Pieces of Humanity

— Генерал, — раздаётся хриплое из уст альфы, после чего Минсок сглатывает слюну, чувствуя, как горло раздирает от сухости. — Бессонная ночь? — слабо усмехается мужчина, поднимаясь с постели, и идёт навстречу ему, не заботясь о своём внешнем виде. Этот мужчина видел его нагим, так что это зрелище с голым торсом он явно переживет. Минсоку все ещё невыносимо жарко, но он старается игнорировать его, что по мере приближения к демону жар становится сильнее. Кажется, в последние месяцы игнорировать своё состояние и чувства начинает входить в привычку, и альфа совершенно не хочет избавляться от неё. — Минсок, — на плечо ложится бледная рука, и Хань едва ли не отдёргивает ее, потому как альфа ледяной. Словно кровь в его жилах застыла, обратилась в лёд и прекратила свой ход. Демон прикрывает на мгновение веки, сжимая руку на плече чуть сильнее. Ему кажется, что он вот-вот свалится на пол. Черт возьми, как же ему плохо. — Генерал? — он слышит беспокойство в чужом голосе (нет, это не голос его мальчика) и чувствует себя безумцем. Ледяной человек кажется совершенно равнодушным, его никоим образом не тронуло ни одно воспоминание, всё, что чувствует Лухан от него — это абсолютное, мать его, ничего, и это самое ничто разрушает его. — Не хотите выпить? — Хочу, — тихо, едва слышно. Минсок выглядит вымотанным и уставшим, он отчаянно пытается скрыть злобу и негодование, он чертовски зол на себя, на Лухана, на эти чертовы воспоминания, но ему необходимо держать лицо. Он даже не может слету назвать конкретную причину собственной злобы, просто потому что на него скидывают по одной каждую ночь. Альфа хочет рассмеяться от безысходности, как же много всего он хочет ещё, но сейчас он находится в рамках своей фамилии, бизнеса и обязательств, что сковали его подобно кандалам. — Генерал… Как же Лухан ненавидит это слово. Мужчина пропускает мимо ушей остальные слова, концентрируясь на одном «Генерале», что медленно выводит его из себя. Хань. Мягко, все также хрипловато, но сказанное с такой нежностью, отчего болезненно щемит в сердце. Лухан. Немного громче, Минсок всегда произносил это имя с легким укором и смешинками в голосе, чуть растягивая гласные, отчего имя звучало иначе. Не так, как произносят его родители или братья. Лу Хань. Гораздо мягче, приятнее на слух, его имя с уст его маленького альфы звучало как мурлыканье котёнка. Демон слабо улыбается, представляя, как его имя будет звучать в устах этого мужчины. Будет ли в этом голосе нескрываемая любовь? Или же страсть и желание? Будут ли в этом голосе хоть какие-то эмоции, или же он будет прошит ледяным равнодушием? — Вы идёте? Луханя резко выдергивает из собственных мыслей, и тот кивает рассеяно, ступая босыми ногами по холодному мрамору. Демон сдавленно выдыхает, четко осознавая, — равнодушие. Не будет никакой радости, не будет ни смеха, ни любви, ничего из этого не будет. Будет лишь ледяное равнодушие, и ничего более. У Минсока дома прохладно. Холодный пол, голые стены, длинные коридоры и огромные помещения. Для чего они нужны человеку, живущему одному? Черно-белые стены окружали его со всех сторон, да и не только, весь пентхаус был выполнен в этих цветах, словно из жизни Кима исчезли все остальные цвета, заменив их лишь этими двумя. Пентхаус, каким бы прекрасным он ни был, казался пустым, неживым и необжитым. Словно это лишь красивая картинка для мебельного каталога, не дом вовсе. Полутьма, сопровождаемая тонкими лучами подсветки, что были встроены в стены и потолок, раскрытые в некоторых местах окна, отчего по дому ходил сквозняк, и идеальный порядок. Все выверено, четко разложено по полочкам, отчего складывалось ощущение, что здесь никто и не живет вовсе. У Лухана на мгновение появилось ощущение, что это не дом его мальчика, совсем нет. У него начало складываться ощущение, что это дом педантичного человека, любящего порядок и абсолютную прозрачность, человека, помешанного на жестком контроле, и как следствие жестокого и непримиримого, того, кто любит поддерживать устоявшиеся нормы, и не принимающего что-либо новое. Сказать честно, Лухан боится прикасаться к предметам мебели и декора, будто от одного малейшего движения все разрушится, вытянутые потолки обрушатся на них, а обои слетят, обнажая зацементированных в стены то ли монстров, то ли людей, что Ким так отчаянно пытается скрыть от чужих. Ведь такая привилегия будет лишь у особенных. Подобное Минсок покажет лишь самым близким. И Лухану страшно сделать шаг в этот самый круг — круг доверенных и близких, родных и любимых. Демону страшно не от того, что он увидит истинное лицо альфы, его собственных демонов, что сжирают его изнутри, Лухан не боится увидеть самые отвратительные и пугающие стороны его души, нет, он не боится, он примет своего персонального Дьявола с распростертыми объятиями. Лухан не боится обжечься, он горит в этом адском пламени порядка семи сотен лет, но он боится, что этот самый Дьявол оттолкнёт его, не примет, обратит его огонь в лёд, а после самого превратит в прекрасное ледяное изваяние. Минсок разливает алкоголь по стаканам, не узнавая Лухана. Он всегда выглядел в его воспоминаниях ярким, привлекательным, наполненным огнём и жизнью, но сейчас… Ему кажется, что это карикатура на самого Минсока. Уставший, бледный, изнеможённый, Лухан не был похож на самого себя, он так напоминал преступнику самого себя, что от этого становилось не по себе. Минсоку в какой-то миг показалось, что это не Лухан, а его больная фантазия, галлюцинация, что вырвалась за пределы его ограниченного сознания. Такая живая и ощутимая. Альфа чувствует, как на плечи ложатся широкие ладони, и закрывает глаза, желая прогнать этот фантом. Это не Лухан. Это не тот альфа, которого он знал. Это призрак, который исчезнет, стоит лишь захотеть. Он чувствует эти ладони, скользящие вдоль его рук, и тело, прижавшееся позади. — Минсок… Тихо, над ухом, так надрывно и отчаянно, словно его погребенная заживо душа взывает к нему под обликом демона. Мужчина сильнее сжимает бокалы зажмурившись, и молча просит не то Бога, не то Дьявола прекратить это. Пожалуйста, он ведь не выдержит! Он так долго был сильным, держался как только мог, он ведь не может так просто сломаться. Мужчина давит в горле стон, болезненный и громкий, потому как чувствует, что… Горячие губы накрывают его шею. Знакомые ладони останавливают свой ход и сжимаются сильнее на талии. Он знает, как любит Минсок, и знает, как свести его с ума одним лишь поцелуем. — Миньшо… — горько взывает к нему демон. — Мой маленький Миньшо, где же ты? Альфа гонит от себя голос фантома и боится дернуться, боится, что все это будет расценено, как нечто иное, грязное и неправильное, и потому не двигается, не открывает глаза и не дышит. Господи, как же ему страшно. Минсок чувствует тепло чужого тела, чувствует разгоряченную кожу груди, и жар дыхания, опалявшего его шею. И все это ему казалось таким диким и ненормальным, что он чувствовал себя безумцем. Парень стискивает челюсти и жмурится сильнее, чувствуя стыд. Ему хорошо и стыдно одновременно, он совершенно красный, и хотел бы, чтобы Хань не видел его в темноте, да только Лу прекрасно видит его. Всего. — Пожалуйста, — выдавил из себя альфа, чувствуя, как кровь ускоряет свой ход, разгоняя тепло по телу. — Прекратите. Он чувствует тепло. Минсок чувствует тепло настолько явственно, отчего ему показалось, что этот фантом проник ему под кожу. Руки, лёгшие поперёк пресса, совсем не двигаются, мужчина позади замер, словно каменная статуя. Альфа держится одной рукой за бар, с силой сжимая металлическую трубу, вторую же попросту не может разжать. И, какой ужас, он чувствует, что бокал вот-вот лопнет в его руке. — Генерал… — выровняв дыхание, обращается альфа. — Остановитесь. Это… никому из нас не нужно, — едва слышно заканчивает Мин, поворачивая голову, однако позади никого нет. Бокал в его руке лопается.