Танец Хаоса. Одинокие тропы

Потуже завернувшись в толстый плащ гринальд так, чтобы порывы ледяного ветра не пробирали до костей, Милана наблюдала за расщелиной в скале напротив. С виду, совершенно непримечательной расщелиной, каких полно было по окружающим отвесным склонам. Да только из этой в прошлые сумерки отчетливо пахло жарящимся на огне мясом. А значит, внутри затаились гринальд. Дермаки на такую высоту просто не вскарабкались бы, да и не за чем им было это делать. А вот у Миланы повод имелся весомый. Еда. Сколько раз она уже успела помянуть себя недобрым словом за то, что не прихватила вещмешок, когда они уходили от бардугов. С другой стороны, тогда ведь у нее действительно была только секунда и простой выбор: выволочь или королевну, или сумку с едой. Они находились на расстоянии друг от друга, а та длиннорукая тварь уж точно не стала бы ждать, позволяя Милане унести все. Впрочем, ману всегда говорила, что у каждого выбора есть цена, и Милана предпочитала выбирать подешевле. У тех гринальд, которые подстерегли их на подлете к Черной Стене, провизии с собой было не так уж и много. Несколько полосок вяленого мяса, пара сухих лепешек да фляга с водой. Этого хватило на один раз, да и то с натягом, учитывая кровопотерю Миланы и ее усталость. Зверь внутри требовал гораздо, гораздо больше еды, желудок буквально глодал позвонки, а саму ее слегка покачивало из стороны в сторону, когда приходилось подниматься на ноги. И в таком состоянии прорываться на ту сторону Эрванского кряжа или еще дальше, сквозь Хмурые Земли с наследницей на руках она уж точно не смогла бы. Не любишь Ты простые пути, Милосердная. Чем-то не сдались они Тебе. Милана хмыкнула. Нрав у Переменчивой был даже по-круче, чем у ее мани, что вообще-то казалось просто невозможным. Но Милане всегда нравились сложные женщины. Кроме одной. Той самой, что сейчас осталась внизу, в расщелине меж скал, надежно укрытая под каменным уступом так, чтобы гринальд не могли заметить ее сверху. Слежки по земле Милана не боялась. Склоны вокруг были достаточно крутыми, чтобы по ним отважились лазать только горные козлы, которые здесь не водились. Даже Милане было туговато карабкаться, хоть в горах она чувствовала себя как дома, но дело осложнялось присутствием наследницы. Нога у нее заживала медленно, и стоило благодарить Небесную Пряху хотя бы за то, что это был не перелом. Большую часть времени Милане приходилось тащить ее на себе, но теперь уже Гаярвион сама передвигалась по местам стоянки, да и по ровному кое-как могла проковылять несколько шагов. Она даже забрала себе длинный тонкий меч убитого гринальд, заявив, что сумеет справиться с ним в случае нужды. Наблюдая за темпами выздоровления, Милана рассудила, что это вполне может оказаться правдой. Удивительное дело, на этот раз королевна даже не стала спорить, когда Милана заявила, что одна пойдет следить за пещерой гринальд. Впрочем, тому имелись объективные причины. После известий о смерти отца она уже вторые сутки подряд молчала, почти что и не открывая рта, ограничиваясь лишь самыми необходимыми короткими фразами. Милана вообще-то надеялась, что наследница узнает об этом уже по возвращении в Вернон Валитэ от кого-нибудь из обитателей крепости, но Милосердная решила по-другому. Сложно было молчать в глаза, когда знаешь такую правду. И не сказать об этом Гаярвион было уж последней подлостью, какой бы змеей она ни была. Но Милана должна была признать, что королевна достойно держала удар. Она не плакала, не кричала, не рвала на себе волосы. Только с трудом кивнула, сухо расспросила у Миланы подробности, а затем замкнулась в себе. Ночью, когда чернота вокруг становилась непроглядной, а огненные крылья Миланы было видно за версту, они останавливались на отдых, и королевна против обыкновения не легла сразу же спать. Наоборот, она уселась на камень, распустила волосы, положила обнаженный клинок поперек колен, да так и сидела с отрешенным лицом, пока Милану не сморил сон. И пахло от нее странным отстраненным отчаяньем, глухим и чужим, будто и не ее вовсе. Сколько времени она провела в медитации, волчица не знала, к ее пробуждению Гаярвион уже тоже спала. Но то, что это был какой-то ритуал, она могла бы сказать с уверенностью. А еще – что наследница держалась с честью и достоинством настоящего воина. Сама Милана с трудом представляла себе, как вела бы себя, узнав о гибели ману. Наверное, тоже молчала бы и постилась, чтобы очистить разум и отгородиться от боли. Нахмурившись, Милана задумалась о том, какие перемены принесет правление Гаярвион Бреготту. Приходилось признать, королевна была умной женщиной, рассудительной, хоть и вспыльчивой временами, но достаточно надежной, чтобы твердой рукой править огромной страной. Милана внимательно наблюдала за ней в последние дни и не могла не приметить некоторых ее черт, ярко проявившихся в стрессовой ситуации. Держать удар королевна умела, а значит, могла удержать и Бреготт. Но станет ли она придерживаться политики своего отца, его стратегии? Поддержит ли в итоге Аватар или все-таки начнет гонения на тех, кто в такой трудный для страны момент принес им присягу? Милана не понаслышке знала, что в военное время все внутренние распри должны быть оставлены в стороне, а любой бунт необходимо жестоко и быстро карать в зародыше. И себя в этой ситуации она тоже ощущала на удивление погано. Ее делом было уберечь наследницу, потому что таковым было данное ею слово. Но ведь королевна могла подумать, что Милана делает все это специально, чтобы выслужиться перед ней, завоевать ее доверие. С нее сталось бы дойти своим изворотливым змеиным мозгом до такой мысли. А значит, ее отторжение к Милане только вырастет, и задачу, доверенную ей Аватарами, она тоже не выполнит. Может, хватит думать о Гаярвион? Толку-то от того? Когда решит все, тогда и скажет, все равно ты ничего не можешь изменить. Милана раздраженно повела плечами, сгоняя прочь лишние мысли. Слишком часто в последнее время проклятая наследница буквально ввинчивалась в ее голову. Слишком много этой женщины стало в жизни Миланы, и вряд ли это было к лучшему. Уступ, на котором она сидела, был совсем узким, нависшим над казавшейся отсюда, с высоты, почти бездонной пропастью. Во всяком случае, даже зоркие звериные глаза Миланы не видели дна, теряющегося в тенях. Все эти горы были такими – темными, мрачными, голыми и безжизненными, совсем не такими, как горы ее земли. Сердце отчаянно рвалось туда, будто птица, пойманная в железный капкан. К синим туманам среди застывших в тишине долин, к кучерявым лесам, полыхающим пожаром осени, к белоснежным молчаливым ледникам на головокружительной высоте среди неба и воздуха, почти что на ладонях у Самой Реагрес. Здесь не было ничего этого, только холод и тьма. Потому, наверное, Милана ощущала себя постоянно не в своей тарелке, будто чей-то взгляд буравил спину между лопаток. А еще в голове без конца шептали и шептали чужие голоса. Она не могла расслышать слов, не могла уловить, о чем они говорили, но то и дело самым краем уха слышала безумный смех, рыдания или крики боли, мольбы о помощи, обращенные к ней, или, наоборот, сочащиеся ядом проклятия. Это жуткое бормотание появилось сразу же, стоило ей перелететь через первый ряд вершин Черной Стены, и не оставляло все то время, что она шла по следу унесших Гаярвион гринальд, а потом и бардугов, которым крылатые передали королевну в скалистых предгорьях. Она надеялась, что голоса смолкнут, как только они перевалят Черную Стену в обратную сторону. Но для этого нужно было еще постараться. И для начала – добыть еду. Милана отбросила прочь все лишние мысли, сосредотачиваясь на наблюдении за расщелиной в скале. В воздухе до сих пор стоял слабый-слабый запах горелого жира, смешивающийся с ароматом жаренного мяса, от которого желудок внутри Миланы резало болью. Пещера эта была временным убежищем гринальд, а значит, там должны храниться припасы. Пока они с Гаярвион пробирались между крутыми склонами, быстро перелетая самые сложные участки, где пройти по земле было невозможно, Милана приметила кое-что. Гринальд, судя по всему, разбились на группы по трое-четверо, растянувшись цепью по всей длине горной системы, и теперь методично прочесывали каждый ее клочок. Значит, они прекрасно знали, что наследница сбежала от бардугов, и что вытащила ее из их лап крылатая женщина, и что у них нет никакой иной возможности перевалить через горы, кроме как по воздуху. А это означало, что наверху, над облаками, тоже кто-то постоянно дежурил, как и внизу, под ними. И единственный шанс на побег у них оставался только в том случае, если они пробьют окно в обороне врага и быстро улетят прочь сквозь облачную подушку, незаметные ни сверху, ни снизу. План ее был довольно прост: дождаться, когда сменятся дежурящие в небе гринальд, обворовать их запасы и набраться сил, дождаться их возвращения и перебить всех, чтобы информация об их побеге осталась как можно дольше неизвестной, а затем быстро улететь прочь в освободившемся коридоре, скрываясь для верности в облачной пелене. На первый взгляд, ничего сложного, за исключением того, как сильно она ослабла. Да и одной катаны лишилась, вонзив ее в горло схватившего Гаярвион гринальд. Тогда выбор тоже был простым: или свободная рука, чтобы схватить наследницу, или две катаны и разбившаяся об землю королевна. Все в этом мире чего-то стоило. На этом узком уступе она торчала уже третий час подряд, стараясь не шевелиться, чтобы ее было сложнее увидеть. Лицо она натерла пылью, как и ладони, крыльев не раскрывала. Снятый с убитого гринальд плащ оказался теплым, да и цвет у него был как раз подходящим, чтобы прятаться среди голых открытых всем ветрам вершин – темно-серый, с разводами. Мешали, правда, прорези для крыльев, сквозь которые внутрь задувал ветер, но так всяко было лучше, чем в ослепительно белой форме Спутницы на фоне черных скал. Да и техники, которым их обучали дома, помогали. Сосредоточившись, Милана могла и вовсе не замечать ни холода, ни жары, так что и ветер ей не слишком мешал. Зато вот заметить движение ей удалось почти сразу. В отдалении между склонов мелькнуло что-то темное, и она насторожилась, перестав моргать. Через несколько мгновений из-за ближайшей скалы вынырнули два силуэта, быстро приближаясь к расщелине, и у Миланы появился шанс получше их разглядеть. И впрямь, гринальд отдаленно походили на анай – твердыми, прямыми чертами лиц, высоким ростом, развернутыми плечами. Они держали себя совсем не так, как наземные народы, все больше опускающие очи долу и сутулящие плечи. У них была гордость, очень хорошо знакомая и Милане. Только вот, в отличие от анай, непомерная, что и губило их. Она прищурилась, глядя на то, как двое крылатых мужчин облетают гору, приземляются на узком плато перед расщелиной и по одному протискиваются внутрь. Что же толкнуло их на то, чтобы перейти на сторону своего заклятого врага? Тысячелетия изоляции, во время которой анай и вельды бурно развивались, выковывали себя в народ для грядущего Танца? Отсутствие надежды и горькое осознание собственных ошибок? Разве этого было достаточно для того, чтобы предать свою собственную память, свою душу? Свою кровь? Милана так не думала. Впрочем, все это можно было и узнать. Она задумчиво прищурилась, разглядывая расщелину и ожидая пересменка. Помнится, Хэлла Натиф говорила, что с Мембраной, преграждающей Кьяр Гивир, что-то происходит, и вряд ли в этом был виноват кто-то, кроме гринальд. А раз так, стоило бы порасспросить их об этом. А заодно и о том, почему они вдруг переметнулись к Сету, хоть на протяжении всей свой истории боролись против него. Уж они-то явно были посообразительнее дермаков, да и боли, скорее всего, боялись гораздо сильнее, так что и на вопросы будут отвечать охотнее. Милане еще не доводилось пытать, и внутри отяжелело сердце, но она сразу же отогнала это ощущение прочь. Ее готовили ко всему, что несет с собой война, едва ли не с самого детства, так что не имело никакого смысла причитать и кривить морду от того, что все равно рано или поздно придется делать. Через несколько минут ожидания у расщелины вновь возникло движение, и двое гринальд вышли из нее наружу, расправили крылья и взмыли в небо. Милана проводила их взглядом, пока они не исчезли за ближайшим склоном, а затем аккуратно поднялась, придерживая плащ, чтобы он не распахивался, и наружу не светила белоснежная форма. Уступ, на котором она сидела до этого, был шириной с две ладони, и передвигаться по нему приходилось боком, плотно прижимаясь спиной к скале позади. Под носками собственных сапог Милана видела пропасть, но это нисколько не пугало ее, скорее раздосадовало. Можно было бы просто открыть крылья и слететь вниз, но не стоило привлекать к себе внимание. А потому приходилось передвигаться черепашьим шагом и терять драгоценное время. Впрочем, что бы Роксана ни делала, все было к лучшему. Пока она сползет со склона и заберет Гаярвион, гринальд в пещере успеют расслабиться, возможно даже – задремать. И тогда брать их будет гораздо легче, да и внимания они меньше привлекут. Пересменок Милана наблюдала уже в третий раз, и каждое дежурство занимало у гринальд не меньше трех часов. Так что времени у нее в запасе имелось с лихвой. А полазать было даже хорошо, и она ухмыльнулась под нос, ощутив знакомое горячее напряжение в мышцах. Ветер холодил испарину на лбу, выступившую, когда она принялась неторопливо спускаться по отвесной скале вниз, кончиками пальцев и носками сапог нащупывая трещины и сколы, на которые можно было опереться. Когда-то наставница Кара частенько гоняла их вверх-вниз по отвесным склонам, в качестве страховки дозволяя обвязаться веревкой. Она свято верила в то, что высота идет только на пользу «молодым козам с ветром в голове», и говаривала, что обледенелые скалы выбивают дурь гораздо быстрее самых гибких розог. С этим Милана бы поспорила: уж у них-то с сестрой дури было столько, что даже отвесные склоны Перста Тары за добрых восемь лет их обучения не управились, хоть и слегка подшлифовали им характер. Но за науку Каре была благодарна, как и за искреннюю любовь к камню, привитую ворчливой, склочной, но добродушной наставницей. Сейчас эта наука спасала им с Гаярвион жизнь. Вернусь домой, обязательно поклонюсь ей и поднесу дары, решила Милана, рассеяно улыбаясь себе под нос. Наставница уже давно отошла от дел и теперь доживала отведенные Милосердной годы в маленьком домике на окраине становища Ил, ворча на своих праправнучек и гремя кривой клюкой по горным тропкам. Но своим ученицам она всегда была рада, особенно, коли они приносили ей в подарок чудные самоцветы из дальних краев, причудливые камешки, какими были так богаты щедрые недра Данарских гор. Милана уже прихватила для нее несколько камешков, которые непонятным для нее образом уцелели во внутреннем кармане куртки, хоть свой вещмешок она все-таки умудрилась потерять. Один со склонов Эрванского кряжа, безымянный, голубой с белыми прожилками, будто летнее небо в перине облаков; другой с берега озера Плакучих Ив, рыжий, будто пламя, янтарь. Кара всегда говорила, что у каждого камня есть душа, и что хороший каменщик учится слышать ее и говорить с ней через кончики пальцев. Эти камешки сами легли в ладони Миланы, и она рассудила, что значит, на то воля Небесных Сестер. Да и не потерялись они в дороге, потому и впрямь должны были оказаться на полках в домике Кары среди других своих собратьев. По крайней мере, Милана надеялась на то, что Милосердная позволит ей однажды их туда отнести. Склон она преодолела быстро и хорошенько разогрелась к тому моменту, как оказалась в слепой зоне, недоступной для взглядов со стороны расщелины. Легко оттолкнувшись от скалы, Милана упала вниз, позволив ветру со всех сторон обнять свое тело, позволив ему нести себя. Как и тысячи раз до того, пьяный восторг вскружил голову, подкатив к горлу, заклокотав в груди так и не сорвавшимся с губ воплем. Она позволила себе насладиться этим чувством сполна, а затем все-таки раскрыла крылья уже возле самой земли, затормозив падение и мягко приземлившись на самое дно ущелья. И сразу же ощутила на себе пронзительный и какой-то совершенно безразличный взор стальных глаз Гаярвион. Чудные они у нее были, почти кошачьи, бархатные, но при этом холодные, будто клинок, показавшийся из-под мягко соскользнувшей по нему ткани. Почти что ледяные, будто вековечные шапки на пиках Данарских гор. Горе выморозило их, стоило только Милане открыть ей правду об отце, сковало их морозными тисками, вытравив прочь весь жар. И странное дело: если до этого Милана что угодно отдала бы, лишь бы наследница перестала разъяренно сверлить ее взглядом, то теперь почти что скучала по полыхающим грозам под густой темной сенью ее ресниц. Наверное, все оттого, что они находились в этом мертвом краю, где не было ничего живого. И теперь любое проявление жизни казалось Милане по-настоящему красивым. - Стражи сменились, - сообщила королевне Милана, не став вдаваться в подробности. – У нас есть чуть больше двух часов. Гаярвион не ответила, только отрывисто кивнула, отводя взгляд. Движения у нее были сухими и какими-то очень точными, буквально выверенными, то ли от горя, то ли, чтобы сэкономить силы. Уперевшись руками в камень по бокам от себя, она подтянулась и встала, осторожно перенося вес на правую ногу. И без каких-либо эмоций взглянула на Милану, ожидая, когда та поднимет ее на руки. Одетая в бордовую тунику до колена длиной, в чересчур большой для нее темно-серый плащ гринальд, опоясанная длинным клинком в ножнах, с потускневшими от грязи волосами, собранными в тугой хвост на затылке, с пронзительно-мертвым взглядом стальных глаз королевна больше не выглядела разряженной в пух и прах жеманной кошечкой из мира золота и парчи. По правде говоря, теперь она гораздо больше походила на анай, и от этой мысли Милана невольно передернула плечами. Может, у них и впрямь было больше общего, чем им казалось до этого момента. И этим общим была война. - Давай-ка, - пробормотала Милана, подходя к ней и подхватывая ее на руки. На этот раз это было сделать гораздо сложнее, чем раньше. От усталости и голода тело казалось прозрачным и легким, пустой скорлупкой пробитого яйца, которую перекатывает по камням ветер. Руки подрагивали, будто мышцы принадлежали и не ей вовсе, а кому-то чужому. Можно было бы, конечно, посадить Гаярвион на себя верхом, как раньше, что значительно уменьшало нагрузку, но сейчас Милана просто не могла этого сделать. И не только потому, что нуждалась в хорошем обзоре на подлете к расщелине гринальд, которому будет мешать затылок королевны. Но и из-за этого ее взгляда, равнодушного и совершенно пустого. Взгляда, в котором ее как будто и не осталось больше. Гаярвион не сказала ни слова, устроившись у нее на руках и обхватив ее за шею. Выбившиеся из-под ленты светлые пряди ее волос мазнули по лицу Миланы, щекоча кожу, но взгляд ее был направлен в никуда, словно наследницы и вовсе здесь не было. Словно ей было ровным счетом все равно, что происходит вокруг. Вряд ли в таком состоянии она сможет занять трон своего отца, мрачновато подумала Милана. Если там вообще еще было, что занимать. Тяжело оттолкнувшись от земли, она взлетела, выталкивая себя сильными рывками крыльев вверх. Махать-то ими было не тяжело, Милана для этого ровным счетом ничего не делала. Тяжело было держать королевну, преодолевая давление встречного ветра и цепкие невидимые когти, которыми земля тянула ее вниз. Испарина вновь выступила на лице, руки задрожали, и Милана посетовала на свою глупость. Надо было сажать наследницу на себя и не выделываться. Уж потерпела бы ее отстраненный вид, зато и устала бы меньше. Поднимались они быстро, Милана торопилась. Огненные крылья даже днем было видно за версту, и она не собиралась рисковать попусту, оставаясь в небе даже на несколько секунд дольше необходимого. Да и гринальд могли выглянуть из своей пещеры в любой момент. Так что она старалась держаться с не просматривающейся стороны скалы так долго, как только могла, а затем буквально рванулась через пустое пространство к расщелине. Гаярвион все-таки выдала свои чувства, инстинктивно вцепившись в Милану крепче, когда та осторожно опускала ее ноги на совсем крохотное каменное плато перед входом в пещеру. Губы ее сжались в нитку, щеки побелели, руки почти что вцепились в отвесный склон за спиной, да и немудрено. Прямо под ее ногами начиналась пропасть глубиной в несколько сотен метров, и сорваться в нее королевна могла от любого неосторожного движения. Бесшумно обнажив оставшуюся катану и погасив крылья, Милана принялась протискиваться в узкую расщелину, уже слыша громкие голоса изнутри небольшой пещеры, скрывающейся за ней. Правда, встревоженными эти голоса не были, значит, их появление прошло незамеченным, и преграждающий ей путь уступ сразу же дал понять, почему. Зато голосов было больше, чем Милана намеревалась услышать, и это несколько осложняло дело. Нахмурившись, она застыла возле уступа, после которого расщелина резко изгибалась вправо, выводя в пещеру. За ее спиной шумно втянула носом воздух Гаярвион, почти что ткнувшись ей в лопатки в попытке как можно скорее оказаться подальше от края пропасти. Глубоко вздохнув, Милана закрыла глаза и прислушалась, позволив остаткам сальважьей силы буквально наполнить ее ушные раковины. - … склоны южнее отсюда. Там до Вернон Валитэ ближе всего, естественно, они пойдут в ту сторону. - Южные склоны прочесывает Нат’Гадам, а ты знаешь, как он не любит, когда лезут в его дела. Я туда не сунусь. - Мало ли, чего он не любит, кдах плешивый. Нам дело надо сделать, и чем скорее, тем лучше. Слова Милана разбирала с трудом: произношение у гринальд было вязким, невнятным, словно они рты орехами набили. Но сейчас для нее гораздо важнее было услышать, сколько голосов участвует в разговоре. Пока спорили двое, но почти сразу же подключился третий. - Да найдем мы их, Магдан! Еды у них нет, воды тоже. Вот увидишь, сегодня-завтра попытаются прорваться по светлому времени, пока видно не так сильно на фоне неба. Тогда и возьмем. - Эта тварь нужна мне живой, - сипло проговорил второй голос. – Она убила Авалата, и я ей это с рук не спущу. - Я надеюсь, ты помнишь, что убивать их нельзя? – с нарочитым спокойствием уточнил третий. - Да помню! – огрызнулся второй. – Нет нужды твердить мне об этом без конца. Ты стал дерганный почище Нат’Гадама, Давэин! - Место такое. И время, - угрюмо буркнул третий голос. Несколько мгновений стояла тишина, в которой Милана старалась на слух высчитать, сколько гринальд находится в пещере. Первый из услышанных голосов после небольшой паузы заговорил, явно пытаясь примирить спорщиков: - Ну, хоть долго это не продлится. Еще пару недель, и мы свободны. Можно будет возвращаться на юг. - Поскорее бы, - вздохнул тот, которого звали Давэин. – Где угодно лучше, чем здесь. - Ладно, вы как хотите, а я – спать. - Ты же и так спал, когда мы прилетели, - хмыкнул один из голосов. - Да тут сколько не спи, все никакого отдыха. Проклятые шепоты с ума сводят. Милана невольно ухмыльнулась, ощутив мрачное злорадство. Хоть не у нее одной в голове целыми днями надрывались чужие голоса. Да и выродкам-гринальд поделом было. Один из них завозился, зашелестела ткань, видимо, он заворачивался в плащ. Гаярвион за спиной Миланы пошевелилась, но та лишь вскинула в тишине ладонь, призывая наследницу не шуметь. Их там всего трое, если она все правильно услышала. Остается только дождаться, пока они уснут, а там уже дело за малым. Гаярвион вновь пошевелилась за ее спиной, пытаясь привлечь к себе внимание. Милана обернулась к ней, прикладывая палец к губам и кивая головой на расщелину. Королевна просто смотрела в ответ, и взгляд у нее был требовательным. Она стояла совсем рядом, плечом к плечу с Миланой, и глаза ее, поймав рассеянный свет снаружи, слегка бликовали. На мгновение Милана пожалела о том, что она не знает языка жестов анай. Как было бы просто и быстро сейчас объяснить ей, что им придется подождать здесь, используя нехитрую систему символов, с помощью которой общались на большой высоте сестры. Впрочем, стоило ли вообще жалеть о несбыточном? Наклонившись к самому ее уху и почти касаясь губами теплой мочки, Милана едва слышно прошептала: - Подождем, пока они уснут. Время еще есть. Гаярвион кивнула, взгляд, брошенный ею на расщелину, был тяжелым. Впрочем, больше своих чувств она ничем не выдала, и Милана вновь ощутила какое-то странное тяжелое беспокойство внутри. Даже в ее запахе не было ничего, кроме глухого подавленного равнодушия. Не дело это было, что королевна находилась в таком состоянии. И Милана считала так не потому, что переживала или тревожилась за нее, как за дочь, потерявшую отца. Сейчас-то как раз быть просто оплакивающей утрату дочерью Гаярвион права не имела, потому что войска Сета рвались в Бреготт, пытаясь прорвать оборону на ключевых позициях. Сейчас она должна была думать только о том, как не дать им окончательно сломить оборону Бреготта и прорваться во внутренние земли, как отбросить их назад, за Черную Стену, пока Рабы Аватара Хаоса не набросились на ее войска с тыла. А для этого ей нужна была ясная голова. Судя по тому, что Милана уже успела увидеть, королевна имела привычку подолгу держать в себе свои ярость и боль, выпуская их наружу острыми отравленными иглами в самый неожиданный момент. А значит, эмоции так или иначе занимали ее мысли и контролировали ее разум, не позволяя ей использовать их силу в качестве оружия. И тот факт, что сейчас вместо них осталась только выжженная усталая пустошь, не мог не беспокоить. Это состояние было для нее чуждым, неправильным, и закончиться тоже могло очень нехорошо. Милане доводилось видеть, как ломала людей тоска, как выкручивало их отчаянье, лишая их воли, задувая горящее в их сердцах пламя, выпивая их до самого дна. И какой бы поганой бхарой ни была королевна, а она не заслуживала подобной участи, никто того не заслуживал. Как и Бреготт, которому она, как скрепя сердце вынуждена была признать Милана, подходила, будто клинок ножнам. Оставалось только надеяться, что до возвращения в родные земли Гаярвион сумеет справиться со всем этим и взять себя в руки. В противном случае это означало, что Сет победил. Ждать им пришлось не так уж и долго. И четверти часа не прошло, как и еще один из крылатых, громко зевнув, заявил, что ложится спать, а еще через несколько минут улегся и третий. Сосредоточившись и отбросив прочь все лишние мысли, Милана внимательно прислушивалась до тех пор, пока не удостоверилась в том, что все трое гринальд глубоко уснули. А затем бесшумно двинулась вперед, придерживая вдоль правого бока обнаженную катану. В пещере было темно, но ее глазам это совершенно не помешало. Достаточно было лишь подтянуть всю звериную силу, оставшуюся в крови, к глазам, и мир рассыпался перед ней в тепловом спектре. Три тела растянулись треугольником на полу небольшой пещерки, не больше десяти метров в диаметре, светясь спокойным оранжевым цветом. А между ними на полу медленно остывало малиновое пятно, очень похожее на то, какие оставались от огня Роксаны на стоянках анай. Милана замерла, приглядываясь к нему и решая, что делать дальше. Судя по всему, один из трех мужчин был ведуном: иначе как от колдовского пламени, не нуждавшегося в дровах, этому пятну просто неоткуда было взяться. А значит, ведуна нужно было убивать первым, чтобы он не успел обрушить на них мощь Энергии Источников, против которой у Миланы оружия не было. Ману всегда говорила, что достаточно обстоятельно пораскинуть мозгами, и даже самая сложная головоломка легко сложится. Как в полной темноте определить, кто из троих спящих людей – ведун, не видя даже его лица и не имея дара? Ответ пришел сам собой, когда Милана различила, что тело одного из мужчин светилось в тепловом диапазоне чуть ярче, чем у двух других. А вот ладони, лица и ноги ниже колен у всех троих были при этом одного оттенка. Значит, на двоих были надеты кольчуги, охлаждающие кожу, а третий в ней не нуждался. Милана ухмыльнулась в темноте собственной догадке, бесшумно делая шаг вперед. Вообще-то резать глотки у спящих людей ее тоже не учили, но сейчас было уже не до того. Мысленно испросив прощения за нечестивый способ убийства у Грозной, Милана присела на колени рядом с гринальд, а потом одновременно крепко зажала ему рот и полоснула лезвием по незащищенной шее. Правда, на этом вся ее удача и закончилась. Потому что ведун захрипел, засипел в ответ булькающим горлом, инстинктивно вскинул руки, пытаясь схватить ее за запястья, дернулся, задев сапогом одного из своих соратников, лежащих рядом. Милана прыгнула вперед с места, вложив всю свою силу в удар, и лезвие катаны со скрежетом застряло в черепе второго гринальд, попытавшегося спросонья схватиться за оружие. И вот тогда-то третий и достал ее, с силой ударив крылом по спине. Ее швырнуло вперед, и она не сдержала стона, врезавшись коленями в каменный пол. Буквально волосками на затылке Милана ощутила близость клинка, летящего ей в шею, и резко бросилась на пол, откатываясь в сторону. Лезвие со звоном врезалось в пол за ее спиной, выбив искры, гринальд выкрикнул проклятие и занес руку во второй раз. А потом вдруг закричал, истошно завопил во всю глотку, роняя меч, который со звоном покатился по полу. Милана воспользовалась этим, чтобы вскочить на ноги и развернуться навстречу врагу как раз в тот момент, когда Гаярвион хладнокровно полоснула его под коленом мечом, и гринальд рухнул на пол, продолжая истошно вопить и хватать руками левое плечо. Крыла за ним больше не было, оно, отрубленное, валялось на полу, перегородив половину пещеры. Он еще попытался оказать сопротивление, неловко взмахнув за спиной оставшимся крылом, от удара которого Гаярвион с легкостью увернулась. В темноте обычным человеческим глазам было видно совсем плохо, но наследнице этого, судя по всему, вполне хватало. Она легко и умело махнула клинком, и гринальд заорал во второй раз, опрокидываясь на живот и корчась, выгибаясь всем своим разбитым телом на полу. Второе крыло отвалилось с его спины, обнажив окровавленные обрубки костей, торчащие сквозь отверстия в кольчуге. Содрогающимися пальцами он попытался обхватить себя и вновь закричал, зацепив эти обрубки и растягиваясь на полу. Ледяной озноб пробежал по телу Миланы, и она невольно передернула плечами. От одной мысли о возможности потерять крылья ей стало дурно. На память сразу же пришла ману, ведь у нее тоже были крылья гринальд. Каково ей, должно быть, было все эти годы. Огненные крылья отделить от анай не смогло бы никакое оружие, даже самое страшное, а вот обычные, птичьи, как выяснилось, отделялись очень легко. Сколько же на самом деле она отдала ради своего народа, ради победы в той войне? Милане даже думать о том не хотелось. Она протянула руку и призвала Роксану, создавая на ладони язычок пламени. И он был нужен ей, чтобы осветить эту пещеру, а вовсе не затем, чтобы убедиться, что Богиня не покинула ее. Взгляд сам упал на искалеченного гринальд, изламывающегося на полу, корчащегося и скулящего, на его теперь бесполезные крылья, которые с такой легкостью отсекло самое обыкновенное лезвие меча. Его же собственного меча. Он походил на змею со вспоротым брюхом, которая бессмысленно изламывается в пыли, пытаясь хоть как-то запихнуть обратно в себя собственные внутренности. Милана ощутила тошноту. Огненные всполохи легли на лицо Гаярвион, и отчего-то сейчас оно показалось Милане диким. Прекрасные, будто из алебастра отлитые плавные черты не искажала ни единая эмоция, будто королевна не чувствовала ничего, наблюдая за муками этого человека, причиной которым была. Холодные глаза цепко смотрели вниз, губы сложились в упрямую нитку, подбородок был чуть вздернут вверх, отчего на лицо ложились странные темные тени. Она стояла прямо, опустив меч и позволяя крови стекать вдоль по его лезвию и капать вниз, срываясь по одной пурпурно-красной капле. И вот теперь она чувствовала эмоции и чувствовала их так, что у Миланы от этого в носу засвербило. Да, лицо королевны не менялось, но в ее жилах переливалась ледяная лава, наполняя все ее тело сгущенной ненавистью. Холодной ненавистью, острой, словно лезвие клинка в ее руках. Милана вдруг подумала, что, вполне возможно, ничья помощь ей и не требовалась. Что со своими собственными эмоциями эта женщина была в состоянии справиться самостоятельно. Темную пещеру освещали всполохи пламени, наполняли хриплые вопли муки, отчего стоящая до этого тишина теперь казалась особенно звонкой. Гаярвион ничего не говорила, только вскинула глаза и поглядела на Милану долгим взглядом, судорожно втягивая в себя воздух. Она хотела сделать все сама, своими собственными руками. Милана кивнула в ответ, не до конца уверенная в том, что ощущает сейчас. Облегчение оттого, что не ей придется резать гринальд? Страх из-за вида отрубленных крыльев, из-за вида навсегда потерянного неба, которого она никогда раньше не испытывала? Нежелание находиться здесь и делать то, что делать будет нужно? Погляди на эту женщину. Она-то ничего не боится, так что и тебе не к лицу. Ты давно уже не ребенок, так что прекрати ныть и займись делом. Испросив прощения у Грозной за собственное малодушие, Милана взяла себя в руки и сухо бросила: - Я свяжу его. - Хорошо, - Гаярвион перевела взгляд на гринальд, и рука, в которой она сжимала окровавленный меч, затвердела. Все внутри Миланы дрогнуло, когда нога примяла длинные маховые перья отрубленных крыльев гринальд, когда они захрустели под подошвой, а затем заледенело, обратившись ледышкой. Милана ударила гринальд кончиком сапога по лицу, и его голова откинулась назад, а сам он обмяк, наполовину отключаясь. Скрутить ему руки за спиной его же собственным ремнем и вздернуть его на колени оказалось гораздо проще, чем она думала. Равно как и запрокинуть ему голову, запустив пальцы в промокшие от крови и пота волосы. Глаза гринальд закатывались, он глухо стонал, оседая в ее руках, но стоило Милане поднести огонь к его лицу, как он сразу же вздрогнул, отшатнувшись от пламени. - Сколько вас здесь? – очень тихо спросила его Гаярвион, не сводя с него немигающего взгляда. Милана приметила, что ее рука с зажатым в ней мечом больше не дрожала. - Будь ты проклята, бхара! – с трудом оскалился в ответ гринальд, исподлобья глядя на нее. - Сколько? – бесцветным голосом повторила королевна. В пещере стало как будто темнее, Милана буквально всем телом ощутила это. А еще – тише, словно весь звук в мире сосредоточился вокруг хриплого дыхания сидящего на коленях человека, который ненавидел их обеих и которого они должны были запытать насмерть. Он смотрел только на Гаярвион, содрогаясь от муки и не желая отвечать ей. И ждала она недолго. Лезвие поблескивало, не спеша прорезая кожаные ремни крепления кольчуги на боках гринальд, а вместе с ними – вспарывая и кожу. Он изо всех сил стиснул зубы, чтобы не кричать, но все равно рычание прорывалось сквозь них, а горящий взгляд не отрывался от лица Гаярвион. Она смотрела в ответ, испытывая не меньшую ненависть, буквально содрогаясь от нее всем телом, и Милана понимала, почему так. В конце концов, они ведь убили ее отца и вторглись в ее страну. Разве могло быть иначе? - Сними с него кольчугу, - очень тихо проговорила Гаярвион, когда все ремни были перерезаны, и кровь заструилась по бокам гринальд. Милана повиновалась, подхватив перед кольчуги и перебросив его через голову мужчины. Дальше толку стаскивать не было, потому что руки у него были скручены за спиной, и продеть их сквозь рукава она все равно не смогла бы. Нужно было сосредотачиваться на простых и понятных вещах, чтобы хоть как-то оставаться в себе. Нужно было просто не думать ни о чем кроме того, что они должны были узнать. Гаярвион молчала, а лезвие ее меча медленно погружалось в грудь гринальд, и тот скалился и рычал в ответ, глядя на нее с невыносимой, режущей будто то самое лезвие, ненавистью. И ничего, кроме нее, в его запахе не было – ни страха, ни сомнений, ни желания прекратить мучение. Только ненависть и упрямство, спокойное, уверенное, почти что каменное упрямство. И чем сильнее ранила его Гаярвион, тем сильнее становилось это упрямство. Тем слабее – уверенность самой королевны. Милана обеспокоенно глянула на нее. Если поначалу Гаярвион буквально сгорала от ненависти, то теперь под взглядом гринальд это чувство притухло, и вместо него начала медленно, но верно разгораться боль. Отчаянье поднимало свою нечесаную голову со слепыми глазами откуда-то из глубин ее существа, смотрело, смотрело на нее голодным взглядом, карабкалось вверх, перехватывая тощими костлявыми руками позвоночник, подбиралось все ближе к ее сердцу. И страх сжал королевну в тисках, душа в ней желание причинить боль. - Сколько вас в этих горах? – почти по слогам прорычала Гаярвион, в упрямой и отчаянной попытке довершить дело сопровождая каждый из них толчком, пропихивая лезвие через плечо гринальд насквозь. Зрачки ее расширились, вобрав в себя свет огня в ладони Миланы, на лбу выступила испарина, совсем как у жертвы, сидящей на коленях перед ней. Гринальд запрокинул голову и завыл, забился в путах, изо всех сил пытаясь освободить ладони, и Милане пришлось навалиться на его плечи, чтобы удержать его на месте. Клинок исчез из груди мужчины, и алая кровь полила по кожаной нательной куртке вниз, а сам он с трудом дышал, низко опустив голову. Милана бросила тревожный взгляд на наследницу. Что-то лихорадочное появилось в ее движениях, страх пересилил все остальные чувства, перемешиваясь с ожесточением, терзая ее нутро и причиняя страдания вряд ли меньшие, чем боль сидящего перед ней на коленях мужчины. Она дышала тяжело и рвано, едва ли не так же, как и он сам, колеблясь на опасной грани, за которой, - Милана почти чувствовала это, - лежало непоправимое. - Говори! – охрипшим голосом приказала она, и этот самый голос в последний момент предательски сорвался почти что на визг. И гринальд почуял это в ней, потому что в его запахе разлилось тяжелое и алое торжество. Он с трудом вскинул голову, глядя на нее из-под мокрых, упавших на лицо волос, и это торжество расцвело на его окровавленных губах широкой улыбкой. - Я – сын неба, женщина. Ты отняла у меня крылья, отнимешь у меня жизнь, но больше не получишь ничего. А вот я, в свою очередь, заберу у тебя кое-что, - он издал какой-то хриплый булькающий звук, и Милана поняла, что это смех. Гаярвион отшатнулась от гринальд, лицо ее исказилось от непонимания и страха. – Я отниму у тебя твою душу, земная тварь! Я уже отнял ее, пока ты пытала меня, и ты это знаешь. Знаешь ведь? Его вкрадчивый шепот заставил Милану содрогнуться всем телом, и она поняла, что еще немного, и будет поздно. Огонь погас, ладони сами легли на скользкий подбородок и твердый затылок, и она еще успела прочитать вспышку удивления в запахе гринальд, а затем резко дернула. Отчетливый хруст сломавшихся позвонков прозвучал в полной тишине особенно громко. Тело упало на пол в темноте бессмысленным мертвым грузом. Опустошенная и какая-то очень тихая при этом, Милана вновь призвала Роксану, подняв ладонь, и яркий огненный язычок осветил лицо королевны. Она стояла напротив Миланы, не сводя глаз с тела на полу, и лицо ее было перекошено. Вряд ли в человеческом языке было слово, подходящее для того, чтобы описать застывшее на нем выражение. - Нам пора, - тихо бросила Милана, поняв, что это правда. Можно было бы дождаться пересменок здесь, да только был ли в том смысл? Вряд ли они обе сейчас были в состоянии сражаться. А пока гринальд далеко отсюда и прочесывают территорию по периметру, имелся шанс проскочить. Или ты просто уговариваешь себя поскорее убраться отсюда. Милана уже и не смогла бы сказать, как оно было на самом деле. Ничто из ее предыдущего опыта не подготовило ее к такому, никакие практики, никакие советы наставниц, мудрые слова ману и тренировки. Да и королевну, судя по ее лицу, тоже. Она быстро и методично обыскала пещеру, не оборачиваясь на Гаярвион и стараясь поменьше смотреть на уже начавшие остывать тела на полу. В дальнем от входа углу обнаружился запас вяленого мяса, сыра, крупы, несколько плетеных бутылей с бренди. Милана взяла с расчетом на две недели пути, прикинув, что половину заберет с собой, а вторую – выбросит. Гринальд ведь знают, сколько оставалось пищи, и когда увидят пропажу, решат, что беглянки двинутся в сторону Вернон Валитэ или Остол Минтиль, то есть или к северу, или к югу от этого места, раз взяли так много. Сама Милана решила прорываться напрямик, прямо до рва. Торвин ведь говорил, что его часто патрулируют специальные отряды, а значит, их все равно найдут. А оттуда уже, под прикрытием армии Бреготта, можно будет двигаться в одну из крепостей. Уложив все это в заплечный рюкзак, найденный на полу, а также прихватив на всякий случай веревку, скатку с одеялом, котелок и пару метательных ножей в ножнах, она повернулась к наследнице. Гаярвион все также стояла посреди пещеры, не сводя глаз с тела гринальд на полу. От нее пахло отчаяньем и болью, невыплаканными слезами, которые вот-вот должны были пролиться, но королевна каким-то совершенно немыслимым усилием сдерживала их. По мертвым не плачут, припомнила Милана старое присловье анай. Что ж, они и впрямь не так уж и сильно отличались друг от друга. - Пойдем, королевна, - буркнула Милана, тяжело глядя на нее, и Гаярвион, не глядя, кивнула в ответ, а затем наклонилась и принялась резкими движениями вытирать клинок о валявшееся в стороне одеяло одного из гринальд. Руки ее сильно дрожали. Милана не оглядывалась, когда они выходили из пещеры наружу. Холодный воздух и сумеречный свет схватили ее, будто птичьи когти, сжали со всех сторон. Сейчас уже ни о какой концентрации речи не шло, да так было даже лучше. Вздохнув поглубже, будто ледяной воздух мог отчистить ее изнутри после всего произошедшего, Милана вышла из расщелины на самый край маленького плато и внимательно оглядела небо, высматривая гринальд. Никакого движения заметно не было, а значит, шанс у них все еще был. И грех было им не воспользоваться. Вытряхнув часть еды в пропасть под ними, Милана закинула рюкзак за спину и обернулась к королевне. - Иди сюда, - проговорила она, и слова едва поперек горла не застряли, когда она натолкнулась на взгляд Гаярвион. Глаза той были мокрыми, по щекам медленно текли крупные слезы, но королевна не издавала ни звука, глядя на Милану в упор. Отчаянье окутало все ее тело горьковато-соленым запахом, и глаза ее напряженно искали ответ на лице Миланы. Был ли он там? Странный это был миг, холодный и сумрачный на фоне голых безжизненных гор. Она распахнула объятия, не до конца понимая, что именно делает сейчас: берет королевну на руки или успокаивает ее? И Гаярвион в ответ обвила ее шею руками и прижалась к ней всем телом точно так же, оглушенная и переполненная до самого края несмываемой болью, которую уже ничто не смогло бы вырвать из них обеих. И несколько мгновений они просто стояли так, не шевелясь, на самом краю бездны, на самом краю жизни, не разделенные больше ничем, накрепко сшитые друг с другом пережитым… чем? Что это было? Что случилось с ними в этой крохотной мрачной пещере в самом сердце Черной Стены? Или что – едва не случилось? Свежий воздух наполнил переполненную болью грудь, руки сомкнулись на талии Гаярвион, такой тонкой и гибкой талии. Тело отчего-то ответило на это движение, внезапно захотев ее, по-звериному захотев, неистово и больно, так, что Милана инстинктивно сжала руки, прижимая ее к себе еще сильнее. Это от стресса, отстраненно пояснил разум. Слишком много эмоций, слишком много боли. Когда-то Идиль рассказывала ей, как это работает: что после большого выброса энергии любой человек, пусть он и не имеет никакого отношения к Теням, подсознательно стремится восполнить энергетический голод самым простым и действенным способом. У Миланы даже не было сил на то, чтобы раздумывать о неуместности подобных мыслей и чувств. Голод заставил ее двигаться резко, почти грубо. Подхватив наследницу, она силой приподняла ее и усадила к себе на пояс. Гаярвион тихо охнула, обвивая ее ногами и руками, и в ее запахе внезапно тоже появился голод, лютый и слепой, омывший Милану с ног до головы ощущением подчиняющей сладкой слабости. Ноги покачнулись, и она устояла с трудом, перехватывая наследницу за талию и позволяя своему телу насладиться ее близостью. Что-то в ней, не понимающее, что сейчас происходит и почему, едва слышно дернулось глубоко внутри в попытке изумиться, но у Миланы даже не было сил на то, чтобы отвечать ему. - Держись, - хрипло пробормотала она, ощутив, как ее горячее дыхание опаляет прохладную, мокрую от слез щеку Гаярвион. Та внезапно вцепилась в плечи Миланы со всей силы, уткнулась лицом в ткань плаща и зарыдала, сотрясаясь в ее руках всем телом. От нее пахло страхом, болью, желанием, отчаяньем, презрением и еще едва ли не десятками оттенков этих ощущений, и Милана поняла, что просто не может разобраться сейчас во всем этом безумном узле, сбивающем ее с толку. Как и взять под контроль собственное тело, которое хотело, хотело ее так сильно, как никогда в жизни и никого. В молчании Милана оттолкнулась от каменного плато под ногами, раскрыла крылья и взлетела, стремясь к густой облачной пелене, затягивающей все небо над их головами. Хорошо хоть, до нее осталось не больше десятка метров, и когда прохлада висящих в воздухе капель воды пропитала ее одежду и добралась до разгоряченного тела, стало все-таки чуточку легче. Но она все равно чувствовала каждой своей клеткой, каждым нервным окончанием, как вздрагивала от рыданий приникшая к ней всем телом королева Бреготта. Как сильно хотела ее эта королева. Сквозь серое дождевое марево они направились на запад.