***
Another head hangs lowly Child is slowly taken And the violence caused such silence Who are we mistaken But you see it's not me, It's not my family In your head, in your head they are fighting With their tanks and their bombs And their bombs and their guns In your head, in your head they are cryin' The Cranberries — Zombie
Сквозь отверстие в стене Гнезда Двуногих по глазам били непривычно теплые и редкие солнечные лучи, золотя короткую шерстку Медолапки. Бока ее рвано поднимались и опускались, и Аконитушка вздрагивала каждый раз, когда в дыхании сестры наступала пауза чуть более долгая, чем обычно. До помутневшего разума все еще не хотела доходить четкая мысль: Медолапка уже умирает. Нет смысла пытаться что-то изменить, а уж тем более надеяться на лучшее — она обречена. Но, несмотря на ясный как день исход, Аконитушка все равно лежала рядом. Вплотную прижималась к Медолапке и боялась отойти от нее хоть на шаг. Игнорировала неестественный жар, исходящий от ее тела, не обращала внимания на долгие взгляды Дождецвета в свою сторону, отчаянно прижималась к светлому меху ближе, зарываясь в него носом — и до сих пор не могла в полной мере осознать, насколько все плохо. Медолапка не жилец. Она знала это — все знали. Новости расходятся быстро — столь же быстро, как отрава просочилась в кровь сестры, проникла в каждую клеточку тела, изорвав разум в клочья. От Медолапки больше ничего не осталось: ее личность треснула, раскололась и осыпалась, оставив после себя лишь жалкую бесхозную оболочку. Это не она. Давно уже не она. Всего-то блеклая тень их счастливого прошлого. Вот как это происходит? Вот как лесная тьма заставляет своих детей взрослеть? Вот как она поселяет в сердцах ужас? Н е с п р а в е д л и в о. Они должны были вырасти и увидеть мир вместе — все четверо. Сколько же сможет дожить до прихода тепла? — Н-нечестно, — прохрипела Аконитушка, в беспомощной злобе царапая древесину под лапами. Медолапка рядом сипло вздохнула, не открывая глаз, и с усилием — инстинктивно — прижалась ближе. Хотелось взвыть. Обвинить кого-то в случившемся. Но как могла она возненавидеть Каменку, в чьих прежде ярких глазах пауки свили гнезда? Как могла злиться на Рубинку, резко утратившую все краски жизни? Словно и они медленно погибали вместе с Медолапкой. Что случится, когда она окончательно угаснет? Что будет с самой Аконитушкой, когда она потеряет сестру навсегда? Сзади зловеще заскрипел ветхий гниющий пол, тяжелые грузные шаги болезненно ударили по чувствительному слуху: восприятие Аконитушки резко обострилось за сутки, проведенные в одной-единственной неудобной позе. Съежившись, она вновь уткнулась в медолапкину шерсть, закрыв глаза и тщетно надеясь на то, что Дождецвет уйдет. Было до боли очевидно, что он сюда не из праздного любопытства посреди дня зашел, когда все нормальные коты завалены повседневными делами. — Сходи поешь, я посижу с Медолапкой сам, — без лишних приветствий оборонил Дождецвет. Ну да, глупо было верить в то, что он не отличит спящую кошку от бодрствующей. — Не хочу. — Знаю. Но считай это настойчивой рекомендацией, которую рано или поздно придется выполнить. — Но не сейчас, — Аконитушка приподняла голову. — Дичь никуда не убежит. — Как и Медолапка. Аконитушка неприязненно скривилась: ей до зубовного скрежета не нравился этот до болезненного циничный стиль общения, присущий целителям. Она никогда не считала Дождецвета бесчувственным, но сейчас его слова встали Аконитушке поперек горла. Сглотнув, она отрывисто качнула головой и придвинулась к Медолапке поближе, давя в себе волну гнева и горького разочарования от визита Дождецвета. Умом она понимала, что целитель не имел к ситуации никакого отношения, но… Как же ей хотелось просто встать и послать Дождецвета куда-нибудь подальше — куда угодно, лишь бы ушел из этого пропахшего гнилью и сыростью мертвого помещения, оставив Аконитушку наедине с ее горем. — Собираешься посмотреть? — голос Дождецвета, спокойный и медово-мягкий, растекся по палатке словно отравленное молоко. Аконитушка растерянно моргнула. Шерсть вдоль позвоночника встала дыбом. О, нет. — На что? — давя резкий приступ паники, обронила Аконитушка. Она заставила себя заглянуть в глаза наставнику, но там, в глубинах темной лазури, была лишь пустота. — Экзекуцию. Аконитушка, не помня себя, в ужасе вскочила с места и заслонила Медолапку. — Нет! — вскрикнула она, сотрясаясь. — Ты не можешь… не можешь… — Тише, нас услышат, — мягко, но с нажимом отозвался Дождецвет. Он не смотрел на нее — его пустой взгляд был прикован к едва ли дышащей Медолапке. Казалось, Аконитушка могла видеть, как огонь обгладывает плоть с ее костей изнутри, позволяя инфекции въедаться все глубже в ее полусгнившее тело. — Умереть сейчас — только ее выбор, ты не можешь заставлять ее жить из собственного эгоизма. — Почему сейчас… — забормотала Аконитушка, отчаянно жмурясь и впиваясь когтями в древесину. — Почему сегодня?.. — Лагерь пуст, — терпеливо произнес Дождецвет, — Каменка проследит, чтобы никто не помешал нам. — Нам? — Ты же сама захотела остаться. — Я не… — она оборвалась, закусив язык. Она не может бросить сестру. Не сейчас. Но Звездное племя, разве Аконитушка сможет просто смотреть, как Дождецвет убьет ее? — Тебя никто здесь не держит, — он склонил лобастую голову набок, всматриваясь в смену эмоций на морде Аконитушки. — Медолапке все равно, рядом ты или нет. А строить из себя героя — дурость полная, все равно никто по достоинству не оценит. Тяжело оставаться – уходи, нечего мучиться почем зря. Аконитушка невольно сжалась, попятившись и кинув отчаянный взгляд в сторону выхода, — псу под хвост все эти благородные порывы и лишнюю сентиментальность, — но она же сама себя потом не простит за то, что смалодушничала. Дождецвет, значит, вынужден участвовать в этом лично, а она, будущая целительница, просто сбежит куда подальше? Ему, может, и нет дела до того, как поступит Аконитушка, но она-то сама потом в глаза наставнику не посмотрит! Не говоря уже о том, что в Звездном племени побоится искать Медолапку (не то что говорить!) после того, как бросила ее одну — пусть умирающую, пусть ничего не понимающую, но пока что живую. К горлу подкатила тошнота от одной только мысли о грядущей смерти Медолапки: лапы подкашивались, во рту пересохло, но Аконитушка, уткнувшись взглядом в пол, только остервенело затрясла головой. В разуме паникой вспыхнуло осознание того, что она собственноручно сожгла себе все пути отступления и загнала себя в ловушку. Ради чего? Глупо, как же глупо, можно было просто уйти- — Твое право, — во взгляде Дождецвета промелькнула обеспокоенность, но, кажется, отговаривать Аконитушку он не собирался. — Можешь сказать ей пару слов на прощание, если хочешь, — она уже было открыла пасть, но следующие слова наставника заставили землю под лапами пошатнуться. — Не гарантирую, что она их вообще услышит, но дело твое, Каменка. Каменка. Она ведь была здесь все это время. Аконитушка резко обернулась: пестрая воительница, ссутулившись, сидела у входа в палатку, и блеклый свет ореолом освещал ее сжавшееся, ослабленное горем тело. Каменка не шевелилась, но целительница видела, как ее сотрясала дрожь, а хвост в отчаянье метался по земле. Не только Аконитушке здесь тяжело. Каково же Каменке, повинной в гибели собственной ученицы?.. — Ну, как хотите, — пожал плечами Дождецвет, так и не получив ответа; Каменка, прижав уши, втянула голову в плечи и распушила мех, по всей видимости пытаясь скрыться от чужих глаз. — У нас остается не так много времени до возвращения патрулей, — задумчиво прицокнул он. — Отойди, пожалуйста, ее время пришло. Аконитушка с горечью воззрилась на наставника, не в силах поверить в происходящее. Это их реальность. Реальность, где ты можешь умереть от крохотной царапинки, и никто не спасет тебя. Она хотела сказать Медолапке хоть что-то, но слова встали у нее в горле. Какой смысл, если она их не услышит? Все было зря. Аконитушка затрясла головой и, зажмурившись, бросилась прочь. Она чувствовала на своей шкуре взгляд Дождецвета — пристального, темного и, на удивление, сочувствующего. Она забилась в темень палатки и, сжавшись в клубок, пригнулась к полу, из последних сил заставляя себя оставаться на месте. Бежать прочь, не видеть, что произойдет дальше- Нет. — Ничего, скоро тебе станет лучше, — проворкотал Дождецвет, нависая над Медолапкой. Аконитушка зацепила картинку лишь краем глаза — она никогда не умела смотреть страху в лицо. — До встречи. Передавай привет Снегоушке. Не успела Аконитушка и вскрикнуть, как кот змеей бросился к ученице, безжалостно смыкая клыки на ее отощавшей шее. Медолапка взвыла — глухо, блекло, подобно мертвецу — и заскребла когтями по прогнившей древесине в инстинктивной попытке спастись. Ее тело дергалось и тряслось, пытаясь высвободиться из хватки Дождецвета. Даже сейчас, находясь на смертном одре, она отчаянно не хотела умирать. Лапы сковало льдом, и Аконитушка застыла подобно животному, застигнутому Чудовищем посреди Гремящей Тропы. Хриплый вой невыносимым звоном отозвался в ушах. Мгновение — и только тогда Аконитушка отвернулась, пряча морду в своем хвосте и молясь, чтобы предсмертные хрипы и скрежет, терзающие ее слух, поскорее закончились. Звездное племя, почему ты не даешь ей умереть без боли?! За что так мучаешь? Отчаянный визг оборвался. Мертвая тишина повисла в палатке, знаменуя об очередном торжестве Смерти над Жизнью. Все кончено. Медолапка мертва. Не помня себя, Аконитушка выбежала из палатки.***
Another mother's breakin' Heart is taking over When the violence causes silence We must be mistaken The Cranberries — Zombie
Что происходит с котами, чьи соплеменники умирают? Если погибший был близким или родственником, ты скорбишь, смиряешься с неизбежным фактом и живешь дальше. Гибель воителей, как бы отвратительно ни звучало, — обычное дело, сталкиваться с неотступностью смерти приходится всем: и котятам, и старикам. Если погибший был не из числа тех, с кем ты общался ежедневно, с кем делил дичь и повседневные обязанности, все проходит еще быстрее и проще. Племя — большая семья, но жизнь в племени не терпит долгих страданий по умершему. За изматывающей и безостановочной работой нет времени и сил горевать, и никто из соплеменников не спустит тебе с лап то, что ты сидишь без дела. В племени больше беспокоятся о живых, нежели о мертвых. Это единственный способ выжить. Тогда почему она чувствует себя так, будто после смерти одной-единственной кошки все пошло прахом? Возможно, дело было в том, что она никогда ранее не заставала ничьей гибели. Редкость, конечно, когда все идет гладко так долго: обычно хоть один воитель да отойдет в мир иной раз в сезон. И вероятно, это будет не единичный случай: голод, болезни, зимняя мерзлота, постоянная борьба за выживание не позволяют никому особенно долго оставаться в угодьях живых. Однако вся ее прежняя жизнь каким-то чудом пришлась на белую полосу в буднях Теней. Прежняя, хах. Всему приходит конец. Но разве должен он настигать воителей так рано? Неужели Звездное племя, забирая столь юные души, упивается чужой болью? Или так оно напоминает живым об их нескончаемом бессилии в борьбе со Смертью? И однажды она тоже будет здесь: жалкая, сгоревшая, сочащаяся гноем, вовсе не похожая на кошку. Всего-то очередной объект в пищевой цепи. Свежая пища для жуков-могильщиков и червей, чью могилу, вероятно, однажды распотрошат падальщики, чья бесхозная оболочка станет инкубатором для личинок насекомых. Если, конечно, ее труп не утопят в озере в страхе, что вороны вытащат из гниющего тела кишки. Это неизбежно. Это ждет их всех. И Звездное племя не способно уберечь их. Неприятные шепотки соплеменников прокатились прямо за спиной, и шерсть встала дыбом. Находясь прямо в центре Гнезда, рядом с телом Медолапки, она не могла не привлекать к себе внимания — это было очевидно. Новости разлетаются по племени быстро, плохие новости — еще быстрее. Разумеется, коты будут обсуждать случившееся, шептаться друг с другом и выражать свои соболезнования. Но конкретно в этот момент Каменке искренне казалось, что все без исключения смотрят именно на нее и разговаривают именно о ней. Наставница не уберегла собственного оруженосца от такой глупой смерти. Какая прекрасная почва для сплетен. И Каменка бы решительно выступила против кого угодно, защищая себя и доказывая, что несносная ученица самостоятельно вырыла себе могилу, что она сама виновата в своей гибели и надо было думать головой, но… нет. Не могла. Не имела права. Осознание собственной вины — своей, а не медолапкиной! — сжирало ее подобно пламени, выжигало из разума все рациональные мысли, вытесняло любые другие чувства. Она должна была следить за Медолапкой, она должна была уделять ей больше внимания. Она должна была отказаться от должности наставника с самого начала. И сейчас, глядя на абсолютно безжизненное тело — остекленевшие глаза, неестественная поза, в которой застыли окоченевшие мышцы, отвратительный мерзотный запах гнили, преследующий ее последние несколько дней, — Каменка чувствовала себя последней тварью на свете. Разве могла она хоть что-то сказать в ответ осуждению соплеменников? Заслужила. Думать головой надо было не Медолапке, а в первую очередь ей, когда она из боязни чужого неодобрения решила остаться наставницей. Что ж, теперь получай то самое неодобрение, но помноженное на десятки раз. Ее вина. Ее вина. Ее вина. Даже сейчас она не могла думать ни о чем, кроме собственной шкуры. Ее ученица сгнила у нее на глазах, а ее волнует лишь то, какой яд теперь слухами распространится по лесу. Отвратительно. Она отвратительна. Она не заслуживает находиться здесь. Подсолнух вправе выцарапать ей глаза. Вот весело-то будет, когда он вернется с охоты. Запах гнилой плоти въелся в воздух. Казалось, кто-то подкинул в кучу с дичью падаль. Вот только на этот раз падалью была их соплеменница. Было слишком холодно, чтобы найти хоть что-то, маскирующее трупную вонь. Да и навряд ли хоть один цветок смог бы перебить эту токсичную сладость. Поэтому тело Медолапки оставили как есть: со слипшимся от гноя мехом и отвратительно пахнущим дохлятиной. Унизительно. Они и похоронить ее как полагается не могут. Склониться над ученицей, коротко ткнуться носом в остывающий золотистый мех, сухо пробормотать стандартные пожелания удачной охоты в Звездном племени — и замолчать, неотрывно смотря на неподвижное тело. По шкуре в очередной раз дрожью пробежался холод, Каменка прерывисто втянула в себя воздух и с трудом подавила приступ тошноты. Как же мерзко. В ту же секунду по рецепторам ударил еще один запах, и Каменка практически задохнулась от резко подкатившей к горлу паники. Утренний патруль вернулся с охоты. Гомон в рядах соплеменников стих почти мгновенно. Каменка впилась когтями в пол. Не оборачиваясь в сторону выхода, она с леденящим ужасом вслушивалась в прошелестевшие по скрипучему полу шаги, звук которых затих в хвосте от Каменки. Она никогда не была близка с Подсолнухом, фактически не знала о нем абсолютно ничего, живя в одном племени, но сейчас было очевидно, что это именно он застыл рядом. Медленная неуклюжая походка, словно лапы с усилием волочили по земле, прерывистый выдох — и тишина. Каменка медленно подняла взгляд. Подсолнух был спокоен. Застыл в неестественном диком оцепенении, от которого бросало в дрожь. Он глядел на труп дочери, словно не замечая ничего вокруг, и песчаная шерсть иглами вставала вдоль его хребта. Казалось, еще секунда, и он рассыпется на золотисто-рыжие лепестки. Если бы не мех, Каменка уверена, он был бы белее снега. Ей казалось, что сейчас он разойдется в истерике, кинется на нее с обвинениями, закатит скандал Дождецвету, но… ничего этого так и не произошло. Подсолнух лишь обессиленно рухнул рядом и пригреб к себе тело Медолапки, зарываясь в ее остывший мех носом и обнимая ее хвостом. Казалось, время остановилось, позволив Подсолнуху упиваться собственной трагедией. Каменке почудилось, что все вокруг прекратили дышать; она осталась одна. Только Подсолнух, объятый горем, и ее яростное сердцебиение, не позволяющее сделать ни вдоха. Но когда Подсолнух поднял на нее глаза — мертвые, безжалостно-холодные — сердце остановилось. Он убьет ее. — Убирайся, — хрипло прошипел он. Взгляд его недвижимо застыл на Каменке, хвост слегка подрагивал. — Вон отсюда! — голос сорвался на визг, и Подсолнуха словно подбросило: он резко вскочил на лапы и, низко зарычав, двинулся к Каменке. — Мне жаль! — взвыла она, вжимаясь телом в пол. Сомнений, что Подсолнух действительно может на нее напасть, не осталось. — Я не хотела, чтобы так вышло!.. — Завали пасть! — рявкнул Подсолнух, рывком подаваясь вперед. Каменка отшатнулась, зажмурив глаза и ожидая удара с момента на момент, но вместо этого Подсолнух замер рядом — она чувствовала тяжелое дыхание на шерсти и усами улавливала мельчайшее движение оппонента, но больше ничего не происходило. Только охи и ахи резко оживившейся толпы соплеменников коснулись края ее восприятия и тут же исчезли, когда Каменка приоткрыла глаза. Подсолнух стоял практически вплотную и глядел на нее с такой жуткой ненавистью, какой она никогда не видела. Ни один вражеский воин не смотрел на нее так. Одно неверное движение — и ей вцепятся в горло. Бежать, бежать, бежать. Но лапы словно приросли к земле. — Ты заслужила быть на ее месте, — прошипел Подсолнух, неотрывно глядя Каменке в глаза. Еще один шаг. — Подсолнух, хватит, — темный пятнистый мех мелькнул впереди, и Каменку неожиданно оттеснили назад. — Ты никому лучше не сделаешь. Каменка не виновата в смерти Медолапки, это просто несчастный случай. Каменка удивленно воззрилась на выросшую перед ней Сычекрылую — всегда спокойную, собранную, недавнюю ученицу — с прилизанной волосок к волоску шерстью и распушенным хвостом. Она редко вступала в конфликты с кем-либо, да и с Каменкой они не были особенно близки, но… — Просто несчастный случай? — медленно процедил Подсолнух, иронически смакуя каждое слово, и тут же ощерился: — Она должна была защищать ее! Ничего бы не случилось, исполняй Каменка свои обязанности нормально! — Тише, — мягко проворковала Сычекрылая, уверенно подходя к Подсолнуху вплотную и заслоняя собой Каменку; той аж стыдно стало, что ее — огромную и пушистую воительницу — защищает столь хрупкая кошка. — Мы все понимаем, каково терять близких, но ты обязан взять себя в лапы… Хотя бы ради Медолапки и Снегоушки: они ведь видят тебя. Подсолнух, очевидно, не ожидая такого напора от Сычекрылой — по всей видимости, он вообще не думал, что за Каменку кто-то вступится, — растерянно заморгал и отступил; вздыбленная шерсть пригладилась к светлым бокам. Пару секунд он в неживом оцепенении смотрел на молодую воительницу, но обманчивое спокойствие продлилось недолго. Резко выпрямившись, Подсолнух хлестнул себя хвостом и издал короткий рык. — Не лезь в чужие дела, — процедил он, медленно подошел к Сычекрылой и склонил к ней узкую морду. Кошка не дрогнула: только подняла голову, немигающе уставившись на возвышающегося над ней Подсолнуха. — Не доросла еще. — А ты что, силами помериться решил? — появление Акации было таким внезапным, что Каменка вздрогнула, услышав позади низкий голос. Та нарочито плавно вышла вперед и встала рядом с Сычекрылой, угрожающе прижав оборванные уши — напоминание об их с Каменкой разногласиях — к голове. — Не ты первый, не ты последний. Пригладь шерстку и прекращай истерить на глазах всего племени. «Великое Звездное племя, что ты творишь?» Подсолнух на мгновение окаменел. А затем раздался рев, стремительно переходящий в вой. Даже прекрасной кошачьей реакции не хватило на то, чтобы отследить рывок Подсолнуха в сторону Акации. Каменка почти сорвалась с места, готовая ринуться наперерез обезумевшему коту, но Акация оказалась еще проворнее. Бросившись навстречу, она с силой ударила передними лапами по полу, злобно зашипев на остановившегося Подсолнуха. Тот яростно взвыл, запрокинув голову и прижимая широкие уши к затылку, но как-либо действовать дальше не решился. Акация оскалила зубы, сделав шаг вперед и низко завыв. Не выдержав напора, Подсолнух сдался и отвернулся, впрочем, не сводя ледяного взгляда с разгневанной воительницы. От неправильности ситуации в груди защемило с удвоенной силой. Так не должно быть. Они не должны защищать ее. В смерти Медолапки действительно виновата она. И расхлебывать дерьмо теперь только ей, как бы благодарна Каменка ни была. Она глубоко вздохнула, попыталась привести дыхание в порядок и медленно двинулась к Подсолнуху, стараясь не совершать резких движений, дабы не провоцировать разгневанного кота. Тот мгновенно переключил все свое внимание на Каменку и низко зарычал, прижимаясь к земле. Она должна была поговорить с ним. Объяснить все. Лапы дрожали. Спокойно. Он ничего не сделает. Они в центре лагеря. Вокруг десятки котов. Подсолнух не станет кидаться на нее в такой ситуации. О, какая наивность. Стоило Каменке обойти соплеменниц, как Подсолнух с визгом подлетел к ней. Жесткое столкновение с полом отозвалось резкой болью в голове, в морду вцепились чужие зубы. Каменка взвыла. Она замолотила задними лапами по Подсолнуху, который навалился на нее, и рванулась из его хватки, с силой пнув кота напоследок. В воздух взвились клочки меха. Сзади мелькнула темно-рыжая шерсть, а в следующий миг Каменку опять повалило на землю. Но не успела она и когти выпустить, как раздался еще один вопль, и Подсолнуха отшвырнули в сторону. Вскочив на лапы, Каменка ощетинилась, готовясь к новой атаке — и сразу же наткнулась на Клюкву. И невольно прижалась к земле, потому что взгляд, которым одарила Каменку кошка, говорил о ее настрое яснее любых слов. Она была в бешенстве. Каменка попятилась назад, отворачиваясь и пригибаясь еще ниже. Клюква возвышалась над всеми котами племени, была потомком самых крупных Сумрачных кошек и однозначно могла размазать почти любого по стенке. Ошарашенный ударом, Подсолнух постарался подняться на лапы и затряс головой, но не успел и шагу сделать, как Клюква одним рывком сократила расстояние между ними и мертвой хваткой вцепилась ему в загривок. Подсолнух взвыл — неясно, от шока или злости — и завырывался, то и дело стараясь попасть когтями в морду обидчице и вывернуться. Но Клюкве, судя по всему, его метания были сродни бьющейся в лапах мыши. Резко дернув его, она подмяла Подсолнуха под себя, не позволяя дернуться. И как бы ни старался Подсолнух спастись, Клюква все равно была сильнее. И в итоге ему пришлось признать свое поражение. Он застыл, прекратив рваться, и обмяк под воительницей. Казалось, прошла вечность, прежде чем Клюква разомкнула челюсти и позволила ему подняться. Выпрямившись в полный рост, она окинула его откровенно презрительным взглядом и обнажила неественно-длинные клыки. — Не стыдно устраивать такое представление рядом с трупом дочери? — сухо поинтересовалась Клюква. — Хоть какие-нибудь остатки совести поимел бы, прежде чем бросаться на всех подряд. Угроза, исходящая от Клюквы, была настолько ощутимой, что Каменка сжалась. Сумрачное племя затихло. В моменты ярости Клюква едва ли походила на обычную кошку, с которой можно было вести диалог, — как и все потомки Морозницы, она была откровенно жуткой, и резкий давящий запах только усиливал это впечатление. Подсолнух же, однако, и усом не повел: ослепленный горем, он только злобно ощетинился и вскинул голову. — Это говоришь мне ты! — рявкнул он. — Да ты своему Инею чуть яйца не отгрыз- — Завались, — оборвала его Клюква, угрожающе нависнув над котом; тот инстинктивно попятился, прижимая хвост к лапам. — Иней — мудак и предатель, ему нечего здесь делать. А Каменка, — она резко взмахнула коротким хвостом, — твоя соплеменница. Или ты решил себя в предатели записать тоже, раз игнорируешь Закон? Подсолнух было открыл пасть, но тут же захлопнулся, сверля взглядом Клюкву. Кажется, только сейчас он понял, что нарвался не на ту кошку и если продолжит действовать ей на нервы, то отправится следом за Медолапкой. Каменка, конечно, верила в благоразумность Клюквы: она зрелая и законопослушная кошка. Но Звездное племя… Как можно думать трезво, когда она возвышается над тобой на голову и способна без проблем задушить при желании? Какое-то время Клюква и Подсолнух продолжали смотреть друг другу в глаза, пока, наконец, тот не сдался. Он вздохнул, понурил голову и, бросив что-то вроде извинений, рухнул рядом с телом Медолапки. У Каменки, несмотря на все случившееся, отчего-то неприятно заныло сердце. Она была так виновата перед ним. Подсолнух — безумец, но чем Каменка, лишившая племя двух воинов разом, лучше? — Пойдем отсюда, — ее мягко боднули в бок, и Каменка, обернувшись, обнаружила рядом с собой Сычекрылую. — Думаю, Подсолнуху попрощаться с Медолапкой важнее, чем тебе. Каменка чуть вздрогнула и открыла было рот, чтобы ответить, но тут же замолкла. Неужели она выглядит настолько равнодушной к смерти своей ученицы? Она покосилась на Сычекрылую, но по ее выражению морды нельзя было сказать ничего конкретного. Думает ли она так на самом деле или это было предлогом отвести Каменку прочь? Что о ней теперь вообще думают?.. Каменка окинула помещение быстрым взглядом, внутренне боясь, что остальные коты неотрывно следят за каждым ее шагом. И выдохнула, когда убедилась в том, что внимание подавляющего большинства соплеменников было приковано к Подсолнуху. Только краем глаза она заметила странный промельк движения на лестнице и напряглась. Присмотревшись, она с растерянностью обнаружила там Вспышку Звезд: рыжая кошка, плотно обвив хвостом лапы, сидела на одной из ступенек и наблюдала за происходящим. Каменка невольно поежилась. К ее счастью, пристальный взор Вспышки Звезд не был направлен на нее — предводительница смотрела на Клюкву. Слабое удивление всколыхнулось в душе мелкой искоркой, но угасло почти сразу же. Ну да, логично, что Вспышка Звезд заинтересуется кошкой, которая одним своим появлением может заткнуть всех соплеменников. — Эй! Хватит на Вспышку глазеть, пошли уже, пока этому ненормальному снова в голову чего не ударило, — Акация пихнула Каменку лапой в бок. — Я не горю желанием опять с ним скандалить. Каменка моргнула и непонимающе уставилась на Акацию. Казалось странным, что кошка, постоянно цеплявшаяся к каждому ее слову, вдруг одной из первых встала на ее защиту, но… ладно. Искать подвох в поведении Акации искренне не хотелось. Не сейчас. Поэтому Каменка лишь коротко кивнула и, опустив голову, бессловно последовала за воительницами. Остановились они только когда отошли в дальнюю часть палатки. Отсюда не было слышно, как бурно обсуждали соплеменники произошедшую драку. До Каменки доносился лишь нестройный хор взбудораженных голосов, но, не различая слов, можно было выдохнуть и слабо понадеяться на то, что ее имя не звучит в репликах каждого второго кота. Силы, как моральные, так и физические, покинули ее окончательно. Не держась на подкашивающихся лапах, она тяжело опустилась на пол и распушилась. Кусачий холод опалил ее шкуру. К боку тут же прижалась Сычекрылая. Каменка дернулась от неожиданности, но, почувствовав тепло чужого тела, расслабилась. Сычекрылая, в отличие от той же Акации, выглядела менее напряженной, практически безмятежной, и это неестественное спокойствие не могло не влиять на окружающих. Акация, до этого нервно дергающая хвостом, постепенно успокоилась и перестала то и дело вглядываться в толпу котов. — Вроде затихли, — подытожила она, подходя ближе. Ткнувшись Каменке в щеку, Акация шумно обнюхала ее и вынесла вердикт: — Даже не задел тебя. Каменка передернулась и отстранилась. — Еще бы. — Ну да, скажи спасибо Клюкве. Реакция у нее просто огонь, — Акация восхищенно прицокнула. — Как она лихо зарядила-то!.. — Меньшего я от нее и не ожидала. — Но согласись, что она молодец! — не унималась Акация, явно возбужденная увиденным зрелищем. Почему-то не получалось восторгаться Клюквой хотя бы в половину так же, как это делала Акация. — Ага. Черепаховая кошка обеспокоенно покосилась на Каменку, и та молча отвернулась. Кажется, Акация искренне пыталась расшевелить ее, поэтому прямо говорить о том, что ее старания бесполезны, не хотелось. Но и участвовать в разговоре — особенно на такую тему — не хотелось еще больше. Безумно хотелось отвлечься на что-то — вспомнить, что помимо смерти Медолапки существуют и другие события, — и одновременно нет. Вина душила Каменку изнутри, она и позволить не могла себе подумать о чем-нибудь еще: это казалось ей предательством по отношению к погибшей. На фоне рядом с толпой соплеменников мелькнула белоснежная шерсть. — Ну, Каменка! — Акация беспомощно воззрилась на подругу. Не дождавшись какой-либо реакции, она расстроенно сдалась. — Ладно, ясно-понятно, из меня ужасная поддержка. Каменка в ее сторону и ухом не повела — весь ее мир резко сузился до одного-единственного кота, чей мех искрился подобно недавно выпавшему снегу. Сугроб. Он был там. Он видел все, что происходило. Так почему, пес его подери, он ничего не сделал?! На мгновение даже Медолапка исчезла из ее головы. Каменка впилась когтями в древесину, от обиды забыв, как дышать. Как так вышло, что Акация, с которой они вечно грызлись, подралась с Подсолнухом ради нее, а Сугроб, клявшийся ей в верности и любви, остался в стороне? Он спокойно сновал меж соплеменников, разделяя общую трагедию и совершенно не придавая значения случившемуся. Словно не его партнерша недавно была в эпицентре событий. Словно не его партнерша сцепилась с Подсолнухом. Предатель. — Чего ты туда опять уставилась? — Акация проследила за взглядом Каменки. — О. — Сугроб? — Сычекрылая вытянула шею, тоже заинтересовавшись. — Сама в шоке, — фыркнула Акация. — Я его так редко вижу в последние дни, что скоро забуду, как это чудо пахнет. А он, оказывается, все это время тут был и в ус не дул. — Вот же сволочь, — почти задохнувшись от обиды, прошипела Каменка. — Не накручивай себя раньше времени, — осадила ее Сычекрылая. — Может, он только сейчас в лагерь вернулся? Не факт, что он застал всю эту сцену, — она смерила Акацию, закатившую глаза, строгим взглядом. — Просто вылови его потом и спокойно поговори. В глотке заклокотал рык. Какие к псу разговоры, если взаимоотношения строятся на действиях, а не на пустых словах?! Внезапная и оттого вдвойне болезненная догадка опалила сознание подобно пламени. Они не говорили друг с другом уже несколько дней. Начиная с того самого момента, когда Медолапка оказалась у Дождецвета. Может ли Сугроб тоже считать, что это она должна быть на месте Медолапки? Каменка шумно вздохнула и отвернулась, пряча морду в темном мехе Сычекрылой. Развивать мысль не хотелось. Та пододвинулась ближе и лизнула ее в макушку. — Все будет хорошо, милая, — проворковала она. — Это не твоя вина. Но, как бы Каменке ни хотелось, она не могла поверить в это.