You're a real Firequacker

      Можно предугадать, как именно человек будет вести себя пьяным. Грантер долго верил в эту теорию. Чего уж там, он неплохо определял типажи. Некоторые, конечно, сдержанно возмущались (а некоторые и несдержанно) навешиванию ярлыков, но значит, есть в этом доля истины, верно?       Сам Грантер — депрессивно-меланхоличный тип, Курфейрак становился невыносимо надоедливым, Баореля можно рассмешить, показав палец, а Комбефер включал режим соблазнителя.       То, что пьяный Анжольрас (если бы он пил) — озлобленно-буйный тип, не вызывало никаких сомнений. Стоит лишь посмотреть, как он день за днем подавлял свой внутренний огонь (не сказать, что всегда успешно — Грантер до сих пор отходил от пары-тройки случаев, когда попал под раздачу в полной мере).       Но Анжольрас разрушил эту теорию до основания (и уже не в первый раз. Он пугающе быстро и успешно доказал, как Грантер ошибался, думая, что у человечества нет шанса на спасение, потому что никто старше шести лет не может быть добрым по своей натуре; он показал, как Грантер ошибался, думая, что никогда не влюбится. И не догадывался о том, что делал).       Но обо всем по порядку. ***       Полчаса назад они отмечали день рождения Жеана в парке на барбекю, взахлеб делясь идеями о переезде и обсуждая детали. Шестнадцать минут назад пьяно спотыкающийся домой Анжольрас услышал странный звук. Пятнадцать минут назад Анжольрас заметил объявление, которое посчитал своим долгом прочесть, не без помощи Грантера и фонарика на его телефоне. Десять минут назад Грантер пыхтел под весом перелезающего через забор Анжольраса, сопровождая каждое его движение не лишенными логики протестами.        — Это твой нос впивается мне в задницу? Тебе неудобно, наверное. Ох, забудь, я все равно ничего не вижу за этой чертовой стеной. Можешь поднять повыше? Хочу увидеть, что там.       — Как два пальца об асфальт. Держись, — прохрипел Грантер, подставляя плечо, на которое пришелся почти весь вес Анжольраса. Выпрямиться было трудно, не сколько из-за веса, сколько из-за неспособности блондина сидеть спокойно. Тот вцепился одной рукой в кудри Грантера, пытаясь удержать баланс. Парень закрыл глаза, глубоко вздохнул и взмолился, что, хм, возвышенное состояние в его штанах останется незамеченным.       Сверху донесся негодующий вздох. Грантер, оцепенев, готовился к худшему, но услышал только: «Нам необходимо вытащить их оттуда!»       И вот они стояли в ночном саду, оглушенные кряканьем со всех сторон.       — Нет ни малейшего шанса, что у нас получится. — Анжольрас смерил его испепеляющим взглядом. Не то что бы его лицо было хорошо видно в темноте, но он буквально излучал ярость, как печка — тепло. Грантер чувствовал эти волны.       В прошлом Грантер знал лишь несколько подвластных Анжольрасу эмоций. Скучающее равнодушие, подавленное раздражение и всепоглощающая ярость покрывали весь необходимый спектр. Сегодня он вышел за эти рамки, представляя миру и Грантеру новое выражение — пьяную улыбку. Настолько же трогательную, насколько разрушительную по своему воздействию.       — Ну конечно, ты в меня не веришь, — фыркнул Анжольрас. И икнул. Последнее пиво очевидно было лишним.       — Еще как верю, Аполло. Но что ты предлагаешь делать, когда кто-нибудь на улице заметит, что моя толстовка крякает?       — Мы не пойдем по улице, — Анжольрас задумчиво окинул Грантера взглядом. И да, надо признать, большая часть их пути домой пролегала через лужайки, редко пересекаемые в это время кем-то, кто не пьян или не выкрадывает животных посреди ночи. Все же Грантер не так легко поддавался пьяным замашкам Анжольраса. Он и трезвым не сильно доверял.       Снизу раздались звуки протеста. Анжольрас посмотрел на маму-утку, чей детеныш уже копошился в недрах толстовки Грантера, и успокаивающе ей улыбнулся. Почему-то это не подействовало, и птица закрякала еще громче, будто оскорбленная, что ее пытается успокоить какой-то пьяный проходимец.       — Нам нужно переправить их через стену, дел-то.       — Эта стена выше тебя. А я раздавлю малышей, пытаясь подтянуться. И как ты сам собираешься подняться, Аполло? Твоя физическая подготовка оставляет желать лучшего.       — Моя физическая подготовка в полном порядке, большое тебе спасибо. Один раз у нас уже получилось, — возразил Анжольрас, подхватывая маму-утку на манер младенца. От гнева не осталось и следа, теперь парень — сама сосредоточенность. Он искоса глянул на маму-утку и, к глубочайшему удовольствию Грантера, крякнул на нее в ответ (Жаль, что нельзя в полной мере насладиться этой сценой, потому что они незаконно вторглись на чужую территорию, запланировав похищение уток).        — Я тебя поддерживал, если ты успел забыть. Ты буквально только что жаловался на впивающийся в задницу нос. А все мои проколы припоминаешь месяцами! — Грантер запнулся, глядя, как Анжольрас, уже не слушая, семимильными шагами удалялся от него. Даже будучи пьяным он сбивал с толку своими непозволительно длинными ногами.       Уже подойдя к стене, Анжольрас замер и слегка побледнел.       — Она выше, чем я помню.       — Да ладно, блять. Я говорил, что это плохая идея, но нет. Грантер, их отправят на убой завтра утром, Грантер, так нельзя и наш моральный долг спасти их. Грантер то, Грантер се. Нельзя было и мысли допускать, что можно повестись на твое нытье.       — Ты называешь мою защиту их права на жизнь нытьем?       — Я уже жалею, что вообще рот открыл.       — Нет, не жалеешь, — почти бездумно ответил Анжольрас, все еще уставясь на стену. — Ты живешь, чтобы жаловаться.       Грантер промолчал, назло. Анжольрас, видимо, не ожидавший такого, обернулся, чтобы проверить, что напарник никуда не делся. Не способный видеть его в темноте, Анжольрас использовал перепалку как летучие мыши — эхолокаторы. Как пьяные летучие мыши. Метафора не совсем удалась. Анжольрас пьян в дрова, а Грантер вставал на путь к трезвости на остаток этой ночи. Мастерство не пропьешь.       (Во всем происходящем он винил Комбефера. Технически спаивание их бесстрашного лидера было результатом организованного коллективного усилия, но Комбефер очень благоразумно открестился от обязанности провожатого, мол, у него уже есть один кудрявый дьявол, которого надо довести до постели.       — Все в порядке…. Меня Эр проводит… — икнул Анжольрас и хихикнул в кружку, когда Комбефер объявил, что сливается, рассеянно поглаживая бедро Курфейрака. Последний, ткнувшись носом куда-то в районе шеи любовника, мурчал что-то, что Грантер не мог расслышать.       — Ой ли? — недоверчиво вздернув бровь, Комбефер бросил взгляд на Грантера, застигнутого посреди демонстрации «да, Баорель, я определенно могу допить это пиво меньше, чем за пять секунд». Стремительно протрезвев и стойко перенеся последствия выпитой залпом бутылки, он нашел в себе силы кивнуть.       — Это была последняя на сегодня. Я провожу его, все в порядке. А вы идите.       — Видишь, — хмыкнул Анжольрас просиявшему Курфейраку. Это был первый раз, когда Грантер почувствовал оглушающий эффект улыбки Анжольраса)       — Я сейчас заплачу, — Анжольрас укачивал тихо покрякивающую утку и ожесточенно тер глаза свободной рукой. — Они такие крохотные, и их убьют, Грантер. Такие маленькие.— Утка в его руках была больше собаки Баореля, но это несущественно. — И некому их защитить, кроме нас. Мы — их последняя надежда, понимаешь? Это так печально… Каждая… У каждой утки должен быть покровитель. Невероятно… грустно.       Он хлюпнул носом.       Это было за пределами того, что можно вынести. Анжольрас вообще не должен быть способен на слезы.       Глубоко в душе Грантер понимал, что уже готов сделать все возможное. Он готов ввязаться в этот абсолютно идиотский план, только бы не наблюдать эту картину.       — Ну хорошо, хорошо, — примирительно сказал он, делая шаг навстречу. Анжольрас хлюпнул особенно протяжно. Утята в толстовке оживились и запищали с новой силой, чувствуя рядом маму. Наверное, они уже успели пометить свое убежище. Эта ночь настолько нелепа, что просто не встраивалась в хронологию всей остальной его жизни. — Я помогу тебе взобраться, перелезу сам, а потом передам маму-утку и выводок. И ты не будешь прыгать, пока я не скажу, иначе не успею поймать, слышишь? Перелома ноги я уже не вывезу.       — Собираешься меня ловить? — За очередным хлюпом последовало икание. — Серьезно? Ты способен все это провернуть?       — Я некоторым образом к этому стремлюсь, по крайней мере, сегодня. — Грантер фыркнул. — Хотя по-дружески напоминаю, что мы нарушаем закон и крадем чью-то частную собственность.       Бормотание в ответ было не разобрать. Анжольрас хихикнул и жестом подозвал Грантера к себе, чтобы вкрадчиво прошептать на ухо:       — Собственность-хуебственность. И, пока Грантер приходил в себя, прыснул опять: — Ты не можешь обладать живыми существами, Грантер, это глупо и само… самонадеянно. Знаешь, что еще было незаконным? Гомосексуальность. А где-то — и до сих пор. Господи, слишком много, где. Я не собираюсь мерить мораль по законности, и тебе не советую.       — Как же сильно ты будешь жалеть об этом утром, — пробормотал Грантер, подставляя Анжольрасу опору.       — Я не хочу на тебя наступать. — Анжольрас уставился на вставшего на колено Грантера.       — Тебе напомнить, что на моей спине уже есть отпечаток твоих ботинок?       — Серьезно? И ты позволил мне?       — И собираюсь сделать это снова, если ты не заметил, — вздохнул Грантер. Пьяный Анжольрас — просто вихрь эмоций, порой приводящий в ступор, и раздражающе правильная, рациональная и трезвая его версия уже казалась вполне приемлемой. — Давай уже, наступай.       — Курфейрак сказал, что ты готов ради меня на все, — пробормотал Анжольрас себе под нос с непонятной ноткой в голосе. Не то чтобы это было тайной, но мысль, что Курфейрак треплется об этом так легко и небрежно, занозой засела где-то между ребер. Терпеть можно, только ноющая боль, и загноение в перспективе.       — Ага, верно. Даже ботинки начищу, если попросишь, — не устояв, Грантер все-таки поднял голову, но Анжольраса в поле зрения уже не было. На пару секунд парень чувствовал давление руки в районе шеи и пыхтение. Он не имел ни малейшего понятия, что за акробатический номер Анжольрас исполнял на его спине, еще и с огромной уткой в руках. Но возле уха раздалось прерывистое «спасибо» за доверенную тайну, и все встало на свои места.       Скорее всего, протрезвев, Анжольрас не будет помнить события этой ночи. Но будет помнить слова Курфейрака.       Передача утят Анжольрасу заняла больше времени, чем предполагалось, хотя он подошел к задаче со всей ответственностью, уберегая птенцов от падения со стены и крайне серьезно отчитывая эти комочки перьев.       — Вы же такие крохи, — втолковывал он запутавшимся утятам. –Даже летать еще не умеете! Глупыши, о чем вы думали?       После того, как последняя утка оказалась по ту сторону изгороди, Грантер поблагодарил бога, в которого не верил, что это почти кончилось. Анжольрас сидел на заборе и болтал ногами, заглядевшись на небо.       — Ну, ты готов спускаться?       — Готов меня поймать?       — Я постараюсь, — кивнул Грантер, в следующую секунду обнаружив, что держит Анжольраса, прыгнувшего без сомнений и предупреждений. Он сцепил руки за шеей Грантера, для надежности обхватив еще и ногами вокруг пояса. Оба тяжело дышали: Грантер — от схлынувшего напряжения, что он поймал-таки пьяного друга, даже близко не контролирующего свое тело, Анжольрас — наверное, от восторга спасения нескольких уток.       — Спускаю, — прошептал Грантер.       — Нет, — мягко, но настойчиво воскликнул Анжольрас, — мне и так нравится. Сможешь донести до дома? Ты же сильный.        — Если я несу тебя, кто понесет уток?       Это подействовало, и пару секунд спустя Анжольрас снова нетвердо стоял на ногах.       — Ты снова прячь птенцов в толстовку, — распорядился он, — а мне остается нести в руках нашу внушительно тяжелую маму-утку. Каждому по его способностям!       От такого заявления хотелось смеяться до слез, но шансы быть замеченными кем-то трезвым на их пути домой были велики, и Грантер сдержался. В конце концов, если их и заметят, то надолго запомнят эффектного пьяного мужчину, растолковывающего основы социалистической теории уткам. Анжольраса нелегко забыть, бог свидетель — Грантер пытается каждые полгода.       Анжольрас, как и всегда, уже привлек внимание своей аудитории.       — Пойми, мой пернатый гражданин, никто не имеет права распоряжаться жизнью за тебя, и никто не осмелится угнетать вас, когда вы отвоюете эту власть! Объединитесь с другими утками, они вступят в священную борьбу. Хватит примиряться с таким существованием!       — Кря.       — Рад, что мы поняли друг друга       — Показывай путь. — Грантер замялся. — Плетись по нему, в твоем случае. Аполло, ты точно понимаешь, куда мы идем?       — Сердце — мой компас, — фыркнул Анжольрас. — Оно не даст мне сбиться с истинного пути.       — Я предпочитаю Google maps,— пробормотал Грантер и поежился под буравящим взглядом. — Я как никто надеюсь, что сегодня твой дом на истинном пути, потому что мне казалось, что ты живешь на другой улице.       — Ты насмехаешься, когда следовало бы радоваться освобождению, которое произошло!        А. Ну да.       — Какие планы на новых пернатых знакомых?       — Мне надо найди чудесный дом, чтобы они свободно скитались там остаток их земной жизни, — сказал Анжольрас и погладил маму-утку и серьезно ей кивнул: — Именно так.       Грантер подумал, что хотел бы заснять все происходящее, но это стало бы вещественным доказательством.        — Ты не имеешь ни малейшего понятия, что будешь с ними делать, да?        — Беспочвенные обвинения! — оскорбленно вскинулся Анжольрас. — Увидишь. После Грантеру пришлось ловить порывающегося уйти в поля за зерном друга. («Но Грантер! Мы должны восполнить то, что так несправедливо у них отняли! Посмотри на их страдания, как они жаждут пищи и отмщения за угнетение, через которое прошли! И ты отвергнешь их?)       В тихие звездные ночи, как эта, художник обычно наслаждался одинокой прогулкой до дома, даже не отрывая взгляда от неба, восхищался завораживающей недоступностью звезд, и думал о том, что такую подлинную красоту невозможно запечатлеть (не то чтобы он не пытался).       Вместо этого он вынужденно нянчил пьяного Анжольраса и еще более вынужденно участвовал в его анархических акциях.        Боже, неужели через это проходят его друзья каждый раз, когда он в хлам? (Нет, пьяный Анжольрас все еще лучше пьяного Грантера, даже трезвого Грантера. Он не скован, свободен. Чересчур, возможно, но гораздо лучше и свободнее, чем Грантер когда-либо мог быть. И все же…) Грантеру нужно серьезно пересмотреть свою алкогольную зависимость и ее влияние на жизнь.       — Кажется, мы пришли, — выдохнул Грантер. Утка уже успокоилась и сонно потряхивала головой, в отличие от полного энтузиазма хозяина дома. Непонятно как, но своими спотыкающимися о каждое слово агитациями он почти усыпил птицу. Грантер с трудом удерживался от комментариев об усыпляющих свойствах социалистической теории, потому что Анжольрас только-только замолчал. Теперь он мычал себе под нос какие-то революционные песни, и самому себе Грантер мог признаться, как очаровательно он выглядел.       — Анжольрас.       — Точно! Следуй за мной, если хочешь. — борьба с замком была долгой, неравной и почти без потерь — Грантер вовремя успел перехватить утку, и катастрофы не случилось. Анжольрас ахнул и довольно кивнул Грантеру: — Неплохо сработано. Оказавшись внутри, Грантер бережно вынул четырех утят из толстовки, и они тут же пошлепали за мамой, наполнив квартиру многоголосым писком.        — Прекрасно, — прохрипел Анжольрас и поплелся на кухню, где начал шарить по шкафчиком. Грантер лишь чудом успел поймать полетевшие вниз тарелки. Получив еще один благодарный кивок, он понял: Анжольрас тоже ошарашен осознанием своей чудовищной бесполезности и беспомощности сегодня. Это ново для них обоих. (Разве он не должен был уже протрезветь? С момента, как они оставили друзей, прошел почти час — тогда как в нормальном состоянии дорога заняла бы максимум половину) Бухнувшись на пол, Анжольрас внимательно смотрел за утками, пьющими воду, налитую в сковородку. Грантер со вздохом думал, до чего сильно он любит этого нелепого парня. Чувство будто растекалось по нему, перекрывая дыхание. Не в первый раз он боролся с внезапным желанием признаться, но сейчас было особенно тяжело. Осознание невзаимности помогало и в то же время ранило. Он переключился на мысли о реакции Комфебера, когда тот узнает, в каких целях была использована стоящая на полу сковородка.        — Это же не все! — Анжольрас вскочил. Собираясь с силами, Грантер встал со стула, готовый следовать за ним. Что-то мыча, Анжольрас достал пачку замороженного гороха из морозилки, зубами ее открыл и — о господи — бросил горсть в сторону уток. Грантеру удалось перехватить его руку, прежде чем парень успел повторить. — Они страдают! Не только их душам нужна пища, разве ты не видишь? — Конечно, — покладисто согласился Грантер, потому что эта ночь была настолько абсурдна, что просто не вместила в себя еще один спор. — Но, может, лучше насыпать их в миску, а не раскидывать по комнате?       — Отличная идея! — просиял Анжольрас и наклонился, чтобы поцеловать Грантера в нос. — Он такой большой и замечательный, — поделился открытием он и переключился на кормление уток. Наконец, он зевнул. Грантер уже праздновал победу, но было рано.        — Доброй ночи, маленькие пернатые граждане, — сонно пробормотал Анжольрас и попытался поцеловать каждую из птиц. Они уворачивались, так что процесс растянулся. Справившись, он поднялся и протянул руку Грантеру.       — Пойдем, — сказал он, зевнув еще раз. — Пора в кровать.       — В… кровать?       — Ну да, — Анжольрас изумленно уставился на него. — Ты разве не устал?       — Да, и я просто пойду домой, мне недалеко, — Грантер пожал плечами.       — Полная чушь. После всего того, что ты сделал для меня и братьев наших меньших, я не выгоню тебя на мороз!       — На дворе июль, Аполло. Со мной все будет хорошо. Можешь выдать куртку, если переживаешь, но я знаю, что ты не носишь ничего, кроме футболок.       — И слушать не хочу! — замотал головой Анжольрас. Уже шепотом он продолжил:       — Сегодня ты спишь со мной, Грантер. Так будет удобнее, и я буду спать спокойнее, зная, что тебе не придется идти домой в полном одиночестве.       — Особенно после того, как я стал разыскиваемым преступником, — фыркнул Грантер, бросив взгляд на уток.       — Именно! Сейчас нам лучше залечь на дно. Ты присоединишься ко мне?       — Ты так пожалеешь о своем решении утром, — вздохнул Грантер, но принял приглашение — и руку.       — «Я жалею только об одном — что не могу умереть за страну дважды»,* — сказал Анжольрас, зевая снова.       — Во-первых, он никогда этого не говорил, это пропаганда, и ты это знаешь. Во-вторых, ты проповедуешь разрушение территориальных границ вместо завтрака. Такие ошибки простительны мне, но сегодня и ты неплохо справился.       — Есть ли какое-нибудь объяснение твоему постоянному ворчанию? — кажется, Анжольрас приходил в себя — это слышалось в его тоне.       — Нет и не было, — хмыкнул Грантер. — Ты ж меня знаешь.       — Думаю, тебе лучше снять толстовку, — сказал Анжольрас, когда Грантер скинул ботинки. Выяснилось, что Анжольрас уже успел бесшумно избавиться от джинсов. Грантер назвал бы это магией, но, увидев их скомканной кучей у ног, решил, что это жульничество.       И все же:       — Что?       — Я наступил на нее. Грязная же, — объяснил он.       — Ну да, — согласился Грантер. Анжольрас неотрывно следил, как Грантер стягивал толстовку с себя и облизнул губы. Грантер немного умер где-то внутри.       — И футболку, — заявил он. — Наверняка потная после барбекю. Грантер повиновался, все еще чувствуя пристальный взгляд. — Что-нибудь еще? — его рука потянулась к ремню джинсов. Пытаясь сохранять невозмутимость, которой не было и в помине, он вопросительно поднял брови. Анжольрас неотрывно смотрел, как ткань сползала вниз. Возражений не поступило. Грантер оттянул резинку трусов и отпустил.       — Ты собираешься раздеть меня полностью? Потому что могу сказать прямо сейчас, это очень плохая идея. — Ответа не последовало. Грантер прочистил горло: — Анжольрас!       — Что? Нет, и так пойдет. Давай спать, — он тряхнул головой, прокашлялся и направился к кровати. Грантер, немного сбитый с толку, подошел к другой стороне кровати.       — И не кричи на меня завтра утром, хорошо? Это было твоей идеей, — молчание было ему ответом, и Грантер несколько минут вслушивался в прерывистое тяжелое дыхание. С той стороны кровати донесся шорох, Грантер ощутил давление в районе груди и осознал, что его целуют. Поцелуй был коротким и не принес бы никакого удовольствия, будь он с кем-то другим, по ряду причин: алкогольное дыхание (хотя чья бы корова мычала), слишком много языка, Грантер думал, что задохнется, да и зубы не стали приятной частью. Но это был поцелуй с Анжольрасом, и с натяжкой его можно назвать страстным. Определенно, намеренным. И он не останется без ответа, несмотря на тысячу «нет». Когда Анжольрас вычеркнул это из какого-то мысленного списка дел, который у него, видимо, был, он улыбнулся, сказал «спокойной ночи, Эр», и заснул, будто ничего особенного и не случилось.       Грантер запретил себе возвращаться к этому моменту, пока не очутится в месте, подходящем для воя и, возможно, слез. В конце концов, уснул и он. * — последние слова Натана Хейла, американского солдата и шпиона во время американской войны за независимость.