеешь писать, читать, в том числе и на древних языках, таких как галльский и латинский, которые являются базой нашего региона. Это тебе нужно, если ты хочешь стать королевой. — Я уже и есть королева! — приближается и выдыхает прямо в лицо короля. — Может и так, но мне все равно на этот факт и на твое желание или нежелание. Ты должна быть образованной, потому что Королевство Ноли второе по значимости и мощи государство, и королева должна быть такой же. На нашей свадьбе будут высокопоставленные люди, которые хотят посмотреть на королеву, о которой узнали не так давно. И они думают, что ты не сирена, а дворянка. Так что я не могу позволить опуститься самому и опустить Королевство в их глазах. Тебе понятно, маленькая русалочка? — Понятно, маленький король, — Элки закладывает в слова всю ненависть, все пренебрежение к нему, что не успевает заметить чужую руку, обхватывающую и слегка сжимающую ее горло через секунду. — Не смей, — Намджун говорит тихо, но вкрадчиво, что кожа сирены покрывается мурашками. Он разжимает руку и отодвигается, передавая бумаги. — Здесь твое расписание. Твои фрейлины помогут в нем разобраться.       Элки не смотрит, хотя хочет. Она берет бумаги, просматривает их, но понимает только цифры, но не знает, какое их значение в этом мире. Обида жжет горло, досадой разносится по всем клеточкам тела, что мысль о неправильности своего поступка навязчиво напоминает о себе. Думает, что это ее вина, что не сдержалась. Она же, на самом деле, не против обучения, не против узнать этот мир лучше и стать достойной королевой. Обида перерастает в лютых страх. Страх насилия. У нее уже триггер на него, что сейчас сдерживает слезы, дабы не показать свою слабость. Может, Намджун и не сделал ей больно, просто сомкнул пальцы на ее шее, но этого хватило, чтобы выдержка слетела, и навязчивая мысль закралась в сознании, что она теперь винит себя. Хотя толика вины и присутствует. — Что замолчала? — спрашивает король, вытягиваясь вперед и облокачиваясь локтями о стол. Пытается заглянуть в чужое лицо, но та отворачивается, пытаясь скрыть накатившие слезы. — Элки… Элки… Посмотри на меня!       Видит, как девушка резко дергается от повышенного тона и удара рукой по столу. Не хотел повышать голос, честно не хотел, но не мог позволить игнорировать себя. Не привык, когда его просьбами и приказами пренебрегают. Он старался не повышать голос, но на последней фразе не сдержался. Все боялся, что сделал или сказал что-то не то, хотя и так прекрасно знает, что, когда и сколько. Но не может по-другому. — Элки, прошу, повернись, — успокаивает себя, унимает свою ярость. Намджун тяжело вздыхает, наливает в чистый бокал вина и передает его. — Я сейчас отойду к окну на несколько минут, ты выпьешь, а потом мы спокойно продолжим разговор. Хорошо?       Видит, как сирена еле заметно кивает, и встает, отходя к окну и смотря на ясное небо, вспоминая цвет плавника сирена во время ее заточения. Знает, что больше не увидит Элки в истинном обличии, да ему и не нужно, но каждый раз по несколько раз вспоминает те редкие минуты разговора в тюрьме для русалок. Не может выкинуть образ сирены из головы, все время ловя себя на мысли, что о ней невозможно не думать, она приковывает к себе взгляд и магнетизирует неестественно-голубыми глазами. Перестать думать о сирене получается только во время ночей с Юджин, словно она и есть сирена. Даже первоначальная мысль сломить ее, показать ее место в этом мире временно отходит на самый дальний план, пугая Намджуна. Боится, что в какой-то момент полностью изменит свою политику в отношении сирены. Он не имеет право думать о Элки кроме как о королеве, будущей жене и матери наследника, потому что для него нет ничего кроме цели: стать лучше, поднять королевство, занять лидирующую позицию, подмять под себя Аурум, потому что ненавидит отца, хоть и продолжает его политику. Намджун отгоняет все мысли, возвращается сначала в реальность, а потом на свое кресло рядом с Элки, которая делает последние глотки вина и у которой на лице следы слез. — Ты так из-за меня или из-за того, что Бокдон чуть не увидел тебя голой? — Из-за всего. Что будет с ним? — Пока не решил. — Почему гвардейцев не было? — Не знаю, по его словам, те были на посту, когда Бокдон подошел, но, когда вышел, их уже не было. — Где они сейчас? — Не знаю, их никто не видел. Я объявил поиски. — Это заговор? Предательство? — Возможно. Я с этим разберусь, — Намджун не отворачивался от нее во время всего разговора, но та не поднимала голову, хотя и повернулась к нему. — Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. — Исключительно из-за моей ценности как достижения власти — не спрашивает, а утверждает и находит в себе силы, возродить внутренний огонь, чтобы поднять на него взгляд. — Только из-за этого, — подтверждает ее слова король, на лице которого ни тени сомнений в сказанных словах. — Хорошо, потому что я вас ненавижу, Ваше Величество. — Знаю. И в целях безопасности твои фрейлины могут остаться с тобой сегодня на ночь. Можешь идти.       Элки поднимается, забирает бумаги и делает реверанс, разворачиваясь и, не смотря на Намджуна, движется к выходу. Ким не сводит с нее глаз, провожает до самой последней секунды, пока та не скрывается за дверьми. Чувствует легкую грусть, пустоту, но прогонят их, запирает в самый дальний ящик своего сознания и подсознания, запивает вином и возвращается к государственным делам. Он не может позволить себе думать о ней, для него она никто, пустое место как человек и как сирена, просто способ достижения цели и власти. Убеждает себя в этом, но врет только себе.

***

      Сынхи с Еын стоят некоторое время рядом с дверьми и гвардейцами, пока виконтесса не спрашивает: — Что это было в покоях?       Сынхи, не оборачиваясь, уходит дальше по коридору, дабы их разговор не был слышен гвардейцам, но не слишком далеко, оставаясь в поле виденья зала совещаний. Она ожидала, что Еын спросит, да и сама обещала, что расскажет, но проблема заключается в том, что герцогиня не знает, почему так поступила, почему подошла к Элки, когда та была сильно захмелевшей, и выслушала весь монолог сирены. Она уверена только в том, что отвечала и дала совет по собственному желанию, потому что хотела, видела, что Элки не очень хорошо душевно. — Так ты скажешь или нет? — яростно шепчет Еын, дергая за руку Сынхи, останавливая, и продолжает также шепотом: — Что произошло? — Леди Элки перепила вина… — переходит на древний, почти ныне не использующийся, кроме королевской семьи и некоторых привилегированных людей, язык герцогиня, но ее тут же перебивает Чан, удивляясь: — Ты знаешь галльский? — Выучила, когда делать было нечего, — жмет плечами та и продолжает говорить то, что начала: — Леди Элки перепила вина и начала рассказывать о своих чувствах, о прошлом. Я выслушала это, но потом она начала задавать мне вопросы, что я думаю об этом. Я не сдержалась и попросила, чтобы она не пила больше вина, потому что он вредит рассудку. И Ее Милость послушалась, а потом уснула на моем плече. — Что она рассказала? — немного отрешенным и металлическим с толикой паники голосом спрашивает Еын. — Еын…? — хмурится Сынхи. — Просто скажи, прошу, — умоляет та, заглядывая в самые глубины глаз, и герцогиня сдается, пересказывая весь их диалог дословно.       Виконтесса начинает кусать кончик пальчика, расхаживать взад-вперед по ширине коридора и слишком быстро и хаотично двигать глазами, будто ее сознание перескакивает с одной мысли на другую с очень быстрой скорости. Сынхи не выдерживает спустя несколько минут и останавливает ее, слегка дергая, чтобы та пришла в порядок. — Еын, в чем дело? — спокойно, но строго спрашивает Сынхи, не замечая побледневшее лицо виконтессы. — Ты выбрала ее сторону? Хочешь ее защищать? Не будешь докладывать королю о ней? — Сынхи пораженно отстраняется, смотря на яростное и безумное без капли краски лицо фрейлины. В нее словно бес вселился, она не выглядит как дворянская девушка, в глазах играют огоньки пламени, на губах застыла то ли ухмылка, то улыбка, брови вздёрнуты под неестественным углом. — Мы обе знаем, что нас выбрали как сопровождение, для ее развлечения и для того, чтобы мы докладывали о ней. Еын, лично я не собираюсь лгать королю и молчать о ней. Но и говорить всю правду не могу, не после сегодняшней исповеди, — спокойно говорит герцогиня, кладя руки на плечи Еын. — А ты разве не собираешься также поступать? — Я не могу, — ярость и безумие уходят, и на их место приходит потерянность. — Я обещала отцу, что буду делать все, чтобы подняться в глазах короля и Королевства. Если я не смогу, то… то меня убьют. — В каком смысле? — Отрубят голову, повесят, четвертуют за предательство, — с сожалением и грустью отвечает. — Я слишком сильно хочу жить, хоть и такой жалкой жизнью, чтобы так рисковать. — Почему от тебя так многого требуют? — растерянно спрашивает Сынхи. — Именно поэтому. Я — приемная дочь, его единственная, через которую он намеревается подняться по статусу. И отец знает, как меня шантажировать, потому что меня удочерили в сознательном возрасте, и я помню свою прошлую жизнь. И прежде, чем ты спросишь, заранее отвечу, я не расскажу о ней. — Я и не хотела спрашивать, — опускает свои руки на ладони Еын, поглаживая их и успокаивая. — Я понимаю, что тебе тоже тяжело, потому что от меня было еще больше ожиданий. И так до сих пор является. Но я прошу, давай не будем выбирать стороны либо короля, либо леди Элки, либо наших родителей? Давай просто следовать за событиями и пытаться остаться в стороне, действуя только по нашим желаниям? — Я так не могу, — качает головой виконтесса, высвобождая руки из чужих ладоней. — Я не могу стоять в стороне. — Ладно, действуй как знаешь, останавливать или мешать не буду. Только прошу, говори, что ты докладываешь Намджуну, не подставляй меня. Все-таки мы фрейлины Ее Милости и не должны ссориться. — Хорошо, — кивает Чан Еын, слегка приподнимая уголки губ. — Я могу еще кое о чем попросить? — спрашивает и, не дожидаясь ответа, продолжает: — Не подставляй ее, для этого у нее есть слуги, которые за любую возможность выслужиться сдадут ее. — Я подумаю об этом, но не обещаю.       Сынхи кивает в знак благодарности, и они возвращается к дверям зала. И стоит им подойти, как Элки выходит оттуда, передавая им бумаги, на которых написаны предметы, время и имена людей. Фрейлины переглядываются в немом вопросе, смотрят на сирену, которая глубоко вздыхает и говорит: — Я знаю, что вы мои фрейлины, которую будут докладывать обо всем королю и, может, мешать мне, но это прямой указ короля, чтобы я получила образование и меня обучили. Это мое расписание. И я надеюсь на вашу помощь в его расшифровании и на ваше благоразумие. А теперь пойдемте обедать, я умираю с голоду. А еще я хочу вина.       Сирена разворачивается и, не проверяя, идут ли за ней фрейлины, шагает вперед по коридору в сторону королевской столовой. Все-таки знает тот коридор, как оказалось, и как к нему выйти. Сынхи с Еын продолжают переглядываться, но стараются не показывать своего недоумения. Еын, прокручивая в голове разговор со старшей фрейлиной, думает, насколько права и следует ли ей сохранять ту же манеру поведения или нет. А Сынхи теряется в намерениях Намджуна по отношении к Элки и наоборот. Ведь на его месте, она бы не стала нанимать учителей, хоть это значительно и повлияло бы на репутацию и мощь Королевства. — И из-за сегодняшнего инцидента, король попросил, чтобы вы остались на ночь в моих покоях. — Король «попросил»? — переспрашивает Сынхи. — Да, — кивает Элки, проходя в столовую и отмечая, что присутствуют все кроме Намджуна, который так и остался в зале совещаний. И ей даже кажется, что он не придет на ужин, чему сирена даже рада, ведь может обдумать произошедшее.       В эту ночь в комнате с сиреной остается Сынхи, тогда как Еын ссылается на головную боль и уходит в свои покои. Элки и не настаивает на ее присутствии, ведь та весь оставшийся день была замкнутой и погруженной в себя. Сирена прекрасно знает такое состояние, сама не раз испытывала и под водой, и в замке. В такие моменты все мысли захлестывают, вынуждают отстраниться от всего происходящего, хочется одиночества. Раньше Элки могла уплыть на границу клана Никс, ведь там практически никого нет, кроме изредка проплывающих тритонов, контролирующих границу. Те иногда пытались с ней заговорить, узнать, что принцесса клана делает вдали от дома, но сирена просто качала головой и говорила, что ей просто нужно побыть в одиночестве. И тритоны отплывали, но держали ее в поле зрения. Еще реже Элки выплывала на поверхность какого-нибудь ледника и сидела там, но гораздо меньше по времени, чем у границы клана Никс. Ей было страшно, она боялась слишком сильного одиночества, которое царило там, и пустоты с сильными ветрами. Так что Элки разрешила Еын поспать чуть подольше и прийти к ней ближе к обеду на следующий день, на что фрейлина выдавила благодарную улыбку и удалилась.       Сирена долго не может уснуть, но в этот раз не от холода, а от мыслей, которые кружат в голове. За ее спиной лежит уснувшая и обнимающая ее Сынхи, которая согревает Элки. Она тихо посапывает и время от времени причмокивает губами, вызывая у сирены легкую улыбку. Однако будущая королева возвращается мыслями к разговору с Намджуном, к его необыкновенному спокойствию, вежливости и пассивной агрессии. И единственное, к какому заключению приходит сирена — что ее это пугает и напрягает. Ощущение, что это затишье перед бурой, что он специально смягчается, чтобы потом напасть, когда она не будет этого ожидать. Даже спустя стольких часов его большая ладонь на ее шее все еще ощущается фантомом, и Элки вспоминает сковавший ее страх, страх насилия. Боится его, лежа в кровати в своих покоях и с фрейлиной. Продолжает смотреть на балдахины, на едва заметный свет от огня в камине, на темноту за окном, глубоко дыша и отгоняя накативший страх. Произносит древнюю молитву богу света и искусному воину — Лугу, чтобы он ей даровал свет, надежду и силы для борьбы. Сирену не волнует, что от ее шепота может проснуться служанка или Сынхи, ей все равно, доложат ли об этом королю. Она уверена, что делает все правильно — молится древнему богу. Произносит последнюю фразу и успокаивается, ощущая безмятежность.       Может, она и благодарна, что король защищает ее и позволяет получить знания, может, ей даже это нравится, однако знает, что это только политическая игра и амбиции людей. Уже завтра начнутся первые занятия, уже завтра Элки вновь окунется в учебу, которая ей нравилась в море, уже завтра она начнет становиться великолепной королевой, и с завтрашнего дня начнется уменьшаться счетчик к ее свадьбе с Намджуном. Ей нужно выжить, выдержать и доказать, в первую очередь, что она может стать достойной королевой как для человеческого мира, так и для подводного.

***

      Первые дни занятий проходят вполне сносно, Элки нравится погружаться в мир людей, узнать новое о нем, хоть и существуют некоторые трудности. Под водой их учили писать на ледяных дощечках с помощью костей акул или других плотоядных морских животных, с которых потом соскабливали исписанную часть, и они могли продолжать писать дальше. А в мире людей Элки нужно писать с помощью пера и чернил, которые то и дело норовят капнуть на бумагу и испачкать написанное. Учитель по письму снисходительно относится к этому, говоря, что она еще научится, но сирену злит, что она не может красиво и чисто написать слова. Ей не нравится грязь на листке бумаги, что хочется переписывать снова и снова, пока не станет красиво и без помарок. Зато чтение дается ей гораздо легче, ведь знание многих языков способствуют этому. Она понимает значение многих слов, ведь язык Королевства Ноли схож с языком клана Лингум, хотя и существуют различия в произношении и письме. И мысль о родстве подводных жителей с людьми все крепче закрепляется в сознании.       Занятия по древним языкам не начались, учитель говорит, что сначала ей необходимо освоить этот, прежде чем переходить на язык предков. И с таким аргументом Элки кардинально не согласна, ведь всех детей в море обучают основным языкам одновременно и только потом добавляют языки других кланов. И именно поэтому у сирены никогда не было трудностей, чтобы общаться с детьми из других кланов, ведь всегда можно было перейти на древний, а в случае с королевскими семьями и на язык жестов. Поэтому Элки только поджимает губы на ворчание учителя о необходимости освоить только один и даже после его занятий продолжает заниматься: читать и писать, чтобы поскорее перейти к изучению загадочных галльского и латинского.       Самый легкий предмет, по мнению Элки, арифметика, поскольку под водой они используют те же цифры, что и люди. И считать она умеет, ведь под водой она прекрасно справлялась с этим, чем сейчас удивляет учителя по этому предмету. На одно занятие пришел даже Намджун, который не мог поверить в доклад учителя об успехах сирены в арифметике, что даже сам дал задание Элки, которая посчитала и ответила правильно. И этим сирена гордится даже спустя неделю занятий, особенно, когда во время обедов и ужинов король спрашивает об учебе.       Впрочем, она только делает вид, что все так прекрасно и хорошо, и только ее фрейлины видят, насколько Элки тяжело, как долго она сидит за специально принесенными столом и стулом в покоях, что прогулки по саду возможны в самом позднем часу, когда солнечный круг практически исчезает за горизонтом и отбрасывает розово-оранжевые блики на облака. Сирена после всех занятий по несколько раз переделывает задания, пока не сделает их в совершенстве, даже по арифметике, которая ей кажется понятной и легкой. Ее фрейлины проверяют сделанные задания и отвечают «да» на правильное выполнение и «нет» на неправильное, и Элки начинает заново, пока не получает положительный ответ.       После обеда, когда сирена прогуливалась по саду, ежась от прохладного ветра и смотря на затянувшееся небо тучами, встречает вдовствующую королеву, что стоит рядом с кустом розы и вдыхает аромат цветов. У той безмятежное и спокойное лицо, да и от всей ее фигуры исходит всепоглощающее умиротворение. Элки останавливается, сглатывает комок паники, глубоко вдыхает и подходит к королеве, приседая в реверансе. — Рада приветствовать вас, Ваше Величество. — Я тоже рада тебя увидеть, Элки, — отрывается от занятия королева и одаривает сирену проницательным взглядом, который ощущается покалыванием по всему телу. — Поднимись.       Элки выпрямляется и смотрит на королеву Сон, та жестом указывает на рядом находящуюся скамейку и приглашает присесть. Сирена повинуется, тогда как ее фрейлины продолжают стоять чуть в стороне, но не так далеко, чтобы не слышать разговор. Несколько минут они молчат, вдовствующая королева вглядывается вдаль, за горизонт, на небо, а Элки — на свои сцепленные руки. Не знает, как начать разговор, не знает, что делать, ведь занятия с Чхве Юджин так и не начались, да и королева не проявляла никакого интереса к ее персоне за две недели пребывания в замке. Бывало, что днями сирена не видела королеву, даже мельком, даже в королевской столовой, даже Со Сынён встречала чаще. — Моя дочь мне рассказала о вашем разговоре. Жаль, что ты отвергла ее помощь, — начинает говорить вдовствующая королева. — Зачем ты так поступила? — Потому что вы посоветовали никому не доверять и не принимать ни чью сторону, пока я не пойму, кто какую игру ведет в замке. — Достойно, — соглашается Сон, поворачиваясь к сирене и смотря с читаемым уважением в глазах. — Что в итоге решила? У тебя было достаточно времени. — Я все еще в раздумьях. — Тебе лучше определиться уже сейчас, на моей ли ты стороне или же на стороне Намджуна. — Почему я должна выбирать? — спрашивает Элки, прекрасно помня слова королевы, что только ей и Сынён она может доверять. Но у сирены есть сомнения, ведь ее цель стать королевой, раз другого выхода нет, а довериться вдовствующей королеве означает желание выбраться и вернуться в море, чего Элка на данный момент не хочет. Хотя безумно скучает по морю, по рифам, по льдам, но в особенности по семье, родителям, братьям и сестрам. Даже по Кристал и Кайле — близняшкам, вечно достающим сирену. — Потому что только так ты сможешь защититься от человеческого мира! — шипит, потому что повысить голос не может — любой проходящий может услышать. — А если я не хочу защищаться? — парирует. — Что если я хочу остаться тут и править? Я не хочу прятаться тогда, когда Намджун хочет меня раздавить и сломить! Пусть если хочет, делает это у всех на виду, но я не желаю сидеть и бояться. — То есть ты отвергаешь мою помощь? — Не отвергаю, но и не принимаю, — спокойно говорит сирена, смотря прямо в лицо королевы, у которой разочарование просачивается сквозь маску великодушия. — Я приду к вам за советом, если так потребуется, но быть исключительно на вашей стороне я не собираюсь. — А ты выросла, Элки, — усмехается Сон и продолжает: — Я слышала, что Намджун тебе нанял учителей, и у тебя весьма хороший прогресс. Похвально. А твои занятия с Чхве Юджин еще не начались? — Нет, как раз собираюсь узнать насчет них у Его Величества короля, — улыбается сирена. — Прошу меня извинить, но мне нужно идти.       Элки встает со скамейки, делает реверанс и уходит из сада, намереваясь найти Намджуна, где бы он ни был и попросить об аудиенции. Однако найти его в замке, в котором до сих путаешься, довольно сложно. Сирена обходит ползамка, но ни один гвардеец не знает, где именно король: каждый указывает в то или иное направление, но к тому моменту, как она оказывалась там, то короля уже не было. Элки практически разочаровывается и намеревается найти королевские покои и просить гвардейцев передать о ней, как видит куда-то спешащего Чон Хосока — друга короля. Сирена спешит, насколько может на каблуках, и догоняет его, хватая за локоть, запыхавшись. Граф удивленно смотрит на нее, но молчит, давая Элки возможность привести дыхание в порядок и высказаться. И она объясняет. — Так вот в чем дело, — смеется Хосок, немного отходя от сирены, чтобы проходящие не начали шептаться. — Наш король сейчас занят фехтованием на кинжалах. — Вы можете меня отвести к нему? — спрашивает сирена, игнорируя новое слово «фехтование», но стараясь его запомнить, чтобы позже узнать его значение. — Если вы не заняты, конечно, Ваше Сиятельство. — Ну что ж, леди Элки. Думаю, мой отец не будет против, если я немного задержусь, — солнечно улыбается граф, что в уголках его глаз образуются складки, и из-за чего Элки растягивает губы. — Благодарю, милорд.       Хосок идет чуть впереди, Элки позади него, а за ней следуют фрейлины, которые устало переглядываются, но молча следует. Сирена оказывается в той части замка, где когда-то ходила, но где ей запрещалось куда-либо заглядывать. Граф уверенно вышагивает по каменному полу, разнося стук каблуков на несколько ярдов*. Еще несколько шагов, и он сворачивает в большую залу, где практически ничего нет, кроме висящих полотен с яркими полосам и изображениями на нем, столов с железными предметами, доспехами и другими предметами из металла, расположенные в деревянных стойках. В центре на полу размещаются плиты в квадратной фигуре, размечая, видимо, территорию боя, где сейчас находится Намджун в не заправленной в штаны камизе с оружием в руке и еще один мужчина напротив короля с таким же оружием. За пределами отмеченного плитами пространстве стоят лекарь и оруженосец. Все они не замечают, что в зале появились новые лица, слишком увлечены процессом наблюдения за фехтованием и тренировкой по совместительству. Намджун парирует удары, блокирует их и наносит в ответ, где только некоторые достигают цели, но не доводят ее до конца — на кинжалах стоит защита, чтобы не пораниться или не поранить короля. Элки с интересом наблюдает за их действиями, ей нравится, как двое мужчин двигаются и парируют, блокируют или наносят удары друг друга, отмечая, что Намджун как воин вполне превосходный, что за его движениями можно наблюдать вечно. Сирена любила проводить время за наблюдением за тренировками братьями и отца, просила их ее обучить, но те отказывали. Только в последние года отец показывал и обучал некоторым приемам, но Элки до бойца на поле боя еще слишком далеко, да и оружие в человеческом мире другое. — Вы бесподобны, Ваше Величество!       Намджун слышит и оборачивается, пропуская сначала один удар, а потом еще один, заметив Элки. Он отходит от мастера по фехтованию и объявляет о перерыве. Король вытирает потное лицо и шею камизой, поднимая ее, и сирена не может отвести взгляда, потому что признает красоту тела короля, хотя не раз видела голый торс мужчин. Как бы то ни было тритоны и мужчины в верхней части похожи, разве что кроме цвета волос и атрибутики с одеждой. Король наливает вино и подходит к ним, наблюдая, как сирена присаживается в реверансе и приветствует его. — Леди Элки настойчиво искала вас, Ваше Величество, и попросила меня отвести к вам, — отвечает Хосок, опережая вопрос Намджуна. — А теперь прошу меня извинить, но у меня встреча. — Спасибо, что привел, — кивает графу король и смотрит на сирену, которая опустила голову и не поднимает ее. — Зачем ты меня искала? — Хотела спросить кое о чем, — отвечает и поднимает взгляд на короля, нервно перебирая пальцы, и прокручивает в голове обрывки молитвы богу Луга. — Так спрашивай. — Когда начнутся занятия с Чхве Юджин? — Как только я решу. — А когда вы решите? Не вы ли говорили, что вам нужна образованная и достойная королева? — изгибает бровь, старается съязвить, но не задеть его чувства. — Я хочу ею стать, но умения читать и писать не сделает меня ею. Я хочу научиться манерам и всем, что еще необходимо. — Твое стремление похвально, — скалится король, сокращая дистанцию до диаметра бокала с вином, — однако я пока не вижу, что ты способна сейчас на обучение манерам. Ты пока не освоила в достаточной мере… — А что мне еще нужно освоить? — перебивает его Элки, глубоко вздыхая, чтобы не спровоцировать еще одно насилие. — Например, заговорить на галльском, — усмехается Намджун, наблюдая всю гамму ненависти, шока и досады на чужом лице. Он в открытую играется, наслаждается ее эмоциями и пытается довести ее до грани, чтобы вновь увидеть бойкую и непокорную сирену, по которой скучает. Элки молчит, обдумывает, что ответить, не старается скрыть эмоции. К ней приходит идея, но очень рисковая идея, которая либо даст ей преимущество, либо опустит. Сирена прокручивает ее несколько раз в голове, но все же решается на риск, ведь терять ей, по сути, нечего. — А это галльский? — начинает говорить на языке клана Лингум и ликует, когда лицо Намджуна окрашивается изумлением и неверием. — Так что, я могу уже начать изучать манеры человеческого мира или мне дождаться, пока учитель начнет мне преподавать галльский? Я его спрашивала, но он отказывался, обосновывая тем, что сначала мне нужно изучить ваш язык, на котором я говорю прекрасно, не считая письма и чтения и незнакомых мне слов. Что думаете, Ваше Величество? — Откуда? — пораженно спрашивает, делая шаг назад и глоток вина. — Спросите у вдовствующей королевы. Думаю, она вам лучше объяснит, потому что я сама не знаю как. — Хорошо, — цедит сквозь зубы и вновь приближаясь к сирене, прислоняя ее к своему не остывшему после фехтования телу, — будут тебе уроки манер с графиней Чхве Юджин. Завтра в это же время в тронном зале. Вы будете заниматься под моим присутствием. — Благодарю, Ваше Величество, — Элки не отходит и приседает в реверансе, буквально скользя лбом по телу короля. — Я могу идти?       Намджун кивает, но в самый последний момент, когда сирена уже сделала шаг назад и отвернулась, он разворачивает ее и прижимает к себе, вглядываясь в лицо и мысленно задавая вопросы: «что ты творишь? Что ты скрываешь?». Король осторожно поднимает руку и проводит пальцами по щеке сирены, не обращая внимание на легкую дрожь маленького тельца в его руках. Пальцы опускаются на шею и останавливаются на ключицах, и Намджун говорит: — Если к концу месяца сможешь перевести заранее подготовленный лично мной текст на галльский, а другой с галльского, и идеально станцуешь три танца, то я сделаю тебе подарок. — А если нет? — осторожно спрашивает Элки, едва дыша. — А если нет, то целый день будешь либо читать вслух книгу на галльском, либо танцевать целый день. И все это без отдыха, еды и воды. Поняла меня, маленькая русалочка? — Поняла, Ваше Величество.       Намджун растягивает губы и отпускает сирену, что та не удерживает равновесия и падает на пол. Она готова была к этому, к очередному унижению, но стойко проглатывает накатившие слезы и с помощью фрейлин поднимается, отряхивает бежевое платье и выходит из залы, стараясь унять очередную волну страха. — Леди Элки, откуда вы знаете галльский? — задает вопрос Сынхи, пройдя достаточное расстояние от залы. — Для вас это галльский, а для нас один из языков клана, который мы должны знать, — спокойно отвечает, идя вперед, прокручивая в голове последние слова Намджуна и понимая, что ей нужно справиться с этим. Не ради подарка, а ради собственного удовлетворения, ради победы и ради того, чтобы не получить наказание. — А вы должны знать несколько языков? — продолжает Сынхи. — Да, но я не знаю точно, на скольких говорю. Их слишком много. Примерно… — сирена останавливается и считает, сколько таких «базовых» языков и языков клана, — их шесть или семь, но, может, и больше. — Шесть или семь? — переспрашивает Еын, кусая губу. — Видимо, — жмет плечами Элки и продолжает идти в свои покои на занятия. — Но я знаю только два, — шепчет на галльском виконтесса, надеясь, что ее не услышат, однако сирена прекрасно все слышит, слегла замедляется, но не оборачивается и продолжает идти дальше. И ей кажется, что наконец понимает, почему Чан Еын — приемная дочь, и почему ее отправили в замок.       Месяц для Элки проходит слишком быстро. Она только и делает, что учится писать, читать на двух языках, изучает арифметику, манеры, этикет и танцы. Она ложится спать задолго за полночь, когда полная свеча практически догорает. И во время своих ночных занятий постоянно посылает служанку за чем-нибудь перекусить. Ей плевать, что из-за нее не спит служанка, что фрейлины уходят от нее затемно, хотя Элки старается их отпускать и раньше, плевать, что она не высыпается и иногда засыпает в перерывах в саду на плече Сынхи, на котором оказывается так удобно спать. Но больше всего сирену выматывают не учителя, а Чхве Юджин, которая не заканчивает занятия, пока сирена не освоит должным образом то, что было запланировано. А Намджуну только в радость наблюдать за этим. Король не пропускает ни одно их занятие, переносит совещания либо на следующий день, либо проводит их в тронном зале. Элки пыталась их подслушивать, но графиня не позволила, отвлекая и обращая внимание на свою персону.       Юджин обучала ее этикету, королевским манерам и танцам, начиная все с азов, но даже с элементарных движений, прогибов, скачков, у сирены болели ноги и спина, что вечерами в своих покоях она скидывала туфли, переодевала платье на халат, занималась и ходила так, заставляя служанок расширять глаза от удивления. Но Элки плевать на их мнение, она должна выиграть, должна стать лучшей королевой и получить подарок от Намджуна, какой бы он ни был. Танцы даются ей тяжелее всего, ей сложно удерживать в голове последовательность движений и не ошибаться по ритму, что Юджин иногда повышает тон и кричит «заново». Элки старается делать движения правильно, слушает не только счет графини, но и сама считает, проговаривая порядок движений, в какую сторону повернуться, куда сделать шаг, как взмахнуть руками и повернуть голову, но все равно ошибается. Порой сирене даже кажется, что начинает сходить с ума, когда ночью напевает ритм и стучит пальцами по столу.       Только через пару недель она перестает совершать ошибки и танцует правильно, но продолжает путать танцы, которые Юджин обучала одновременно и практически без музыки. Пару дней за две недели придворные музыканты играли композиции, и Элки танцевала под музыку, но все равно ей этого не хватало, чтобы не путать танцы между собой. Она помнит порядок движений, счет, но вот отличить павану* от аллеманды практически невозможно. Куранту, по музыке, сирена может определить, но вот первые два танца относятся к медленным и «низким», из-за чего их схожесть только усиливается.       Всю следующую неделю Элки готовится к королевской проверке, о которой объявил Намджун, добавив, что на танцевальные навыки будет смотреть весь королевский двор, так что сирена не сколько нервничает, сколько продолжает усиленно заниматься. Спит еще меньше, занимается переводами по галльскому, упорно учит правописание и читает различные книги, по которым пишет сочинения, считает уже усложненные задачи по арифметике. По урокам манерам и танцам с Юджин отвечает на каверзные вопросы от графини, демонстрирует полученные знания и танцует уже под музыку, изредка сбиваясь с ритма или путая композиции с первых нот из-за многообразия музыкальных произведений. Элки не обращает внимания на посторонних в тронном зале и на Намджуна, который в последнюю неделю следит за занятиями от начала и до конца и не пропускает ни одно, что мог делать в первые две недели. Она перестает интересоваться всем кроме учебы и занятий, практически не разговаривает с фрейлинами, которые то и дело присутствуют рядом и переговариваются между собой. Не пересекается даже со вдовствующей королевой и Со Сынён, ведь за это время сирена очень редко выходила из своих покоев в королевскую столовую, а когда выходила на обед и ужин, то не заставала их за столом, как и короля.       День королевской проверки начинается не так гладко, излюбленное бежевое платье Элки рвется и времени зашить его нет, поэтому сирену одевают в одно из новых — с вердепешевым нижним платьем и светлым желто-зеленым верхним, от которых ей хочется вывернуть желудок наизнанку в ночной горшок. С тех пор, как у нее появилось это платье, то не надевала его практически, пару раз от силы, и то приказывала сочетать нижнее с верхним другого оттенка или верхнее с другим оттенком нижнего платья. Она пыталась сопротивляться, умоляла служанок подготовить другое платье или другую комбинацию, но они отказывались, отвечая, что это единственное, которое чистое и уже подготовленное. Элки через силу надевает его и весь день не может скрыть отвращения к нему, хотя от всех придворных исходят комплименты, но сирена знает, что это простая любезность и надежда на ее позор во время демонстрации танцевальных навыков. Произносит молитву Лугу, подбадривая и настраивая себя. И вдобавок, надеясь, что неудача с платьем никак не повлияет на победу.       Королевская проверка проходит в тронном зале, сирена сидит одна за принесенным столом слева от тронных кресел, за ее спиной окна, откуда исходит едва пробивающийся свет через тяжелые облака. Придворные собрались и ожидают, когда сирене выдадут тексты на переводы, которые, по их ожиданиям, она их завалит, а потом завалит и танцы. Элки видит их надменное и насмешливые лица и уже хочет вывернуть желудок специально на них, чтобы их одеяния стали такого же цвета, как и у нее. Не смотрит на собравшуюся королевскую семья, часть членов которых до сих пор не знает или не представлена им, хоть и не раз видела некоторых их в столовой или в коридорах. Там же находится и вдовствующая королева с Со Сынён, которые не спускают с нее глаз, пронизывая ее тело насквозь напряженными взглядами. Наконец в тронный зал входит Ким Намджун с учителем, который вел почти все занятия этот месяц. Король произносит речь, стоя на тронном возвышении, что сирена не может скрыть восхищения, как он великолепно смотрится там, словно он был рожден для этого трона. Но она сразу же отгоняет эти мысли, ведь они сбивают с первоначальной цели и задачи, которую она должна выполнить. Намджун подходит к ее столу, кладет перед ней два листа бумаги: на одном текст на галльском, а другой — на том, на котором они говорят, и говорит, что Элки надо сделать, хотя прекрасно знает свою задачу. — Как скажете, Ваше Величество, — кивает головой, как ее учила Юджин, и берет первый лист и начинает переводить.       Перевод дается ей не сложно, но у нее дрожит рука и вместе с ней и перо, что оставляет несколько небольших пятен на бумаге. Сирена прерывается на несколько минут, стараясь привести сознание в порядок и отогнать все тревоги и мешающие мысли. Ей удается это не сразу, через несколько мгновений только, и только тогда Элки может сосредоточиться на текстах и их переводе. Вскоре она заканчивает и объявляет об этом. Ждет, когда король с учителем прочтут, сверят и убедятся в правильности. Они долго спорят, переговариваются, пока не приходят к заключению, и Намджун не возвращается на королевское возвышения, говоря фразу, которую сирена мечтала услышать весь этот месяц: — Оба перевода выполнены с идеальной точностью как того необходимо было, несмотря на некоторые помарки, но они не навредили целостности слов, а только подпортили визуально текст, — король делает паузы, дожидаясь, пока придворные перестанут шептаться, и продолжает: — А теперь танцы в следующем порядке: павана, алленманда и куранта.       Элки поднимается и выходит изо стола по всем правилам этике, дожидается начала музыки и приближения Намджуна, протягивающего ей руку, которую она сразу же накрывает. Они движутся медленно, плавно, как того требует музыка, не отрывая ноги от пола и смотря друг на друга, а после ускоряются на несколько тактов также как того необходимо в композиции. Элки останавливается напротив Намджуна, замирает, пока тот выполняет свою партию, после которой сирена присаживается на колено, прогибаясь назад, и встает, делая плавный поворот и покачивание в сторону и приседая, переходя в свою партию движений. Она следит за ритмом, считает, но сохраняет невозмутимое выражение лица, оставляя голову повернутой исключительно вправо. Сирена возвращается к королю, с которым держится на пальцы и выполняет совместные движения, продолжая скользить по полу. И вновь они расходятся, но только Намджун отходит от нее, а она остается стоять, словно статуя в саду, гордо смотря вперед и вправо. Танец продолжается, и Элки едва не теряет равновесия, присаживаясь на колено, но благо протянутая рука помогает избежать этого, и они продолжают идти, держась за руки как в самом начале и проходя половину зала диагонально, а после делают одиночные шаги в стороны с поклоном и возвращаются друг к другу. Сирена вкладывает левую ладонь в ладонь короля всего на несколько секунд, чтобы вновь плавно отойти и приблизиться к окончанию танца, в котором Намджун присаживается на колено и касается подолов ее платья. Любимая часть Элки в пававе.       Композиция сменяется, и король, поднимаясь и касаясь плеч сирены, отводит ее в центр зала на начало следующего танца, оставляет и отходит, пока Элки замирает, как должна. Сильные доли заигрывают, и Ким выполняет свою партию, громко топая каблуками, пока сирена смотрит и наблюдает за этим. Но и эта передышка и воспоминание следующих движений заканчиваются, и она приближается, приседает, отходит, делает поворот, пока вновь не возвращается к королю и не позволяет ему взять ее за кисть, переходя к максимально точным шагам, на которые так сильно злилась Юджин и с которыми у сирены были проблемы почти до самого конца. Элки на секунду поднимает голову, встречаясь с одобряющим взглядом Намджуна, который едва заметно кивает, и продолжает. Вновь начинается ее отдельная партия, которая требует точности и правильного счета, и сирена справляется с ней, ведь этот счет въелся в подсознание, под корочку мозга. Останавливается с протянутой левой рукой, опускает ее после окончания партии короля и вышагивает к нему и от него теми шагами, которые так вызывали затруднения. Шаги по диагональной линии, пауза, соединение с королем за руки, совместное движение вперед и назад до конечного положения, во время которого Элки медленно опускается на колено и протягивает правую руку, замирая и удерживая равновесия, пока композиция не закончится и Намджун не подойдет с протянутой рукой и не поднимет ее, отводя на следующий последний танец.       Плавные шаги, максимальное, по сравнению, с паваной и аллемандой, зрительная связь с королем, приседания и частые маленькие шаги, завершающиеся поднятием ноги назад, которые переходят в простые длительные шаги, а потом в прыжки. И все эти движения комбинируются между собой, что Элки только силой воли старается не опускать голову и смотреть исключительно в глаза Намджуна, не прерывая зрительного контакта по правилам куранты. Они движутся по кругу, по всему залу, что каждый дворянин и каждый член королевской семьи видит их и имеет возможность разглядеть близко и в деталях. Сирена не обращает на них внимания, не смотрит, не цепляет взгляд, если отворачивает голову, знает, что собьется, если допустит такое. А она должна справиться идеально. Намджун и Элки поворачиваются друг к другу полным корпусом, разводят руки в стороны и при следующем шаге разворачиваются и повторяют движение с разводящими руками, прогибаясь назад. И вновь берутся за руки, начиная делать небольшие подскоки и повторяя часть с разводящимися руками, пока не делают плавный круг и не переходят к заключительным долгим шагам и последнему движению, где Элки присаживается с высоко поднятой головой и смотрит прямо на возвышающегося над ней короля.       Звучат последние ноты, и Намджун молча протягивает ей руку, помогая подняться. Он морщит лоб и уходит за ее спину, и как сирена понимает, поднимается к тронному возвышению. Секунды, что проходят, длятся для нее вечность, но Элки не показывает свое волнение, она смотрит вперед на переговаривающихся придворных, на еле заметные проникающие лучи солнца и как они вырисовываются на стенах. — Думаю, тут не нужно лишних слов, все и так понятно, господа, — озвучивает свои мысли Намджун в приподнятом тоне. — Леди Элки прекрасно справилась с моим заданием, и мы, и вы тому свидетельство. Все это происходило на наших глазах. Так что, я могу объявить леди Элки прекрасно подготовленной к придворной жизни и к предстоящей свадьбе. Также хотелось бы сказать, что за выполненные задания леди получит от меня подарок. На данный момент он еще не готов, однако это бриллиантовое колье, которое будет сделано именитыми мастерами Королевства Аурум. Все свободны, а я прошу леди Элки задержаться.       Сирена отходит к окну, дожидаясь, пока придворные и королевская чита покинут зал и наступит тишина. Слышит подходящего и останавливающего за ее спиной Намджуна. Он молчит, как и она. Ей хочется развернуться, но страшно. Не знает, что будет, если поступит так. Однако рой паникующих мыслей развевается, когда король кладет ладони на ее плечи и разворачивает, всматриваясь в голубые глаза, будто ищет ответы на не озвученные и не осознанные вопросы. Элки сглатывает слишком громко, что звук разносится в давящей тишине, но Ким не моргает даже. От него исходит напряжение и сила, которые подавляют сирену, что она не может пошевелиться. Или просто боится. — Большое спасибо за подарок, Ваше Величество, — находит, что сказать. Но Намджун не отвечает, не реагирует на ее слова, все вглядывается в ее душу через глаза, будто может пересечь эту границу и оказаться внутри, заглянув в самое сердце, на поражение ее самой. — Я веду переговоры с архиепископом о твоем принятии нашей религии. Это не обсуждается, — говорит, прерывая зрительный контакт. — Еще ничего не решено о сохранении твоего имени, так что готовься, что ты можешь его поменять. — Я могу использовать свое имя или мне придется полностью от него отказаться? — спрашивает, проглатывая горечь и надеясь на первый вариант. — Только в официальных договорах твое новое имя будет фигурировать, но как дополнение к прежнему. Правда, наш брачный договор останется без изменений, — объясняет, но тут же усмехается: — Неужели маленькая русалочка так просто соглашается на принятие новой религии и на смену имени? Не будешь устраивать истерик? — Не буду, хотя с удовольствием двинула бы куда-нибудь, — шепчет, сокращая расстояние, и касается торса Намджуна посередине, ниже ребер. — Вот сюда, например. Видела, что больно бывает. — Так попробуй, — обнимает, вдавливая ее в себя и вдыхая чужой аромат тела, отдающего морем. — А вы сдержите свою ярость, Ваше Величество? — шепча, Элки привстает на носочки и обвивает шею Намджуна, что между их лицами остается несколько дюймов. Провоцирует и соблазняет, чтобы посмотреть на реакцию, хоть и страшно внутри ужасно. Говорят, что раньше некоторые одинокие сирены и русалки заманивали моряков пением, а потом и нежными прикосновениями. — Даже не надейся, маленькая русалочка, — скалится и приближается еще ближе, опуская взгляд на розовые губы сирены, которые будто специально приоткрыты. — Ты полностью под моей властью. — Неужели вы так уверены в этом? — та не может остановиться, раз начала, то продолжит. Она пальчиками перебирает короткие пряди темно-русых волос короля и даже не стесняется этого. Ею движет интерес, ведь осознала, что ненавистью с ним отношений никак не выстроить, нужно действовать по-другому. Вот и пробует что-то другое, новое, ей неизвестное. И в душе кроме интереса и любопытства нет ничего. — Конечно уверен. — Тогда…       Элки не успевает закончить фразу, как двери тронного зала распахиваются с грохотом, и Чон Хосок то ли бежит, то ли идет к Намджуну, разнося стук каблуков и говоря на все пространство: — Я не знаю, каким образом, но Тан Тэхёну стало известно о твоей свадьбе, хотя все это хранилось под строжайшим запретом. Он знает о Элки и уже улаживает все дела, чтобы как можно быстрее… Оу!       Он подходит ближе и прерывается на полуслове, забавно открывая и закрывая рот и меняя одну эмоцию на лице на другую. Его взгляд блуждает с Намджуна на сирену и обратно, которые продолжают стоять, обнявшись, но уже смотрящих не на друг друга. Сирена помнит это имя, его произносила Чхве Юджин и упомянула его как короля Королевства Менсис, и сейчас, после повторного упоминания, ей становится крайне интересно. Интересно, что граф ворвался в зал, когда его не было во время королевской проверки, и почему Тан Тэхён не должен был знать о свадьбе. — Элки, можешь идти, — отпускает сирену король. Он не смотрит на нее, хотя желание сделать так слишком велико. Король дожидается, пока двери закроют, молчит еще несколько секунд и продолжает говорить: — Улаживает дела, говоришь? Значит, он собирается прибыть к нам с визитом раньше назначенной даты?       Хосок кивает, и мужчины продолжают разговор.

***

      Не успевает сирена привести мысли в порядок после королевской проверки и разговора с Намджуном, после которых проходит не более суток, она узнает, что расписание обучения изменили. На следующий день, утром, готовясь к очередному занятию галльскому, в покои входит прежний учитель по языкам и говорит, что теперь он будет преподавать и второй язык. И на это объявление Элки не знает, что ответить, попросту теряется потому что. Хоть она и принимает эту новость и с неким даже энтузиазмом усваивает первое занятие по латинскому языку, который оказывается универсальным языком для подводных жителей, то увидеть нового учителя, входящего с кипой книг и представляющимся педагогом по истории, сирена крайне не ожидала. У нее возникает диссонанс, ведь под водой вся их история построена на сказках, легендах, преданиях, а не на точных датах и учебниках. Они умеют писать, используют даже письменные договоры, но никогда не вели записи их истории или учет тех или иных событий. Элки все первые занятия по истории пребывает в состояние шока и оцепенения, понимая, что ей необходимо сосредоточиться и начать вникать, что сделать крайне сложно. Благо Сынхи помогает, еще раз объясняя длинными вечерами все то, что сказал учитель. Но следующим пиком для сирены стал еще один новый предмет, о котором уже не раз велись разговоры — логика. Она его попросту не понимает, хоть учитель по несколько раз объясняет одно и то же, ей сложно понять ложные и верные понятия, процессы аргументации, доказательства и умозаключения, что учитель чуть волосы на себе не рвет и сообщает, что ему нужно время для изменения его системы преподавания до самого простейшего уровня.       Элки не выходит из покоев на ужин после этого урока логики, съедает совсем немного принесенной еды и вливает два бокала вина, получая укоризненный взгляд Сынхи, которая продолжает следить за употреблением напитка. Сирена хоть и успокаивает себя мыслью, что прекрасно справилась с королевской проверкой, понимает, что это только малая часть, ей много нужно изучить и понять. Но она не может сделать этого, ведь попросту не понимает, не осознает и теряется от новизны происходящего. Элки только спустя несколько дней начинает включаться в работу, понимать смысл таких предметом как история и логика, которые начинают казаться вполне интересными и полезными. И несмотря на то, что по языкам и арифметике у нее проблем и трудностей нет, и Элки могла бы ложиться спать с закатом солнца, она этого не делает — продолжает сидеть со свечой и учить новые предметы, буквально насильно вклинивает информацию в голову.       Сирена вновь теряется во времени, путает обед и ужин, снижает общение с фрейлинами и полностью ликвидирует связь с вдовствующей королевой и Со Сынён, но ведет тесные контакты с Чхве Юджин, с которой продолжаются уроки танцев и этикета, и Ким Намджуном, продолжающего посещать эти занятия. Ей бы радоваться, что не приходится с ним разговаривать, не нарываться на ту же сцену, что была в последний раз. Все не может для себя решить правильность своего поступка, своих эмоций и своих игр, которые затеяла, хотя и не жалеет об этом. Элки бы определить точную позицию и стратегию по отношению к королю, но она все еще бьется в сомнениях, разрывается между несколькими вариантами, и потому их слишком интимный разговор не может определить как верное или неверное отношение. Уже думает специально вывести короля из себя и решить, но стоит подумать об этом, как ужас пробирает до самых костей и сжимает горло, словно страх и есть Намджун. Впрочем, так оно и есть.       Элки не знает, что ее будет ждать в будущем, в особенности, после свадьбы. В моменты, когда страх полностью окутывал ее, она просила фрейлин рассказать об их религии, о католичестве, которое ей вскоре придется принять. В море у них нет религии, хоть они и верят в древних богов и чтят их память, поэтому ей непонятно, как можно верить во что-то или кого-то и жить по законам, которые люди все равно нарушают. Однако сирена старается не осуждать людей за это, она пытается понять их, их религию и их правила с законами, которые ей придется соблюдать, хочет того или нет. Все равно уже соблюдает. Элки помнит слова Намджуна о смене имени, о чем спросила у Сынхи, которая рассказала и уже на следующий день принесла книгу со всеми святыми, в честь которых сирене нужно будет выбрать имя. В книге было написано о жизни святых, о которых сирена читала по несколько раз, чтобы сначала ужаснуться, потом осознать, а затем принять. Она долго не могла выбрать имя, до сих пор разрывается, ведь ей нравится жизнь нескольких святых, чья судьба почти похожа на ее. И поэтому Элки подумала, что все же стоит сообщить королю о своем желании, чтобы в день крещения ей не выбрали имя, которое совершенно не нравится.       Сирена передвигается по коридорам уже чуть увереннее, фрейлины следуют за ней позади. Время ужина еще не наступило, хотя некоторые придворные уже движутся в столовую, приветствуя Элки, на что та отвечает любезностью. Она знает, что король удалился в покои после какого-то сложного и напряженного совещания, поэтому поднимается по лестнице и уверенными шагами идет к королевским покоям. У дверей стоят гвардейцы, которые не хотят пускать сирены, аргументируя тем, что король отдыхает, однако у Элки слишком велико желание поговорить с Намджуном, что эта маленькая преграда ее не останавливает. Она проскальзывает мимо пытающихся заблокировать дверь гвардейцев и открывает ее, моментально чувствуя глухой удар сердца и замирая прям на пороге. Сквозь вакуум слышит извинения одного из гвардейцев, что они пытались не дать Элки войти, но сирене плевать на стражей, она пораженно смотрит на абсолютно голого Намджуна, обернувшегося на шум, и лежащую под ним Юджин, которая не скрывает своей наготы, нагло и с вызовом рассматривает сирену, скалясь. Король отстраняется от графини и, не прикрывая свое тело, проходит почти все свои покои, накидывая халат и подходя к продолжающей растеряно стоять Элки. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает спокойно с хрипловатым голосом. Он смотрит спокойно, будто все равно на происходящее, но сирена ощущает смесь злости, разочарования и еще чего-то, что не может уловить. Она не может ответить, пытается открыть рот, но звук не идет, застревает в горло и останавливается. — Повторяю в последний раз: что ты здесь делаешь, Элки? — произносит с паузами, за которыми читается нарастающее раздражение. — Простите, Ваше Величество, — опускает глаза и видит перед собой неприкрытую грудь короля. — Мне не следовало врываться в ваши покои. Я лишь хотела сказать, что выбрала себя имя для крещения. — И какое же? — слышит короткие смешок Намджуна, но сирена не поднимает взгляд, не удержится от колкости, если посмотрит. — Либо Изабелла, либо Луиза. Не могу выбрать между ними. — Хм, — Намджун поднимает подбородок Элки, желая рассмотреть ее бушующие эмоции, в которых не сомневается. Не сомневался. Не находит там ни обиды, ни унижения, ни разочарования, ни даже слез, только все то же смущение. Ким не понимает, старается запомнить ее выражение лица, чтобы после, когда останется один, поразмыслить об этом. — Я подумаю об этом. Можешь идти. Сегодняшних занятий танцами не будет.       Сирена делает реверанс и уходит с такими же шокированными фрейлинами в сад. Ей необходимо подышать свежим воздухом, освежить голову и постараться выкинуть образ голого короля, не скрывающего тело и половой орган. Элки смущена, очень сильно, не знает, как реагировать. Несмотря даже на то, что примерно знает, как проходит слияние супругов как под водой, так и на суше, она не была готова морально увидеть короля, его сильное тело, и тем более, с фавориткой. До нее не сразу доходит осознание, что Чхве Юджин — любовница Намджуна и именно поэтому ее диадема с красными камнями — рубинами, но осознание приходит, горечь и унижение начинают давить на горло, что сдавливает край скамейки до побледневших костяшек. Она бы приняла любую девушку или даже женщину в качестве фаворитки короля, хоть одну из тех дам, которые были приставлены к ней в первые дни замка, но только не Чхве Юджин. Графиня ей нравилась, она чувствовала с ней что-то забытое, родное и спокойное, но при этом сильное и мощное. И вес это несмотря даже на то, что та может повысить голос и крикнуть. Элки относится к ней как к старшей сестре, которой у нее не было никогда, потому что Юджин учит ее, объясняет, танцует вместе с ней в качестве партнера. И еще сирена не может перестать чувствовать сильную и волнующую ее внутренности энергию графини, которая окружает ту постоянно. Элки буквально упивается ею, иногда с трудом сдерживается, чтобы не прикоснуться к наставнице. И такую подставу она не ожидала, увиденное и осознанное бьет под самый дых, что сирена начинает глубоко дышать, а после перестает чувствовать ладони, не может пошевелить пальцами, замерившими в одном положении. Старается успокоиться, но не получается. Слышит голоса фрейлин, сидящими по бокам от нее, но их слова не долетают до ее сознания, продолжают звучать как из-под стекла. Перед глазами начинают маячить черные точки, Элки начинает вертеть головой в попытках перестать их видеть, но те не проходят, усиливаются только. — Леди Элки! — зовет Еын, присаживаясь на корточки перед сиреной. — Леди Элки, что с вами? Вы меня слышите?       Виконтесса прикасается к коленям Элки, но та даже не реагирует, продолжает вертеть головой, глубоко дыша, с очень сильно расширенными глазами и зрачками. Еын поднимается и дергает сирену на себя за плечи, пока та не начинает приходить в себя. — Ты знаешь, что делаешь? — испуганно спрашивает Сынхи, оглядывая пустующий сад без намека даже на гвардейцев. Ей страшно, поведение Элки парализует, что герцогиня теряется и не знает, что делать. — Нет, — отвечает строго. — Если через пару минут не получится привести ее в состояние, беги за помощью.       Чан Еын продолжает трясти Элки, но та бледнеет, из глаз текут слезы, а пальцы становятся холоднее, чем вода в весенней реке. Виконтесса решается на рискованный шаг, она отходит на фут, выпрямляется, замахивается и ударяет сирену по щеке ладонью, что та замирает и переводит мутный и удивленный взгляд на фрейлину. Еын выдыхает и успокаивает будущую королеву, гладя по рукам и плечам и вытирая дорожки слез, шепча всякие утешительные слова, какие может только вспомнить. Элки восстанавливает дыхание, не понимая, что с ней только что произошло, разминает пальцы, наконец ощущая их. — Как вы себя чувствуете, леди Элки? — обнимает ее Сынхи, пока Еын согревает чужие ладони в своих. Но сирена только мотает головой, не будучи готовой обсуждать свои эмоции и состояние с фрейлинами, пока не разберется, что чувствует. И она только убеждается, что вся доброта и вежливость, исходящая от Намджуна, не больше, чем самая обычная формальность, что Элки наконец выбирает позицию по отношению к королю: она будет идти на уступки, делать то, что ей нужно в рамках придворной жизни, но с королем сохранять холодность и безразличие, смешанное с толикой ненависти.

***

      Отовсюду звучит торжественная музыка, давящая на уши и сознание. В церкви практически никого нет, кроме короля, вдовствующей королевы, фрейлин и священнослужителей. Сирена слушает молитву, соглашается со всем, клянется в вере Бога и с трудом сдерживается, чтобы не стереть со лба то ли масло, то ли воду, которая неприятно высыхает. По босым ногам проходится прохладный воздух и поднимается холод от пола, заставляя сирену мелко дрожать. — Элки Изабелла Кин, я крещу тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа, — говорит священник в белой рясе, расшитой золотыми нитями, и зачерпывает воду из мраморной круглой емкости, поливая голову Элки три раза.       Сирена прикрывает глаза и наклоняет голову, смотря на свисающие волнистые пряди распущенных волос, потерявшие свой первоначальный светло-голубой отлив и ставшие теперь цвета морской пены без какого-либо подтона. Элки не сразу заметила изменения, но с каждым принятием ванны волосы меняли цвет, становясь все светлее и светлее, пока не приобрели чисто белый оттенок. Выпрямляется, и священник передает ей свечу, которую она оставляет к остальным свечам, перекрестичивается. Обряд заканчивается, и она может выдохнуть наконец. Фрейлины помогают одеться и собрать волосы, и перед выходом из церкви крестится, прекрасно зная, что для нее это не больше, чем просто формальность.       Около церкви вдовствующая королева и король дожидаются сирену, и стоит ей выйти, взбираются на лошади. Королева Сон говорит, что та молодец и улыбается, но Элки так не считает. Она сделала то, что должна была, ведь так хотя бы может склонить на свою сторону некоторых дворян, если оно потребуется. Фрейлины помогают ей взобраться на лошадь короля, и сирена усаживается боком точно также, как и приехала, обхватывая Намджуна за торс. — Как себя чувствует Изабелла? — скалится и трогается с места король. — Изабелла — не знаю, но вот Ее Милость леди Элки вполне хорошо, — касается креста, что теперь висит у ее на шее, который собирается сразу же снять, как вернется в покои. — А Ее Милость графиня Чхве Юджин тоже принимала католичество? — Нет, насколько я знаю, — отвечает спокойно. — Значит, Ваше Величество, вы трахаете язычницу? Я читала, что до сих пор остались некоторые, не принявшие католичество и поклоняющиеся древним богам, — сирена выводит его из себя, в открытую нападает и ждет, чем тот ответит. Прошло несколько дней, как она узнала о связи графини с королем, как ее достоинство растоптали. Но ничего, Элки заново начинает его выстраивать, и принятие новой веры тому доказательство. — Откуда ты знаешь это слово? — бросает резко и с отвращением, на что сирена сдерживает улыбку, смотря на возвышающие дома главной улицы и выглядывающих и рассматривающих королевскую процессию людей. — То, что я дочь морского короля клана Гласиалис, не означает, что у нас таких слов нет. — Она моя фаворитка, и ее приверженность католичеству или языческим богам ни коим образом не влияет на положение при дворе. А что, ревнуешь? — поворачивает голову, усмехаясь, что у Элки возникает желание стереть эту наглую улыбку. — Ни коем образом, Ваше Величество, — отвечает любезно, с достоинством. — Мне плевать, кого и когда вы трахаете, пока эти особы не нарожали вам детей-бастардов. Вот с этим я смириться не смогу, потому что в будущем Ноли и мое Королевство тоже, и я не могу позволить запятнать вам его, — сирена делает паузу. — Однако мне все же интересно, раз у вас много любовниц, то каким образом ни одна еще не забеременела и не родила вам ребенка? И точно ли вы сможете воспроизвести на свет наследника от меня?       Видит, как Намджун резко останавливает лошадь, оборачивается с исказившей яростью лицом, где бесы танцуют в глазах, а губы искажаются ненавистью. Его руки еще сильнее стискивают поводья, чтобы ненароком либо не скинуть сирену с лошади, либо не ударить. Ему нужно держать себя в руках, ведь находятся еще в городе, и жизнь горожан кипит, и они продолжают наблюдать за процессией. Намджун стряхивает с себя негативные эмоции, которые продолжают бушевать внутри, надевает маску приветливости, приближается к чужому лицу и под видом сладких комплиментов говорит: — Хочешь сказать, что я не могу родить наследника? — Нет, что вы, Ваше Величество, — улыбается приторно-сладко, что мышцы на лице начинают болезненно ныть. — Просто интересное наблюдение. И спасибо вам за бриллиантовое колье и логику. — Всегда пожалуйста.       Намджун отворачивает от нее и продолжает движение, а Элки радуется, что победила в этом диалоге.

***

      День свадьбы назначен — третьего августа, через два дня после праздника предков — Лунаса, который, по мнению Элки, имеет такое же название, как и их древний праздник в честь бога Луга. И, несмотря на то, что даже день церемонии был назначен, ничего так и не известно насчет отсутствия гвардецев на посту в день ее первого принятия ванны. Когда до свадебной церемонии оставалось две недели, Намджун объявился в ее покоях и потребовал, чтобы сирена не покидала покои до назначенной даты. Она хотела было уже сопротивляться, едва сдерживалась, чтобы не накричать, но король был слишком тверд в изложении своего приказа. Он едва держался, чтобы не сорваться. И на слова сирены, что она вновь узница, Намджун не выдержил и швырнул в нее бокал с вином, от которого та в самый последний момент увернулась и превратила вино в красный лед, разбившийся о каменную стену. Король заметил, но, благо, ничего не сказал. Он запретил фрейлинам и служанкам общаться с кем-либо, кто не из замка, и кто спрашивает исключительно о сирене. И именно в этот момент Элки вспомнила о Тан Тэхёне, о королеве Королевства Менсис, о котором Хосок оповестил Намджуна после королевской проверки. Сирена не спрашивала о нем, не хотела привлекать интереса, но слушала все сплетни и на то, что в замок приехал статный мужчина в мехах, отреагировала без показного интереса, хотя мысль о том, кем он может быть, появилась. Тан Тэхён.       Элки выть готова была, находясь взаперти, но она не покидала покои, хотя еще несколько месяцев на такой запрет уже проигнорировала бы и прогулялась по саду, например. Однако сирена понимает, что Намджун не будет рад, даже далеко не рад этому факту. Учеба продолжалась, она занималась, учила новые вещи, кроме обучению танцами, ведь король запретил и Юджин выходить из своих покоев. И сирена знает, почему. Догадывается. Он не хочет, чтобы фаворитка встречалась со своим бывшим покровителем. Несмотря на занятость, ей тяжело сидеть в каменных стенах, она привыкла к свободе, к ритму жизни, к энергии и смене локаций. Так что, когда ей принесли свадебное платье на примерку, сирена на мгновение обрадовалась, что будет смена атмосферы. Но реальность оказалась не такой прекрасной.       Платье оказалось сочетанием самых легких тканей, которые можно только представить, и плотных тканей, и его покрой отличался от привычных и повседневных одеяний Элки, даже камиза с нижней юбкой были пошиты специально под него. Длина камизы доходила до середины бедра, рукава заканчивались на локте, а вот вырез был не такой глубокий, он открывал только ключицы. Корсет был такой же, как и повседневный, но из еще жесткого материала, что ее фрейлинам и служанкам пришлось затягивать его вместе, из-за чего Элки практически не могла дышать, хотя за два месяца полностью привыкла к корсету, и он ее даже не беспокоил практически. Нижняя юбка была из легкой прозрачной ткани светло-синего оттенка, и она даже не держала форму. Нижнее платье было полностью из легкой прозрачной глубоко синей ткани, которая как и нижняя юбка шокировала своей прозрачностью. Рукава без удлинения доходили до запястьев, как и верхнее платье. Стомак, который обязательно присутствует на ежедневных платьях, был такой же ширины, что и корсет, синего цвета, где изображались элементы подводного мира. Его прикалывали к корсету, а нижнее платье завязывали лентами из такой же легкой ткани, которые расширялись и поднимались вверх, к ключицам, прикрывали их, обматывали низ шеи, а спереди завязывались бантом. Верхнее платье из плотной ткани, парчи более насыщенного синего — ультрамаринового, которое было расшито, как и стомак. На нем не было пуговиц, оно никак не соединялось на поясе, однако был отдельный предмет гардероба для этого — пояс серебряного цвета. Но последним элементом свадебного платья стал пошитый ярко-красный цветок, крепящийся справа на груди. Никаких чулок не было, а туфли — точно в цвет платью. Элки смотрела на себя в зеркало и не понимала, то ли ее хотят унизить, то ли что-то еще, потому что в этом мире было запрещено открывать ноги, и уж тем более оголять щиколотки. А тут целое свадебное платье для королевы-консорта из шелка, просвечивающий ноги. Сирена настолько была погружена в свои мысли о платье, что не заметила входящую вдовствующую королеву, которая, увидев наряд полностью, не сдерживается: — Элки, он одел тебя как шлюху!