Однажды в Австрии...

Из гостиной донёсся звук выстрела. На миг оба молодых человека оцепенели, словно пытаясь осознать, а не показалось ли им. В следующее мгновение Моцарт ощутил стальную хватку на своём запястье. Время словно замедлилось, а мир превратился в чудовищную карусель: от страха за то, что произошло, и от того, что ещё будет, Вольфганг ощутил премерзкую слабость, и лишь спустя пару секунд понял, что Калисто буквально волочит его за руку к гостиной. Мгновение, показавшееся музыканту целой минутой, он безучастно следовал за парнем, тупо отмечая предметы интерьера по пути. Затем осознание вернулось к нему, он начал вырываться и взвыл от боли: итальянец так дёрнул его руку на себя, что едва не вывихнул плечевой сустав. Меньше минуты после выстрела прошло, а они уже были в гостиной. Глазам предстала картина, которую впоследствии Вольфганг не сможет забыть даже с помощью гипноза. Которая будет преследовать его в кошмарах долгие годы и от которой он не раз ещё проснётся со слезами на глазах. Именно с неё, в его представлении, начался настоящий ад. Посреди гостиной, рядом с опрокинутым столом, Адриано заламывал руку Антонио. Но даже не это прежде всего привлекло внимание Вольфганга. Балтассаре, наклонившись, равнодушно глядел на Винсента, а охранник… Охранник лежал на полу, и голова его была накрыта красной тряпкой, так показалось Вольфгангу сначала. Лишь спустя пару секунд он понял, что ткань не может растекаться, что едва уловимый запах крови не появляется просто так. Лицо телохранителя было раной, навеки уничтожившей непримечательные, но запомнившиеся Вольфгангу черты. Из-под головы струилась тёмная кровь. В комнате повисло молчание, лишь Антонио тихо шипел от боли и громко дышал Адриано, словно после пробежки. — Нет, нет, нет! — вдруг завыл Вольфганг, пытаясь вырваться из хватки Калисто. Чувствительный к проявлениям насилия, особенно к таким жестоким, он просто не мог не дать волю слезам при виде мёртвого тела и потенциального ненаказанного убийцы поблизости. Впоследствии он стыдился того, что повёл себя как девушка или ребёнок, но в минуту отчаяния он думал лишь о несчастном Винсенто и его боли в последние мгновения жизни. Слёзы мешали обзору, а подступающая истерика мешала способности спокойно реагировать на произошедшее. Впрочем… как можно спокойно реагировать на убийство? От осознания того, что в двух шагах лежит человек, мёртвый человек, который ещё несколько часов назад радовался кукле как ребёнок, который хоть и был глуповатым и раздражающим, порой жестоким, но все равно оставался смешным… да каким бы он ни был, он был человеком, личностью, которую Вольфганг частично успел узнать и даже заинтересоваться ею. Личностью, которой больше не было и никогда-никогда больше не будет. — Вы его убили! Вы же его убили! — верещал он, чувствуя, как саднит горло и надрываются голосовые связки, порываясь то ли бежать на помощь к Антонио, который явно был не в восторге от произошедшего, то ли бежать прочь из этого проклятого дома. — Что он сделал? — сухо и недоумевающе спросил Калисто, втаскивая Вольфганга в гостиную. — Грязный pentito, — прошипел Адриано. — Он предал нас. Заткнись! — он толкнул Сальери на пол и тут же жестоко ударил по щеке заливающегося криками Вольфганга. — Он тут ни при чём, не трогай его! — вскрикнул Сальери, сам не понимая, почему вдруг его заботит состояние Амадея. Тот же, всхлипнув, тоже опустился на пол, чувствуя, что ноги не держат его, поражённого шоком. Его трясло, но он почему-то не мог отвести взгляд от мёртвого тела. Пуля разворотила часть носа. Что было с затылком на месте выхода пули Вольфганг даже предполагать не хотел. При виде розовато-белого хряща обнажённого раной его затошнило, задыхаясь и всхлипывая он согнулся, желудок сводило спазмами. — Принеси ему воды, — спокойно, словно ничего не произошло, сказал Балтассаре, кивнув на корчащегося Вольфганга. — Я ему не служанка, — запротестовал было Калисто, но строгий взгляд мужчины заставил его прикусить язык и удалиться на кухню. Вольфганг начал задыхаться. — Бедный мальчик, очень плохо, что ты увидел то, что не должен был видеть, — голос Балтассаре донёсся до него издалека. — Адриано, твой сын совершил глупость, когда притащил его сюда. А ты совершил ещё большую глупость, когда начал угрожать оружием. — Что произошло? — выдавил Вольфганг, умоляя, чтобы всё это было лишь сном. Ну ведь не может же так быть, не может же всё разрушиться в один миг, одним действием, одним выстрелом… — Расскажешь ему, что произошло, а, Антонио? Ведь это ты виноват в его смерти, — указал рукой Балтассаре на мертвеца. Антонио молча отвёл взгляд. — Это ты его убил? — одними губами прошептал Моцарт. Полубезумным взглядом он смотрел на съёжившуюся на полу фигуру композитора. — Не я, — тут же поспешил оправдаться Сальери. В этот момент вернулся Калисто. В руках он держал стакан воды, который Вольфганг машинально принял из его рук и начал пить мелкими глотками. — Я кинул туда успокоительное, — как бы между прочим сообщил молодой итальянец. — Вот и хорошо, не будет орать, когда мы его… — Вольфганг замер. — Адриано, мы и так пролили лишнюю кровь, — в голосе Балтассаре звучала сталь. — У этого юноши умные глаза, он не будет болтать о том, что тут произошло, правда ведь, Вольфганг? — он мягко приподнял за подбородок всё ещё судорожно всхлипывающего Моцарта, и тот утвердительно закивал, чувствуя, что в данной ситуации лучше со всем соглашаться. Балтассаре взял у него из рук пустой стакан и помог подняться на ноги. — Калисто, отведи его в комнату и побудь с ним, — приказал он. — Нам с герром Сальери ещё многое надо обсудить. — Я не нанимался нянькой для истеричек, отец! — злобно прошипел юноша, глядя на Адриано. — У тебя ещё будет возможность проявить себя в полной красе, особенно, если Антонио не согласится с нашими условиями, — холоднее взгляда Адриано был только его голос. Калисто промолчал, лишь грубо дёрнул за руку заплаканного, но теперь уже словно безучастного ко всему Моцарта и потащил его к выходу.

***

Пятнадцать минут назад — Я обещал помогать вам, но это уже слишком! — вспылил Антонио, услышав предложение Балтассаре. — Одно дело быть посредником, прятать у себя наркоту и прочую криминальную дрянь, едва не подставляясь полиции, но совсем другое — быть соисполнителем одновременно похищения произведений искусства и убийства! — Убийство это крайняя мера, если Ювелир уж слишком воспрепятствует нашим планам, — холодно отозвался Балтассаре. — Если ты всё сделаешь правильно, он избежит такой печальной участи. Мы и так слишком с ним любезничаем, это после того то, как он стольким нам обязан. Тебе всего лишь нужно подружиться с ним и… — Это исключено, — осмелился перебить мужчину Сальери. Адриано посмотрел на него как на умалишённого, а Балтассаре лишь криво ухмыльнулся. — Ты забываешься, Антонио Сальери, — угрожающий шёпот заставил покрыться мурашками не только Антонио. — Это совершенно невозможно, — попытался убедить мафиози Сальери. — Как вы собираетесь похитить драгоценности? Это же не пластмассовые браслетики из магазина для девочек, они очень охраняются… Это невозможно. — Именно что возможно. Как ты помнишь, у тебя уже есть реплика ключа от его сейфа. Он то нам и нужен… прежде всего. Всё остальное мы обойдём сами. От тебя требуется такая малость! Ведь вовсе не сложно — отдать ключ и отвлечь его. Вы, люди искусства, легко должны сходиться друг с другом. К тому же, если я не ошибаюсь, он ещё и художник. — Я. Не. Хочу. В этом. Участвовать. — сквозь зубы цедил Сальери. — У меня жена, это слишком опасно для моей семьи и репутации. И я не смогу убить его, если что-то пойдёт не так. Мафиози ничего не ответили, лишь сверлили композитора взглядами, причиняя тому максимум неудобств. Тишина давила. — Балтассаре, а что насчёт меня? — пробасил наконец охранник. Он не слишком понимал серьёзность ситуации, да и не его склоняли к преступлению. Несчастного волновал лишь один вопрос. — Я отработал три года. Даже больше. Теперь я могу быть свободен? — Ты никогда не будешь свободен, Винсенто, — жестоко улыбнувшись ответил Балтассаре. — Прости, но ты слишком много знаешь, чтобы… жить как обыватель. Ты ведь, по сути, не существуешь. Твои документы поддельные, твоя биография выдумана. Лишь имя осталось твой собственностью. Предлагаю тебе лететь с нами в Италию, если не хочешь оставаться с герром Сальери. Будешь наёмником, нам нужны такие люди, как ты. С каждым словом телохранитель краснел всё больше. В этот миг он почему-то вспомнил Моцарта, и как задержал того, когда он пытался убежать, влекомый желанием быть свободным. Он мысленно отвесил подзатыльник самому себе. — Я вас ненавижу, — совершенно искренне сказал он итальянцам. — Не обращайте внимания, синьор, Винсенто не хотел вас оскорбить, — побледневший Сальери медленно поднялся с кресла. Он скорее обращался к Адриано, нежели к Балтассаре: синьор Адриано обладал крайне вспыльчивым нравом. — Хватит его защищать! — вскрикнул тот, вскакивая с дивана. Маленькие глазки мужчины злобно блестели, ноздри хищно раздувались. — Он не ребёнок, должен нести ответственность за свои действия. И ты тоже! Обещал быть с нами, так будь! — Спокойнее, Адриано, — повысил голос Балтассаре. — Это не повод так нервничать. — Я не нервничаю!!! — завопил на весь дом синьор Адриано. — Я возмущаюсь, они ведут себя как дети, как два идиота! Один клинический другой… — Не оскорбляй синьора Сальери и меня, — громко и отчётливо сказал вдруг Винсент. Сальери аж замер от изумления, впрочем, Балтассаре тоже явно не ожидал от глуповатого бугая такого жеста. Адриано лишь злобно рассмеялся, адреналин кипел в его крови. — Вы оба у нас на крючке! Шаг в сторону, попытка предать — и всё! Ты сомневаешься, что я серьёзно? — он посмотрел в глаза Сальери, тот поднял руки, словно то ли сдавался, то ли пытался успокоить. Но успокоить разбушевавшегося Адриано-Патрицио не мог даже Балтассаре, который было поднялся, но следующее действие предотвратить не успел. — Так убедись! Вспыльчивый Адриано в один миг выхватил пистолет, направил его в сторону Сальери и взвёл курок… Он хотел выстрелить в воздух над головой Антонио, хотел лишь припугнуть и показать всю серьёзность намерений и ситуации в целом. Но Винсент, который был выше Антонио на две головы и был наивнее в два раза, вдруг встал на пути этой пули. Девиантное поведение? Это не только поведение преступника. Это ещё и поведение героя, и хоть Винсент напрасно думал, что Антонио грозит смерть, он совершил самый благородный, хоть и самый глупый поступок в своей жизни. Позже Антонио много размышлял о том, были ли они с Винсенто друзьями, какие чувства тот испытывал по отношению к нему? Ведь в последний момент охранник пожертвовал собой, думая, конечно, что защищает своего господина… или всё же друга? Несмотря на холодность, а в некоторых моментах и жёсткость Сальери, лишь он один относился к несчастному как к человеку, сам того не зная. И Винсент действительно считал, что спасает Сальери от смерти. В последнее мгновение своей жизни он ощутил лишь счастье и ясно понял, что теперь он точно-точно свободен. Свободен от насмешек и косых взглядов, свободен от постыдных обязательств, свободен от предубеждений. Если бы перед смертью он успел улыбнуться, он бы улыбнулся.

***

Калисто даже не спрашивал, где комната Вольфганга, просто затащил его в свою. — О-отпусти меня, — проскулил Вольфганг, пытаясь подобраться к двери, которую тут же загородил собой Калисто. — Боишься? Правильно. Я люблю, когда меня боятся, — хищно улыбнулся итальянец, тесня Вольфганга в угол. Тот, разумом не понимая, но в целом внутренним чутьём догадываясь о намерениях парня в ужасе замер. Неужели у Калисто ещё есть возбуждение? После того, что произошло? Господи, неужели этот кошмар происходит с ним, с Вольфгангом Амадеем Моцартом?! Несмотря на действие успокоительного ужас накатывал на него волнами. — Калисто, не надо меня трогать, — сглотнув комок в горле сказал он. — Сальери не обрадуется, если ты причинишь мне вред. Он расскажет Балтассаре, ты же не хочешь портить с ним отношения? — Фу, ты совсем как девчонка, — презрительно глядя на Моцарта сообщил парень, даже не думая отходить в сторону. — Аньтониё рассказеть Бальтасса-а-а-але… Антонио сейчас сам почти что труп. И ты тоже. В особенности ты. Думаешь, тебя просто так отпустят, после того, что ты увидел? Молись тому в кого веришь, чтобы твои органы не распродали на чёрном рынке. Хотя я бы предпочёл, чтобы тебя отдали мне. Он, похотливо улыбнувшись, приблизился к Амадею. Последний, судорожно дыша, уловил приятный аромат мужских духов и лёгкий запах сигарет, но это было единственное приятное в этой ситуации. Вольфганг, избегая смотреть Калисто в глаза, второй раз за день попытался выйти из комнаты. Но в этот раз Калисто не был так сговорчив. — Ты ходишь по лезвию ножа, Вольфганг, — он толкнул юношу к стене. — Я могу помочь сохранить тебе жизнь, потому что ты мне очень понравился. Но сам понимаешь, не за просто так. — Я не верю тебе, Балтассаре сказал, что не хочет проливать лишнюю кровь! — Балтассаре лишь хотел, чтобы ты не дёргался и расслабился. Ночью он лично пристрелил бы тебя, пока ты бы глядел сладкие сны. Он человек добродушный, но слишком уж осторожный. Он не станет оставлять тебя в живых, если я не поручусь за тебя. — Я не верю тебе, — сказал уже без прежней уверенности Вольфганг. Его губы задрожали. Лучше смерть, чем такой мерзкий способ спасти свою жизнь. Но как же семья? Констанция, отец, Наннерль? Хотели ли бы они для него такой смерти? А простят ли, примут ли, если узнают, как он спас свою жизнь? Вольфганга затошнило, когда он представил то, что будет делать с ним Калисто… — Не так уж я и ценю свою жизнь, — неожиданно для самого себя выплюнул он и наконец-то посмотрел в глаза итальянцу. — А ты лжёшь. Если бы Балтассаре убил меня во сне, вряд ли он смог бы продать мои несчастные органы на чёрном ранке, которым ты меня пугал. Что-то в твоём рассказе не сходится, верно? — Ты придираешься к словам, — нахмурился Калисто. — Вывод неправильный, но кое в чём ты прав. Я тебе лгу, просто так тебя не убьют. Догадливый австриец… тем лучше. Он вдруг улыбнулся, снова окинул Вольфганга взглядом. Своим телом молодой итальянец уже почти прижимал Моцарта к стене, и тот, несмотря на страх, чувствовал ещё и ужасающее отвращение и неловкость в таком положении. — Умные парни мне нравятся даже больше, чем красивые, а ты, оказывается, сочетаешь в себе и то, и другое. Знаешь, я хотел просто трахнуть тебя, ты упал в моих глазах, когда заскулил, увидев труп, но сейчас реабилитировался. Теперь я хочу поиграть не единожды. — Он резко бросился на Моцарта, увильнувшего было из его объятий. — Пожалуйста, нет, не надо! — во всё горло заорал Вольфганг. Калисто занимался единоборствами и легко повалил ослабленного и физически неподготовлённого музыканта на пол и навалился всей тяжестью сверху. — Помогите, Антонио! Антонио! — в отчаянии кричал Моцарт, чувствуя, как руки сзади больно стягивает кожаный ремень — возбуждённому Калисто хватило пары секунд, что снять его со своих брюк. Калисто, которого только распаляли мольбы о помощи, прикусил шею юноши. Он нарочно прижался всем телом к спине Моцарта, чтобы тот чувствовал его возбуждённый немаленький орган и впадал в панику ещё больше. Расчёт оказался верным: поняв, что в таком состоянии насильник точно не остановится, а ему самому точно придётся несладко, Вольфганг стал вырываться ещё отчаянней и кричать ещё жалобней. — Умоляю, Калисто, пощади! — не сдержался и прорыдал он, но в ответ получил лишь жестокий поцелуй, укус в шею. — М-м-м, ты и правда сладенький, — горячо прошептал ему в ухо итальянец. — Ты везде такой вкусный? — он перевернул рыдающего Амадея на спину. В поясницу Моцарта больно врезались собственные руки, но тот почти не обратил на это внимания, уворачиваясь от жалящих поцелуев Калисто. — Ты напрасно срываешь голос, никто не придёт тебя спасать, — насильник отвесил пощёчину Вольфгангу, ещё и нарочно по той щеке, на которой уже появился след от удара Адриано. — Смирись. Это первый, но далеко не последний раз.

***

Антонио, едва услышав сверху вопли Амадея, непонимающе посмотрел на Адриано. — Пусть мой мальчишка развлекается, жалко что-ли? — жестоко улыбнулся он в ответ на этот взгляд. — Этот парень все равно не жилец. — Я уже сказал, что мы не убьём его, или ты забыл? — грозно посмотрел на мужчину Балтассаре. — Ну, если ты называешь жизнью то, что теперь будет с ним… — буркнул Адриано. — Антонио! — донеслось сверху. У обладателя этого имени панический вопль Моцарта вызвал непривычные чувства. Антонио ощутил жгучий стыд, ревность, ненависть к малолетке, так просто берущего то, что он хотел уже очень давно. И отчётливый страх за Моцарта. Это сломает его, непременно сломает… Сам бы Антонио не действовал так резко. — Умоляю, Калисто, пощади! — отчаянно кричал Моцарт сверху. — Адриано, прекрати это, Вольфганг хрупкий юноша, он не перенесёт такого! Балтассаре, останови это! — с мольбой воскликнул композитор. От страха начало сохнуть во рту и он судорожно сглотнул, заслужив смешок Адриано. — О, а он, похоже, не только твой друг? — ехидно улыбнулся мужчина. — Но знаешь, мне всё равно. Обычный нежный мальчик из эскорта… Ему не привыкать. Потерпит. — Он не эскортник, он не перенесёт такого! Он невинный! — А ты что, проверял? Сверху донёсся приглушённый вопль. Не говоря ни слова, ведомый лишь каким-то странным чувством Сальери бросился к выходу. Он не знал, как будет отбивать Моцарта у наглого Калисто, но сидеть вот так, когда совсем рядом насилуют и уничтожают то, что он хотел сделать совершенным и взять себе… Его, конечно же, тут же догнали, и Адриано снова заломил ему руку, а Балтассаре осуждающе поцокал языком. — Хорошо. Давай договоримся хотя бы на ключ и так уж и быть, сегодня твоего мальчика не тронут. Но только сегодня, — пошёл навстречу Балтассаре. — Я не знаю, где он, я не знаю, где ключ, — почти что в ужасе признался Сальери, гадливо передёрнувшись от словосочетания «твоего мальчика». Звучало это максимально извращённо, как будто сверху мучили его несовершеннолетнего родственника, а не конкурента. — Я клянусь, я не знаю, всем чем хотите клянусь, не знаю, вы же отдали его Винсенту. Я сказал ему спрятать ключ и не говорить мне где, ведь это намного надёжнее… — Конечно, он не знает, — рассмеялся Адриано. — Хорошая отмазка, но не прокатит. Знаешь, Балтассаре, я придумал для него пытку. Он всё расскажет, когда мы будем издеваться над тем пареньком у него на глазах. — Звучит неплохо, но мне действительно жаль того юношу, — проговорил Балтассаре, оценивающе глядя на нервничающего Антонио. Сверху раздался нечленораздельный крик Вольфганга и рыдания. — Послушай, Сальери, мне бы не хотелось прибегать к такому способу, но он, как мне кажется, будет действенным. Хотя тот юноша пострадает… И может даже умрёт. Что же, невелика потеря для человечества. Задумайся. Нам терять нечего. — Есть что терять, — Сальери выдохнул, собрался с силами. То, что он собирался сейчас сделать, противоречило всему его существу, могло разрушить все его планы и поставить его самого и Вольфганга под угрозу, но в данный момент он не видел другого выхода. Антонио умоляюще посмотрел Балтассаре в глаза. — И потеря велика. Прикажи Калисто прекратить издевательства. Мой гость не кто иной, как Вольфганг Амадей Моцарт.

***

Растёкшаяся от слёз тушь с подводкой, опухшие искусанные губы, засохшая кровь под носом, пламенеющие от многочисленных пощёчин скулы, опухшее от слёз лицо. Шея почти сине-фиолетовая от многочисленных укусов и засосов. Растрёпанные волосы. Вот цена сопротивления. Адриано и Балтассаре, к вящему неудовольствию Калисто и к великому облегчению Антонио всё же отбили Моцарта до того, как Калисто его изнасиловал, впрочем-то, что сделал юный итальянец уже тянуло на статью. Моцарт глядел на себя в зеркале и не узнавал. Его правильные, тонкие черты лица всё те же. Но что-то изменилось, не считая нанесённых травм. Его взгляд: опустевший… смирившийся. — Я не смирюсь! — орёт своему отражению Вольфганг. — Я буду бороться, я не позволю себя так использовать! «Ты истерзанный, использованный». Мышцы живота всё ещё сводило судорогой. Его тошнило полчаса, когда он, казалось, исторгнул из себя всё, спазмы продолжались непроизвольно. Он усилием воли заставил себя умыться, усилием воли не позволил себе рыдать. Вольфганг долго, осторожно смывал кровь и расплывшуюся косметику тёплой водой. Нашёл в шкафчике вату и спирт, обработал ранки. Он тщетно старался не вспоминать то, что сделал с ним этот извращенец, но знал, что никогда этого не забудет. Композитор вытер лицо льняным полотенцем, безучастно понаблюдал, как влага быстро впитывается в ткань. Затем сжал полотенце обеими руками и долго, отчаянно закричал, забившись в угол ванной комнаты. «Если вы Вольфганг Амадей Моцарт, то спешу обрадовать, у нас на вас очень большие планы,» — звучал в голове ласково-жестокий голос Балтассаре. «Если ты Вольфганг Амадей Моцарт, то я рад, что не довёл начатое до конца, ты заслуживаешь лучшего обращения, которое я тебе все равно обеспечу,» — звучал в голове насмешливый голос Калисто. «Всё будет хорошо, Вольфганг,» — звучал в голове полный сострадания шёпот Сальери. Но сам Моцарт уверен был только в первых двух прокручиваемых разумом фразах.