Начать жизнь заново

— Бля… больно же! — возмутился наш провожатый, наконец разгибаясь. — А нечего языком трепать, — тут же ответил ему, — это к добру не приводит. С некоторой опаской обернувшись к остальным людям из группы, понял, что те тупо не въезжают в ситуацию. Ну, может, та девчонка, которая так хотела выучиться на врача, закусила губу, чтобы скрыть улыбку. Ну-ну, я, например, ничего смешного не вижу. — У-у-у, ты же мне небось все почки отбил. Всё! Теперь я стану инвалидом! А тебе придётся оплачивать мои больничные счета! А если не стану, то ты хотя бы должен выплатить мне компенсацию за моральный ущерб! — всё это он выдал с такой умной рожей, что прямо жуть. Ему это не шло, что я и поспешил высказать. — Ха, — только и ответил провожатый, довольно улыбаясь, — всё равно компенсацию за моральный ущерб я из тебя вытрясу! Хотя-а-а… знаешь, вместо этого ты можешь стать моим бойфрендом. Тогда я спишу это со счетов. Спокойно, Миша, спокойно. Вспомни, ты так же терроризировал бабулек и тупых малолеток, задавая им провокационные вопросы. Поэтому просто игнорируй этого долбоёба. Как говорил Карлсон: «Спокойствие, только спокойствие». Ничего не ответив, я достал сенсор и включил вторую часть Ассасинов, которую так до сих пор и не прошел, хотя закачал с год назад. Но этот неуемный раздолбай насел на меня, словно ему тут медом намазано. — Ну свали уже, а, — я вздохнул, — тебе других людей мало? Вон, посмотри, — и махнул рукой в сторону самого старшего тут же попятившегося парня. Но брюнет продолжал меня доставать. Хм-м, где-то я читал, что лучший способ борьбы с сетевыми троллями — игнорирование. Сначала потроллит-потроллит, однако потом ему надоест, и он уйдёт куда-то в другое место. Здесь ведь тоже должно помочь, так что нужно игнорить. Что-то мне как-то резко захотелось сигарет, пойти, что ли, перекурить? Совершить задуманное я, к сожалению, не успел, так как громкий женский голос, доносящийся из колонки на углу потолка, четко оповестил: — Всем провожатым собраться в кабинете директора для выдачи списка тех, кто прошел теоретический экзамен. Повторяю… Преувеличенно-жалостливо вздохнув, брюнет, снова сцепив руки замком за головой, пошел в сторону лестницы. Мимоходом я услышал чей-то разговор. — …миленький. Как думаешь, он только по мальчикам? — Даже не предполагаю, но было бы здорово. Я бы хотела с ним встречаться. — Да что вы на нём помешались, гей да гей, у вас на них мания? — Ты вообще молчи, сосед недоделанный. Не дал Ирке шпаргалку, а сестра мне потом всё высказывала. — Ха, надо самой учить, я и так еле-еле на четвёрку вытянул. — Мог бы и помочь. Тоже мне, Ярослав Мудрый. Переговаривались две довольно симпатичные девчонки, лет по пятнадцать, и тот самый парень, который брал «первый курс». Я был удивлен. Мда, кажется, тут и правда многое отличается от моего бывшего города: там разговоры про гомосексуалистов были только в стиле издевательства или черного юмора, а тут так прямо и открыто заявляют, что даже не против встречаться. Я отстал от жизни? Тем временем, Евгений-как-его-там уже вернулся, держа в руке небольшой листок. — Прошли только шестеро, — с торжественным видом заявил он, — я назову по именам, а то тут одна фамилия какая-то заковыристая… В общем: Лиля, Никита, Вадим, Ярослав, Алёна и-и-и… — тут он сделал небольшую паузу, заставив моё сердце биться от волнения и просить: «Хоть бы я, хоть бы я», — Михаил. Я тут же облегчённо выдохнул, словно сдувшийся воздушный шарик, а когда посмотрел на провожатого, увидел довольную ухмылку на его подлой роже. Вот же козёл! Он начинает меня бесить хуже Славы. — Простите, а какая Алёна? — переспросила стоявшая за моей спиной девчонка. — Нас тут две. — Та, которая с заковыристой фамилией, — коротко ответил тот. — Та-а-а-ак. Теперь те, кого я назвал, идут за мной, остальные свободны. — Напоследок он ободряюще улыбнулся. — Может, вам повезёт в следующем году. — Угу, повезёт, как же, — уже уходя, услышал я недовольный голос, а после короткие девичьи всхлипы. Если бы я не дотянул, то, конечно, расстроился бы, но ведь жизнь на этом не кончается, чего реветь? Никогда не понимал женщин и их поводов поплакать. Мы вышли из здания и направились туда же, куда до этого ушел Ваня. У людей, идущих рядом со мной, лица прямо светились, а я недоумевал — чего они так радуются? Это ведь только начало. Провожатый открыл нам дверь, приглашая внутрь. Мы, естессно, зашли, под конец заметив, как из основного здания сюда потянулась ещё одна группа. Внутри уже стояли дети, но не скажу, чтоб их было так уж много — человек 20-30. И лица у всех такие же одухотворенные, как и у моих спутников. Мы находились в большом помещении, очень похожем на спортзал. Когда зашла последняя группа, директор, стоящий на помосте, произнёс: — Теорию вы прошли, однако именно сейчас решится, останетесь вы или уйдёте. Вам нужно подойти к регистратору. Он запишет, по какой вы специализации, и выдаст всё необходимое. В вашем распоряжении четыре часа. Отсчет времени начнется, как только последний человек закончит с регистрацией. Желаю удачи. После он ушел, а мы выстроились в очередь перед регистратором, чтобы взять всё, что нужно. Свой рисунок я выбрал давно — это был человек на обрыве. Он стоял под порывом ветра, вытянув руки и чуть откинув назад голову. Первоначально это была фотография, откопанная в интернете. На ней простой пейзаж: крутой обрыв с видом на долину, небо, солнце, прикрытое пушистым снежным облаком, и где-то вдалеке протекающая речка. Мне почему-то до безумия захотелось это нарисовать. В первый раз ничего не получилось, только испортил альбомный лист. Но я не прекратил попытки. И вот, совсем недавно, просто забылся, рисуя. На картине я сам, спиной в полосатой красной спортивке, стоял на том обрыве. Определённо, мои коричневые волосы, как и незастёгнутая куртка, развевались на ветру. А впереди всё, как на той самой фотографии. Нет, я, конечно, не стал рисовать, аки Айвазовский, но это первая картина, которой я по-настоящему горжусь. Надеюсь, мне удастся повторить ее сегодня... Надеялся, и удалось. И если бы не почти материальный взгляд, сверливший меня всё это время, я был бы полностью удовлетворен своей работой. Даже не надо поворачиваться, чтобы понять, кто это. Но я всё-таки обернулся: Евгений-как-его-там сидел на столе регистрации и о чём-то говорил с девушкой в зелёной форме. Она была напротив него, за тем же столом. Разговаривая с ней, он продолжал смотреть на меня, а когда мы встретились взглядами, улыбнулся и неслышно произнес: «Будешь моим парнем?» Не слишком хорошо умею читать по губам, но на такое даже моих скудных познаний хватило. Закатив глаза, я отвернулся. «Да, Миша, люди и правда бывают такими идиотами. А такое не лечится». А может, он мазохист? Любит, когда его избивают? Он же натурал стопроцентный, вон как с той девушкой флиртовал. Эта мысль меня окончательно успокоила — если он не будет меня домогаться, а только подкалывать, я переживу, да и сдачи смогу дать. А дружба с ним мне и подавно не нужна, в этом плане я предпочитаю девчонок. Ваня — исключение. Сняв с мольберта рисунок, сложил простой и цветные карандаши в коробку и понёс бумагу в сторону регистрационного стола. Рисунок я повернул лицом к себе, чисто из вредности. — Куда его? — спросил я у девушки. Она вырвала из своей тетради лист с моим именем и ещё какими-то записями, намазала его сухим клеем и отдала мне. — Приклей на обратную сторону и отнеси на склад. Там увидишь, куда класть. Я сделал всё, как она сказала, и уже собрался выходить, как меня нагнал Евгений-как-его-там. Он молча последовал за мной, я же, не обращая на парня никакого внимания, пошел в магазин теть Оли. Оказалось, что уже без десяти пять, а значит, я использовал почти всё время, учитывая то, что путь до магазина прошел пешком, поскольку забыл взять деньги на обратное такси. Тёть Оля хотела расспросить, что к чему, но, увидев плетущегося сзади брюнета и мой хмурый фэйс, сказала, что спросит позже. Напоследок она предупредила о том, что Ваня сегодня не придёт — он нашел себе какую-то подработку, а она сама зайдёт только вечером, в восемь часов, чтобы закрыть магазин на ключ. Я кивнул, махнув ей на прощанье, а после занялся работой. Брюнет с задорной улыбкой, но всё так же молча (что не могло не радовать) ходил среди цветочных рядов, чем меня сильно нервировал. — Бля-а-а-а, ну чего тебе надо? — наконец не выдержал я, когда пятый отпущенный мной покупатель вышел за дверь. — Ха-ха, я ждал, что ты это спросишь, — он довольно улыбнулся. — И? Мой взгляд определённо выражал мнение о том, какой собеседник дебил, однако, кажется, его это ничуть не смутило. — Ты подумал над моим предложением? — Каким? Не слышал никаких предложений, — на этот раз я откровенно играл дурачка, на самом деле испытывая огромное желание побиться головой об стол или хотя бы кинуть в этого идиота горшок с кактусом. — Я хочу, чтобы ты стал моим парнем. Тяжко выдохнув, опустился на стул с обреченным видом и, подперев рукой щеку, провёл пальцем другой руки по столу, отмечая, что на нём уже успела собраться пыль. — Почему? — спросил я. — Потому что ты мне нравишься, — железная логика. — А если я не неформал или вообще гомофоб? — ещё одна попытка от него отвязаться. — Ключевое слово тут — «если», — он хитро улыбнулся. Хо-чу ку-рить, ага. А ещё я знаю, что где-то тут был мой небольшой тайник. Он и сейчас есть, если только, конечно, его ещё не нашла хозяйка. Я встал, не обращая внимания на удивлённого такой резкой сменой моего поведения брюнета, который, судя по всему, ждал продолжения перепалки, и вышел в кладовую. Там, недолго думая, подошел к тумбочке, стоявшей в самом неосвещённом углу, и, открыв до конца третий сверху ящик, вытащил пачку сигарет с приклеенной к ней скотчем зажигалкой. Но не курить же в магазине?! Вышел на улицу, сопровождаемый каким-то странным подозрительным взглядом Евгения-как-его-там. Отодрал жигу, закурил, затянулся. И тут кто-то нахально выдернул сигарету из моих пальцев и, кинув на землю, затушил ногой. Сказать, что я офигел, значит, не сказать ничего. А этим нахалом, естессно, оказался небезызвестный брюнет. Что, слава Ленина покоя не даёт? — И что, твою мать, это только что было? — зарычал я, не на шутку разозлившись. — Курить вредно, — только и сказал он. — Ты же будешь моим парнем, так что я должен заботиться о состоянии твоего здоровья. — Бля-а-а-а, — я пропустил волосы сквозь пальцы, но потом, подумав, что это ничего не даст, сделал обманный, чуть замедленный хук вправо и, когда парень увернулся, ударил его кулаком в живот, а за ним заключительный, уже имеющий полное право называться моим коронным, удар в солнечное сплетение. Разумеется, Женёк свалился в бессознанку, так как удар был под настроение из разряда: «Не злите меня, а то мне уже некуда прятать трупы… Хотя нет, есть! Да, для вас у меня всегда найдётся вакантное место!» Хотя от поцелуя с полом я всё-таки его спас, но лишь из-за того, что мне не очень-то хотелось оплачивать больничные счета. С сожалением посмотрел на погашенную сигарету, печально вздохнул и, подняв бессознательную тушу, потащил её в магазин. А то ещё покупателей распугает. Однако, пока тащил, совесть прочитала мне мораль о том, что не стоит так реагировать на идиотов: «Нужно быть гуманнее, мягче…» Угу, будешь тут мягче. Подумав, что удар мог вырубить его минут на десять-пятнадцать максимум (я же не Тёма с его непомерной силищей), усадил того на стул, сев напротив. Потом, немного подумав, вышел перекурить: раз уж в пачке ещё есть сигареты, то почему бы и нет? Когда я вернулся, горе-антикурильщик пребывал в сознании и морщился от неприятных ощущений. — Ты в порядке? — спросил я с лёгкой ноткой досады в голосе. — Угу, относительном. А удар у тебя что надо, — он улыбнулся так, будто совсем не его недавно вырубили одним ударом. — Ну, раз в порядке, можешь выйти. Хочешь, даже цветочки купи, — просто не мог не съязвить. — Цветочки, говоришь, — он, казалось, задумался. — Ага, давай. Во-о-он те красные розы, двадцать штук. Подарю их в качества символа. — Пламенная любовь? — усмехнулся я, решив, что брюнет, наконец, отвязался и уже начал подумывать над новой жертвой. — А деньги у тебя есть, Казанова? — Конечно, — хмыкнул он, — ты как думал? — Тогда, пожалуйста, даже со скидкой, я не жадный, свои добавлю, — и торжественно вручил ему букет, ожидая денег. Тогда парень порылся в карманах и достал до жути мятую пятисотку. Осенью розы стоили гораздо дешевле, чем во все остальные сезоны, — 10.50 гривен за штуку*, плюс упаковка, ленты, бантики — выходило около трёхсот гривен. Неплохой заработок за один раз, учитывая, что розы-то из личного сада тёть Оли, который, по её словам, охраняет злая немецкая овчарка под кодовым именем «Тузик». Я отдал ему сдачу и только хотел возвратиться к своим делам, как Женя, ну точь-в-точь как я до этого, торжественно вручил букет мне обратно. Внутри всё снова пропиталось раздражением, а в голове вертелось только одно: «Бля-а-а-а…» * 1 гривна = 3.8 рублей