Благоухание: сложные родственные связи

      Часть 2. Кротовые норы на дне моря        Шатры кочевников едва успели скрыться за горизонтом, как в трансмировом экспрессе все пришло в движении. Началась методичная подготовка к Нырку. Даже неуместная суета пассажиров из тех, кто впервые отправился в путешествие между мирами, не могла смутить слаженно работающую команду.       Лютер вернулся к сестрам и устроился на верхней полке, лишь краем сознания цепляя разговор девчонок о дрессированных луговых собачках, одну из которых, кажется, звали Вождем Сиреневых Шиншил, и Исса все еще настаивала на том, чтобы его выкупили из рабства и подарили ей. Лютер сомневался, что жизнь среди степняков могла быть приравнена к рабству. Прежде, чем оставить младшенькую смотреть представление, он хорошенько изучил магические нити, опутывающие собачек и их погонщиков. И признал высокий уровень эмпатии в их связи. Звери были довольны своим положениям и во вмешательстве доморощенных борцов за свободу не нуждались. А как же он сам? Ему нужна была помощь в борьбе за свободу, равенство и братство? Рабом, разумеется, он себя не считал. И в полной мере ощущал свое право на свободу выбора, о последнем не раз напоминал сам Флоран. Правда, было очевидно, что опекун был убежден, что Лютер так или иначе ему все равно не откажет. Откуда такая уверенность? В первую очередь по прибытии на место предстояло разобраться, на чем основывалась эта его убежденность. Так что поразмыслив, Лютер четко дал сам себе ответ, что в спасителях не нуждался.       С Вождем Сиреневых Шиншил они в этом были схожи. Примечательное все же имечко! Он попытался вспомнить, как выглядела луговая собачка с таким звучным именем, но даже аромограмма не помогла. Он давно научился в своем воображении восстанавливать картины прошлого по воспоминаниям о запахах, которые почуял в том или ином месте. Но загон с собаками запомнился общим ощущением ликования от предстоящего представления, выраженном в запахе собачьего молока, известки и тонкой нити жгучего перца – так ощущалась природная магия этих созданий, позволяющая им менять размер и вес. Собачки хотели выступать перед публикой. Непонятно, каким образом степнякам удалось дотигнуть такого эффекта. Но дело было не в угощении, которое шестиногие артисты, конечно получали. Только не оно было для них самым главным. Впрочем, пахли собачки и их погонщики почти одинаково. Что говорило о единении чувств, мыслей и… магии. Интересно, а сами степняки умели менять форму и размер? Непонятно. Увы, выделить Вождя из общей массы по запаху и соотнести шлейф аромата с визуальным образом не получилось. Тут-то его и осенило. Флоран ведь сказал, что он должен вспомнить, а что если попробовать так же методом аромограммы?       – Эй! Ты там совсем уснул? – нетерпеливо поинтересовалась Лес, первой заметившая, что он их почти не слушал.       – Ага, – Лютер легко согласился с сестрой.       В отличие от упрямицы Исы Лес была мягче и умела быть деликатной,что позволяло ей уже в этом возрасте успешно манипулировать людьми и событиями. Она точно не стала бы настаивать и привлекать его внимания снова. Она умела чувствовал, как истинная ведьма. Исе только предстояло этому научиться. Для ведьм три года – серьезная разница в возрасте, как любила повторять мама… то есть не мама, конечно, не мама, а Сондра. Как же грустно это осознавать.       Лютер перевернулся на спину, закинул руки за голову и уставился в потолок купе, обшитый деревянными панелями и зеленым сукном. Знать бы еще какой запах пробудит воспоминания… хотя, кое-что он все таки помнил, просто не желал признавать. Потому что страшно, потому что именно из-за тех воспоминаний, которые однажды накрыли его в неполные тринадцать лет, он не сможет быть с Флораном, даже если очень захочет. А он… хотел.       Дверь купе отъехала в сторону, впуская предмет его мыслей. Лютер поспешил сесть, согнув одну ногу в колене и поджав под себя, а вторую свесив с верхней полки.       – Ну как вы тут? – этот вопрос он практически пропустил мимо ушей, потому что двумя секундами позже поплатился за свою беспечность. Флоран как в детстве обхватил ладонью его пятку и походя пощекотал. И эта его улыбка, мягкая, слегка лукавая была просто невыносима. Лютер хотел закричать, но не успел. Следующий вопрос застал врасплох. – Вы нашу дорогую клевхин не видели?       – А она разве не с тобой? – Заволновалась Лес.       Ее волнение передалось и младшей сестре.       – А что если она осталась там?! – чуть ли не со слезами в голосе воскликнула Иса.       – Ерунду не говори, – поспешил успокоить всех Лютер, мигом забыв и про щекотку, и про обиду на названного отца, – Она потрепала меня по волосам, пока я пил чай в вагоне-ресторане.       “Где ты бросил меня, ничего не объяснив” – повисло между ними с Флораном, как камень преткновения. Разрез глаз у последнего был необычен для тех мест, где они жили семьей последние двенадцать лет. У Лютера он был таким же, за что его пытались дразнить в школе. Но ему удалось одолеть всех недоброжелателей, несмотря на невысокий рост и хрупкое только на первый взгляд телосложение. Разрез глаз не позволял усомниться в их родстве. Но, вдруг, там, откуда они оба родом, у всех такие глаза.       – В твоих глазах вода, в моих песок… мне надо было раньше догадаться, – пробормотал Лютер с горечью.       Флоран вздохнул и снова погладил кончиками пальцев пятку в простом белом носке, которую до сих пор не выпустил из волнующего плена. Стоп. Он подумал волнующего? Лютер покраснел и дернулся, но освободиться не успел, из-за плеча Флорана в купе заглянула Сондра.       – О! Как хорошо, что вы все здесь, – сказала она и ловко поднырнула под руку мужа, чтобы оказаться внутри, а не снаружи. – Предлагаю поменяться.       – В каком… смысле? – голос дал петуха, чего с Лютером лет с четырнадцати не случалось.       – Ты же знаешь, что в момент Нырка двери в каюты блокируются. Да и при движении по кротовине выходить не рекомендуется. Думаю, Флорану будет спокойнее, если на этот непростой период ты будешь с ним, а не через стенку.       – Но в вашем купе одна кровать!       – О, родной, это все, что тебя волнует? Знаешь, я полагала, что ты по-другому взовешь к моей совести.       – Как по-другому?       – Скажешь о том, что если ему и спокойнее, то тебе нет, отвернешься к стене, уйдешь в глухую оборону. Мы все знаем, что ты умеешь упрямиться лучше Исы. Она ведь учится упрямству у тебя.       – Не правда!       – Правда. Ты ведь все понимаешь, детка. И да, ты помнишь лишь последние двенадцать лет жизни, и все равно очень уж целеустремленно отказываешься замечать очевидное.       – Что, например?       – Ты умнее и серьезнее одноклассников.       – И что? Это ничего не… – И тут он понял, – Мне было не шесть лет, когда мы… когда я все забыл.       – Когда мы пришли в этот мир, тебе было почти девять, но люди твоей национальности никогда не отличались крупным телосложением, – наконец, вмешался в разговор Флоран. Отпустил его ногу и даже сделал шаг за пределы купе. Он продолжил уже из коридора, обращаясь к Сондре: – Понимаю твою заботу, но я все еще бог, моя милая клевхин, и контролирую свои силы лучше любой твари.       – Не сомневаюсь в тебе, дорогой. Но я забочусь не о тебе.       – Мы справимся, мам, честно. Пусть Лютик остается. – Подала голос с нижней полки Лес, которая как оказалось все это время зажимала ладонью рот Исы.       – Не хочу тебя разочаровывать, но в вас, родная, я тоже не сомневаюсь, – после чего зеленые глаза болотной ведьмы встретились с глазами цвета золотого песка. Лютер моргнул и медленно сполз с полки, наступив на две нижние. Сондра посторонилась и отдала короткое распоряжение: – Собери вещи, а я пока схожу за своими.       Лютер подчинился. Его не оставляло ощущение, что они все… все! Даже сестры. Знали о нем нечто такое, чего он сам совершенно не хотел знать.       Купе, в котором разместились родители… то есть Сондра с Флораном, было втрое больше. Это объяснялось соображениями безопасности. В случае неудачного выхода из Нырка детские купе автоматически превращались в спасательные капсулы, надежно скрывая маленьких пассажиров от большинства бед. А вот взрослым в аналогичной ситуации требовалось место, чтобы трансформироваться и сражаться с созданиями междумирья – в случае с тварями, если же пассажиром оказывалась ведьма необходимо было пространство, чтобы как минимум начертать ведьмин круг. К слову, ведьмы и их семьи путешествовали по адамантовой дороги за полцены. Среди тварей запустить механизм Нырка могли лишь сильнейшие представители огненных видов. Среди же ведьм любая, даже слабосильная, могла начертать своей кровью круг и создать стихийный пробой в пространстве, который мог стать для путешественников между мирами в буквальном смысле тропой жизни. Вот только ведьмы не любили поезда, впрочем, как и большинство сложных механизмов. Их магия была иной. Поэтому заманить на поезд хотя бы одну считалось у адамантодорожников хорошей приметой. С Сондрой им повезло. Она, в отличие от иных ведьм, живо интересовалась всеми техническими новинками и не уставала ввязываться в сомнительные магические эксперименты, для которых был превращен в лабораторию флигель, отдельно стоящий от основного дома их семьи.       Лютер сидел на двухспальной кровати, одна из сторон которой была жестко сцеплена со стеной, за которой готовились к Нырку Сонра и девочки. Свой небольшой саквояж он уже задвинул под кровать и закрепил в специальных зажимах. Осталось только встать, повесить на крючок уже снятый сюртук, который он теперь держал на коленях, и лечь. Перегрузки Нырка легче переносились в горизонтальном положении. Прилечь и пристегнуться к полке специальными ремнями особенно рекомендовалось людям, которые были не такими выносливыми, как твари или ведьмы.       – Мне через два дня двадцать один, – прошептал Лютер, не сразу осознав, что говорит вслух, – это я могу себе представить, но… я вообще человек? – И он поднял взгляд на стоящего у противоположной стены Флорана. Тот сразу же растерял свой спокойный и уверенный вид. Расцепил скрещенные на груди руки, шагнул в Лютеру, развернув ладони вперед, явно не осознавая, что этим жестом буквально умоляет ему довериться. А потом и вовсе опустился перед юношей на одно колено.       – Человек. Необычный, но человек. Посмотри на меня, прошу.       Лютер с трудом заставил себя поднять взгляд от их ладоней, соединенных на его коленях.       – Я знаю, – голос Флорана звучал мягко и большой палец рисовал круги на левом запястьи. Странно, но Лютера эта ласка не пугала, а успокаивала. Он сам не ожидал от себя. Поэтому молчал и кусал губы. Но взгляд от глаз напротив не отводил. – Что испугал тебя в саду, когда неожиданно обратился. Ты едва ли не с младенчества ненавидел змей.       – Младенчества? Знаешь, для человека девять лет – это никак не младенчество.       – Ты ведь не думаешь, что я забрал тебя как только увидел? – И эта нежность во взгляде, которая теперь казалась чем-то совершенно особенным. Потому что была вызвана не родительским долгом, который обязывает хорошего родителя любить своего ребенка, даже если он вредный и эгоистичный. Взрослая нежность отчего-то теперь казалась искреннее и непредвзятее.       Лютер тяжело сглотнул и решился:       – Однажды, я начал вспоминать, – зрачки Флорана сузились, как у кошки. Раньше такого Лютер за ним не замечал. Что это? Начало трансформации? Но спросить он не успел.       – Внимание, – раздался суровый голос из динамиков, – приготовиться к Нырку.       – Давай тебя уложим, – Флоран поднялся и забрал сюртук с его коленей, чтобы повесить на крючок.       Лютер глубоко вздохнул, но не от облегчения, как могло показаться, а от разочарования. Ему ведь потребовалась вся смелость, чтобы признаться, чтобы позволить тем воспоминаниям всплыть на поверхность, чтобы объяснить, почему они с Флораном никогда не смогут быть вместе, как тот этого хочет. Еще один вздох вырвался сам собой, когда Лютер уже устроил голову на подушке, сразу же отвернувшись лицом к стене. Флоран легко закрепил вокруг него специальный кожаный пояс, магическая пряжка на котором гарантировала, что в случае тряски и иных неприятных происшествий в ходе Нырка, пассажир будет в безопасности. Конечно, при межмировом переходе ни одна магия не давала стопроцентных гарантий. Но как с ремнями безопасности в автомобилях, лучше хоть что-то, чем совсем ничего.       – Я могу лечь рядом? – Раздался все такой же мягкий голос Флорана. Он так со своими пациентами разговаривал. Так знакомо и так… неправильно. Третий вздох получился судорожным, потому что Лютер больше не хотел переживать все в одиночку. И Нырок, и… воспоминания о том, что увидел когда-то давно. А еще он знал, что если он ничего не скажет, никак не отреагирует на мольбу, Флоран останется в привинченном к полу кресле у окна. Не станет настаивать и принуждать.       – Ты можешь меня обнять.       Разумеется, Флоран тут же исполнил это пожелание. И Лютер затылком почувствовал его улыбку, когда поверх ремня безопасности легла тяжелая рука, а со спины прижалось теплое тело.       – Так что ты предпочел не вспоминать, Лютоцвет?       – Я помню… – начал он снова, но вагон вдруг сильно тряхнуло. Лютер прикусил щеку и ойкнул от этого. – Мы фто, уже в воде? – С трудом проговорил он, слегка шепелявя, так как пытался кончиком языка оценить масштабы бедствия, ведь во рту сразу появился привкус крови и это было неприятно. Флоран неестественно замер позади него, а когда Лютер обернулся через плечо, чтобы посмотреть на выражения его лица, выругался на неизвестном наречии и соскочил с кровати.       – Нет, – быстро проговорил опекун, метнувшись к окну, мы все еще на воздухе, – после чего, приложив серьезные усилия все же опустил вниз створку и высунул голову наружу.       Лютер сам не понял, отчего воскликнул:       – С ума сошел?! – Расстегнул пряжку на ремне и тоже соскочил с кровати. Он все еще не до конца осознал, что Флоран принадлежал к расе тварей и мог себе позволить такое наплевательское отношение к технике безопасности.       – Вернись в кровать, – решительно повернулся к нему последний.       – Только с тобой!       – Вот как ты заговорил? А кто шарахался от меня с самого начала путешествия?       Лютеру совершенно не понравилось, каким тоном это было произнесено. Он застыл на мгновение, а потом весьма характерным и знакомым всем домашним движением расправил плечи. Сондра как типичная ведьма видела больше чем люди или твари вместе взятые. Она правильно сказала, упорству и целеустремленности сестры учились у него. А еще он умел ставить на место даже взрослых.       – Что происходит Ло Ф Ло? – произнес он ледяным тоном, которого опасался даже директор их многонациональной школы.       Тень удивление лишь на секунду набежала на лицо напротив, но быстро оказалась стерта кривой ухмылкой. Он никогда не видел, у Флорана такой гримасы за последние двенадцать лет, но раньше… раньше… Вспомнить ему не дали злые слова.       – Значит, мое имя ты помнишь.       – Ты не выйдешь отсюда, пока не озвучишь догадку. Или мне самому высунуть голову в окно?       – Ты же понимаешь, что я не позволю тебе рисковать? Я не за тем ждал все эти годы, чтобы так глупо тебя лишиться!       – А ты осознаешь, что я с места не сойду, пока…       – Риррер докторус! Риррер докторус! – Отчаянно заколотили в дверь.       Никто из них даже не шелохнулся. Зато из соседнего купе, судя по голосам, вышла Сондра. Лютер не мог слышать всего диалога, только обрывки, а вот по лицу Флорана было видно, что услышанное ему совершенно не понравилось. После чего в дверь деликатно постучали и раздался громкий голос Сондры.       – Мальчики, ведьмин круг пока без надобности, а вот помощь квалифицированного эскулапа очень нужна. Открывайте.       Лютер повернулся к двери и решительно отщелкнул замок, который по технике безопасности должен быть заперт во время совершения Нырка. В коридоре оказалась Сондра и нервный человек в форме адамантодорожника и, судя по обращению “докторус”, а не “эскулапус”, он был выходцем либо с Терры Людос, либо с Терры Скорпиус.       – Риррер докторус, срочно нужна ваша помощь.       – Зараза? – Флоран предположил самое страшное.       Но служащий адомантовой дороги только головой покачал. Сорвал с головы фуражку и промокнул замызганным платком обильно потеющий лоб. После чего снова водрузил на голову положенный по уставу головной убор, низко опустил голову и едва слышно пробормотал:       – По предварительным данным весь пятёрик отравлен.       – Что?! – воскликнули все. Лютер не представлял, как такое могло случиться и, главное, кому понадобилось травить огненных тварей упряжки, которые и запускали механизм Нырка, на своих огненных крыльях утягивая весь состав в кротовую нору на дне моря.       – Пожалуйста, тише, – взмолился человек, – Начальник поезда не хочет, чтобы началась паника. Риррер докторус, вы поможете?       – Возьми Лютика с собой, он может пригодиться, – распорядилась Сондра, которая всегда быстро принимала решения, – а я останусь с дочерьми.       – Оденься, – скомандовал Флоран Лютеру, – и захвати мою походную аптечку, – после чего решительно вышел в коридор, задвинув за собой дверь купе.       Видимо, не хотел смущать, но Лютер еще больше разозлился. На задворках сознания мелькнула мысль, что он ведет себя как истеричная барышня, но он отмел ее, как несущественную. В конечном итоге, менее часа назад он считал, что ему семнадцать… хорошо-хорошо, без двух дней восемнадцать. Но никак не двадцать один! У него еще сознание детское, ему можно… нельзя. Его пробил озноб, когда еще один кусочек мозаики прошлого встал на свое место. Он бросил на кровать аптечку, которую успел достать, и решительно выдвинул из-под нее свой собственный саквояж. В отдельном бархатном мешочке лежали принадлежности для волос. Сондра уже много лет подрезала ему только самые кончики, в итоге черные гладкие волосы приходилось поднимать в прическу или завязывать в хвост, доходящий до бедер. Иногда, находясь в глубокой задумчивости, Лютер не осознавал, как начинал плести замысловатую косу. И вот сейчас он вспомнил, что это было за плетение, и отчего у его старых костяных гребней такая странная форма. А еще эти серебряные шпильки с секретом и лента с каучуковыми бусинами…       Он вышел в коридор с высоко поднятой головой. Встретился взглядом с Флораном и протянул ему аптечку, не обращая внимание на нервное пританцовывание адаматодорожника.       – Я готов.       – Вижу, – медленно проговорил тот, забирая из его рук свои инструменты.       Их провожатый метнулся к выходу из вагона, но они оба даже не двинулись с места.       – Хочешь спросить о чем-то сейчас?       – До отъезда, ночью я перелопатил весь бестиарий, но тварей, похожих на тебя не нашел. Ты не принадлежишь ни к одному из Пресмыкающихся кланов.       – Потому что я, конечно, змей, но моя стихия не земля. Вспомнил? Вижу, что вспомнил, – на этих словах Флоран улыбнулся, коснулся кончиками пальцев его щеки и совсем уже неожиданно и невесомо поцеловал. Развернулся и решительно отправился в нос поезда.       Лютер моргнул и поспешил за ним. Они поговорят. Обязательно поговорят. Как только разберуться с душегубами, решившими саботировать их трансмировое петеществие. Через минуту ему в голову пришла шокирующая мысль, и он поспешил ее озвучить в спину стремительно продвигающегося вперед Флорана:       – Этот саботаж может быть из-за меня?       – Нет, – тот даже не обернулся. Двигаться вперед им никто не мешал, ведь все приготовились к Нырку и дисциплинированно сидели по купе.       – О тебе никто не знает, – распахнув дверь между вагонами заверил Флоран. – Да и не стали бы эфханты травить. Кодекс.       – Я все еще не помню, кто они такие. Но Кодекс… это не пустой звук, но я… не помню и его.       – Вспомнишь. Я уже объяснил, почему мы возвращаемся.       – Угу, – пробурчал на это Лютер себе под нос, – Но не объяснил, почему ты сам до конца не уверен, что именно я твоя судьба.       – Что? – Флоран так резко остановился и повернулся к нему, что Лютер налетел на него и сразу же оказался схвачен за запястья. – С чего ты… как ты понял?       – Риррер эскулапус, – на плечо Флорана опустилась чужая ладонь. Пришлось отпустить Лютера и обернуться. Им на встречу, судя по погонам, вышел сам начальник поезда: – прошу скорее! Парням совсем худо.       – Ты не прав, – бросил Флоран Лютеру, когда они возобновили стремительное продвижение, – Я не уверен в себе, в том, что ты мой - я не сомневаюсь. А вот я возможно, только возможно, не только твой.       – Ерунда какая-то, – пробурчал себе под нос Лютер, – как так-то?       Разумеется, вопрос остался без ответа, ведь они пришли. Перед ними распахнулись двери в упряжный вагон. Именно в этом помещении находились огненные постромки и шорка звездных нитей, для запряжки огненных тварей. Лютер вместе с классом когда-то был на экскурсии в адомантоводорожном депо и им подробно все рассказывали о самом механизме перемещения между мирами, даже водили в упряжный вагон. Вот только тогда все эти потрясающие механизмы были надежно опломбированы, экспресс для экскурсий давно сняли с регулярных рейсов. Сейчас же в центре вытянутого зала в переливающемся столбе белого света вращалась шорка представляющая собой жесткую шлейку из метеоритного железа, покрытую магической гравировкой в виде созвездий. Именно ее надевал себе на грудь коренник – одна из пяти тварей в упряжке, самая крупная в трансформации и самая стабильная в точки зрения владения огненными потоками. К шорке крепились постромки – огненные ленты, за противополодные концу которых зубами хватались четыре пристяжные твари. После чего коренник сжимал во рту уздечку и запускался механизм Нырка.       Сейчас на полу рядом со столбом силы в ряд лежали пять тварей. В обычном состоянии твари умели мастерски мимикрировать под людей. Голова, две руки, две ноги, первичные половые признаки и т. д. – все было похоже. Но стоило им расслабиться, как первым менялся окрас. У людей просто не могло быть глаз, волос и кожи таких ярких цветов. К тому же самым примечательным в человекоподобном облике тварей были рога всех форм и размеров. А еще у каждого из них была боевая форма и форма звериная, в которой тоже было удобно мимикрировать, только под неразумных. Как не крути с точки зрения приспособляемости и выживаемости твари были круче людей. Лютер с детства недоумевал, отчего же именно к людям относились с таким уважением и даже трепетом?       У огненных видов кожа как правило была теплых оттенков – ярко-оранжевая, кирпично-красная, желтая или даже цвета фуксии. Но у лежащих на полу тварей она стала серебрянной, почти зеркальной. И это было неправильно.       Флоран расстегнул аптечку и опустился перед пострадавшими на одно колено. Лютер застыл рядом, внимательно следя за его манипуляциями и одновременно с этим принюхиваясь. Пахло в помещении отвратно. Но он никак не мог найти источник этого мерзкого запаха гнилых фруктов и ментола. Дикое какое-то сочетание. Может свежесть – это не ментол, а отголоски морских ароматов? Но какой же странный букет. Нет, море просто не могло так пахнуть. Зловоние ментола – вот уж абсурд!       – Ну, что тут у вас? Говорю же! Я в длительной командировке и не обязан… ох, лиловые хаврюнтики! – Последнее, судя по всему, относилось к состоянию, в котором пребывал пятёрик. А произнесено все это было высоким статным мужчиной с огненно рыжими волосами, свободно струящимися по широченным плечам. Вид пассажир имел слегка помятый, Лютер уловил от него легкий запах мандариновки и вместе с тем сразу распознал в новоприбывшем огненную тварь. И тварь сильную. Вот только стоило об этом подумать, как облик незнакома начал стремительно видоизменяться. Волосы почернели, а розовая кожа стала белой, словно молоко и приобрела явственный серебристый олив. Рога, которые появились на голове секундой позже были четырехрядными. Лютер еще никогда не видел, чтобы кроме основных длинных рогов на черепе твари присутствовали с каждой стороны еще по три рога поменьше, напоминающие больше шипы, чем непосредственно рога.  И окончательно завершили картину расставленные в стороны заострившиеся и истончившиеся ушные раковины.       – Командер Вирджл, – Начальник поезда вытянулся во фрунт и стукнул правым кулаком в области сердца. Воинское приветствие, которое было в ходу среди тварей, в мирное время использовалось ими редко. Только если требовалось мгновенно признать кого-то, чья сила в разы превосходила твою собственную, и отдать себя в его распоряжение.       – Сколько до точки бифуркации? – Потребовал четкого ответа названный командером, чей взгляд больше не был взглядом существа, способного использовать в речи забавные едва ли не детские ругательства. И алкоголем, кстати, от него больше не пахло. Зачем твари такого масштаба понадобилось скрывать свою личность за маской недотепы в подпитии?       Но Лютер отвлекся, как только почувствовал, как Флоран внизу, рядом с пострадавшими, наконец, шевельнулся. Поэтому лишь краем уха цеплял реплики короткого доклада начальника поезда.       – Что не так? – спросил Лютер у бывшего приемного отца.       – Не могу найти источник заражения. Подозреваю, что их накачали ядом рыба лагу, который блокирует магические потоки внутри тела твари. Но имеет специфический запах, почему они его не почувствовали, есть предположения? Скорей всего, была сделана инъекция. Или условно случайный прокол на коже, который твари с их регенерацией вообще не заметили. Источник важен, это магический яд. Его можно вывести из организма только тем же путем, которым он попал в тело. То есть, через тоже отверстие, понимаешь?       Лютер сосредоточился и буквально несколькими секундами позже задал встречный вопрос.       – Твари ощущают запах магии как я?       – Не уверен, что в точности, как ты. Твой род… впрочем, сейчас это не важно. Да, они тоже могут чуять магию.       – То есть, – Лютер опустился на колени рядом с близлежащим членом пятёрика, – если предположить, что яд им не позволило учуять буйство магии, – медленно проговорил он, склоняясь к лицу твари, чья кожа стала буквально зеркальной. – Ментол и гнилые фрукты.       – Хочешь сказать… – начал Флоран, как только Лютер выпрямился и посмотрел на него с победной улыбкой. Но осекся, так как названный сын вдруг вскочил на ноги и метнулся к столбу силы, в котором на высоте человеческого роста уже парил в шорке командер. Когда он только успел, а?!       – Стойте! Только не в рот!!!       Но было уже поздно. Вирджл закусил пропитанную ядом уздечку. Лютер застыл в шоке. Тело командера осталось человеческим, но за спиной распахнулись огненные крылья. Только один вид огненных тварей имел боевую трансформацию, отличающуюся от обычного облика лишь наличием огромных огненных крыльев. Большинство огненных тварей перекидывались в нечто весьма далекое от человекоподобности.       – Феникс, – благоговейно прошептал Лютер.       И вдруг из-за его спины к столбу света метнулась смазанная тень. Огненные всполохи внутри столба силы сплясали джигу с водяной лентой, у которой, что прозвучит просто дико, тоже были свои крылья. Маленькие и белые, как у горлицы, но их было много, вдоль всего гибкого, змеиного тела. А когда вторая тварь повернулась мордой, обвив спиралью феникса, Лютер увидел длинные усу и гребень из перьев вдоль спины, которые никак не могли быть у змеи. Он не представлял, какому виду могла принадлежать такая тварь. Одно было ясно точно, она была из отряда водных. Хотя откуда перья? Если у классических водников плавники? Соприкоснувшись с огнем крыльев, водяное тело зашипело и начало испаряться буквально на глазах, становясь полупрозрачным в тех местах, где они с фениксом соприкасались. Вирджил выпучил глаза и ещё сильнее впился крепкими зубами в уздечку, отчего из уголков рта повалил черный дым, а лицо исказила жуткая гримаса. Взгляд его выпученных серых глаз метался по всему вагону, но вдруг остановился на Лютере. Последний смотрел на них с Флораном и не смел пошевелиться. Не потому что переживал за то, удасться ли экспрессу Нырок, если выносной (ведущая состав тварь без упряжки) уже отравлен, а каким боком к нему затесался водяной змей вообще не ясно. А потому, что от них вокруг расходилось волнами удивительное благоухание. Словно на берегу соленого моря в прилив распустился жасминовый куст, под которым кто-то не аккуратно разлил целый чайник липового чая с тонкой нитью аромата цветков персика и… и чего-то еще неуловимого, какой-то незначительной и в тоже время доминирующей нотой. Ее хотелось распробовать, просто нестерпимо… и Лютер шагнул вперед, к свету. Но не успел попасть под пагубное воздействие магических потоков, потому что столб силы мигнул и окончательно погас. Змей расплел свои кольца и поднялся к потолку, совершенно не ласково уронив бесчувственное тело феникса на пол.       Лютер моргнул и пришел в себя. Благоухания как и не было. Через миг рядом с ним встал Флоран, снова принявший человеческую форму. За спиной зашевелился и принялся отдавать кому-то приказы начальник поезда. Еще бы! Несмотря на все трудности, Нырок они все же совершили вовремя, не успев пройти точку невозврата. Со всей этой беготней по вагонам и разговорами, Лютер даже не понял, что они уже минут десять движуться не по земле, а по дну моря.       – Эй, Лютоцвет, – Флоран попытался привести его в чувства, слегка встряхнув, – ты как?       – Вы очень вкусно пахли вместе, но… чего-то не хватало, – пробормотал Лютер, еще плохо соображая. Его затопило сожаление о том, что он больше не учует тот восхитительный аромат.       – Рискну предположить, что тебя, – раздался над головой мягкий голос Флорана.       – А?       На Лютера смотрели глаза насыщенного желтого цвета, а кожа существа перед ним была шоколадно-оливковой, а не приятного телесного цвета, волосы длинными, прямыми и синими, а не кудрявыми, как раньше. Дополняли облик рога в форме медных молний на макушке и уши с перепонками, больше похожие на плавники. Во лбу между бровей переливался небольшой камень в виде перевернутой капли. Существо пахло Флораном и, судя по всему, им и являлось.       – Ты даже в этом мне лгал, – с горечью выдохнул Лютер, не подумав.       В глазах напротив мелькнула боль, но быстро спряталась за хищной, многообещающей улыбкой, сменившийся неприятным оскалом.       – Он совершил Нырок, несмотря на отравление. Мне его одному не вытянуть. Если мы не придумаем, как его спасти, больше ты нас не учуешь. Да и вряд ли все пассажиры успеют спастись через ведьмин круг. Разве это справедливо, малыш?       – Ты потерял право так меня называть, когда сказал, что больше мне не отец! – Вспылил Лютер и сам же зажал себе рот рукой, осознав, как глупо это прозвучало здесь и сейчас. Он медленно, под строгим взглядом приемного отца, отнял руку от лица и расправил плечи. – Чем я могу помочь?       Флоран моргнул и сделал такой знакомый жест – запустил пальцы в волосы и зачесал назад. Он всегда так делал, когда нервничал, что с риррером эскулапусом случалось нечасто. И тогда Лютер начал действовать еще до того, как осознал, что собирается сделать. Отодвинул Флорана с дороги, опустился перед Вирджилом на колени и принялся делать непрямой массаж сердца.       – Что стоишь? Помоги!       Флоран подчинился, но прокомментировал, опустившись по другую сторону от бездыханного тела, стремительно приобретающего уже знакомый зеркальный блеск:       – Он тварь. Ему это не поможет.       – Еще посмотрим, – зло прошипел Лютер, – мне нужен один вздох!       – Ладно…       Флоран заменил его руки своими и надавил на грудную клетку с силой твари. Тело под ним дернулось, Лютер воспринял это как хороший знак и, стараясь ни на чем не зацикливаться, наклонился и прижался ртом к раскрывшимся навстречу губам. В отличие от искусственного дыхания, которое могло помочь человеку, он не вдыхал в чужие легкие воздух, он вытягивал из тела твари модус силы – Зверя.       В каждой твари живет Зверь, рассказывали им еще в школе прописные истины. Именно Зверь позволяет тварям изменяться, принимать разные формы, сражаться на пределе физических возможностей. И Зверь же делает тварей менее психологически устойчивыми по сравнению с людьми или ведьмами. Поэтому каждый ребенок этого вида с начальной школы посещал специальные занятия по самоконтролю. Стоило только его потерять, как тварь не осознавая себя могла пойти в полный разнос. В нынешнее просвещенное время, благодаря особой системе воспитания и обучения совместно с представителями других рас, такие срывы все же стали редкостью. В каждом из видов тварей Зверь был свой. В ком-то жил волк, в ком-то медведь или змея, были, конечно, и пернатые, но птицы в этом контексте тоже, по своему, считались Зверями.       У Лютера получилось. Он почувствовал, как губы защекотало янтарное свечение, и он поспешил спрятать под языком шарик янтарного света, плотно сжав губы, отчего его щеки стали словно подсвечены изнутри, будто он проглотил горящую лампочку. Из уголков рта сразу же повалил уже знакомый черный дым. Лютер мычал, сопротивлялся яду, плакал, даже не осознавая, что по щекам струятся слезы, но не выпускал чужого Зверя, пока не почувствовал на каком-то чисто интуитивному урове, что вот теперь вкус стал правильным… чистым. После чего он жестом показал Флорану, что нужно заставить Вирджила еще раз вздохнуть. Рирреру эскулапусу с его навыками и силой удалось это без труда. Лютер снова приник к чужим губам и вернул пойманнго в силки Зверя.       После чего резко отпрянул, так как еще секунду назад бездыханное тело вдруг шевельнулось и вверх взметнулась крепкая рука. Лютер успел отскочить буквально в последний момент. И не красиво плюхнулся на задницу, уползая от очнувшегося феникса.       – Жаль, – произнес командер, садясь, – Но ничего, тебе еще понравится со мной целоваться.       Лютер смотрел на него широко раскрытыми глазами на заплаканном лице и не понимал, что происходит. Пока излеченный феникс не сел и не повернул к нему руки ладонями вперед. На каждой из них было по замысловатому символу. На левой синего цвета, как шкура водного змея, что помог ему осуществить Нырок, на правой – золотого, как песок в глазах Лютера. Вот только демонстрируя печати феникс явно не ожидал последовавшей за этим реакции. Ведь среди тварей считалось величайшим счастьем встретить свою судьбу.       – Так нечестно! – Воскликнул Лютер и попытался вскочить на ноги, чтобы уйти, но его скрутил жесткий спазм, тело перестало слушаться.       Стоя на коленях, от низко наклонил голову, и его стошнило прямо на пол. Кровью и пеплом. Со спины обняли руки и накрыл такой знакомый, такой… любимый запах. Флоран убрал от его лица волосы и помог справиться с тошнотой. Еще несколько спазмов были слабее, но от них было такое ощущение, что кто-то когтями терзает грудь.  Наконец, все прекратилось. И обессиленный Лютер откинулся спиной на Флорана, который поцеловал его во вспотевший висок и мягко спросил:       – Как ты, Лютоцвет?       – Я не не смогу спать ни с одним из вас!       – Лютоцвет? – голос Вирджила был холодным и резким. Судя по всему имя было нарицательным или родовым или еще о чем-то говорило.  – Отказываешься от предназначенных тебе судьбой, потому что охотник?       – Понятие не имею, кто я, но просто “нет”, ясно? – Мотнул головой Лютер, требуя тем самым, чтобы его отпустили. Флоран разжал объятья, но помог подняться. Лютер сам не ожидал, что так слаб. Вытер губы рукавом сюртука, после чего даже не обернувшись на них обоих спросил у Флорана:       – У тебя была не полная печать, поэтому ты сомневался, что я твой? – такое иногда встречалось в триумвиратах. Об этом тоже рассказывали в школе на уроках полового воспитания. Иногда тварь запечатлялась не на одного суженого или суженую, а сразу на двоих. В этом случае могли появится как две татуировки, символизирующие каждого из двух других партнеров, или же одна, составленная из символов каждого из двух других.       – Да.       – А у меня, значит, сразу полная.       – И раз так, должна скоро появится вторая, – вклинился в их разговор Вирджил. – Люди немного запаздывают при запечатлении.       Но Лютер его проигнорировал:       – И где?       – Под волосами.       – Ты не хотел, чтобы я их стриг…       – Не поэтому. У вашего клана есть целый трактат о боевых косах.       – Не хочу знать, – дернул плечом Лютер и пошел к выходу из вагона. Замер возле перемычки, ведущий в соседний, уже пассажирский вагон. – Раз вы теперь оба с полноценными печатями, ночуешь у него.       Флоран ничего не ответил, Лютер и не ждал ответа. Да и Вирджил, судя по всему, решил промолчать, пока хоть кто-нибудь не объяснит ему, что тут происходит. Только после того, как створки сомкнулись, огненный поинтересовался:       – Что будем делать с остальными пятью? Положим в ледник?       – Нет. С их лечением я сам справлюсь. Пойдем, поможешь.       – А мелкий почему бузит?       – Если бы я знал, – в сердцах ответил Флоран, – Это на него совершенно не похоже.       – Может быть, его воспитали, что надо только девушек любить?       – Я его воспитал. Сам. И точно не так. Он с двенадцати лет на меня смотрит… правильно смотрит, одним словом. Но я не понимаю, почему сейчас так отчаянно все отрицает.       – Разберемся, – припечатал Вирджил и, как и требовал Флоран, стал ему помогать.       А ведь еще предстояло найти тех, кто был виновен в массовом отравлении.