Наследник проклятой субботы

Эхо неторопливых твёрдых шагов, тяжело ударяясь о сумрак коридорных стен, слаженно перекликалось с глухим размеренным стуком, доносившимся из дальних комнат второго этажа роскошного гнездовья ночных существ. Оставляя за собой лёгкую белёсую нить сигаретного дыма, Хейваджима без спешки и суеты, словно прогуливаясь, приближался к источнику единственного во всём огромном здании звука, ровного, зазывающего, повторяющегося с неизменным интервалом. С каждым его шагом ленивые удары становились громче, а тишина — почти идеальная — нехотя отступала под защиту пустующих комнат оставленного в наследство смерти дома. — И за какой надобностью ты звал меня сюда? Став в дверном проёме, привалившись спиной к косяку и скрестив на груди руки, Шизуо, недобро оскалившись, потребовал от своего визави объяснений. Но собеседник его даже не обернулся и, не отрываясь от своего развлечения, с лёгкой усмешкой ответил: — А разве ты не догадался? — посреди обставленной с утонченным вкусом залы раздался очередной варварский стук. — Всё для того, чтобы ты не мешал Мормо и Изае-куну играться друг с другом. И играть в победителей… — Так и знал… Гермес, наконец, обернулся. Его изумрудные глаза заинтересованно скользнули по крепкой фигуре Грозы Икебукуро. Божественный вестник казался изумлённым. — И всё равно пришёл? Юный бог пересёк расстояние, отделявшее его от изуродованного, некогда баснословно дорогого кресла, на спинке которого теперь смутно угадывалась мастерская резьба, а обивка из ценного пурпурного бархата, зияя тонкими просветами дыр, кое-где жалко свисала никчемными лоскутами. Гермес выдернул из превращённого в мишень предмета мебели складной нож, прочно засевший в ущербном дереве, и приготовился к новому броску. — Естественно, — Хейваджима злорадно усмехнулся. Его голос, слившийся со звуком удара острого металла о крепкое дерево, прозвучал хищно. — Сейчас я подожду, когда Блоха натворит какую-нибудь мерзость, — Шизуо отошёл от дверного проёма и медленно направился к божественному вестнику, забавлявшемуся с подозрительно знакомым оружием. — А потом с чистой совестью пойду его убивать. В приблизившемся к юному богу мужчине таилась неизъяснимая угроза, зародившаяся в знаменитом Монстре Икебукуро скорее подсознательно, чем осознанно. Гермес проследил за его хмурым взглядом и непринуждённо встряхнул в ладони чужой, холодно сверкающий обнажённым лезвием, нож. — А, это? — божественный вестник смущённо улыбнулся. — Взял на память о моём любимом подопечном. Нам ведь скоро расстаться придётся… Памятуя о том, что Хейваджима его недолюбливал, и чувствуя, как начинает этот вспыльчивый парень раздражаться от его беззаботного тона и плутовской выходки, Гермес поспешил спрятать похищенное флик-лезвие и заявил неожиданно серьёзно: — Ты действительно был бы лишним, Шизуо-кун. — Я это уже слышал, — мрачно пророкотал Шизуо, склонившись над присмиревшим трикстером, словно так он мог заставить мальчишку поторопиться с объяснениями. — Пойдём, — Гермес поднял на грозного собеседника наполнившиеся грустью глаза. — Покажу тебе кое-что. Они неспешно плечом к плечу шли по поросшим тьмою коридорам, по странной прихоти мальчишки-бога заходя в каждую комнату огромного дома, неизменно встречавшую своих посетителей печальным безмолвием и мёрзлой безжизненностью. Хейваджима курил, пока Гермес проводил бессмысленно долгую, по его мнению, экскурсию по вампирскому логову, и молча вслушивался в негромкую болтовню понурившегося вестника. Ему как будто тошно было находиться в доме, где в каждой детали, в каждом углу, в самом воздухе ощущалась холодная, овеянная марком власть повелителя ночи. В доме, где самого Мормо уже не было… — Изая-кун всегда держал тебя в неведении относительно своих планов и многое от тебя скрывал, — говорил Гермес, провожая Шизуо в очередную унылую, безупречно тихую комнату. — Знаешь, почему? Гроза Икебукуро сурово покосился на своего спутника, но промолчал. Он догадывался, что тот имел в виду, и в озвучивании своих домыслов не видел смысла. В данной ситуации Хейваджима посчитал диалог пустой тратой времени, полагая, что быстрее узнает о вредоносных причудах информатора, если не станет вмешиваться в и без того замысловатую речь божественного вестника. — Ты слишком импульсивный, — сказал Гермес, так и не дождавшись от Шизуо ответа. — Из-за этого тебя очень легко прочесть, потому что ты не можешь держать под контролем свои эмоции. Твоё сердце не умеет лгать, и это делает тебя открытым для Мормо. Они обошли весь второй этаж и теперь спускались по лестнице к просторному светлому холлу. Вестник продолжал: — Хотя Мормо и не умеет проникать в человеческий разум, но он прекрасно способен воспринимать человеческие чувства. Ты же в своих чувствах всегда искренен. А это для замыслов саббатарианина очень серьёзная помеха. Хрупкие двери из горного хрусталя с тревожным звоном приложились о каменные стены, пропуская внутрь белоснежно-чистой столовой, опалённой пробивающимся сквозь высокие окна склоняющимся к вечеру солнцем, изрядно взбешённого Хейваджиму и шустро проскользнувшего следом за ним Гермеса. «Помеха» распланированному информатором фарса свирепел от каждого нового слова, звучавшего словно ода хитроумному саббатарианину и одновременный упрёк его, Шизуо, прямолинейности, а юный капризный бог всё никак не унимался, живописуя о том, как намедни ввечеру Гроза Икебукуро едва не подверг риску предстоящую сделку Орихары с повелителем ночи. Как Эмпуса вовремя дала ему знак, что, если ничего не предпринять, Мормо сможет почувствовать то, о чём знать ему не следовало… — Он был бы насторожен таким невероятным всплеском силы саббатарианина. Но, к счастью, всё обошлось, — лукаво заключил божественный вестник, и Шизуо, к которому сквозь плотную завесу гнева постепенно приходило осознание того, что вчерашний инцидент не остался тайной для этого маленького нахального трикстера, послал в сторону собеседника хмурый убийственный взгляд. Который, увы, оказался совершенно бездейственным, ибо Гермес, не вняв грозному невербальному предостережению, приблизился к ятре и, ребячливо склонив голову к плечу и хитро улыбнувшись, произнёс: — А ты, определённо, с толком использовал время, в течение которого Мормо был сосредоточен на мне. — Ах ты, клоп!.. — Погоди-погоди! — Гермес, оказавшийся в десятке сантиметров над поверхностью пола в жёсткой хватке вспылившего Хейваджимы, примирительно вскинул руки. — У нас мало времени. А я ещё не всё тебе показал. — Да не на что тут смотреть! И так понятно, что кроме нас с тобой здесь никого нет. — Шизуо с силой отшвырнул божественного мальчишку. Его раздражало, что он бесполезно потратил время на бестолковую экскурсию по вражьему гнездовью. — Я ухожу. — Постой! — Гермес упрямо схватил ятре за руку. — Ещё рано! Мы покинем это место вдвоём и только тогда, когда за нами явится Кси. Но Шизуо с лёгкостью освободился от навязчивого прикосновения. — Я ухожу, — снова повторил он. В его голосе звенел металл и слышалось рычание дикого зверя. — Помнишь позапрошлую ночь? — внезапно выпалил божественный вестник. Это подействовало. Гроза Икебукуро замер, будто его со всей силы ударили по голове чем-то тяжёлым, и с неприкрытой ненавистью уставился на Гермеса. Он помнил. Напряжённые изгибы хрупкого тела, точно вот-вот готового сломаться, вспотевшего, извивающегося в его руках. Окровавленный уголок подушки, крепко стиснутый зубами, чтобы не дать разрывающему нутро крику сорваться с потрескавшихся губ. Он помнил — как потом саббатарианин, почти бездыханный, безостановочно ворочался на влажной постели в агонии, в уродливых конвульсиях, как жутко озирали пустоту белки его закатившихся глаз. Изая в беспамятстве бился в объятиях ненасытной боли — всю ночь, без единой передышки, часто хватаясь за шею, будто зажимая смертельную рану, или дрожащими руками шаря по телу, боясь ощутить под ними искалеченные, зияющие рваной плотью члены. Он даже кричать не мог, только хрипел, словно в горле его пузырилась кровь… — То, что чувствовал он… — тихо проговорил Гермес, не уверенный, что Хейваджима прислушается. Но взгляд Шизуо, пронзающий и хмурый, смягчился. — Пойдём за мной. Я покажу тебе… Божественный вестник повёл ятре по прохладному лестничному спуску к подвальным комнатам, откуда веяло тонким запахом сырости и остро била в нос пряная мерзкая сладость. Хейваджима поморщился, кулаки его сжались. Он знал, что увидит. Но к показанному Гермесом всё равно оказался не готов. Тусклый свет, пробивающийся из-под толстых стёкол стилизованных под уличные газовые фонари светильников, расположенных по периметру широкого подземелья, скупо озарял выданные чужому взору внутренности сырого, пропахшего гнилью склепа. Их невозможно было сосчитать — трупы, изуродованные, с вывернутыми наизнанку животами и грудью, лишённые конечностей, обезглавленные или с изжёванными в тошнотворное бордовое месиво шеями. Мёртвые тела — нет, то, что от них осталось, — беспорядочной грудой лежали по всему помещению друг на друге, единой разлагающейся массой. Сердце ятре резко кольнуло. Он понял — все эти люди были убиты в одну ночь сотней тварей сразу, медленно, с извращённой методичностью, вызывающей нестерпимую боль, ежесекундно проецирующуюся в единый сосуд. В восприимчивое тело саббатарианина… — Позапрошлой ночью Мормо распустил своих родичей, перед этим устроив им прощальное пиршество… Голос Гермеса был сух и безжизненен. Казалось, ему самому было больно. Он подошёл ближе к Шизуо, несмело коснулся его плеча, словно желая привлечь его внимание, но тут же отдёрнул руку. Ярость, тяжёлой бронёй облачившая Грозу Икебукуро, ощутилась жгучим ожогом на кончиках пальцев божественного вестника. Хейваджима представил, как множество усыпанных клыками пастей впивается в содрогающееся от боли тело информатора, как раз за разом его обескровливают, лишают конечностей и внутренних органов… Он плотно стиснул зубы и молча проследовал из затхлых подвалов в холл, слыша позади лёгкие шаги юного божества и его сбивчивые объяснения, и парню показалось, что Гермес пытается оправдать повелителя ночи… — Он отпустил всех своих подданных, сложил с себя полномочия их повелителя, потому что решил отказаться от мира, которому принадлежит. Это всё из-за Изаи. Мормо ничего не замечает из-за него. Не видит… — Гермес вдруг замолчал, затем обречённо покачал головой. — Он им просто одержим. Нет… Во всём виноват… — божественный вестник замолчал снова. Было странно видеть, как этот плут не может подобрать нужных слов. — Мормо лишь желал быть свободным, но… — Что за чепуху ты несёшь! — Шизуо разозлила нелепица, озвученная устами Гермеса. — Какого чёрта ты пытаешься его обелить? Ты хоть осознаёшь, сколько людей убил твой подзащитный? — Нисколько, — не раздумывая отозвался божественный вестник, так что Гроза Икебукуро опешил. — Чего? Хейваджима не поверил своим ушам. Они словно о разных вещах говорили, не понимая друг друга. То, что Гермес показал ему в подвалах этого дьявольского дома, то, что еженощно испытывал на себе Орихара, — божественный вестник невинно назвал «ничем». Будто повелитель ночи вовсе не причастен к тем кровопролитиям, что определённо произошли по его вине. — Понимаешь, — всё так же беспечно продолжил Гермес, — Мормо не особо жалует человеческую кровь, — рука юного божества взметнулась вверх, и он в неосознанном жесте кончиками пальцев провёл вдоль своей шеи, — с тех пор, как я позволил ему пить мою — в качестве платы за любопытство и гостеприимство. Шизуо нахмурился. Они действительно говорили о разных вещах. Гермес воспринял вопрос ятре слишком буквально. — К слову, — ветер настроения божественного мальчишки вновь переменился, и в голосе Гермеса послышались нотки подозрительного любопытства. — Тебе ведь, Шизуо-кун, довелось попробовать кровь саббатарианина. Ну, и? Какова она на вкус? Божественный вестник с интересом и лукавой полуулыбкой поглядывал на помрачневшего Хейваджиму, которому разрывным снарядом подбросили удручающие воспоминания, вынудив парня вспыхнуть от нелепой смеси смущения и гнева. — Кровь как кровь, — низко проворчал ятре. — Ржавчиной воняет. Обожжённый багрянцами заката холл наполнился чистым и ясным смехом. — Ты о нём невысокого мнения, — улыбнулся Гермес. — Лучшего он не заслужил, — убеждённо проговорил Шизуо, но ответ его был заглушён внезапным хлопком материализовавшегося фиолетово-чёрного дыма и взмахами птичьих крыльев. Гроза Икебукуро среагировал немедленно. — Пора, — сказал он, нетерпеливо вытянув руку навстречу колдовской птице, взгромоздившейся на плечо хозяина. Но Гермес лишь осторожно положил ладонь на голову своего питомца и отвёл плечо, где сидел ворон, чуть в сторону, точно желал укрыть Кси от чужих прикосновений. — В чём дело? — прорычал ятре. Причуды божественного вестника уже начали выводить его из себя. Хейваджима ненавидел каверзные игры. — Уверен, что ему нужно то, что ты делаешь для него? Изае? — Шизуо угрожающе надвинулся на отступившего на шаг юношу. Вена на его лбу налилась кровью. — Знаешь, что Мормо предложил саббатарианину? Не рассчитывая на ответ от своего сурового собеседника, вестник богов продолжил: — Он обещал Изае вечность для достижения его целей в обмен на защиту от священной крови саббатариан. Симбиоз двух душ в одном теле. Брови Грозы Икебукуро удивлённо приподнялись. Его лицо исказил странный оскал. — Твой Мормо дурак, раз предложил такое после всего, что он натворил, — сказал он. — К тому же, этот чёртов эгоист никогда и ничем не станет делиться. Тем более своим собственным телом. Гермес тихо покачал головой, таинственно улыбнулся… — Кто знает, что он мог замыслить в своей политике недомолвок и полутонов? — и пересадил магическую птицу на своё предплечье, протянув руку ятре. Шизуо скептически хмыкнул. — Если Блоха станет побратимом зверю, то чересчур уж отдалится от возлюбленных им людей. — Хейваджима поморщился, когда невзлюбивший его Кси до крови впился когтями в его предплечье. — Он никогда не примет в себя монстра. Порхающие всполохи колдовского дыма окутали грозную фигуру Шизуо. — Но тебя ведь он принял, — тихо возразил парню Гермес. Шизуо этого уже не услышал.

* * *

Появившийся посреди гостиной информаторской квартиры Хейваджима сразу почуял неладное. Орихара, расслабленно полулежащий в кресле, не обратил на своего напарника ни малейшего внимания. Он смеялся, громко, заливисто, уничижительно и презрительно — так соперник выказывает своё превосходство поверженному врагу. На полу у ног саббатарианина, распростёртое и безжизненное, лежало тело повелителя ночи, а его извечная спутница, склонившись над господином, как всегда бесстрастная, пила кровь из прокушенного горла демона. — Apeirgo ten psyhen sen en galeagra tes psyhes emes! — выкрикивал информатор между приступами дикого хохота. — Чёрт возьми, до чего же просто! Psyhen… En galeagra! А потом он резко замолчал и пронзил Хейваджиму ледяным враждебным взором. — Ты опоздал, ятре. В его голосе ощущался лишь холод. В мозгу и без того взвинченного парня неприятно зашевелились слова, сказанные божественным вестником, о симбиозе и вечности. Свою ошибку признавать не хотелось. Разочаровываться в информаторе ещё больше — тоже. Но этот чёртов пронизывающий тьмой и колючей северной вьюгой взгляд убеждал поверить, что Орихара — с выгодой ли для себя или нет — пошёл на сделку с демоном. Преодолев расстояние, разделявшее его с саббатарианином, Шизуо рванул подавшегося навстречу ему парня за ворот одежды, близко-близко склонившись к его лицу — чтобы удостовериться. И сорвался: эта бестолочь бесстыдно смотрела на него своими карими глазами — торжествующе, словно потешаясь над своим простодушным напарником. От неконтролируемой силы удара, пришедшегося в челюсть, Изая отлетел к стене и безвольно осел на пол. — Что же ты, Шизу-тян, творишь? — негромко, будто всю его энергию поглотил тот безумный смех, но задевающе небрежно проговорил информатор. — Мы, считай, целый день не виделись, а ты вместо приветствия впечатываешь меня в стену. Не удовлетворённый, Хейваджима было кинулся к саббатарианину, даже не пытающемуся подняться, но возникший сразу следом за ним Гермес преградил ему дорогу и упёрся ладонями Грозе Икебукуро в грудь. В своём гневе Шизуо не заметил, с каким трудом Орихара приблизил руку к губам, чтобы отереть выступившую кровь, и что рана от удара на его разбитом лице не затягивается… — Постой, Шизуо! — воскликнул Гермес, стараясь образумить Хейваджиму и успокоить его. — «Заключаю душу твою в клетку своей души» — то, что выкрикивал Изая. Это заклятье пленения души! Мормо пойман в ловушку! Интуитивно смысл сказанного божественным вестником достиг вспыльчивого сердца Грозы Икебукуро, но желание всыпать информатору никуда не исчезло. Шизуо нестерпимо хотелось воздать должное таланту саббатарианина и вознаградить того за актёрское мастерство. Его остановил тяжёлый долгий вздох Изаи и его сиплый шёпот: — Он пытается вырваться… Приникший к стене информатор являл собой полное сосредоточение и старался теперь даже не шевелиться. Разбитая губа его распухла, а на щеке проступала ярко-лиловая гематома. Внезапно он резко запрокинул голову и снова глубоко глотнул воздуха, словно готовясь к прыжку в бездонную водную пучину, а ладонь его взметнулась вверх и с силой надавила на грудь. — Эй, Шизу-тян, шевелись, — слабо протянул Орихара. — Не так-то просто сдерживать взбесившегося демона. Роскошная ванна для Его Темнейшества уже давно готова… — Он удерживает Мормо только благодаря той силе, что ты передал ему вчера, — вмешался Гермес. Он собирался сказать что-то ещё, но Изая вдруг завалился на пол и скорчился, задыхаясь, будто его душили. — Эмпуса! — воскликнул обеспокоенный вестник богов, обернувшись к ведьме. — Скорее! Мормо хочет сломать клетку. Шизуо! Но Шизуо уже принимал неподвижное тело тёмного божества из рук необычной союзницы, которая затем, словно прощаясь, нежно поцеловала господина в лоб. Спешно ворвавшись в ванную комнату, Хейваджима опустил свою бездыханную ношу в наполовину заполненную священной саббатарианской кровью, собранной с таким трудом, ванну, запачкав алыми брызгами рубашку и руки. Обступивший тело демона жидкий багрянец мгновенно пропитал красным его белый хитон, тихим восторженным всплеском встретил его смуглую кожу, обжигая её жадными ядовитыми языками, нетерпеливыми гибкими пальцами зарываясь в его чёрных волосах. Рубиновая маска на лице Мормо превратила его красивые черты в застывшую смиренную печаль, которая вскоре начала исчезать вместе с растворяющейся в саббатарианской крови божественной плотью. Когда священная кровь пожрала и остов обманутого повелителя ночи, алая жидкость внезапно вскипела и изменила цвет. Теперь в импровизированной могиле демона плескалась чистая неразбавленная тьма… Орихара сдержал обещание. «Мстительный и злопамятный», — вдруг вспомнилось Шизуо, и его передёрнуло от странного нехорошего предчувствия. Парень погрузил руку в заполненную почерневшей кровью ванну и пошарил по дну — на всякий случай. Затем он стянул с себя грязную рубашку, омыл водой руки и вернулся в гостиную. Между коленопреклонёнными Изаей и Гермесом сидела Эмпуса и простирала ладони к их устам. Со смеженными веками, с расслабленно опущенными плечами Орихара выглядел уставшим и умиротворённым, когда ведьма отняла тонкую бледную руку от его полуоткрытых губ. Гермес дрожал… Эмпуса осторожно высвободила ладонь из его трясущихся как в ознобе рук, крепко цепляющихся за неё, словно замёрзших и потерявших подвижность, ласково провела кончиками пальцев по его губам. — Тише, — едва слышно вымолвил божественный вестник, вдруг охватив своё тело руками. Он наклонился вперёд как страдалец, пытающийся унять болезненно рвущееся из груди сердце, выдохнул умоляюще: — Успокойся. На миг Гермес замер, потом корпус его выпрямился, а руки безвольно опустились. Точно изваяние кристального раскаяния, он запрокинул голову, закрыл глаза. И произнёс почти беззвучно, одними губами: — Σύγγνωθι*… — Какого чёрта здесь происходит? — шепнул информатору растерявшийся от увиденного Хейваджима, помогая тому подняться. Нарушить трепетную печаль выглядевшего совсем по-человечески слабым божества парню показалось кощунственным. Шизуо понял: Гермес страдал. Только вместо ответа Изая отстранился от напарника, оставляя его позади себя, и вышел навстречу скорбной ведьме, безмолвно протягивающей саббатарианину тонкий, как жало, стилет с трёхгранным клинком. Таким рыцари Средневековья добивали раненых. Из милосердия… Казалось, Эмпуса ждала. Её глаза блестели строгим холодом, в них читалось требование… — Чего ей надо? — недобро прорычал ятре. Ему всё это не нравилось. — Моя свежая кровь, — спокойно отозвался информатор, полуобернувшись к насторожившемуся напарнику. — И смерть.