Танец Хаоса. Одинокие тропы

В маленькой комнате было светло, даже несмотря на то, что за окнами стояла черная ночь, и небо уже набиралось осенней густой синевы, день ото дня становясь все более задумчивым, все более далеким. Занавески на окнах обвисли, и ни единого дуновения ветра не проникало внутрь помещения, будто там, за толстыми бревенчатыми стенами, стояла тишь. Но Морико слышала, как тревожно шелестели криптомерии над уснувшей во мраке осени Рощей. И как ветер поскрипывал разноцветными фонариками, подвешенными под козырьками домов, где жили беременные паломницы, тоже. И даже как плакал он в скалах позади жилища Великой Царицы и Держащей Щит, как бился раненой птицей о твердые склоны и отскакивал назад, не желая сдаваться, не видя выхода. Ночь была ветреной, ночь была тревожной. Приближалось осеннее равноденствие, время мертвых, сумрака и холодов, время, не принадлежащее живым, и от этого внутри нарастало тягостное чувство, которого она не испытывала уже долгие-долгие годы. Но в этой маленькой комнате все еще был свет, теплый, струящийся как будто отовсюду, хоть этого и не могло быть, ведь светилась лишь чаша с огнем Роксаны в восточном углу помещения. А еще занавески висели, даже не колеблясь по краю, ровные и мягкие, и это при открытых окнах и настоящей буре, что царила за окнами. Простое чудо, невозможное и совершенно непонятно каким образом происходящее, но до последней капли естественное при этом. Морико даже не удивлялась тому, хоть и поглядывала порой на эти самые занавески, когда за окном особенно громко стонал ветер. Стоны слышались и здесь тоже, доносящиеся из соседней комнаты, тяжелые, надрывные. Стоны глубоко страдающего человека, которого крутила и ломала жестокая болезнь. И это тоже было невозможно и непонятно, и уж точно совершенно неестественно на взгляд Морико. Не могло быть так, такого не должно было быть, но оно происходило. Великая Царица народа анай, сильнейшая и святейшая из всех за всю историю народа, преисполненная мощью, способной сотрясать миры, тяжело и трудно умирала без видимой причины, без единого повода и единого шанса спастись. И ни одна Способная Слышать, ни одна Боевая Целительница, ни одна Жрица, искушенная в задушевных беседах с Небесными Сестрами, не могла помочь ей ничем. Черная ночь опустилась на Рощу Великой Мани, беспросветная и бесконечная. Войска ушли на восток, биться на полях Танца Хаоса, и Роща опустела, лишившись большей части своих обитателей. А теперь уходила и Великая Царица, покидая их на самом изломе осени, в тот час, когда солнце начинало медленно умирать, проигрывая битву голодным острозубым бесам зимы. И только деревья тревожно шептались за окнами, да первые сухие листья скреблись острыми краями по начавшей коченеть земле. На душе было черно, и Морико приказала себе прогнать прочь мрачные мысли, с силой выпрямилась, вскидывая глаза на сидящую перед ней Держащую Щит народа анай. Сейчас ей нужна была поддержка, нужна была сила. Сейчас все они должны были встать подле своей Мани плечом к плечу и не дать ей упасть в бездну отчаянья, которая совсем скоро возьмет ее суженную. И сейчас Морико, что клялась им обеим в вечной верности, что жизнь посвятила тому, чтобы оберегать и хранить их, должна была стать костылем, на который она могла бы опереться, рукой, что удержала бы ее, теплым сердцем, что отогрело бы. Если бы можно было отогреть такую боль. Держащая Щит сидела в кресле у окна, за которым бушевал ураган, тихая и светлая, будто бестрепетное пламя свечи в святом углу. Ее седые будто пепел волосы спускались на плечи, морщинистое лицо совсем иссохло, как у древней старухи. Тонкие кисти лежали на подлокотниках кресла, покрытые старческими пятнами, увитые темными, выступающими наружу жгутами вен. Ее плечи сгорбились, согнулись колесом, будто не могли больше держать на себе вес всего мира. Только глаза ее остались прежними, словно вся сила ее тела ушла в них. Взгляд их невозможно было выдерживать. Каждый раз, когда она смотрела на Морико, под той ноги подгибались, и хотелось упасть перед ней ниц, растянуться по полу, целовать землю у ее ног за все, что она отдала ради своего народа. И не было этой жертве демонстрации более яркой и более насущной, чем та старуха, что сидела сейчас в кресле перед Морико. Старуха, которая еще полгода назад была молодой женщиной, бессмертной женщиной, способной одним движением брови менять само время. Она ощутила взгляд Морико и подняла на нее глаза. Темные глаза, цвета отвара из дубовой коры, и такие нежные, такие любящие глаза, что Морико не сдержала слез. Казалось, что руки ее мани обняли ее и прижали к себе, баюкая и вскармливая мудрой лаской и непобедимой сакральной нежностью, и Морико ощутила стыд. Это она должна была сейчас утешать и поддерживать Держащую Щит, это она должна была сейчас стоять рядом с ней и быть ей опорой. А не плакать у ее ног горько-горько от осознания невосполнимой и безнадежной, безутешной потери. - Ну что же ты, дочь моя, - голос Держащей Щит дрожал от напряжения, скрипучий и удивительно ясный, но вырывающийся из ее горла так, словно в нем было слишком много силы, и ей приходилось удерживать его мощь, чтобы не оглушить окружающих. – Что же ты плачешь, дитя? - Прости меня, мани, - Морико склонила свою начавшую седеть голову, чувствуя, как горячие слезы все-таки проливаются на щеки, как предательски сводит горло. Негоже ей было после стольких лет и стольких сражений лить слезы, негоже было расклеиться вот так. Но иначе она просто не могла сейчас. - Мне не за что прощать тебя, - мягко проговорила Держащая Щит, с трудом приподнимая иссушенную кисть. – Иди сюда. Сколько бы ни было шрамов на ее теле, сколько бы морщин ни пересекало лицо, а сейчас Морико ощутила себя совсем крохотной несмышленой девчонкой с расквашенным носом и ободранными коленками. На шатающихся ногах она подошла к Держащей Щит и опустилась перед ней на колени, осторожно-осторожно приподнимая ее тонкую ладонь, странно горячую, словно уголек под сухой-сухой пергаментной кожей. Еще полгода назад Эрис была выше нее на полголовы, стройная, словно молодое деревце, тонкая, как тростник. Сейчас Морико смогла бы поднять ее скрюченное, истощенное тело одной рукой и казалась себе на ее фоне огромной. Но все это исчезло почти сразу же, как вторая ладонь Держащей Щит легла ей на голову. Словно ребенок, Морико беззвучно плакала, кусая губы и глотая слезы, пытаясь справиться с самой собой, а ладонь Держащей Щит гладила ее волосы, и от этого по телу бежали волны успокаивающей теплой мощи. Будто солнце согревало ее, касаясь своими лучами обнаженной кожи. - Не плачь, дитя мое, - прозвучал над ней старческий голос, полный такой нежности, что сердце в груди рвалось на части, исторгая из себя потоки очищающих слез. Голос, что почти заглушил стоны, долетающие с той стороны двери. – Не плачь и не стенай. Не нужно того. - Я не могу, мани! – просипела Морико, всхлипывая и жмуря полные соли глаза, прижимая к лицу ее ладонь, словно это могло утешить боль. – Я была при ней век, понимаешь? Век делила с ней все! Я не понимаю, почему она уходит! И почему ты стареешь, мани, я тоже не понимаю! Зачем это нужно? Неужели так действительно может быть, о Мани Небесная?! Рыдания скрутили ее пополам, и Морико дрожала несколько минут, будто полотнище на ветру, пока боль лилась из нее наружу мокрыми дорожками слез, а перед внутренним зрением проходили теплые летние вечера на берегу серебристой ленты Малаты, что невозмутимо вилась на равнине под стенами становища Фихт. И подкатанные до колена штаны, и выглаженное до глянцевого блеска удилище в мозолистых руках. И колечки дыма над трубкой Тиены, ее прищуренный глаз и соломенные волосы, совсем белые на солнце. И другое тоже вспоминалось. Долгие зимние вечера за игрой в камни под тихий перестук вязальных спиц Раены. И шумные попойки на День Жизни, когда золотой мед лился рекой, а раскрасневшиеся счастливые Ремесленницы вплетали в свои волосы цветы. И невыносимые бесконечные часы в кроваво-грязном месиве по колено на подступах к Вахану, когда сердце в груди билось так тяжело, будто могло разорваться в любой миг, а в правый бок то и дело тыкался острый локоть царицы, что орудовала мечом, будто безжалостный мясник. И еще – крохотные неловкие ножки маленькой Эней, что ковыляла по деревянному полу, цепляясь руками за штаны Морико, чтобы не упасть, и глядела на нее снизу вверх своими огромными круглыми глазищами, и улыбалась – просто потому, что дети всегда улыбаются. Всей жизнью Морико была Тиена. Всех себя с Раеной они отдали служению царице Нуэргос, а потом и Великой Царице, и Держащая Щит стала им мани, а ее дитя – их дочерью, которой им двоим так и не дали Небесные Сестры. - Не могу, мани! – с трудом протолкнула сквозь рвущееся горло Морико, чувствуя, как рвет грудь невыносимая боль. – Невмоготу мне, прости меня! - Погляди-ка на меня, дитя мое. Мне нужно кое-что сказать тебе. Даже эту простую просьбу она смогла исполнить далеко не сразу. Всхлипнув еще несколько раз, с трудом остановив слезы, утеревшись рукой, Морико подняла голову. И встретил ее взгляд теплых-теплых и бесконечно добрых глаз, который обнял ее, будто плечи шерстяным пледом накрыл, и прижал к сердцу, туда, где безопаснее и надежнее всего. - А теперь послушай кое-что, что я больше никому сказать не смогу, - тихо-тихо заговорила Держащая Щит. Голос ее на этот раз звучал так приглушенно, что Морико пришлось едва ли не по шевелящимся губам слова читать. – Послушай и поверь мне, потому что никто из них не поверит мне. Все они скажут, что я из ума выжила от боли и отчаянья. - Никто не посмеет, мани!.. – вскинулась Морико, но Держащая Щит остановила ее, просто прикрыв глаза. - Попомни мои слова, посмеют и еще как посмеют, но не о том речь, не это важно сейчас. – Взгляд ее стал настойчивым и требовательным. - Ты должна запомнить это и передать Лэйк, когда она придет сюда и будет метаться здесь, обезумевшая от горя. Тиена уходит не потому, что смерть победила ее. Тиена уходит по своей воле, чтобы самой победить смерть. Морико поняла, что просто моргает, глядя в ответ на Держащую Щит и не в силах понять смысла ее слов. Казалось, что-то внутри нее отвечало, отзывалось на них, уже знало, что именно хочет сказать ей Мани Земная, но мозг отказывался понимать, буксовал на месте, все никак не желал услышать и впитать слова. - Невозможно сражаться со смертью, когда ты стоишь от нее на противоположном конце вселенной, - продолжила Держащая Щит, и взгляд ее остекленел, погрузившись куда-то вглубь самого времени, вглубь Морико. – Когда ты полон сил и жизни, когда переполнен красотой и молодостью, ты и дотянуться до нее не сможешь. Чтобы биться с ней грудь в грудь, к ней и подойти нужно вплотную, вдохнуть ее дыхание, заглянуть в ее глаза. Только так и никак иначе. - Но она ведь умирает! - все-таки сорвалось с губ Морико, и она не смогла удержать слов. – Как же так? Значит, она проиграла свой бой? - Нет, не проиграла, - покачала головой Держащая Щит, и ее ладонь вновь опустилась на голову Морико и принялась гладить ее по волосам, будто несмышленое дитя. – Потому что она добровольно уходит на ту сторону. Нам нужно создать мост, понимаешь? Я останусь здесь, она уйдет туда. По связи между нами мы сможем объединить два мира и открыть дорогу для тех, кто однажды захочет пройти по ней. Она будет сражаться с той стороны, а я – с этой. Мы будем прорубать скалу навстречу друг другу, пока вновь не воссоединимся, но уже иначе. - Я не понимаю, мани моя, - почти простонала Морико, мотая головой, словно этим простым отказом могла изменить то, что сейчас происходило. Отменить этот ужасающий ход событий, этот итог, что неумолимо надвигался на них вместе с черной осенней ночью. - Тогда просто поверь мне, дитя мое, - попросила ее Держащая Щит, глядя в самую ее душу и глазами отогревая ее изнутри. – Понимать нет нужды, в этом все равно не будет никакого смысла. Ты просто поверь мне, как верила все эти долгие годы. - Я верю, мани! – без колебаний кивнула Морико, чувствуя глубокую усталость внутри. – Мне бы только хоть немного понимания. Если это будет не трудно для тебя, объясни, прошу! Держащая Щит улыбнулась, и ее морщинистое лицо как будто осветилось изнутри. Будто солнце кто-то накрыл сверху толстым одеялом, но недостаточно прочной была ткань, чтобы удержать его торжествующие лучи, и они переполнили его изнутри светом, как переполняет сладкий нектар густой созревший плод. - Есть два мира, дитя, - мир смерти и мир жизни. Но они есть только до тех пор, пока мы считаем их таковыми, пока мы видим разницу между ними. А если ты поглядишь повнимательнее, то все окажется совсем иным. И получится, что мы живем внутри смерти, потому что наше умирание начинается с того самого момента, как мы рождаемся на свет. Мы вступаем на дорогу, ведущую к смерти, и каждый наш шаг вперед лишь приближает нас на шаг к ней, на шаг ближе к концу. И что же это тогда за жизнь? – она невесело усмехнулась и покачала головой. – Нет, дитя мое, мы живем не в жизни, мы живем в смерти. И мы должны умереть для смерти, чтобы жить для жизни. - Ты говоришь о возрождении, мани? – предположила Морико, чувствуя звенящую важность того, что происходило сейчас. Будто завеса тайны, загадки, что так много лет манила и дразнила ее, наконец-то на мгновение приоткрылась и позволила увидеть себя самым краешком глаза. - Возрождение нужно лишь затем, чтобы вновь начать умирать, - проговорила Держащая Щит. – И все это – жизнь и смерть – существуют лишь только потому, что мы видим их как две крайности. Потому что наши глаза и уши говорят нам: вот это живое, а это нет, вот это – жизнь, а вот это – смерть. Но на самом деле в мире нет ничего, что было бы только одним, однозначным и абсолютным. Каждая вещь в мире открывает себя каждый миг с новой стороны, все зависит лишь от того, с какой стороны мы сами на нее смотрим. И то, что ныне называют смертью, на самом деле ею не является. Это просто иная сторона жизни. Или – иная сторона смерти. – Морико набрала воздуху в легкие, чтобы задать вопрос, но Держащая Щит опередила ее, вновь взглянув на нее с теплом и мягкостью. – Но тебе не нужно тревожиться о том. Знай – Тиена уходит на ту сторону смерти по своей воле, понимая, что она делает и зачем. Она будет биться с той стороны, а я продолжу битву с этой. Она будет пробивать дорогу в духе, а я – в материи. По связи между нами мы соединим две крайности, сольем их в одно, сделаем свои души мостом, по которому можно будет пройти в третье состояние. То, что будет уже не жизнью и не смертью, но иным. То, что преобразует весь мир и сделает его настоящим, цельным и единым, не разорванным на два стремящихся друг к другу куска, но целым в великом множестве своих проявлений. Выл ветер за окнами, стояла тишина в маленькой комнате, наполненной светом и покоем. Стонала Великая Царица анай за стеной, а Морико смотрела в глаза Держащей Щит и чувствовала безмерную тишину. Она должна была сейчас тосковать и плакать, должна была кричать и рвать на себе волосы, ведь она теряла всю свою жизнь. И она плакала и стенала, она ощущала, как истекает кровью ее собственное сердце, но ровно также она чувствовала бесконечную милость, что обнимала ее со всех сторон и шептала: все будет хорошо, все будет правильно. - Тиена умирает для смерти, дитя мое, и рождается для жизни, - едва слышно проговорила Держащая Щит, глядя ей в глаза, и Морико сотряслась всем телом от прошившей ее насквозь молнии сгущенной силы, буквально пробившей все ее существо сверху вниз. – Так есть, теперь ты знаешь это. Они будут говорить тебе иное, они будут называть меня сумасшедшей, старой, никчемной и немощной, но это не так. Я – всего лишь кокон, в котором прямо сейчас формируется бабочка, и это тело – лишь его жесткая и сухая оболочка. – Она вдруг надтреснуто рассмеялась, и глаза ее сверкнули золотыми искрами. – На самом деле, все именно так и должно произойти! Ведь если бы я преобразилась, будучи молодой и сильной, никто не поверил бы в это, никто не увидел бы разницы! А когда иссушенная лишенная сил старуха примет иной облик – вот это и впрямь будет чудом из чудес, и им придется поверить в наши слова, как бы безумно они ни звучали! - А почему тогда Великая Царица не может преобразиться во плоти? – спросила Морико, глядя на нее во все глаза. – Почему ей обязательно нужно пройти через смерть? - Потому что смерть – это последняя преграда на нашем пути, самая страшная и непобедимая. Последняя – не преодоленная пока еще никем. Мы можем сломать рамки наших голов и слиться с абсолютным знанием, мы можем выломать рамки собственного сердца и вместить в себя всю нежность и красоту вселенной. Но никто еще из нас не сделал свое тело телом всей земли и не впитал в него все, что живет под этим небом. – Держащая Щит улыбнулась, глядя Морико в глаза. – Я попробую сделать это так, чтобы вам было видно вашими человеческими глазами, чтобы вы могли поверить в то, что это возможно. Тиена сделает это с другой стороны, шагая мне навстречу. И когда мы с ней снова воссоединимся, вы увидите все. И вы поверите во все. Морико только покачала головой, лишенная сил, слов, способности сопереживать. Внутри была лишь бесконечная тишина, по краю которой, словно штормовые волны, неслись и боль, и неверие, и страх, и пьяная радость, и ликование, и все вместе, набрасываясь на нее и круша в неистовой злобе разрушения и хаоса. Но ровно с тем же изнутри поднималась эта бескрайняя ширь, полнящаяся такой непоколебимой мощью, что по сравнению с ней все ветра и бури казались детскими шалостями. Как ветер, что не мог проникнуть в эту комнату, наполненную безмолвием. - Новый мир уже сделал свой первый вздох, - проговорила Держащая Щит, глядя ей в глаза. – Он рождается прямо сейчас вместе с Тиеной, которая рождается для него. Можно смотреть на это старыми глазами смерти и говорить, что это конец. А можно – осмелиться посмотреть новыми глазами только что рожденной жизни и увидеть начало. Очень важно, какую сторону выберешь ты сама, с какой стороны захочешь смотреть. Эта грань – тоньше волоса, но именно она решает все. - Я буду смотреть вперед, мани, - тихо пообещала Морико, открывая перед ней свою душу, как окно весеннему ветру. – Я клянусь тебе, что буду смотреть только вперед. - Вот и хорошо, мое любимое дитя, - Держащая Щит подалась вперед и поцеловала ее в лоб, и Морико закрыла глаза, ощущая огромное как все небо облегчение, которое внезапно переполнило все ее существо. – А теперь помоги мне встать и отведи меня к ней, - попросила Держащая Щит. – Я должна быть с ней в этот миг, должна помочь ей родиться. Слезы высохли, и внутри было тихо, когда Морико легко выпрямилась и подала руку Держащей Щит. И они почти выступили вновь, когда та медленно поднялась, опираясь на эту руку своей иссохшей и тонкой рукой, совсем хрупкой, будто косточки птицы. Согбенная едва ли не пополам, она медленно пошла вперед, переставляя ноги маленькими шажками. Морико шла рядом, не торопясь и поддерживая ее, оглушенная и пустая. И думала о том, что всего полгода назад Держащая Щит могла бы за одно мгновение преодолеть те три метра до двери в жилую комнату, легкая, будто ветер. Что же делала она такого, что старость так внезапно навалилась на нее? Что же происходило с ней? Несколько минут им потребовалось, чтобы дойти до двери, до которой было рукой подать, и все это время Морико слушала, как проходят сквозь ее тело надрывные и страшные стоны Великой Царицы. И все это время готовилась увидеть ее. Не было у нее сил видеть Тиену такой, она позорно пряталась, избегая прямого взгляда на нее, не заходила в комнату, находясь подле Держащей Щит и ухаживая за ней. А заботу о Тиене взяла на себя в последние дни Раена, безмолвно прочитав все по лицу Морико и не сказав ей ни слова. Она жалела ее, даже не презирала, хоть сама Морико только и делала, что без конца кляла себя за малодушие, но не находила сил взглянуть в глаза Тиене. А сейчас почему-то знала: время пришло и другого шанса у нее уже не будет. Дар Реагрес внутри превратился в раскаленный и тяжелый булат, мешающий дышать и чугунной тяжестью тянущий ее к земле. Но Морико собралась с силами и приоткрыла дверь, пропуская Держащую Щит в помещение, а сама еще несколько мгновений решалась, чтобы поднять глаза. И все-таки подняла. Жилое помещение дома Великой Царицы и Держащей Щит было совсем небольшим. В нем располагалась широкая кровать, бок печи, выходящей на кухоньку, платяной шкаф. Единственное окно сейчас было завешено лишь легким тюлем, но он не шелохнулся, хоть по ту сторону распахнутого проема и гнулись к земле под ветром отяжелевшие шапки деревьев. А на кровати под ним вытянулась во весь рост Великая Царица, та, которой Морико была предана всю свою жизнь. Она исхудала до такой степени, что щеки ввалились, а непослушные соломенные пряди совсем побелели, обратившись снегом. Иссеченные шрамами руки теперь были лишь двумя тонкими веревками в синих нитях вен, лежащими поверх одеяла, губы приоткрылись, пропуская хриплое дыхание из груди наружу и обратно. Глаза Великой Царицы были плотно зажмурены, она боролась с болью, а золотое око во лбу между бровей наоборот смотрело прямо в душу Морико, смотрело так пронзительно, будто и впрямь могло видеть. А еще от ее тела исходил свет, хоть Морико поняла это не сразу. В комнате не было ни одного светильника, а малиновый зев приоткрытой печи светился слишком слабо, чтобы четко видеть детали. Но при этом в помещении было светло, так светло, что легко можно было бы читать в любом углу. И присмотревшись, Морико поняла, что свет этот исходит от тела Великой Царицы, распространяясь по всему помещению так странно равномерно, будто она своими собственными руками справедливо распределяла его. И тишина здесь стояла густая и почти звонкая, ощутимо плотная, будто и не воздух наполнял помещение, но нечто иное. Раена сидела на краешке кровати Великой Царицы, держа в усталых опустившихся руках влажную тряпицу, которой утирала ей лоб. Она подняла свои чудные светлые глаза на Морико, сейчас такие усталые и изможденные глаза, что та вновь ощутила грызущий все нутро стыд. Жене ведь тоже было невмоготу смотреть, как тяжело и трудно уходит Тиена, день за днем проигрывая свою битву. Не проигрывая – поправила себя Морико. Я должна верить! Держащая Щит сказала, что она рождается, а не умирает, и я буду верить в это! Несмотря ни на что я буду верить! - У тебя есть несколько минут, дочь моя, - тихо проговорила Держащая Щит, переступая через порог. Глаза ее не отрывались от лица Великой Царицы, и взгляд был таким интенсивным, что мог бы прожигать дыры даже в каменных стенах. – Потом вы с Раеной выйдете и оставите меня с ней. - Да, мани, - хрипло пробормотала Морико и шагнула вперед. Ноги плохо повиновались, ноги дрожали и не слушались, да и сама она оробела, будто ребенок, впервые видящий смерть. Возможно, так и было на самом деле? Сколько раз она хоронила дорогих сердцу, сколько раз убивала сама! Но никогда еще Морико не видела картины более устрашающей и грандиозной, чем то, что сейчас открывалась перед ней. Глаза твердили ей, что это смерть, но все внутри нее внезапно задрожало, затряслось, будто сама земля содрогалась под ногами, стоило подступить на шаг к Великой Царице. Все внутри Морико, каждая ее клеточка, каждый клочок ее существа, внезапно завибрировало, пронизанное насквозь мощью, какой она и вообразить никогда не смогла бы. Великая Царица лежала навзничь на топчане, укрытая простым белым одеялом. Но ровно также сейчас вокруг нее бушевала гроза всех гроз мира, ураган всех ураганов, величайшая буря мощи из всех, какие только могли сотрясать этот мир. Словно он рождался из нее прямо сейчас, как родился когда-то из-под наковальни Грозной, в которую с грохотом врезался Ее звездный молот, которую плавило Ее дыхание, состоящее из первородного огня. Теперь она поняла. Даже не поняла, нет. Теперь она пережила. Ноги подогнулись, и Морико упала на колени возле Великой Царицы, лишенная дара речи, безмолвная, неспособная даже думать, глядящая огромными распахнутыми глазами на светящееся тело Тиены, глядящая и глядящая, будто могла этим взглядом впитать в себя все, что происходило сейчас с ней. Жар тысяч топок полыхал под тонкой пергаментной кожей Великой Царицы, и Морико чувствовала его внутри себя, всем своим телом. Сила сгустилась вокруг нее, как сжатые в крохотную точку разряды самых ужасающих молний вечной незатухающей ни на миг грозы. Интенсивность столь невыносимая, что Морико было невмоготу, она и дышала-то с трудом, отстраненно удивляясь тому, почему ее собственное тело до сих пор не взрывается на мириады ослепительных искр. Не понимая того, как Великая Царица вообще могла все это выдерживать. - Что это? – хрипло прошептала Морико, распахнутой настежь душой глядя на лежащую перед ней бушующую клокочущую бездну жара, в которой прямо сейчас плавилось солнце и луна, весь мир и все миры, все времена и пространства, сами Небесные Сестры и Их Великая Мани. – Что происходит? - Так рождается Новый Мир, - проговорила за ее спиной Держащая Щит слабым и дрожащим голосом, но он прогремел внутри существа Морико, сотряс ее до самого основания, поколебал внутри нее невидимую ось, которой она сама и была, едва не разрушив ее на куски. – Так рождается Истина. Невыносимая мощь дышала прямо перед ней, рывками поднимаясь и опадая вместе с иссохшей грудной клеткой Великой Царицы, и Морико, не в силах даже просто смотреть на это, склонилась в поклоне до самого пола, уперевшись лбом в выскобленные до белизны доски. И даже так, с закрытыми глазами, всем своим телом она ощущала мощь тысяч Источников Рождения, сгущенных в одно единственное человеческое тело, мощь, способную в один миг выпарить все моря, задуть солнце, как свечу, смести звезды с небосвода, как сметает порыв ветра клубки пыли со стола. И под ладонями, которыми она упиралась в пол, пульсировало и вибрировало что-то, пуская по ним острые колючие иголки. Что-то, что одновременно было вполне физически ощутимым, но при этом – не чувствовалось и не регистрировалось никак. - Скоро сюда придут, - неожиданно заговорила Держащая Щит за ее спиной, и Морико прислушалась, отвлекаясь на ее голос. Казалось, что в мире просто не осталось больше ничего, кроме мощи, пульсирующей внутри Великой Царицы. Или весь мир сжался до размеров ее тела, как солнце, что внезапно обратилось одной единственной точкой немыслимой плотности. Но странным образом голос Держащей Щит буквально вплетался в эту плотность, добавлялся к ней, перетекал по ее поверхности, как нечто, что дополняло ее. Как песнь этой безмолвной красоты, которую можно было слушать все время мира. – С ними будет Эней и она захочет попрощаться. Ее вы пропустите, остальных – нет. Как только она покинет эту комнату, никто больше не войдет сюда и не подойдет к окнам. Проследите, чтобы так было. - Хорошо, мани, мы сделаем, как ты скажешь, - хрипло пообещала Морико, распрямляясь и в последний раз глядя на лицо Великой Царицы. Оно сияло изнутри, будто под кожей ее было упрятано солнце, что готово было взойти из него в любой миг. Никогда человеческие глаза не видели подобного, и Морико внезапно улыбнулась, ощутив себя чистой до самого дна своей души и счастливой, будто дитя. И никаких сомнений у нее больше не осталось, ни единого, даже самой крохотной его тени. Теперь она знала, теперь она чувствовала чудо. А потом Раена тронула ее за плечо самыми кончиками пальцев, и Морико медленно поднялась на ноги, не сводя глаз с лица Тиены. Да, перед ней лежала изможденная умирающая старуха, выпитая до дна не поддающимся исцелению недугом. Но ровно с тем же перед ней лежало существо из сгущенного света, существо, вмещающее в себя всю мощь всех миров и солнц, всех ветров и стремнин. Существо, какого просто не могло быть на свете, но оно было. Существо, которого никогда раньше не было, но теперь оно родилось. Ты принесла нам Новый Мир, Ману моя Земная. И я не знаю, что мне сделать, чтобы отплатить тебе за это. Нет предела твоей милости. Нет предела благодарности и нет способа, чтобы возместить тебе сполна за дело твое. - Благословение, дети мои, - тихо проговорила Держащая Щит, не сводя глаз с лица Великой Царицы. – Оставьте нас теперь. Легкая, будто кости ее были сделаны из сухого тростника, прозрачная, как ветер, Морико вышла следом за женой из комнаты Великой Царицы, пятясь и не смея повернуться к ней спиной, не смея глаз оторвать от нее. Вышла и только после этого вспомнила, как дышать. Интенсивность спала, став просто очень густой атмосферой напряжения и плотности, которая буквально до краев заливала помещение. И жар тоже спал, покинув тело Морико, словно излившись из него наружу через каждую клеточку. Они с женой стояли посреди пустой комнаты жилища первых, и за окнами бушевал осенний ураган. Они смотрели друг на друга, пустые и совершенно распахнутые, совершенно юные, будто две девчонки, впервые выпрямившиеся на дрожащих и не держащих их ногах. Смотрели и как будто впервые видели. Раена была высокой, гораздо выше Морико, и тонкой, словно травинка на ветру, удивительно ладной и гибкой. И глаза у нее были, что травы на высокогорье – зеленые и бесконечные, распахнутые в лето. Сколько лет прошло, пока они делили один путь на двоих? Так много, что Морико и не помнила уже времени, когда этого не было. Точно так же, как и с Тиеной. - Ты в порядке? – тихо спросила жена, глядя на нее странно, так, как никогда не смотрела еще. А может, все дело было в том, что они и не видели никогда друг друга по-настоящему до этой минуты? Сейчас Морико казалось, что она бесповоротно и навсегда изменилась, и что все точно так же изменилось вокруг нее, неуловимо и незаметно для глаза, но кардинально и всеобъемлюще. И они сами были уже иными, не теми, что раньше. Новыми, как и этот Новый Мир, который прямо сейчас рождался за стеной позади них. - Я не знаю, - неуверенно улыбнулась ей Морико в ответ. Ей было легко и счастливо, словно в одно мгновение не осталось больше внутри никаких бед, не осталось ничего, что было ей. Будто с плеч сняли груз, которого она даже и не чувствовала, но смирно тащила долгие-долгие годы. А теперь осталась только она сама и ничего кроме. Только глаза Раены напротив нее, распахнутые ей навстречу. Только огромное бесконечное золотое биение внутри, размеренное, неторопливое, сердце мира, что делал свой первый вздох. Она даже почему-то не удивилась, когда громкий энергичный стук в дверь нарушил тишину этого места, принеся с собой ощущение какой-то скудности, недостаточности, сухости. Морико с сожалением повернулась туда, уже зная, кто пришел. Слишком часто слышала она этот стук в последнее время, аккурат после того, как царица Лэйк издала указ о том, что Дочерям Мани запрещено находиться в расположении войск. После этого они как с цепи сорвались, воспользовавшись тем, что Великая Царица перестала выходить из своих комнат и контактировать с внешним миром. И бродили теперь по Роще, словно злобные голодные псы, внимательно приглядываясь ко всему происходящему и ища только возможности вцепиться в незащищенное место. Глаза Раены погасли, обрастая коркой мрачной решимости, и она напряженно проговорила: - Я проведу Эней, а ты останови их. - Хорошо, - кивнула Морико, ощущая правильность всего происходящего. Она направилась к двери и распахнула ее наружу, в темную дождливую ночь, беснующуюся яростью урагана, в алые сполохи огня Роксаны в ладонях Дочерей Мани, что окружили крыльцо, в острые искры на дне их глаз. Тишина осталась за ее плечом, как и концентрация, как и бесконечная мягкая сила. Морико дождалась, когда Раена выступит следом за ней, и плотно прикрыла дверь в дом, едва ли не спиной к ней прижимаясь, чтобы никто не попытался мимо нее протиснуться внутрь. Дочерей Мани здесь собралось человек тридцать как минимум, и все они окружили крыльцо, глядя на них с женой голодными глазами. Взгляды у них тоже были странными, что у диких зверей, впервые глядящих на огонь, жадные, пронзительные, острые. Лбы их перетягивали белые повязки с символами ока, белые балахоны в ночи смотрелись ледяными пятнами. Морико ощутила желание взяться за долор под их немигающими требовательными взглядами; он всегда придавал ей уверенности и внутренней силы. Первой ближе всех стояла старшая над Дочерьми Мани, которую они так и называли – Старшей, а не первой, будто в пику привычным устоям анай. Она-то сама утверждала, что имени у нее больше нет, но Морико знала, как ее зовут. Нэруб дель Раэрн, та самая женщина, что когда-то впервые назвала себя собственностью Великой Царицы и Держащей Щит. Та, с которой началась вся эта ересь. Лицо у нее было иссушенным, словно сухая скорлупка змеиного яйца, испещренным глубокими бороздами морщин, а волосы переливались всеми оттенками седины. Сухие ее руки были едва ли не такими же тонкими, как у Держащей Щит, только в них клокотала отталкивающая неистовая цепкость, как в когтях хищной птицы. То же самое ощущение возникало у Морико при взгляде в ее глаза – острые, темно-зеленые, как два полированных изумруда, режущие, будто ножи. Они горели таким неистовым пламенем, что смотреть на нее было физически больно, они обжигали, а не согревали, как тепло, исходящее от Держащей Щит. - Мы пришли к Великой Царице, да будет свято имя ее в веках! – почти что выкрикнула Нэруб в лицо Морико. Ее тонкие губы всегда слегка изламывались вниз по краям, словно рот открывался с трудом только для того, чтобы изрыгать злобу. – Мы пришли петь ей, чтобы исцелить ее силой нашей веры и праведности! Пропусти нас! - Держащая Щит велела никого не пускать, - стараясь говорить как можно спокойнее, отозвалась Морико, глядя в подбородок Дочери Мани. Смотреть ей в глаза у нее сил не было. – Только Эней, больше никого. - Разве Мани Небесная на Земле может быть против того, чтобы дети ее славили ее имя? Разве же не даст она им слезами и кровью своей окропить ее стопы, чтобы придать ей сил? – голос Нэруб был острым и визгливым, словно вгрызающаяся в сырое дерево тупая пила. Слушать его было неприятно. – Пропусти нас, женщина, пропусти нас внутрь, и мы своей молитвой оздоровим Великую Ману Небесную на Земле! - Уходите, - покачала головой Морико. – Я не пропущу по приказу Держащей Щит. - Ты не желаешь спасения своей прародительнице? Не хочешь спасти Ману свою Небесную? – вкрадчиво и очень тихо вопросила Нэруб, не спуская с Морико взгляда. Она даже не моргала, будто змея, глядящая на жертву, и Морико ощутила, как от этого взгляда начинает стрелять в висках. – Ты не позволишь нам помочь облегчить ее страдания? - Ей нужен покой, - твердо проговорила Морико, находя в себе силы и встречаясь взглядом с этой невыносимой женщиной. – Уходите и молитесь где-нибудь в другом месте. Она и так услышит вас, даже если вы на другой стороне гор будете петь. Великой Мани нет дела до расстояний. Смотреть этой женщине в глаза было так же больно, как жевать битое стекло. Словно гадюка она впрыскивала в душу Морико яд через свои ужасные змеиные глаза. Несколько мгновений терпела она, не моргая и глядя в ответ, вцепившись в градину дара Небесных Сестер внутри и ощущая стойкое отторжение и желание прогнать эту женщину, не видеть ее больше никогда. И видимо, все-таки сумела выиграть этот поединок. Потому что Нэруб зло прищурилась, склонила голову набок и почти что прошипела в ответ: - Мы подчинимся приказу Небесной Мани на Земле. Но если я узнаю, что ты солгала мне, и что не отдавала она такого приказа, пеняй на себя, неверная дочь. Все тогда узнают, что ты убила Великую Ману Небесную, отказавшись пустить нас. И не будет тебе ни тепла, ни покоя, ни места, чтобы приткнуться, ни горсти земли, чтобы умереть на ней, уж поверь. - Уходи отсюда! – приказала Морико, все-таки хватаясь за долор и чувствуя, как скрипит костяная рукоять под пальцами. – И не возвращайся больше, если не хочешь пострадать! - Я запомню, - одними губами пообещала Нэруб, а затем медленно отступила от крыльца, пятясь спиной вперед и не сводя глаз с Морико. И ее товарки потянулись следом за ней, поглядывая на них с Раеной совершенно чумными глазами. Морико следила за ними, пока они не ушли прочь, скрывшись между ближайшими из домов становища. И только потом разглядела знакомую фигуру, что топталась в стороне в тени, далеко за спинами Дочерей Мани, почему-то не приближаясь к дому. - Это ты, Эней? – позвала Раена из-за ее плеча, щурясь и вглядываясь во тьму. - Я, - поколебавшись, отозвалась из темноты та, а потом направилась к ним. – Светлого вечера! Голос ее звучал неуверенно, да и двигалась она так, будто ее шатало. И неудивительно, они ведь были ее родителями. Да, первыми первых всего народа анай, но для нее – родителями. И вряд ли она понимала, как и все остальные, в общем-то, почему они согласились добровольно стареть, почему с ними происходило то, что происходило. Морико и сама-то это поняла только сейчас и то лишь потому, что пережила исходящую от Великой Царицы мощь. Может, и Эней будет легче, когда она прикоснется к своей ману. Пусть даже и в самый последний момент ее старой жизни перед рождением в новую. Морико подождала, пока Эней подойдет к крыльцу, не торопя ее и не пытаясь подхватить под руку или помочь дойти, хоть ту и шатало вполне ощутимо. Родившаяся в Роще и выкупанная во всех четырех стихиях, она все же взяла и очень многое от своей неукротимой мани, а потому, как и все Каэрос, очень ревностно оберегала свою честь и никогда не демонстрировала своей слабости на людях. Этой девочке вообще достался груз едва ли не самый тяжелый из всех, что когда-либо тянули на своих плечах анай. Она была первой в истории дочерью Великой Царицы и Держащей Щит, которая не удалилась в храм и не отдала свою жизнь и судьбу в руки Небесных Сестер, выбрав службу в рядах Воинов Рощи и сообщество Клинков Рассвета, как ее ману. Она была первой в истории дочерью ТАКИХ Великой Царицы и Держащей Щит, которые поистине изменили всю жизнь племени, перекроив ее снизу доверху, изменив все от начала и до конца так, что возврата к былому не было. И окружающие ее анай просто не знали, как себя держать с ней, будто бы святость ее родителей частично передалась и ей самой. А некоторые из них даже пытались поклоняться ей, как и ее родителям, те же Дочери Мани, например, от которых Эней все же старалась держаться в стороне. Впрочем, она сторонилась всех на протяжении всей своей жизни, будучи закрытой и замкнутой, почти что завернутой в саму себя, не подпуская к себе никого чужого, не заводя друзей или романов. И очень одинокой. Эней поднялась по ступеням крыльца, глядя на них с Раеной, и лицо у нее было мертвым. Мокрая до нитки, словно с головой нырнула в водопад, с трясущимися губами и ледяной кожей, она смотрела загнанным зверем, не понимающим, что происходит с ним и что ему делать дальше. Глаза у нее были чудные, зелено-карие, так отдаленно напоминающие бездонный взгляд ее мани, а волосы светлыми, как у ману. Недурная собой, с красивой улыбкой и хорошей фигурой, Эней всегда была предметом повышенного внимания для всех молодых неженатых жительниц Рощи и прибывающих сюда на инициацию представительниц кланов, но никогда Морико не слышала о том, чтобы хоть с кем-то у нее завязались близкие отношения. Она была сама по себе и держала дистанцию и со своими сестрами по воинскому сообществу, с которыми тренировалась изо дня в день, и с чужаками. Хоть и жила Эней в общей Казарме, а даже там держалась особняком, ровно контактируя со всеми окружающими. Лицо ее большую часть времени было непроницаемо-спокойным, голос ровным, взгляд бесстрастным. И Морико даже представить себе не могла, каким трудом все это ей давалось. Сама она помнила маленькую улыбчивую девчонку с двумя косичками, хохочущую и счастливую в сильных руках Тиены, что подкидывала ее к небу. Помнила неуклюжую и глядящую на всех волком девочку-доростка, что плакала у нее на руках оттого, что не могла найти себе друзей. Помнила и бледную как полотно и решительную молодую сестру с кровавой отметиной на лбу, прошедшую свою последнюю самую важную в жизни инициацию. Тогда-то у нее последний раз Морико и видела живой взгляд – ищущий чего-то, требовательный, тоскливый. Взгляд, который принадлежал глубоко израненному существу, что никак не могло найти себе места. На следующий день после инициации он пропал навсегда. Но не пропала любовь к этой девочке, которую они с Раеной считали своей дочерью, которую растили вместе с Эрис и Тиеной, о которой заботились в меру своих сил. И пусть девочка давно стала сильным опытным воином, а сейчас ей было больно, так больно, как никогда, и эта боль проломила вежливую маску, ставшую ее второй натурой, проросла сквозь нее, пустив трещины во все стороны. И с той стороны на Морико смотрели те же самые полные ужаса глаза, которые она так хорошо знала. Тот же взгляд одинокого зверя, одного на целом свете, которому никто и ничто не может помочь. - Иди сюда, дочка, - Раена потянула Эней на себя и обняла, поглаживая по мокрому затылку. Та уткнулась лицом ей в плечо, стиснула ее куртку побелевшими пальцами. – Ты промокла насквозь! - Дождь, - односложно и приглушенно отозвалась Эней. - Иди в дом, там тепло, - Морико положила ладонь ей на плечо и сжала его. – Мани хотела видеть тебя. Она все тебе объяснит. - Что ману? – Эней отстранилась от Раены и взглянула Морико в глаза со странным ожиданием. - С ней все хорошо, - тихо улыбнулась ей Морико, не отпуская руки с ее плеча. – Она рождается, Эней. Держащая Щит все объяснит тебе, иди. Эней кивнула как-то странно, нервно дернув головой, пошатываясь, прошла мимо них к двери и потянула ее на себя. Теплый полумрак и тишина взяли ее к себе, и Морико почему-то не захотелось идти следом за ней. Теперь этот дом принадлежал им троим, и время тоже принадлежало им. Не стоило нарушать его, пусть даже они с Раеной и любили первых, как свою семью. Поглядев на жену, Морико не ощутила ни тоски, ни радости, только тишину. Та смотрела в ответ задумчиво, кутая плечи в старенькую шерстяную шаль, такая родная после долгих-долгих лет вместе, такая близкая. Приобняв ее, она тихо сказала: - Я пойду, приведу Ваэру, Алату, еще кого-нибудь, чтобы окружили дом и не пускали никого близко. Боюсь, Дочери Мани так просто не успокоятся. - Иди, конечно, - кивнула ей Раена, устало улыбнувшись и поцеловав ее в щеку. – Я побуду здесь, пока ты не вернешься. Темная осенняя ночь лежала над Рощей, и с неба накрапывал мелкий дождик. И грязь под ногами скользила, и ветер рвал край одежды, и Морико было зябко. И должно было бы быть грустно и невыносимо больно, только она улыбалась. Потому что видела чудо и верила теперь. Потому что и сама теперь тоже стала иной.