Проклятые

«Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать» Альбер Камю

      Потупив взгляд — в единственной возможности хоть как-то прикрыть румянец и спрятаться за распустившимися волосами, — Гретта осторожно выскользнула из комнаты и, стараясь двигаться как можно спокойнее и увереннее, быстро прошла в глубь помещения. В глаза тут же ударил яркий свет, от неприятных ощущений пришлось зажмуриться, схватиться за стену: ноги словно набили ватой. Гостиная казалась опустевшей, на столе не осталось ни крошки, а стулья были аккуратно задвинуты. От попытки обуться Гретту предостерёг голос Иорвета, раздавшийся из-за спины настолько неожиданно, что по коже пробежали мурашки:       — Щель под дверью? — Она обернулась, чувствуя, как внутренности сковало холодом, но тут же расслабилась, обнаружив, что Иорвет говорил с Трисс. Он перекатывал слова на языке так, будто у них был вкус, который можно распробовать. — Я так и думал.       Гретта встала столбом, замерев с туфлей в руке, не зная, что делать. На лице Трисс вдруг промелькнуло хитрое выражение, настолько мимолётное, что и не сказать, было ли оно или это всего лишь иллюзия.       — Как поболтали? — протянув эту фразу, очевидно, подзуживая их обоих, чародейка изобразила необыкновенное добродушие. Распознать в её движениях долю былой скромности или каплю стеснения казалось невозможным.       Иорвета, судя по сжатой челюсти, это нервировало, а саму Гретту — заставляло краснеть.       — Да бросьте, — Трисс сложила руки на груди, приняв уставший, недовольный вид, подняв глаза к потолку. — Вы весь вечер сидели с такими минами, что мне показалось, вам двоим нужно прояснить некоторые моменты.       — Жаль, тебе не показалось, что это не твоё дело, — Иорвет остался твёрд и слегка склонил голову к плечу, будто интересуясь: «Что ещё ты выкинешь?»       Ну и выдержка… Как он терпел эти многозначительные комментарии? Зачем?       — Нужно, — продолжила напирать Трисс, — прояснить некоторые моменты в первую очередь для себя.       Она окинула их строгим взглядом воспитателя в детском саду, и Гретта почувствовала себя странно. Несмотря на смущение, внутри начало заниматься раздражение. Почему с ней говорили как с маленькой? Почему Иорвета отчитывали, как нашкодившего ребёнка? Но, невзирая ни на что, Трисс не собиралась сдаваться:       — Это правда, вы такие дети! — она всплеснула руками, заглядывая Гретте в глаза. И ту охватил озноб, ей стало не по себе от мысли, что её могли читать, словно раскрытую книгу. — Правда в том, что ты, Гретта, — чародейка вытянула палец, — не рассыпалась бы, если бы попросила.       Шок заставил девушку примёрзнуть к месту, ошарашенно глядя в ответ. Если Трисс слышала всё… Боже, какой стыд.       — А ты, Иорвет, — та уже не стала указывать пальцем, лишь смерила эльфа требовательным взглядом, — несмотря на свои слова, помог бы. — Они тут же вступили в молчаливый поединок убеждений, но, прежде чем Иорвет что-то ответил, Трисс продолжила поносить обоих на чём свет стоит: — Знаете, что больше всего меня бесит в этой ситуации? Вы оба можете по-нормальному, но не делаете этого.       — Нет, — заупрямившись, отмерла, наконец, Гретта. И удивилась тому, что сказала это в унисон с Иорветом.       Тот оглянулся, искоса посмотрев на неё и нахмурившись.       — Ты ничего в этом не соображаешь, — отрезал он, возвращаясь к Трисс.       — Вообще ни разу, — хмыкнула Гретта, борясь уже не столько со злобным нетерпением, сколько с раздражением, которое переполняло её при воспоминаниях о взаимодействии с Иорветом.       Трисс картинно хлопнула себя по лбу, как бы говоря: «Да вы издеваетесь?» Пришёл черёд Гретты читать мысли чародейки, однако они вызывали только тревогу и муки совести. Колючая правда резала по глазам, отведённым в сторону от словесного бессилия.       — Постарайтесь устроить так, — Трисс отчего-то чувствовала значимость своей речи и продолжала попытки вправить им мозги, — чтобы хотя бы на время прийти к согласию. Вот как сейчас, — едкие слова впились в голову Гретты. Она не могла парировать, не могла не согласиться. — Наш план не потерпит ваших пререкательств. Не можете пойти на компромисс ради самих себя, подумайте о других. Теперь мы в одной лодке.       Гадливое чувство стыда снова окатило Гретту с головой. В их поступках сквозило столько эгоизма, что он выходил за рамки, грозясь потопить всех, кто оказывался поблизости.       Казалось бы, это должно было поставить точку, окончательно придавив Гретту грузом ответственности и неудобства. Ей впервые пришлось столкнуться с неприятным и мерзким чувством, когда личные перебранки становились достоянием общественности. Но она понимала, что Трисс права. Истина перевешивала рациональное и естественное недовольство от вмешательства в личную жизнь. Иорвет же, как всегда, придерживался иного мнения:       — А ты и рада, — ухмыльнулся он, вовсе не чувствуя себя пристыженным.       И, что самое удивительное, на этот раз Гретте удалось заметить хитрую искорку в глазах чародейки, которую та и не подумала скрыть. Сердце мучительно сжалось, его охватили неверие и обида. Казалось, против Гретты объединился весь мир в лице Иорвета и Трисс. Эти двое общались преимущественно взглядами, но можно было дать руку на отсечение, что говорили сполна. В том, что всё произошедшее в соседней комнате подстроила Меригольд, сомневаться не приходилось. С какой целью — знал даже Иорвет. Он не то чтобы веселился, но откровенно спускал всё на тормозах, с видом некоего снисхождения смотрел на её нападки сквозь пальцы. Гретта вдруг почувствовала себя подопытным кроликом, заглянувшим в глаза биологам со скальпелями.       — Сегодня ночуешь здесь, — холодный приказ Иорвета словно вывел её из транса. Она кивнула.       Стоп. Что?       — Ты же не против? — он спросил у Трисс разрешения просто так, для проформы. Знал, гад, что та не откажет.       — Я иду домой, — выпалила Гретта, сжимая кулаки.       Она что, собака? И почему с ней он говорил холодно, а к Трисс относился с такой терпеливостью?       — Не угадала, — съязвил Иорвет, по пути к двери разминая плечевой сустав — неужели к чему-то готовился? — По темноте ты никуда не пойдёшь, а вести тебя я не собираюсь.       Гретта набрала в грудь побольше воздуха, чтобы крикнуть ему вслед, сделала шаг вперёд. А затем в остывшей голове стали проявляться картинки развития будущих событий. Логика подсказывала, что исход будет такой же, как и в тот раз, перспективы открывались отнюдь не радужные, отчего внутри всё заледенело. На сегодня было достаточно. Эмоций, казалось, на всю жизнь хватило с лихвой.       Зря только она радовалась его уходу. Глухая тревога никуда не делась, лишь усилилась. В ней было что-то смутное, инстинктивное. И стоило Гретте обернуться, как Трисс, хитрая и порозовевшая, прозорливо ей подмигнула.       — Поцеловал?       Не сдержав стон отчаяния, обессилев, Гретта рухнула в кресло, являя собой воплощённую безысходность.       Она лежала на расстеленном диване в гостиной, закрыв лицо рукой, прячась от света назойливого ночного фонаря, бьющего в окно с улицы. Из-под локтя видны были лишь искусанные губы. Второй рукой Гретта тянулась к шее — горячими пальцами оттягивала от горла удушающий ворот.       Полностью протрезвев, она была готова рвать на себе волосы, сгорая со стыда. Разговор с Трисс вогнал её в ещё большую краску, кипятя не остывшую после случившегося кровь. Чародейка не забыла упрекнуть Гретту в неискренности когда-то сказанных слов и даже успела образно и эффектно обидеться. Только для того, чтобы, давя на совесть, выбить из девушки признание. Правду, которую та поначалу не замечала и упорно отрицала до этих самых пор.       Невозможно было предположить, что за угрозами Иорвета скрывалось что-то подобное. Когда он говорил о куда более действенных способах поставить её на место, она не верила. Не представляла возможности того, что он ударит по больному. Ведь Иорвет спас её раньше, а после оберегал от посягательств других мужчин. Каким-то волшебным образом ему всегда удавалось предвосхищать любое поползновение в сторону Гретты. Он сделал так, чтобы она чувствовала себя в безопасности и комфорте. А теперь сам же их нарушил.       Беда в том, что, как оказалось, Гретта не очень-то и возражала.       Это было немыслимо, и ей приходилось ломать голову над причинно-следственными связями. Эмоции беспрестанно брали над ней верх, и она скатывалась в бездну самобичевания. Отчётливо ощущая, что где-то внутри произошёл разлом, навсегда разделивший разум и сердце. Здравый смысл пытался убедить её в невозможности происходящего, в недопустимости существования самих мыслей об этом. Но в то же время она всеми фибрами души тянулась к запретному. Чувства правили бал в её теле. И боялась она теперь вовсе не Иорвета, а собственной реакции. Гретта могла, положа руку на сердце, объяснить привязанность к нему чередой пряников и розог. По крайней мере, так она решила свою бывшую проблему, найдя ей оправдание, приняв её и смирившись. Как выяснилось, лишь на время, потому что встретилась с неизведанным и необъяснимым.       Гретта перевела взгляд на дверь в соседнюю комнату и мысленно перенеслась в недавнее прошлое.       Раздающиеся слишком близко слова Иорвета, его тёплое дыхание на её лице отзывались волной дрожи по телу. Она не могла сдвинуться с места, все открытые участки кожи полыхали огнём. Мышцы напрягались, непроизвольно сокращаясь, а тон внутреннего голоса из-за паники то и дело менялся. Гретта в слабых, но неконтролируемых судорогах с головой тонула в непередаваемой эйфории, смешанной с бешеным адреналином от перебегающих с места на место электрических разрядов, вызванных прикосновениями Иорвета, но не издавала ни звука. В то же время отчётливо слыша биение секундной стрелки невидимых часов, предвещающее конец её прежде по-настоящему спокойному миру. Страх окутывал сознание. Непослушные руки обжигало болью при каждой нетерпеливой, жадной попытке притянуть Иорвета к себе поближе. Раствориться в нём, забыться в его одуряющей энергетике, взять часть про запас, только чтобы жить дальше.       Гретта терялась. Ничего не понимала. Ноги и руки не слушались, сердце, ощутившее огромную перегрузку, сбивалось в ритме, и воздуха в лёгких не хватало. Туман в голове, прерывистые вздохи и разливающееся по телу тепло не позволяли оценить ситуацию здраво, всё, что можно было заметить сквозь этот морок, — руки Иорвета. Он мог резать без ножа, но одновременно вызывать страшное — чёрт его возьми! — естественное удовольствие. Мышцы всего тела, включая грудную клетку, отказывались отвечать на сигналы мозга, так очевидно и предательски вздрагивая. Пугающий шёпот с глумливой, наглой и томной хрипотцой эхом отдавался в голове, разнося бесконечные волны мурашек. И Гретта готова была расцарапать, разорвать рёбра, лишь бы выпустить загнанное сердце на свободу. Реагируя на эти звуки слишком резко и порывисто, она смежила веки до золотых искр перед глазами. Её сознание вертелось вокруг мыслей о том, какая же она идиотка, почему это происходит, как не выдать себя и в то же время не умереть от инфаркта.       Правда была в том, что руки Иорвета умели не только причинять боль, но и делать приятно. Приводить в такой неописуемый восторг, что небо казалось не самой большой высотой и негой. Это открытие выбивало почву из-под ног. С затаённым ужасом Гретта осознавала, что все действия с её стороны больше не объяснялись болезненной привязанностью, что она уже давно, словно во сне, искала этих прикосновений и вся её жизнь подчинялась достижению желаемого. Иорвет ввёл её в ступор и шок, излагая шитые белыми нитками истины, с которыми не получалось не согласиться. И, хоть он и снова всё навертел, переврал и преувеличил, суть не менялась. Копилка его побед определённо пополнилась. Это был очередной день торжества его сумасбродной харизмы: обидные слова не очень-то и ранили, ведь Иорвет не пытался оскорбить Гретту. Наоборот, затормаживал, виртуозно подавлял её одним своим присутствием, задевая самые уязвимые места.       Разве можно было что-то возразить? Иорвету, думала она, по опыту должно быть виднее. Ему слегка за двадцать пять или около того? В любом случае не сравнить с её девятнадцатью. Гретта сходила с ума и чуть ли не преследовала его. Ей ужасно хотелось внимания, а мысль о том, как это могло выглядеть с его стороны, даже не приходила в голову. И вот он высказался так, что попал точно в цель — во всё, кроме одного. Его заявление о её стонах по ночам поначалу показалось бредом. А потом Гретта припомнила и сложила дважды два — какой позор, ведь правда! Впрочем, лишь отчасти. Она скулила, как побитая собака, в доме, в лесу, в тюремной камере, потому что в этих снах Иорвет либо уходил, либо умирал у неё на глазах, а она ничего не могла поделать. Всё из-за того, что он никогда её не слушал, он вообще слушал кого угодно, только не её. Прямо как в жизни.       Признание, которое Трисс удалось вытянуть, состояло в следующем: между Иорветом и Греттой — с её стороны точно — что-то происходило. Слова чародейки о том, что Гретта безвозвратно влюбилась в сволочного негодяя, уже не казались чем-то нелепым. Она начала подозревать саму себя в неискренности, сомневаясь в наличии душевной болезни. Только вчера ведь подумала о том, как он красив. С чего бы? И к чему было так ярко реагировать на каждую его колкость?       До чего же страшно запутаться, ошибиться. А что, если она из тех дам, которые, едва пригубив алкоголя, начинают вести себя вызывающе? Что, если всё произошедшее было воздействием проклятия? Любовь — это ведь так много, так всеобъемлюще. Гретта не хотела бы разбрасываться подобными словами.       Она могла привести внушительный список того, что отторгало её в Иорвете. Но пунктов со знаком «плюс» набиралось ещё больше. Гретте оставалось лишь с боем принять, что он ей нравится. Свернуться калачиком на диване, обхватить подушку, имитируя объятие, и тихо страдать по выпавшей жестокой и несправедливой доле.       Ведь Иорвет ни за что бы её не понял.       Гретте нужен был сон. Только выспавшись, она набиралась достаточного количества сил, чтобы справляться с рабочей нагрузкой. В ином случае становилась раздражительной, неспособной выполнять даже элементарные задачи. Но она уснула лишь на рассвете. Трисс разбудила её в разгар утра, когда солнце успело прогреть уложенную каменной брусчаткой дорогу к дому. Ночные бдения, подкрепляемые беспокойством из-за новых возникших трудностей, связанных с Филиппой, закончились тем, что нервная система давала ужасный сбой. Руки не слушались, попасть в замочную скважину с первого раза оказалось проблематично.       За этими неудачными, полными раздражения попытками Гретту и застал Лютик, увешанный сумками с торчащими изо всех сторон свитками и пергаментами.       — О! Ты уже успела прогуляться? — его жизнерадостная, лучезарная улыбка причиняла почти ощутимую боль. — Что с тобой? Трясёшься, прости мне эту метафору, как невротичка. Удар хватил? Нет-нет, можешь не отвечать, — Лютик помахал рукой возле лица, как бы отгоняя запах, — я чувствую, что ты только вернулась.       Гретта, смутившись, тут же сделала мысленную зарубку о том, чтобы экстренно принять ванну. Хорошо, что вчера пили все.       — Что за бумаги? Разве договор не должен быть один? — предположила она, ведя гостя за собой в дом.       — Это его наброски. Варианты, предложенные Сташеком, мои к ним пометки и комментарии. Я счёл нужным обговорить это с тобой, но благодарю за доверие, — он на полном серьёзе отвесил ей короткий поклон.       — Лютик, ты что, — Гретта хотела взять его за локоть, легонько встряхнуть, подбадривая. Но устыдилась своего порыва, осталась на месте. — Это мне нужно тебя благодарить.       В отличие от многих, Лютик всегда обходился с ней вежливо, уважал её права, имел схожие взгляды. Женщина-бард, говорил он, не всякая, но всё же, ничуть не уступает барду-мужчине. В пример приводилась некая Эсси Давен, при воспоминании о которой глаза Лютика словно теряли цвет, казались мутными и бледными. Эта девушка вызывала в нём печаль, но, несмотря ни на что, память о ней оставалась доброй — бард неизменно улыбался, мысленно возвращаясь в прошлое.       Обходительность и участливость Лютика безгранично льстили, особенно когда были естественны, а не продиктованы кривляниями. С ним было легко, приятно и спокойно. Гретта могла без колебаний взять его за руку или позволить ему вести под локоть себя. Она испытывала благодарность за возможность снова стать нормальной, Лютик, сам того не зная, помогал ей восстанавливаться и реабилитировал мужчин в её глазах.       Пока он раскладывал чертежи на столе, Гретта успела искупаться. Холодная вода взбодрила её, отогнала сон и слабость. И всё же спутанность мыслей никуда не делась.       Обсуждая с Лютиком сотрудничество с торговцем тканями, Гретта параллельно готовила обед. Дом полнился людьми, приходилось прерываться, чтобы принять заказ или отдать готовую вещь. Вся суматоха, рассуждала она, к лучшему. Во-первых, нужно чем-то себя занять, чтобы не думать о вчерашнем дне, во-вторых, — во что бы то ни стало продержаться до темноты и уснуть вовремя, дабы не сбить режим. Последний имел огромное значение в её жизни, работе и самочувствии.       Вечерние переживания и ночные волнения к утру сменились опустошением. Гретта всячески избегала причину своих страданий и старалась не возвращаться к ней мыслями. Решение принять свою симпатию к Иорвету было очередной попыткой к бегству от самой себя. Прекрасно зная, как влияет на неё неопределённость, она выбрала меньшее из зол, чтобы не терзаться понапрасну. Гретта не собиралась ничего предпринимать, пытаться быть ближе к Иорвету, потому что сама мысль о близости с кем бы то ни было ввергала её в липкий страх и дрожь. Прежние опасения никуда не делись, но она знала о них, понимала их нездоровое основание и хотела просить о помощи Лютика, Трисс. Сделать всё для того, чтобы избавиться от ужаса, не отшатываться от появляющихся в её доме или проходящих мимо мужчин. Стать здоровой, рассудительной женщиной, которая может распознавать и свободно проявлять влечение, симпатию, интерес и не путать эти понятия с чем-то другим.       Гретта хотела разобраться в своих чувствах, научиться жить с новой версией себя и понимать её. Она не выйдет замуж, не родит детей, что уж там, сама идея завести своё дело была рисковая — Иорвет в любой момент мог сорваться с места и вынудить Гретту следовать за ним. Всякая сердечная или душевная симпатия грозилась обернуться тоской и разочарованием. Если же выпадет шанс осесть в Вергене навсегда, к кому ей привязываться? Роше, Бьянку, Иго, Трисс и Лютика тоже держали здесь лишь временные дела. Все уедут, думала Гретта, и она останется среди немногочисленных эльфов, людей и краснолюдов, которые не очень-то и жаловали её. Первые и последние уж точно.       Привязанность и симпатия к Иорвету, если рассуждать приземлённо, была сродни твёрдой валюте — золоту. Неприбыльно в случае Гретты, зато постоянно и в некоторой степени безопасно. Да, в этих чувствах сквозила безысходность, неотвратимость, временами — болезненность, но всё же они оставались надёжными. Однако не было и речи о том, что когда-нибудь они выйдут за границы и найдут в Иорвете понимание. Гретта собиралась молчать. Наученная горьким опытом, она могла представить в красках, как он высмеивает её, глумясь, а потом бросает и женится на какой-то эльфке (пусть так, лишь бы не на Саскии). Гретта будет вынуждена наблюдать за развитием их отношений всю жизнь, если не сделает над собой усилие и не преодолеет свой страх перед мужчинами. А если ей это удастся, возможно, тогда она сумеет без опаски оглядеться по сторонам и увидеть кого-то более подходящего, кто сможет потеснить Иорвета и занять прочное место в её сердце.       Вот только сложно было представить мужчину, который примет её обстоятельства и смирится с тем, что его любимая женщина привязана к другому. «Проклятый Иорвет!» — вскричала она в сердцах, ожесточённо нарезая овощи.       Проклятый Иорвет, как по призыву, в сопровождении Киарана неслышно вошёл в дом. Стоя спиной к входной двери, увлечённая готовкой и своими мыслями, Гретта узнала их по голосам. Почувствовала, как по телу пронёсся электрический разряд, и встала так ровно, словно проглотила палку.       «Успокойся, веди себя естественно. Ничего не произошло», — сказала она себе. И тут же подскочила на месте.       — Бу! А вот и я! Испугалась? — подлетел Киаран, бессовестно улыбаясь и высоко поднимая руки над головой, становясь похожим на огромного медведя. — Чем тут сегодня кормят?       — А чего бы ты хотел? — отмерла Гретта, снова сосредоточившись на своём занятии.       — Даже так? — удивился он, обрадовавшись. — Эй, Иорвет, — обернулся Киаран, — ты чего хочешь?       — Есть, — прозвучал твёрдый лаконичный ответ эльфа со стороны рабоче-обеденного стола, за которым сидел Лютик с бумагами.       Киаран стянул у Гретты с доски огурец, аппетитно захрустел над ухом.       — Долго ты тут ещё? Помощь нужна?       — Нет, ты же знаешь… — начала было Гретта, вытирая мокрые от овощного сока руки о фартук, переходя к сыру.       — На кухне ты одна, никто не должен путаться под ногами. Знаю-знаю, — пропел он и, нагло, но вместе с тем ловко просунув пальцы под нож, умыкнул кусочек сыра.       Гретта вздохнула, прощая ему это воровство (за ним и Лютиком в принципе часто такое водилось), и в твёрдой решимости вознамерилась пресечь следующую попытку.       Заявился ещё один клиент, и пришлось бросить всё как есть, чтобы отдать очередной заказ. Шить Гретта сегодня точно не собиралась. Проводив покупателя, она вернулась на кухню и, встав вполоборота, принялась слушать вполуха и краем глаза поглядывать на стол, за которым всё это время вёлся непрекращающийся оживлённый разговор. Иорвет и Киаран обсуждали то ли крепость, то ли город под названием Альдерсберг. Это слово ни о чём ей не говорило, зато Лютик активно и взбудораженно встревал с замечаниями, время от времени отрываясь от бумаг.       Все трое так распалились, что начали вставать и ходить взад-вперёд. Полная аппетитных запахов кухня стала для них центром притяжения, и Гретта была вынуждена молча терпеть периодические набеги, скрежеща зубами. Она едва сдерживалась, чтобы не фыркать при виде набрасывающихся на мясо эльфов. В её представлении они ели его только в лесу, когда не находили ничего более питательного. А ведь в сказках и фильмах эльфы всегда были утончёнными, светлыми существами, которые предпочитали исключительно растительную пищу. Этот мир разрушил не один шаблон в сознании Гретты, и ей оставалось только гадать, сколько сюрпризов уготовлено ещё.       Когда чья-то рука в очередной раз потянулась за колбасой, Гретта не выдержала, шлёпнула по ней и прошипела:       — Кыш-ш отсюда! Вы что, такие голодные?       Только подняв голову, она поняла, что совершила ошибку. Над ней стоял Иорвет, и удивление в его взгляде тут же сменилось обжигающей дерзостью. Гретта ошарашенно наблюдала за тем, как самым наглым и паскудным образом эльф съедает добытое. Он облизнул палец, глядя прямо на неё, и с мстительным, тёмным удовлетворением сказал:       — Голоден. Но не до еды.       Гретта сглотнула. Почувствовав, как земля ушла из-под ног, она выронила нож, и, если бы не вцепилась в столешницу до побеления костяшек, случился бы конец света. Сердце на мгновение остановилось, а потом стало стучать очень быстро, словно навёрстывая упущенное.       Киаран, как приставленный к ней с крещения ангел-хранитель, тут же взял ситуацию в свои руки:       — Верно, — заметил он, вырастая с другой стороны, загораживая спиной свет, — ты просто зверски кровожадная скотина, Иорвет. Твой план попахивает безумием. Как всегда.       — И ты всё равно пойдёшь за мной, — отмахнулся Иорвет, теряя к Гретте всякий интерес.       — Пусть с этим разбираются Полоски.       — Роше уже разобрался, — сказал он как сплюнул, — последствия разгребаем до сих пор.       Киаран полностью овладел вниманием Иорвета и увёл его обратно за стол, где Лютик жаловался и чертыхался, указывая на разлитые из-за них чернила. Гретта заподозрила неладное. Будто Киаран мог что-то знать и вмешивался осознанно. Но, может быть, ей просто показалось?       Накрывая на стол, расставляя тарелки, она на мгновение остановилась позади сидящего Киарана. Он всегда был так добр и внимателен к ней, что не оставалось сомнений в том, что он действовал искренне, хоть поначалу и не по собственной инициативе. Его, как сказал Роше, приставил к ней Иорвет. Гретта совсем не возражала против этой опеки, особенно теперь, когда их с Киараном связывало так много хороших воспоминаний.       Он с набитым картошкой ртом усердно втолковывал что-то Лютику и указывал вилкой в сторону Иорвета, совсем не замечая её. Гретта вдруг подумала, что могла бы попробовать обнять Киарана и узнать, как это будет. Что она почувствует, не испугается ли. С этими мыслями она примёрзла к месту, ощутив, как под чужим взглядом по спине и затылку пополз огромный и холодный склизкий червь страха.       Ей не нужно было проверять, кто на неё смотрел.       — Погода хорошая, — мрачно известил Иорвет. — Собирайся, Киаран. Пообедаем на заднем дворе.       Они ушли, оставив Гретту с Лютиком одних. А заодно — с нудной, монотонной работой с бумагами, которая ждала её после еды. Гретта с трудом пробиралась сквозь витиеватые закорючки почерка Лютика, делая умный вид, изображая дотошность, с которой корпела над написанным. На деле же она подолгу вчитывалась, изучая документы по слогам, потому что до этого момента ей так и не приходилось тренироваться в чтении.       Позже, когда со всеми делами было покончено и они смогли прийти к удовлетворительному результату, Гретта вышла на крыльцо проводить Лютика. Она мялась, не зная, с чего начать, как озвучить свою просьбу, и по итогу осталась ни с чем. Лютик ушёл, а Гретта продолжила стоять, опёршись о перила, подставляя лицо солнечным лучам и лёгкому приятному ветерку. В сердцах кляня себя за вечную нерешительность, обещая продумать следующую встречу до мелочей, заранее заготовить речь.       Когда она уже собиралась вернуться в дом, её окликнул Киаран. Они с Иорветом вышли из сада и, похоже, намеревались пойти куда-то ещё. Прежде чем отправиться, Иорвет ненадолго поднялся за чем-то в свою комнату, а Киаран, не обращая ни малейшего внимания на протесты Гретты, стал заносить посуду домой.       — Не знаю, как ты это делаешь, но я в восторге. Что ты туда добавляешь?       Она немного подвисла в моменте, смотря на крепкие татуированные предплечья эльфа, которые проглядывали из-под небрежно закатанных рукавов. Разве могло что-либо быть более аутентичным, чем Киаран, моющий тарелки в её доме?       — Всё то же самое, — отмерла наконец Гретта, пожав плечами. — Просто по-другому.       — Объяснила так объяснила, — оскалился в белозубой улыбке эльф, вытирая ладони полотенцем. — В любом случае, — улучив момент, за который Гретта успела насчитать два гулких удара сердца, он осторожно взял её руки в свои и, сложив их лодочкой, склонился к ним, — как всегда, всё было очень вкусно, спасибо.       Гретта отвернулась, смущённая и взволнованная. Спросила себя, что чувствует в этот момент. И вдруг, ощутив невесомое прикосновение и тепло, обернулась в неверии — увидела, как Киаран оставляет на её ладонях поцелуй.       Она смежила веки, прислушиваясь к себе. Этот жест не напугал её, губы не дрогнули в отвращении. Ей даже не пришлось мысленно уговаривать себя не дёргаться, чтобы ненароком не обидеть Киарана. Гретта сосредоточилась на новом чувстве и обнаружила, что это не страшно и даже, если честно, приятно — принимать благодарность в таком виде.       Может быть, дело в доверии? Разве не логично подпускать к себе близко тех, в ком уверена?       Гретта хотела было рассмеяться, но тут второй раз за день почувствовала чужой взгляд. Тело прошиб озноб, ей показалось, что она увидела призрака. Это был Иорвет, чьи глаза красноречивее всех слов говорили о том, что происходящее неправильно.       Испуг мелькнул только на секунду. А потом в ней занялось раздражение. Она разозлилась из-за того, что он, как чёрт из табакерки, резко появлялся в каждой неудобной ситуации.       Киаран выпрямился и обернулся к нему. Мышцы на лице Иорвета будто резко заработали, черты исказились в презрении. Закатив глаза, он демонстративно и неодобрительно фыркнул, покачав головой.       Стало обидно. Всем своим видом Иорвет кричал о том, что Гретта недостойна такой признательности, отчего она едва не припомнила ему вчерашнюю ночь. Но вовремя прикусила язык — это всегда избавляло её от многих проблем. Спасло и сейчас.       Наконец оставшись наедине с собой, Гретта опустилась за стол, положив на него голову и руки. Что сейчас такое было? Она подумала о том, что это наверняка первый и последний раз, когда Иорвет ел в доме вместе с ней, потому что, по всей видимости, ему не нравилось, что его лучший друг проявляет участие к кому-то ещё. Какой жадный до внимания эгоист, как с ним вообще кто-то мог дружить?       Взгляд неожиданно приковал предмет, лежавший на полу. Гретта пригнулась, протянула к нему руку. Это была какая-то странная книжечка без обложки, сложенная гармошкой. На этом самом месте сегодня сидел Лютик, который, должно быть, и обронил её. Не став изучать находку, рассудив, что она чужая и может оказаться чем-то личным, Гретта спокойно положила её на край стола, чтобы оставить на видном месте и не забыть вернуть владельцу.       А пока её ждала в конюшне Рагнеда и вечерняя конная прогулка на закате дня.       Глубоко погружённая в раздумья, Гретта возвращалась домой, когда в Вергене начало темнеть и на небосводе зажигались первые звёзды. Окна и уличные фонари уже светились, и она медленно брела по дороге, превозмогая усталость. Внутренние стороны бёдер горели от ежедневного сидения в седле, поясницу тянуло. Сколько времени нужно провести на лошади, чтобы привыкнуть и не замечать боль? Когда ходьба после конных прогулок перестанет быть испытанием?       Сейчас Гретта зайдёт в дом и сделает над собой ещё одно усилие. Последнее на сегодня. Она перельёт холодную воду в котелки, подогреет её на огне, зажжёт свечи и будет отлёживаться в ванне несколько часов. Стёртую кожу начнёт щипать и покалывать. Зато какое блаженство наступит позже, в постели!       Она приблизилась к дому, держась подальше от окон на первом этаже, чтобы не столкнуться с очень шумными соседями. В особенности её напрягала беззастенчивая, прямая как штык Ирбет. Которая была свято уверена, что Иорвет — мужик Гретты. Так она и говорила — «мужик». Когда однажды по неосторожности Гретта затопила её, не зная об особенностях деревянных полов, Ирбет примчалась наверх, стала кричать, а потом назидательно, как коршун, нависла над ней, сложив руки на груди, смерила девушку подозрительным взглядом и спросила:       — У тебя мужик есть?       — Н-нет… — нерешительно пискнула Гретта.       — Да не юли, слепая я, по-твоему? — отмахнулась соседка. — Нет его здесь, вижу. Не трясись, сейчас своего позову. Познакомитесь.       С тех пор от Ирбет частенько можно было услышать: «Позови своего, дело есть», «Твой дома? Пусть спустится», «А ты чего одна? Мужик твой где? Как не знаешь?».       Да откуда Гретта могла знать, где его носит? Она остановилась и глянула наверх. В комнате её «мужика» — она мысленно усмехнулась — было темно. Значит, Иорвет ещё не вернулся. Вцепившись в поручни, Гретта принялась осторожно подниматься по лестнице в темноте, делая про себя вывод, что Трисс поступила одинаково некрасиво с обоими: что с Иорветом, что с ней. Вчера они вдвоём оказались в роли подопытных кроликов. Эльф среагировал мгновенно, щит его невозмутимости выдержал удар. Зато Гретта попалась. Выложила всё как на духу, а ведь этого от неё и ждали. Трисс не желала оставлять попыток свести их, доказать, что проклятие можно снять каким-то там поцелуем любви. Её ошибка состояла в том, что она не учитывала нереальность своих ожиданий. Иорвет смеялся над глупостью чародейки, а вместе с тем, сам того не зная, — и над чувствами Гретты. И всё же…       — Господи, ну какой же ты идиот, — вздохнула она, войдя в дом.       — Кто? — внезапно раздался из темноты чужой голос.       Гретта резко обернулась, отходя к двери, пытаясь разглядеть говорившего. Как вдруг, словно по щелчку, вспыхнул свет и перед ней предстала Филиппа Эйльхарт собственной персоной. Вальяжно опираясь на стол, она с интересом перелистывала книжечку Лютика.       Что за?.. Дверь была заперта, Гретта открыла её ключом.       Тело обдало холодом страха, но она постаралась прогнать его прочь. Нельзя спасовать.       — Здравствуйте, а вы... — начала было она, думая только об одном: «Какого чёрта ты здесь? Я знаю, как тебя зовут». — Вы меня напугали, Филиппа, — ей даже не пришлось имитировать дрожь в голосе. Эффект неожиданности позволял скрыть истинную причину липкого ужаса.       Гретта взяла себя в руки — по-другому в этой ситуации было нельзя, — расправила плечи, подошла ближе со спокойным, но требовательным взглядом, как бы говоря: «Объясниться не желаете? На правах хозяйки этого дома я жду ваших извинений».       Филиппа сладко улыбнулась, кладя книжечку на стол, ласково оглаживая её на прощание. Гретта внутренне содрогнулась, но виду не подала.       — Люблю эффектные появления, — запросто сказала чародейка, склоняя голову к плечу, словно изучающая добычу хищная птица. Хотя в действительности так и было. — Не смогла удержаться. Надеюсь, ты простишь мне эту вольность. Она, — Филиппа высунула кончик языка, медленно провела им по нижней губе, — приносит мне истинную радость.       Во рту пересохло. Гретта болезненно сглотнула. Сейчас она была готова простить Филиппе что угодно, лишь бы та побыстрее убралась из её дома. Желудок сжался в болезненный комок, а сердце, ухнув, забилось с новой силой. Но что, если этот нежелательный визит затянется? Она решила, что надо бы ненавязчиво, мягко спровадить гостью, сделав вид, что сама зашла только на минутку и собирается уходить.       Гретта с громким облегчением выдохнула, приподнялась на носочки, качнувшись вперёд, и с воодушевлением ответила, сцепив пальцы в замок:       — Там, на поле сражения! Это было невероятно! — она махнула рукой, краснея, чуть не плача от натуги, выдавливая смущённую улыбку. — Простите, простите за несдержанность. Я человек-эмоция, — попыталась объясниться она. — Вы застали меня врасплох, только и всего. Я совершенно не против ваших появлений. Более того, если честно… — Гретта замялась. — Вы меня опередили.       — И прелесть моей инициативы в том, — подхватила чародейка, беря в руки книжечку Лютика, встряхивая её как веер, из-за чего скреплённые между собой страницы одна за другой спустились к полу, — что она позволила мне заранее узнать о твоей чувственной натуре.       Гретта бросила взгляд на длинную полосу бумаги и почувствовала, как кровь приливает к щекам.       — Это не моё! — тут же постаралась откреститься она.       — Ну-ну, и врать совсем не умеешь. Смотри, как краснеешь. Прелестно, просто… чудесно.       — Я… — Гретта порывисто отвернулась, нетвёрдым шагом направляясь к комоду с зеркалом. Трясущимися пальцами вытащила расчёску, стала разглаживать волосы. — Я одолжила её у своего друга, потому что не очень… не очень опытна во всём этом.       — Очевидно, совсем, — прикинула Филиппа, подходя ближе, перехватывая её запястье и мягким движением отнимая расчёску.       — Совсем, — подтвердила Гретта, опуская голову, пряча лицо за пушистыми локонами.       «Что ей здесь нужно? Думай, Гретта, думай. Понятно, что тебя не собираются убивать. Ха-ха, о чём ты только думала? Но зачем же? Узнай».       Она сжалась, когда почувствовала, что Филиппа стала расчёсывать её, как бы ненароком касаясь горячей шеи ледяными пальцами. Притворяться больше не имело смысла. Волноваться сейчас — вполне естественно.       — Мне так стыдно, что вы увидели это, — продолжила она.       — Неужели? А по тем вещичкам, которые ты прячешь по шкафам, и не скажешь, — Филиппа игриво улыбнулась своему отражению, стреляя в зеркало выразительным взглядом подведённых глаз.       Гретта выпрямилась, напряглась.       — Мне не нужно рыться в чужих вещах, чтобы знать, что у тебя есть, а чего нет. Не вертись и сиди спокойно.       В голосе Филиппы звенело железо, и пришлось послушаться. Гретта застыла, обратив внимание на то, как в нерешительности и волнении стала заламывать пальцы.       — Простите.       — За то, что ты подумала, будто я так поступила? Конечно. Я прощаю тебя с лёгкостью, Гретта, ведь предварительное сканирование твоего дома сообщило мне та-ак много информации о тебе. Весьма полезной, к слову.       Сердце снова пропустило удар. Вот оно. Как же близко…       — Например?       Чародейка отложила расчёску, погладила Гретту по голове и резко приподняла за подбородок одними кончиками кроваво-красных ногтей. Склонилась ниже, заполняя пространство запахом нарда и корицы. Не зная, куда деваться, Гретта вынужденно скользнула взглядом по её груди и шее: украшение из чёрного агата оттеняло неестественную белизну кожи.       — Например, маленькие милые и невинные девочки только любят притворяться таковыми. А когда остаются наедине с собой, — пальцами свободной руки Филиппа сложила знак, в глубине дома что-то громыхнуло, послышался звук выдвигаемых полок, открываемых дверец, — они облачаются в это. — К Гретте по воздуху подплыл комплект нежно-кремового белья, лёг на колени. — Зажигают свечи и долго-долго всматриваются в зеркало, томно вздыхая. Тайно мечтая. Мечтая о том, что кто-нибудь неожиданно войдёт и увидит.       Гретта и бровью не повела в ответ на безумную птичью трель. Лишь неуверенно улыбнулась, подсказывая чародейке, что та поймала её за хвост и безошибочно разоблачила. Разве могла она позволить себе дерзость во взгляде? Нет, всё складывалось в её пользу, случай нельзя было упускать. Бельё, сейчас лежавшее перед ней, — не доделано. Трусы и бюстгальтер представляли собой каркас, по сути, лишь переплетения ниток, в которых она и разбиралась-то с трудом. Все бретельки и хлястики были сшиты подобающим образом, а вместе выглядели как законченное творение. Гретта знала: в её мире такие модели пользовались популярностью в соответствующих магазинах. Для Филиппы же — как удачно! — всё было в новинку, и на этом стоило сыграть.       — Вы, — Гретта с шумом втянула воздух, — хотели бы для себя такое же? Мне сложно понять... Зачем мне приходить к вам — это понятно. Я выдала себя… Боже, Филиппа, не смотрите так, вы меня смущаете.       — Продолжай, моя прелесть. Я внимательно слушаю, — промурлыкала чародейка.       — Я хотела сказать… Хотела спросить, зачем вам приходить ко мне. Не может же быть, чтобы вы, — последнее слово она произнесла с подобострастием, — снизошли до такой, как я.       Гретта прикусила язык и скуксилась. Не переборщила ли с лестью? Поверит ли Филиппа?       Ставки были слишком высоки. На кону стояли жизни. Гретта не могла позволить себе взъяриться, всколыхнуть гордость. Если не пренебречь собой, всё пропадёт. Она должна быть сильной, храброй, как Роше.       — Ну что же ты, — Филиппа выпрямилась, поправила браслеты на руках, прокрутила кольцо на пальце, — на твоём месте я бы так не прибеднялась. С твоими заслугами тебе это не к лицу.       Воспользовавшись возможностью, Гретта осторожно, словно змея под гипнотизирующим взглядом фокусника, поднялась и отошла к шкафу, сохраняя молчание. Она могла бы уйти уже сейчас — впрочем, не факт, ей просто хотелось в это верить, — но не стала двигаться с места, принявшись перебирать вещи, умышленно оттягивая момент своего ухода из дома.       — И всё же ваши мотивы для меня остаются загадкой, — Гретта не сдавалась, хотя уже понемногу начинала сомневаться в своих силах. Она знала Филиппу как закоренелую интриганку, понимала, что стоит оступиться, продемонстрировать избыточный интерес — и та немедленно её раскусит.       Недопонимание, возникшее в начале разговора, давало Гретте фору. Она могла прикидываться дурочкой, протеже которой стала высокомерная, уверенная в своём величии ведьма.       — Это же так просто, дорогуша, — Филиппа ходила по комнате, плавно нарезала круги, как акула, — элементарно. Ты для меня такая же загадка, какая и я для тебя. С этим покончено, надеюсь, мой ответ тебя удовлетворил. Ореол таинственности развеян?       Гретта неуверенно кивнула.       — Вот и замечательно, — чародейка вдруг приблизилась и щёлкнула её по носу. — Мне вот тоже любопытно. Если ты ответишь на пару моих вопросов, как думаешь, это будет чин по чину?       — Но вы ответили только на один…       — Но-но-но, моя хорошая, — чародейка пригрозила пальцем. — В этот раз нам недостаёт твоей скромности.       Гретта чувствовала себя как на сковородке, невидимые языки пламени лизали ей пятки, обжигая, поторапливая выделывать невероятные и неизвестные до сей поры танцевальные па.       — Что вас интересует, госпожа? — проблеяла она, натягивая на плечи жокейскую курточку.       — Да так… Маленькое любопытство. — Гретта замерла, втянула воздух, забыв, как надо выдыхать. — Что это у тебя тут, мёдом намазано, что ли? Или где-то в другом месте, я не знаю, — Филиппа рассмеялась, развеселённая своей гадкой шуткой, а у Гретты задёргался глаз, и скрыть нервный тик она, увы, не могла.       — Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду. — Если за что-то и должны выдавать премии, награды, так это за сохранение мягкости и кротости в голосе в подобные моменты.       — То, что тебя связывает с Роше, — перестав смеяться, Филиппа одним взглядом пригвоздила Гретту к стене, а той пришлось сдержать подступающую икоту.       «Вот где собака зарыта, — немного отойдя, подумала она. — А Филиппа змея. Самая настоящая».       Но и Гретта была не лыком шита.       Ссутулив плечи, вместо того чтобы свободно расправить их, следуя внутреннему побуждению, она поникла и бросила неуверенный взгляд на книжечку Лютика. Чародейка понимающе заулыбалась.       — Оу, даже так.       — Нет, — пискнула Гретта, закрывая лицо руками, — нет, это вовсе не то, о чём вы подумали.       — А о чём я подумала? — в голосе звучала натуральная издёвка. Представление изрядно забавляло Филиппу.       — О том, что я могу…       — Одновременно крутить вторым мужчиной? — хмыкнула ведьма. Теперь в её словах слышалось нескрываемое одобрение, чуть ли не восторженное. — Не нужно, дорогая, мне это знакомо. Это так по-чародейски. Из тебя бы вышла отличная чародейка, да вот жаль, силы не чувствуется. Совсем. А ещё я не чувствую удовлетворения от твоего ответа, — жёстко и повелительно сказала она. — Прекрати придуриваться, говори прямо, чего хочешь?       Гретта выдохнула, отняла руки от лица. Больше не требовалось имитировать смущение, ведь язык сам немел от того, что ей предстояло сказать.       — По всей видимости, у нас намечается… — О боже, ей пришлось зайти так далеко, а щёки всё равно то горели от приливающей к ним крови, то холодели. — Кое-что намечается. Я не уверена, — Гретта повела плечом, представив, что это мог кто-то слышать. — Я говорила, что неопытна.       — Точно, угу, — незаинтересованно ответила Филиппа, нехотя отрываясь от разглядывания тканей. Она наверняка знала, что именно скажет Гретта, поэтому не утруждала себя любопытством. — Секс втроём? — фыркнула она, отбрасывая волосы. — Ни за что не поверю, что Роше на это пойдёт. Уж слишком он… традиционных взглядов.       Гретта чуть не задохнулась от её наглости. Филиппа явно догадалась, кто мог быть в их компании третьим, и решила, что Гретта тешит себя подобными надеждами. От одной мысли об этом внутри поднималось бешенство.       — Да брось, это ж между нами, девочками. Думаешь, мне не известно, где живёт Иорвет? Как ты вообще докатилась до того, чтобы в твоём доме завёлся эльф? — Филиппа скривилась. Такое же лицо было и у Роше, когда он говорил о нелюдях, вот из-за чего они языками и зацепились.       — С этим, — Гретта не смогла подобрать слово, описывающее Иорвета, — меня ничто не связывает, — пренебрежительно отозвалась она. — Кроме того, что тип мне крупно задолжал.       — Ну надо же, — было непонятно, чему радуется Филиппа: услышанному или бутылке вина, купленной без разбору, но приличной по цене. Достаточной, чтобы не отравиться и засыпать спокойно. — Какое совпадение. Моё любимое.       — Правда? — из последних сил Гретта выдавила улыбку. — Я ещё не пробовала, но мне будет приятно, если вы позволите вас угостить.       Она уже протянула руку, но тут Филиппа завела за спину бутылку, и та исчезла.       — При малейшей оказии, дорогая. У меня дома мы разопьём этот божественный напиток. И ты расскажешь мне все свои секретики. Мы же теперь подружки, — сладко пропела чародейка, как некогда Велиар. — Я тоже одна из тех, кому задолжал эльф, — якобы доверительно поведала она. — Только представь, Гретта. — Представить, какая Филиппа лживая вертлявая дрянь? Да запросто! — Угораздило же… — не то слово!       Слыша своё имя, Гретта каждый раз внутренне сжималась. Никто никому не представлялся, но говорили они так, будто были знакомы загодя. А, на минуточку, эта стерва всё ещё стояла в её доме, смела вести себя как на допросе, считая, что нахальство — её безраздельное право по факту рождения. Даже не удосужилась, чёрт побери, войти как нормальный человек. Жаль, что на таких персонажей на Континенте не было управы в виде полиции. Роше всё-таки сгладил впечатление о чародейках, когда говорил, что они много себе позволяют. Выражаясь его же языком, Гретта не задумываясь сказала бы про Филиппу, что она охуевшая. В край.       Гретта молчала, но внутренне уже закипала. Её движения становились порывистыми, придерживаться первоначального плана было всё труднее. От перспективы дружеских посиделок с убийцей не бросало в дрожь: не привыкать, она часто находилась рядом с Иорветом, не питала иллюзий на его счёт. Ненависть и презрение к ведьме делали её сильнее и прочнее. Если из-за чужого ребёнка Гретта кастрировала мужчину, обрекла его на боль и страдания, если практически убила человека во время битвы, на что она пойдёт ради близких? Что сделает с Филиппой в отместку за Трисс, Геральта, Роше и Иорвета?       — Не трать на него время, — неожиданно продолжила Филиппа, сопровождая — наконец-то! — Гретту к двери, — он всё равно не жилец.       Та застопорилась, не зная, как реагировать, но, похоже, всё выглядело естественно. Эйльхарт пожала плечами:       — Детка, да он же головорез, ему недолго осталось.       А-а-а, о-о-о. Ну да. И она вовсе не точила не него когти, не строила интриг, заговоров, не собиралась его убить.       Гретта крепко стиснула зубы и сжала пальцы в кулак, пользуясь тем, что ведьма держалась по правую от неё сторону.       — По этому случаю у меня есть к тебе предложение. Взаимовыгодное. — Они вышли на крыльцо, и Филиппа обошла её, встала позади. Положила руки на плечи и сжала их, склоняясь к уху. — Нам, девочкам, нужно помогать друг другу, держаться вместе. Мужчины — они ведь идиоты, думают, наивные, что охотники. Общеизвестный факт, — она прильнула ещё ближе — так, что Гретта едва не задохнулась от густого шлейфа её духов и почувствовала, как красная помада мажет, марает висок. — Когда жертва оказывается в ловушке, она предлагает хищнику всё что угодно, лишь бы спастись.