Проклятые

      Жалуясь на ломоту в теле и головную боль, Гретта пыталась встать в стремя то с одной, то с другой стороны. Вскользь брошенный Иорветом насмешливый взгляд хоть и придал мотивации, но не помог пропащему делу сдвинуться с мёртвой точки. Пришлось забираться по старинке, подведя лошадь за уздечку к возвышению. И провалиться Гретте на этом самом месте, если издевательский смешок со стороны проклятого эльфа ей послышался.       Не забыть, не стереть из памяти того момента, когда, проходя мимо завтракающих на траве Гретты и Киарана, Иорвет остановился напротив. Как бы невзначай. Опёрся локтями на толстую, низко растущую ветвь приземистого дерева, повернувшись спиной к лесу. И с невысказанным торжеством осмотрел их, задерживаясь на Гретте так, чтобы сразу стало понятно, кто здесь победитель, а кто проигравший.       Она сидела подбоченившись, избегая тесного соприкосновения горевших адским пламенем ягодиц с землёй. И мысленно проклинала стоявшего над душой Иорвета, одновременно умирая от стыда и злости, попутно молясь о том, чтобы проницательность Киарана хотя бы раз дала осечку.       Гретта не лелеяла тщетных надежд отправиться в многокилометровый путь пешей. И потому села в седло с уверенностью капитана тонущего корабля. В эту минуту с неё можно было писать «Неравный брак» Пукирева, не иначе.       Замечал ли кто-то прежде, что на мрачные, порой откровенно паршивые дни приходится самая солнечная, самая радостная погода? Окружающие люди — вдруг! — будто по молчаливому договору начинают весело смеяться, выплёскивая на тебя, несчастную после борьбы с действительностью, тонну положительных, совершенно неуместных эмоций. А ты идёшь, понурив голову, потому что лучи света, бьющие прямо в лицо, слепят. Потому что раздающиеся со всех сторон восторженные возгласы вбивают в спину клинья, заставляя клониться всё ниже и ниже. До тех пор, пока наконец не оказываешься дома, перпендикулярно кровати, и не рыдаешь в подушку.       Оказаться дома, а тем более в кровати, Гретте ещё долго не улыбалось. А вот зарыдать при виде поравнявшегося с ней Иорвета хотелось уже сейчас.       — Мир, откуда ты, с низко нависшим небом?       — Что?       — Иначе почему ты такой гном?       Гретта терпеть не могла набивших оскомину подкатов. За оригинальность Иорвету следовало отдать должное, но всё же она тихо зарычала, надеясь, что он поймёт намёк и оставит попытки довести её до белого каления.       Не сработало.       — Когда молодняк Aen Seidhe учат садиться верхом, рядом с лошадьми ставят деревянные подставки…       Он многозначительно замолчал, скользнув взглядом, позволяя додумать самой. Чувство подавленного нарождающегося гнева у бедняжки выразилось судорожным подёргиванием уголка губ. Ей вдруг стало казаться, что она сходит с ума — нет! — весь мир сходит с ума. Иорвет собственной персоной снизошёл до неё в присутствии всего отряда и шутки шутил. Сбитой с толку, ей было непонятно, находила ли она это смешным. Гретта разрывалась между порывом злобно гаркнуть в его сторону, бросившись в заведомо проигрышную — но такую желанную! — рукопашную, и чувством женского уязвлённого самолюбия. Прошлой ночью Иорвет впервые подвёл её к такой черте, за которой нестерпимо хотелось оказаться. И бросил, чёрт его дери, ни с чем!       На язык напрашивалось звонкое бранное ругательство, но прежде чем Гретта его озвучила, Иорвет продолжил:       — Где ты научилась так плохо ездить?       — Вдохновилась тобой, — гавкнула Гретта, резко и сильно завалившись в его сторону.       — И в манере речи тоже, — поддакнул Киаран, ловко пристроившись слева от Гретты.       Он взял её за локоть, притянул, заставив принять ровное положение в седле.       — Я вперёд, разведаю местность, — сказал он и тут же тронулся.       Его будто никто и не услышал.       Глядя на то, как Иорвет стал расстёгивать ворот у основания шеи, Гретта догадалась, что он нашёл что-то забавное во всей ситуации и компенсировал этим движением желание поделиться ироничным замечанием. В жизни ей уже приходилось сталкиваться с беспричинным весельем. Но оживление Иорвета казалось парадоксальным. Как пир во время чумы.       Как он мог быть таким?.. После всего, что произошло.       Гретта была в смятении. Но не в той панической растерянности, тревоге, беспокойстве и непонимании, что делать дальше. Ей не хотелось совершать необдуманные поступки или начинать заниматься чем-то посторонним, лишь бы не иметь дела с навалившейся на неё проблемой. Внутри себя она ощущала импульс схватиться за всё и сразу, но останавливало её осознание того, что мало что из задуманного ей удастся довести до конца.       Хотя бы потому, что то, каким сегодня перед ней предстал Иорвет, заставляло что-то ёкать в груди. Он казался таким нормальным, таким… человечным, что накопившиеся за ночь и утро обиды и претензии таяли на губах, так и не дойдя до адресата. Неужели у них могут быть хорошие отношения?       Гретте бы в самый раз начать мучиться из-за смущения или раскаяния от осознания собственной предосудительности. Что Иорвет с ней вчера творил! И чему она позволила случиться! Но в груди против воли теплились угольки самодовольства. Гретту одолело странное, неожиданное чувство полнейшего удовлетворения собой, своими суждениями и делами. Это позволяло ей держать лицо и не заливаться компрометирующей краской. Но также отбирало способность критически смотреть на себя и ситуацию.       Наверное, так большую часть времени чувствовал себя Иорвет. И жил по принципу «существует два мнения: одно моё, другое неправильное». Если всё так и продолжится, станет ли Гретта ещё больше на него похожей?       Гретта бросила незаметный взгляд из-под ресниц. Иорвет фыркнул и покачал головой в ответ на её скрытность.       Не могут ведь они стать полностью одинаковыми. Да и скопировать друг друга до мельчайших деталей попросту невозможно. Однако что-то между ними происходило. Словно образовывалась особенная связь. Будто пытаясь настроиться на общую волну, они поддавались потребности принять схожую позу, прописанную в теле. Или сказать одно и то же слово, с той же интонацией. Как если бы пытались понравиться друг другу.       Поначалу главным для Гретты был вопрос выживания. Отсюда понятно, для чего она подстраивалась под Иорвета. Затем неосознанно ей стало необходимо стать к нему ближе. И если с ней — влюбчивой вороной, попросту женщиной — всё понятно, то…       — Боже мой… — сорвался шёпот с языка.       — Да, — тут же последовало самодовольное в ответ.       Гретта повернулась на звук голоса и в смятении посмотрела на своё маленькое отражение в глазах напротив.       Это правда. Что бы Иорвет ни говорил, осознавал это или нет, он тоже хотел ей нравиться. Или, быть может, разгадал эту загадку первым, потому и предложил заняться той вакханалией, которой в последнее время они с тщательным усердием себя посвящали?       — Что-то хотела?..       Вся нежность и устремления Гретты обратились в тягу к прикосновению. В зелёных глазах тотчас вспыхнуло безоговорочное понимание и принятие. Иорвет расслабленно, блаженно — может ли? — прикрыл веки и склонил подбородок, потянувшись к её руке. И тут же отвернулся, вызвав укол в сердце.       Гретта предприняла ещё одно усилие, хмыкнула и потянулась сильнее. Зажав указательным и средним пальцами приставший к воротнику эльфа опавший с дерева листок, она демонстративно покрутила его и выбросила.       Что-то подсказывало ей, не будь здесь ведьмака, эльфов и краснолюдов, Иорвет не отпрянул бы. Хотя с чего такая уверенность? Помимо общественного давления их всегда разобщали гордость и самомнение, которыми оба были наделены.       Отчего-то Гретта верила в лучшее. Не то чтобы она хорошо разбиралась в людях-нелюдях или заканчивала психологические курсы в университете; однако прочитанные за жизнь книги, личный опыт и интуиция наводили её на верные мысли. Если очень постараться и прикинуть в уме, где раньше Гретта могла встретить подобных Иорвету личностей, в памяти всплывал любимый — не ирония ли судьбы? — Ретт Батлер из «Унесённых ветром». Мужчина, который по книге всегда вызывал противоречивые чувства. Бунтарь, игрок, нахал и одновременно нежный любовник, трогательно преданный своей женщине. Годами лелеющий надежду вызвать в ней ответные чувства.       Н-да, с последним у Иорвета выходила неувязочка. Про него в отношениях можно сказать «пришёл, увидел, победил». А что касаемо преданности и нежности… Гретте только предстояло узнать наверняка. Уж слишком подозрительные у Иорвета случались срывы. Он злился, если она его злила, разумеется. Однако гнев перетекал в другие чувства. Можно было подумать, изначально к Гретте испытывали не отрицательные эмоции. Стоило взять в пример хотя бы последний случай, когда Иорвет оторвался от её губ, чтобы сказать этим упавшим, хриплым голосом…       Ну вот, вопреки всему Гретта всё-таки покраснела.       И в животе всё перевернулось и стало тянуть от воспоминания об этом. Это ведь нормальная реакция?       Жаль, что…       Внезапно мирное, спокойное рассуждение Гретты было прервано громким свистом в воздухе. Прямо над её головой в дерево вонзилась стрела. Это случилось настолько неожиданно, что Рагнеда испугалась, вставая на дыбы. Гретта едва смогла удержаться в седле, но, когда ей наконец удалось успокоить лошадь, шум вокруг стал нарастать. Это отряд по приказу Иорвета бросился в галоп. Гретта растерялась, и кто-то из скоя'таэлей пришёл на выручку.       Казалось, они умчались на приличное расстояние от того места. Давление Гретты несколько раз успело подскочить вверх и упасть, и ровно столько же раз она проглатывала взметнувшееся к горлу сердце. Но и в этой части дороги были расставлены спрятавшиеся в лесу стрелки.       В небе — град стрел. Все они летели высоко и отчего-то били в верхушки деревьев. Но Гретте было не до того. Ей почему-то показалось, что одна из убийц направлена прямо на её недавнего спасителя.       Задействовав все силы, она бросилась на скоя'таэля, заставив его упасть под копыта лошади, увлекая за собой. И тут же накрыла своим телом. Бедный эльф ушибся головой при падении и невнятно простонал. Гретта смотрела вверх — во всаженную с чудовищной силой в ствол дерева стрелу.       Предназначена ли эта стрела лично ей?       — Поднимите, — раздался холодный голос Иорвета за спиной.       И Гретту, ошарашенную своими выводами, с двух сторон подхватили за руки.       Удостоившись беглого осмотра на предмет сохранности, она успела заметить лишь блеснувший огонёк на дне его глаз. Гретта знала, что это и что за этим последует. Но Иорвет обошёл её и первым делом приблизился к дереву, стоящему позади неё.       Обстрел закончился так же стремительно, как и начался. Скоя'таэли дали отпор. И когда всё стихло, по количеству выживших, получивших только незначительные травмы, стало понятно, что стрел на самом деле было не так много, и то служили они скорее предупреждением, нежели орудием убийства.       Стоило лишь заметить тот взгляд, которым Иорвет осматривал характерно цветастое оперение стрел, как к Гретте сразу пришло понимание сути. Древко жалобно хрустнуло под рукой Иорвета, когда он с нечитаемым выражением лица обламывал стрелу.       — Командир, что там? — переступил с места на место самый нетерпеливый, один из множества стоящих вокруг.       На что Иорвету давать ответы, когда самого наверняка мучили вопросы: удалось ли Киарану, уехавшему вперёд, уцелеть? Почему Ангрэн — а это были её лучницы — не приказала убить его и Гретту? Он имел вполне внятное представление обо всём произошедшем. Он знал (но в душе, должно быть, надеялся, что ошибался) ответы на все, кроме одного:       — Зачем было подставляться? — Иорвет резко развернулся, своим неожиданным порывом заставляя Гретту вздрогнуть.       Она это предвидела, но, столкнувшись с подобным лицом к лицу, сложно не дать слабину. Иорвет был недоволен. Крылья носа гневно раздувались, а по чётко очерченным скривившимся губам читалось плохо скрываемое бешенство. Наверняка понимание того, что ему нужно демонстрировать показное спокойствие на публику, выводило его из себя ещё сильнее.       Тот эльф, которого Гретта ответно спасла, поник. Должно быть, в его голове пронеслась мысль о том, что лучше бы ему было погибнуть, чем послужить причиной, по которой могла умереть она.       И всё же Гретта сделала над собой усилие. Существовала в её мире поговорка: «Умный учится на чужих ошибках, а дурак — на своих». Исходя из опыта их взаимоотношений, можно было сделать вывод, что Гретта та самая дурочка. Но всё это в прошлом. Потому что она знала: умные учатся у дураков.       Усилием воли понизив тон голоса до нормального, но сжав кулаки — гордыню непросто подавить — так, что ногти впились в ладони, Гретта произнесла максимально нейтрально, расслабляя мышцы лица:       — Потому что хотела и могла. Могла и сделала. — Ей пришлось прятать от ядовито-зелёных глаз рвущееся наружу возмущение: «Я не беспомощна!» — Или мне нужно было просто смотреть?       — Лучше бы думала о своей шкуре, — чужая концентрированная злость разрасталась внутри Гретты раковой опухолью, метастазируя прямиком в сердце.       Иорвет говорил удивительно холодно на контрасте с пылающим внутри огнём. Окружение заставляло его так себя вести. Не желание поддержать Гретту и уладить конфликт мирным путём.       Как же это расстраивало. Расстраивало и злило!       — Не волнуйся, — процедила она, не разрывая зрительного контакта. — Шкура, — выплюнула, открыто выпустив гнев наружу, чем неминуемо расписалась в собственном бессилии, — будет в целости и сохранности!       Казалось, воздух вокруг них стал горячее на пару градусов. Вдруг кто-то особенно чувствительный и неравнодушный к обстановке выкрикнул:       — Иорвет, врежь ей! Врежь тупой d'hoine!       — Себе врежь, говно собачье! — возразил другой.       Вот что называлось метафорическим разрывом или пропастью. Она всегда отзывалась внутри Гретты эхом не до конца прожитой боли. Каждая обида и ругань, связанная с Иорветом, сдирала корочку с едва затянувшихся ран. Но разорвать злополучный круг не хватало сил, а главное — желания. Потому что Гретте удавалось видеть разного Иорвета: самоуверенного и беспринципного, сомневающегося, чувствующего и живого. Это пробуждало двойственные ощущения: восхищение им и ненависть к себе. Будто сердце разрывалось на две неровные половины: одна символизировала отторжение, вторая — надежду.       Показать бы Иорвету одним только взглядом, какое чувство в ней преобладало, на что она смела надеяться. Но в силу своего бараньего — в противовес его собственному — упрямства Гретта молчала и ждала. Если он защитит и заступится за неё — а это нежелательно, он заденет её гордость, — это будет противоречить тому, что она пыталась доказать. Что не беззащитна и что может справиться сама.       За него говорило молчание. Он понимал, возможно, даже читал мысли. Но переменился: не без доли горькой иронии во взгляде демонстрировал Гретте, чего стоит её самостоятельность в мире, где все поделились на два противоборствующих лагеря. Где любовь и ненависть всегда шли рука об руку.       Стук копыт стремительно приближающихся лошадей разорвал образовавшийся вокруг вакуум. Обратившись в слух, Гретта проследила за пылевой дорожкой на горизонте и просияла.       Сердце Гретты понеслось навстречу Киарану, едва она завидела трёх всадников. Сомнений не было: он жив. Но что-то было не так.       Стоило им затормозить, как Иорвет вскинулся, но тут же остановился. Один из тех мерзких эльфов, который напал на неё после пира в Вергене, был ранен. Ему помогли спешиться, стараясь не тревожить простреленную насквозь руку. Что было, конечно же, нереально. Но тот, кого Иорвет до сей поры клеймил предателем, только стоически шипел и плевался.       Их появление вызвало такое оживление, что Гретта вынужденно осталась в стороне, не имея возможности протолкнуться к Киарану и участвовать в их с Иорветом разговоре. Однако довольно быстро в лесу снова стало тихо: скоя'таэли, отправленные Иорветом с целью перехватить стрелявших в них, повалили на землю отчего-то посиневших эльфок. Они были мертвы. И, судя по распахнутым окровавленным ртам, приняли яд.       — Удалось что-то выяснить? — спросил Иорвет, осматривая тела вблизи.       — Нет.       — Как только они поняли, что попали в плен…       — Я не понял, что произошло. Они вдруг забились в конвульсиях.       — Наверное, что-то во рту.       Последнее, что Гретта успела увидеть, — это как он вздохнул и утомлённо потёр переносицу. Их взгляды столкнулись, и этот момент показался бы вечностью, если бы Иорвет не сделал рукой какой-то знак. Из-за чего картинка перед глазами стала стремительно меняться. Едва сморгнув, Гретта оказалась одна, в окружении небольшой группы оставшегося отряда. И тупо смотрела вслед Иорвету, Киарану, Геральту и остальным, на всех парах мчащимся вперёд.       Стрела, какое-то время назад угодившая аккурат чуть выше головы Гретты, в щепки раздробила своим наконечником кору дерева. И стало дурно от мысли, что он мог оказаться в ней.       Однако ещё больше Гретту пугала мысль, что сейчас подобным стрелам подставится Иорвет.       Было ли решение разделиться ошибкой, Иорвету предстояло узнать намного позже. Гораздо раньше судить об этом могла Гретта. Их группе было трудно передвигаться с тяжёлым грузом по лесу. Другие уехали налегке, бросив весь походный скарб на оставшихся скоя'таэлей. Особо активное передвижение компаньонов Гретты могло навлечь на них беду — мало ли сколько эльфок Ангрэн поблизости и где они точно. По этой причине рисковать никто не стал — да и к кому возвращаться остальным, если они уйдут в дебри?       А может, им просто не повезло. В самом деле, трудно говорить о везении, попав в окружение врага.       Шли они недолго, быстрым шагом, предварительно спешившись. Надеялись отойти буквально всего ничего от мест обстрела и разбить временный лагерь.       Гретта не могла выбросить из головы проклятую стрелу. С мрачной безнадёжностью сделала мысленную зарубку: арсенал её кошмаров пополнится уже в ближайшее время.       Шла, как и все, торопливо. Но нервно и почти что слепо. Не уделяя должного внимания ни траве, которая цеплялась за одежду, ни камням, подворачивающимся на пути.       Быстро.       Ещё быстрее.       Вдоль бурьянов выше её ростом, сквозь густые заросли, где Рагнеда проходила с трудом. С неизменным фоновым шумом за спиной: никто, кроме Иорвета, и не пытался подбирать слова в её присутствии. Краснолюды материли всё, что видели. На буераках, там, где с затруднением проходили лошади, особенно тяжко приходилось их пони.       Гретту мотало из стороны в сторону от невозможности повернуть время вспять, вырезать сказанное и справиться с эмоциями. Она почти что задыхалась, тихо захлёбываясь паникой, нарастающей с каждым гулким ударом крови в ушах. Как же глупо было ссориться с Иорветом!       Если в реальном мире Гретту часто подталкивали на примирение мысли о том, что она может выйти и её собьёт машина (а кто-то из домашних останется несправедливо обиженным), то здесь та же ситуация была острее. Континент был не промышленно развитым, относительно безопасным местом, а миром, кишащим чудовищами и наполненным безостановочным кровопролитием, в котором варился Иорвет. Розовые очки Гретты разбились. Ранее Роше справедливо заметил, что все, кого она знала, не были супергероями. Они получали травмы, увечья и погибали.       Иорвет не был исключением.       И пока Гретта мучилась от того, что ей не с кем было поговорить о своих тревогах, не у кого попросить совета и найти поддержки, за одним из поворотов устраивалась засада.       Было тихо. Слишком тихо. Гретта не сразу это заметила. Но всё завертелось чересчур быстро, и она опомниться не успела, как на голову ей резко нахлобучили мешок. Ударили по шее, отчего тело вдруг прошибла волна боли, за которой последовало онемение.       Тьма добродушно потянулась к Гретте с распростёртыми объятиями.       Неизвестно, сколько времени пришлось провести в бессознательном состоянии, но когда Гретта очнулась, она дёрнулась и стала биться от испуга, не понимая, что мешает ей видеть.       Паника сжала горло, липкими и холодными пальцами скользя по спине, покрытой мурашками. Следом вонзая в голову мучительно острые иголки, впивающиеся сильнее с нарастанием шума вокруг. Гретте мерещились женские голоса. Многоголосица. И когда что-то тёплое коснулось её лица, она вздрогнула, будто заново очнувшись.       На этот раз по-настоящему. Сквозь холщовую ткань на голове стали видны окружающие Гретту силуэты, снующие из стороны в сторону. Один из них замер вблизи. Осознание произошедшего пришло незамедлительно: она знала, кто схватил её.       Паника растворилась, как соль в кипятке. Но на её место не пришёл страх. Только тревога, смешанная с верой и уверенностью в том, что Иорвет найдёт её раньше, чем расстояние между ними увеличится до такой степени, что он умрёт прежде, чем сможет это сделать.       Если он уже мёртв — в области сердца Гретта почувствовала быстрый острый укол, — то будь что будет. Только вряд ли её оставили бы в живых, если бы она зачем-то им не понадобилась. Гретта могла служить жертвой или приманкой. Или и тем и другим одновременно.       — Воды? — произнёс насмешливый голос.       Горлышко стеклянной бутылки лязгнуло по верхним зубам неосознанно приоткрытого рта. И в тот же момент, когда Гретта упрямо поджала губы, отворачиваясь, голос дополнил:       — Я бы тебе всё равно не дала.       Если бы сквозь повязку на голове Гретты можно было увидеть, как она закатывает глаза в ответ на эти слова, по ней наверняка бы проехались этой бутылкой, от самой близости которой начинало подташнивать. Но это было невозможно. И так как от Гретты не раздалось ни звука, очень скоро к ней потеряли всяческий интерес.       Со связанными руками она лежала на земле. Стараясь не двигаться лишний раз, чтобы не привлекать внимания. Было холодно, и тело ощущалось ледяным, а скованность позы добавляла неприятных последствий в виде затёкших конечностей.       В мыслях было как на оживлённом базаре: со всех сторон кто-то что-то выкрикивал. Сначала Гретта хотела подслушать разговоры эльфок, но очень скоро ей пришлось разочароваться. Женщины общались между собой на известном только им языке. Единственно знакомые слова по типу «Elatel» заставляли приглушённо скрежетать зубами. Ненавистно сплюнутое кем-то «Iorveth» ускоряло пульс. Гретта думала и о судьбе тех, кто был с ней прежде. Возможно, их убили. А может… Скорее всего, да.       Рагнеда! Бедная, бедная девочка. Ей столько пришлось пережить: и издевательства прежнего владельца, и голод, и потерю жеребёнка. А теперь её бросила и нынешняя хозяйка. Неужели эти гадины перебили лошадей? Им они без надобности. Раньше Гретта не замечала ни одну из них верхом. Оставалось только уповать на то, что животных пощадили. Рагнеда была умной, она бы нашла путь домой. Обратиться с вопросом напрямую? Гретта не могла быть уверена в том, что ей скажут правду. А принять суровую реальность была не готова.       Чего добивалась Ангрэн? Снова заманить всех в ловушку? Но она не знала про проклятие, связывающее Гретту с Иорветом. Не знала про существование ограничения дистанции между ними. Что это была за цифра, гадать Гретта не бралась. Достаточно сухого факта.       И с чего ей взбрело в голову, что её куда-то уводят? Может, они просто ждут чего-то. Или кого-то. И никуда уходить не собираются.       И в то же время нельзя было игнорировать свои догадки. Лес большой, и эльф в нём как дома. Но ударит дождь — и смоет все следы, и тогда невозможно будет никого разыскать.       У Гретты отобрали зрение и возможность передвигаться (неужели тащили на себе?). Что такого у неё имелось, чтобы хоть как-то помочь предполагаемым спасителям?       Холодный осенний ветер взлохматил волосы порывистым прикосновением длинных пальцев, скользнув под плащ, пустил рой мурашек. Оставалось только сжимать зубы и терпеть…       Тогда-то Гретта и решила воспользоваться равнодушием к своей персоне. Вгрызлась посильнее в лоскут ткани на своей одежде и тихо выплюнула кусочек на землю.       Едва она успела это проделать, как её заставили подняться. Но в этот раз не потащили, а погнали, как скот, накинув на шею верёвку.       Претерпев миллиарды падений и насмешек, испытав мучительное чувство дежавю, Гретта вздохнула с облегчением: они сделали остановку, во время которой рубашка на груди стала дважды дырявой. Они шли много часов кряду, и никто даже не почесался, чтобы снять с Гретты повязку. Та позволяла ей видеть первые два шага и тем самым не особо тормозить остальных. Ну и что, что она сбила колени и локти в кровь, собрав все острые камни и колючие кусты по пути — весело же!       Так прошёл день, в течение которого никто не предложил ей ни еды, ни воды. Этот факт мог значить только одно — дальнейший путь предстоял быть недолгим и должен был оказаться для Гретты последним. Помимо прочих неудобств, утром стало больно моргать. Глаза слезились, появилась резь. Температура тела ощутимо снизилась, из-за чего Гретту беспрестанно колотило. Ближе к вечеру появилась сухость во рту, начали трескаться губы — так она на опыте познала первые признаки обезвоживания. Тело болело, суставы ломило. В голове клубился туман. Думать из-за спутанности сознания становилось всё труднее. Гретте казалось, что она переживает состояние, схожее с отсутствием сна в течение трёх суток.       Спустя невыносимое долгое время — Гретта думала бы иначе, если бы её поили — она подверглась новому испытанию, в одиночестве оказавшись в тёмном помещении, в котором, если внимательно прислушаться, со всех сторон капала вода. Теперь руки были свободны, а глаза могли видеть. Не тратя время на жалость к себе, Гретта без раздумий двинулась на звук. Приникнув к холодной стене, она припала к ней губами. И стала жадно вбирать каждую каплю, льющуюся откуда-то из щели на потолке. В данный момент, должно быть, представляя из себя печальнейшее из зрелищ.       Чтобы утолить жажду подобными жалкими крохами, пришлось провести в одном положении по крайней мере около часа. И когда мысли стали проясняться, Гретта подумала, что если у неё ещё есть шанс, то она сделает всё, что в её силах, но никогда больше не заикнётся о том, чтобы соваться в мужские дела и перечить Иорвету.       Поле битвы — его место, ей там делать нечего. И нечего было влезать, подвергать себя опасности. Ведь если бы она погибла, погиб бы и Иорвет. А он не она. Глупо и самонадеянно пытаться взвесить их жизни в одной чаше весов по отдельности. На нём, как на главнокомандующем, держалось слишком многое, он был ответственен и за судьбы скоя'таэлей в том числе. И хоть каждая жизнь важна сама по себе, шитьём Гретта никого не спасёт.       Она выискала сухой угол и села в него, откинувшись к стене.       Довольно бежать от реальности. Хватит попыток отбрыкнуться от значимости Иорвета в её жизни. Зачем было вмешиваться в его дела, не слушаться? Он же никогда не приходил к ней в мастерскую и не говорил, как шить. Не лез в процесс готовки, не проверял результаты уборки. Почему профессионализм Гретты, её компетентность в каких-то вопросах воспринимались Иорветом безоговорочно, а его она постоянно испытывала?       В мире Гретты мужчины (преимущественно) больше не воевали. И делили с женщинами обязанности. Да, бывали и такие, которые дома после работы заваливались на диван и смотрели телевизор, прикрикивая на жену: «Где мой обед и пиво?» В то время как она, отработав ровно столько же, сколько и он, брала на себя и детей, и хозяйство (от неё также требовалось всегда быть красивой и готовой к сексу). Но, к счастью, были и такие мужчины, которые осознавали значимость прогресса. Они знали, что работать в офисе с бумажками — это не жизнью рисковать, добывая мамонта. А папа Гретты, например, несмотря на то что сам был ужасным трудоголиком, успевал и посуду помыть, и пропылесосить, хотя мама работала на дому. Бывало даже, что его хватало на субботнюю уборку и время с семьёй. Однако никто, кроме Гретты, и не думал поставить это «бывало» ему в вину. Папа тянул на своём горбу все самые важные выплаты, обеспечивая при этом достойный уровень жизни всей семье и позволяя жене заниматься любимым делом, доход от которого не был стабильным.       Континент будто бы не определился, в какой исторической эпохе пребывал. В чём-то он был глухоманью двенадцатого–тринадцатого веков. А иногда казалось, что находишься в семнадцатом. Так или иначе что-то схожее в прошлом переживала Земля. И здесь были заведены соответствующие порядки, которые Гретта почему-то пыталась попрать. И зря. Роше предупреждал, что её пережуют, выплюнут и не заметят.       Наконец Гретта сама пришла к мысли о том, что нужно перестроиться. Не в ущерб себе, а максимально органично и естественно. Гретта во всём ждала и требовала от Иорвета равенства. И он в самом деле его давал. Как мог. В отличие от других, действительно позволял ей многое. И даже потакал её желаниям.       Так с чего ей взбрело в голову посоревноваться с ним в мужском, кто круче? Понятное дело, что он, господи!       Больше она ему не противница. Не надо было пытаться переделать Иорвета и ждать от него, что он поймёт правила мира Гретты. Он уже сделал величайшее одолжение, прислушавшись к ней. Уже за это его нужно было ценить. Потому что то, что Иорвет поменялся, — его заслуга, его выбор. И раз это произошло в некоторых сферах их жизни, значит, он ценил Гретту и был готов на изменения. Ведь разве стал бы кто-то обращать внимание на просьбы и замечания безразличных им людей?       И хватит ссориться по пустякам. Время обзавестись мозгами и довериться чужой силе и авторитету. Положиться на Иорвета до конца и переложить заботу о себе на его плечи, как он и предлагал. В чём смысл вечного соперничества, доказательств и споров, кто прав, кто виноват? Важнее всего просто быть друг у друга. Потому что в противном случае их разборки ничего не стоят.       Они вместе — живая иллюстрация извечной проблемы мужчины и женщины. Иорвет первым потянулся за слабостью Гретты. Она с запозданием потянулась за его силой. Но ей не стоило волноваться о том, что какую-то часть личных свобод придётся возложить на жертвенный алтарь. В конце концов, Гретта сделала это добровольно. И всегда помнила: тот, кто держит цепь, не свободнее того, кто её носит.