Под маской пересмешника

            Вынырнул резко. Как, если из шума — в кромешную тишину за одно мгновение. Вынырнул и долго лежал, глядя закрытыми глазами куда-то внутрь самого себя — веки разомкнув, глубин таких не увидеть.       Петир лежал и наслаждался покоем. Просто покоем, возможностью очиститься от мыслей и чувств, дрейфовать в тягучей дремотной неге, не быть никем и оставаться только самим собой. Он лежал и наслаждался, лежал-боялся: если это выстраданное, неведомо откуда и как взявшееся мгновение вдруг потревожат-расколют небрежным касанием или окликом, поток с неотвратимой силой нахлынет снова.       Но влажная мягкая тряпица невесомым дуновением отёрла горячий лоб, и ничего не произошло. Петир услышал, как гулким набатом сердце стучит аккурат меж его висков и медленно, тягуче-медленно поднял веки — меж них тотчас вольготно расположился бархатный полумрак. Тряпица снова отёрла лоб. Как бы испытывая на прочность собственную реальность, Петир медленно повернул голову на бок, задержал дыхание. Тело лениво, нехотя повиновалось, слушалось, но оставалось как будто чуть-чуть чужим.       — Лорд Бейлиш? — рядом со всё ещё открытым глазом проскользнули край серой шерстяной юбки и не лишённая изящества кисть. Женщина, голос которой произнёс его имя с мягкостью и участием, присела около постели прямо на колени. — Вы что-то помните?       Он поводил языком по нижней губе, ощущая отвратительную сухость во рту и почему-то то, как озябли пальцы на правой ноге.       Было ли это хорошо?       — Пить, — выдохнул-попросил, попробовал улыбнуться: — привет, Элен.       Руками, окрепшими от тяжёлой работы, темноволосая служанка приподняла его за плечи, разворачивая спиной к подушкам, и он оперся на ладони. От осторожного, но всё-таки резкого движения сознание на какое-то мгновение помутнилось, подбородок бессильно упал на грудь. Ему что-то обязательно нужно узнать, или сказать? Или сделать? Бежать, бороться?..       Элен заставила его откинуть голову, прижала к губам ледяную чашу и буквально пронзила властным, тяжёлым взглядом:       — Пейте. Смотрите на меня. Смотрите. — Он, поперхнувшись, кивнул, но сковывающий, тяжёлый взгляд никуда не исчез: — Вы больше никогда не будете так делать, — медленно проговорила-приказала служанка. Как будто высокородной леди всю жизнь была.       — Делать как? — Петир попытался отвести взгляд.       — Сходить с ума, терять над собой контроль. — Она наконец отступила-отпустила, и он снова позволил себе упасть. — Я больше не хочу видеть и слышать этого. — Чаша с недопитой водой опустилась на стол вне пределов видимости Петира, и он наконец понял: за рубленными фразами и резкими, тяжёлыми движениями Элен скрываются отголоски ещё не минувшей паники.       — Расскажи мне, — попросил в тишине, внезапно обрушившейся душителем. По тому, как вдруг прошаркал прежде уверенный, чёткий шаг, Петир догадался: она устала, и добавил почти виновато: — пожалуйста.       Кресло скрипнуло, когда, для Петира невидимая, Элен села.       — Это я потащила вас танцевать. Вы стояли — такой растерянный и усталый, такой неуместный на этом празднике жизни. А я же помню, что вы сделали в крипте. Бедная Или… Она же обезумела просто. А вы говорили так властно и так уверенно. Я, когда бежала, думала об этом. О том, что должна быть такой же бесстрашной. А иначе умру.       — Мне было страшно, Элен. — Он почему-то улыбнулся, а она, поднявшись, принялась разжигать очаг.       — Это вы меня опять успокаиваете. Чтобы так стыдно не было. Я же бежать одна бросилась. Потому, что испугалась. А могла бы кого-то спасти. Или ведь погибла. И многие другие погибли тоже.       — Когда начинается гонка со смертью, Элен, каждый заботится о себе сам.       — Знаю. — Огонь разгорелся резко, и в его отсветах Петир наблюдал, как движется тёмный девичий силуэт. — Но всё равно чувствую вину. И тогда чувствовала. На празднике. А потом увидела вас, вспомнила, как вы говорили, вспомнила, что мы выжили потому, что сильнее. Если бы я колебалась, меня бы разорвали, как Или, и я бы не могла танцевать сейчас, и пить вино, и слушать рожок со скрипкой. Тогда, в крипте, с нами говорил и лорд Ланнистер. Но запомнила я вас. Наверное потому, что видела слабым. И мёртвым. — она вдруг подошла вплотную. — Мы все видели, как ваше тело сожгли на костре, лорд Бейлиш. Но вот вы здесь. И я танцевала с вами, я держала вас за руку, слышала, как вы дышите. Но я смотрела, как горел костёр. И эта загадка не давала мне покоя. — Она присела рядом точно так, как в ту ночь, когда вместо страсти предложила ему почти материнское понимание. — Я следила за вами. Мне хотелось понять. А ещё… не знаю, почему, я, наверное, волновалась. Никогда бы прежде этого не сказала. А сейчас… я, глупая, пожалуй, женщина. Я даже не могу сказать себе, какой вы человек. Вы продали леди Сансу, но потом вы же её спасли, вас казнили за измену, но я-то видела человека — несчастного, живого, потерянного человека. Вы уж мне эти слова простите.       Тихо кивнул: — прощаю. — Она продолжила.       — Дальше вы, наверное, помните. Шли, как пьяный, что-то говорили… я не понимала слов. А потом… я не знаю… это какое-то безумие… Было ужасно — я не могла докричаться до вас. И мейстер не мог, и лорд Сноу… Они говорили, что вы уже можете и не проснуться никогда. Вам дали маковое молоко, и вы как будто успокоились. Но я сидела рядом и почему-то чувствовала: стало хуже.       Он провёл языком по губам, вспомнил тёплую жидкость и тёмный омут. Да, Элен однозначно была права.       — Сколько я проспал?       — Два дня и одну ночь. — Пальцы Элен скомкали юбку и распрямились, чтобы стиснуться с силой снова. — Сейчас закат. Лорд Сноу приказал отыскать его, если вы проснётесь. Но я боюсь уходить. Я не понимаю, чем это было, и не знаю, что может произойти, если я уйду.       — Значит, тебя привело сюда женское любопытство. — Петир не спрашивал. И отчего-то чувствовал тупую обиду пополам с обжигающе горьким гневом. — Любопытство — не порок. Это очень полезное качество, Элен. Оно помогает собирать информацию. А разум превращает её в оружие. — Он вспомнил, как учил Сансу, вспомнил последние слова, которые услышал в своей настоящей жизни. — Цена каждого знания мне известна. Ответы на твои вопросы останутся при мне. — Невероятным усилием заставив себя сесть прямо, он повелительно поднял руку. — Ступай, разыщи мейстера и бастарда. А сама больше не возвращайся.       И медленно, слишком медленно отвернулся, продолжая спиной ощущать внимательный, цепкий взгляд.       Ему бы стоило понять. Ему бы стоило догадаться.               «А у лорда, у лорда сын. Там, за рекою, там».       Жизнь снова не научила его, он снова поддался эмоциям, позволил себе стать слабым, позволил себе довериться.               «А у неба, у неба синь. Там, за звездою, там».       Взгляд продолжал сверлить, Элен прерывисто дышала, всё ещё сидя на том же месте, и, не выдержав, Петир резким движением, стоившим ему чрезвычайных усилий, сел.       — Кажется, ты получила приказ, Элен.       — Я не уйду, — помотала головой она и несколько раз моргнула. — Оставляйте свои тайны при себе, лорд Бейлиш, сколько хотите. Я не знаю, почему вы живы, не знаю, куда исчезла леди Санса, и не понимаю, что с вами происходило. Но это что-то очень скверное. Вы нуждаетесь в помощи. Но я почему-то не вижу кого-то, кто бы искренне хотел её оказать. Вы можете гнать меня, сколько хотите. А я не уйду потому, что хочу знать, что вы не останетесь одни, если это безумие опять овладеет вами.       Порывисто поднявшись, она принялась ворошить очаг, то и дело проводя тыльной стороной ладони то по одной, то по другой щеке.       Слова, произнесённые с гневной, пылкой горячностью, снова и снова проносились в мыслях Петира, дробясь и откликаясь эхом. Он не знал, что отвечать, потому молчал. Слишком много памяти о предательстве, вероломстве и подлости в нём таилось, слишком хорошо он знал, как управлять людьми, и слишком хорошо помнил, как это, когда управляют тобой во имя благих намерений. После всего, что пережил в тёмном омуте, Петир стал, казалось, увереннее и злее, но вместе с тем ощущал себя маленькой испуганной пташкой, клюющей даже те руки, пальцы которых пытались подать ей хлеб.       Сколько бы продолжалось напряжённое, захлестнувшееся чёрной петлёй молчание, если бы без стука не распахнулась дверь, Бейлиш не знал, но впервые был почти искренне рад бастарду.       Несмотря на одержанную победу, Джон Сноу был сосредоточен, подавлен и напряжён. Подпоясанный мечом, быстро прошагал к замершей у очага Элен, произнёс-приказал:       — рассказывай.       Служанка ссутулила плечи, как будто вздрогнула, и Петир услышал свой голос словно со стороны:       — Как это трогательно — заглянуть, чтобы справиться о моём здоровье. Я поражён…       Внимание бастарда тотчас переметнулось, и неподдельное облегчение на какой-то миг смягчило его лицо. Ощутив себя лишней, Элен тихой мышью выскользнула за дверь, но Петиру отчего-то подумалось: она приклеится-пристанет с другой стороны — выслушать-вынюхать, разузнать-разведать. Только затем ведь и приходила. Только затем ведь сидела здесь.       — Вы знаете: не о вашем. — Словно прочтя мысли Петира, Джон выглянул из покоев и лишь удостоверившись, что Элен ушла достаточно далеко, расслабленно занял кресло. Петир отчего-то заметил, как светлой бесформенной тряпочкой на пол соскользнула шаль, оставленная служанкой, и ему захотелось её поднять. — Вы знали, что это произойдёт?       — Знал ли я? — Петиру захотелось расхохотаться. — Вы сами великодушно предоставили мне свободу на один вечер, сами пригласили на пир и теперь спрашиваете, знал ли я. Да, догадывался. Но ведь и вы догадывались тоже?       Джон как-то нервно, натянуто улыбнулся, сцепил пальцы, стиснул с огромной силой, кивнул:       — Да. Мы думали, что так будет. Ваше вино… оно было очень крепким. С особой грибной настойкой.       Петиру хотелось смеяться и злиться одновременно. Тугодумы-Старки, бесконечный дурак Джон Сноу… А в дураках почему-то он, Петир Бейлиш. Опершись спиной о стену, он медленно скрестил руки, светски улыбнулся:       — Почему я не удивлён?       Джон непроизвольно скосил глаза.       — Мы надеялись, что если подавим ваш разум, проблема исчезнет сама собой.       — Ваша сестра надеялась. А сейчас вы чувствуете вину. Вы слишком благородны, чтобы не прийти и не признаться мне. Ведь это было подло, Джон Сноу. Достаточно красиво, достаточно хитро, но, тем не менее, очень подло. — Подняв руки, Петир хлопнул в ладоши, голову склонил: — поздравляю. Вы обвели мизинца вокруг пальца. Это даже могло бы восхитить меня…       — Прекратите, — резко одёрнул Джон. — Мы сделаем всё, чтобы вернуть Сансу!       Петир неторопливо поднялся тоже, развёл руками:       — Поверьте, я хочу этого не меньше вашего, а после того, что вы сотворили, желание моё возросло многократно. Мне не так просто сохранять здравый ум даже сейчас, Джон Сноу. А он у нас на двоих. Я это точно знаю. Потому прошу, — медленно прошёл и оперся о каминную доску, чувствуя дрожь в коленях, — обсуждать со мной ваши гениальные идеи и не идти на напрасный риск.       Джон замер напротив размышляющей тёмной птицей.       — Мы это обсудим, — произнёс наконец. — И, я хочу, чтобы вы знали. Мне жаль, что ничего не вышло, и жаль, что вам пришлось пережить то, чего я не понимаю.       — Именно, что не понимаете, Джон. — Петир зачем-то снял с крюка лопатку для выгребания золы и теперь перекладывал её из руки в руку, переворачивая.       Джон повторил: — мне жаль, — и, отвернувшись, зашагал к двери, но голос Петира его настиг:       — И ещё: больше не засылайте ко мне служанок. Им не втереться в моё доверие.       Неподдельное удивление исказило лицо бастарда.       — Мы никого не засылали.       — Тем хуже, — неопределённо пожал плечами Петир в ответ и добавил одному лишь себе тихим шёпотом: — тем хуже.       Больше он никому и ни в чём не верил.