Light Em Up

      Ее до сих пор не было.       Очередной тяжелый и болезненно сжимающий горло вздох, быстро брошенный во мрак ночи взгляд — ждать было по-настоящему невыносимо. Это сводило с ума, давило на слух жуткой тишиной, в которой не было слышно ни единого шага, заставляло раз за разом подрываться с насиженного места, носиться туда-сюда, нервно расхаживая в тени поваленных деревьев, и думать о том, что предстояло сделать, когда она придет. Вернее будет сказать, не думать об этом (пытаться, по крайней мере), однако навязчивые мысли с переживаниями кислотой въелись в разум, порождая все больше смуты в истощенном помутневшем сознании.       Они обе были обычными кошками, и их жизнь целиком и полностью соответствовала данному статусу. Не звездные предки, не основатели племен, даже не герои легенд — самые обыкновенные члены племени. На их срок не должно было выпасть таких испытаний, и они не должны принимать решения, над которыми не было вольно даже Звездное племя.       Не в их силах решать, кому жить, а кому умереть. Не в их праве распоряжаться десятком чужих жизней — особенно если это жизни собственных соплеменников. Тех котов, с которыми они проводили все свое время, вместе справляясь с невзгодами и поддерживая друг друга. Тех, кто был им семьей, за чьи жизни они были обязаны сражаться до конца.       Тех, которые сейчас медленно и неумолимо сходили с ума под натиском болезни, становясь смертельно опасными чудовищами.       Либо жизни этих нескольких котов, либо безопасность всех остальных соплеменников. Всех племен. Как легко было бы, однако, сделать выбор, если бы она не знала каждого из больных в лицо: у кого-то она искала поддержки, с кем-то делила дичь по вечерам, кто-то то и дело мелькал рядом и перекидывался с ней парой слов. Их образы были невероятно живыми и объемными, и даже какой-нибудь вечно занятый соплеменник казался близким другом, имел в ее сознании четкие очертания и не ограничивался характеристикой в пару слов.       Она могла бы лишить жизни едва знакомых котов, представляй они реальную угрозу для племени, — и это было правильно.       Но что делать со смертельной опасностью в лице своих же друзей и близких? Они ведь все равно обречены… Так почему же смириться с уже заранее принятым решением настолько тяжело?       Они проиграют в любом случае, какой бы из вариантов ни выбрали.       «Все будет хорошо?»       «Скоро в лагерь-то возвращаться будем?»       «Мы торчим тут уже четверть луны, а лучше не становится!»       Невыносимо.       Больно.       Ужасно.       Лгать в глаза обессилевшим и напуганным котам, горячо убеждать, что вскоре они поправятся, говорить, что все будет нормально — это все казалось дико неправильным и бездушным, это являлось таким! Отводить глаза, отчаянно глядеть на целителя племени, такого же постепенно умирающего и теряющего рассудок, ловить в его взгляде безмолвную, едва уловимую поддержку и продолжать день за днем успокаивать обреченных на смерть соплеменников.       Которые будут убиты не болезнью, а ею самой.       Наконец до уха донесся негромкий шелест немногочисленных опавших сухих листьев — она все-таки пришла, и ее приход означал одно: назад дороги нет. Не отступишь, не попытаешься сделать хоть что-то еще, не откажешься от обещанного. Осознание того, насколько близка та минута, когда от ее же лап погибнут соплеменники, сжало сердце, заставив вонзить когти в подмерзшую почву. Она не хотела этого делать! Ни за что и никогда! И как же нестерпимо больно, что ведь придется, придется выбрать из двух зол меньшее, как бы это не претило всем ее убеждениям и принципам, которые оказались не такими уж и нерушимыми, как она считала раньше.       Она клялась себе, что никогда и ни за что не убьет кота «из милосердия», будет отстаивать его жизнь перед любыми болезнями и травмами — но вместо этого она сейчас исподтишка собирается отравить не одного, а нескольких соплеменников, даже не ставя их в известность о том, что эта ночь будет для них последней.       Как сквозь толщу воды до нее доносился тихий обеспокоенный голос пришедшей кошки, интересующейся состоянием больных — этот голос звучал искренне, практически заботливо и тревожно. Она тоже любит их, она тоже не хочет идти на такие жертвы. Ее эмоции ощущаются как собственные, возможно, потому что они испытывают одно и то же; но и не злиться на нее не получается, насколько бы ни была глупа и бессмысленна эта злоба. Почему она не может сделать все сама? Зачем втягивает ее, заставляет чувствовать такую же беспомощность и ужас? Ответы на эти вопросы уже даны, но она продолжает спрашивать то же самое раз за разом у себя самой, не в силах принять правду.       Голос замолкает, когда заканчивается беседа с последним соплеменником, она смотрит прямо в упор на нее, и становится до тошноты ясно, что время пришло. Оттягивать момент бесполезно, остается только смириться с участью обреченных котов и собственной ролью палача и делать то, что сказано.       То, что было правильным, если судить рационально и логично.       Никаких прощаний, никаких слов напоследок — лишь лживые обещания, что все будет хорошо, ягоды тиса, тщательно перемешанные с мятой для маскировки запаха и вкуса, и липкий ужас от самой себя, охвативший все сознание.       Никто из соплеменников не доживет до рассвета, и произошедшее этой ночью уйдет вместе с ними, оставшись тайной для всего остального племени.       И если это действительно было правильным выбором, то почему же ощущение абсолютной безвыходности никуда не делось, а усилилось в сто крат?..