Смерть! <…> Обманутым пловцам раскрой свои глубины! Мы жаждем, обозрев под солнцем всё, что есть, На дно твоё нырнуть — Ад или Рай — едино! В неведомую глубь — чтоб новое обресть!
Шарль Бодлер
— Плата? Шизуо, мрачно озирающий ведьму из-за плеча Орихары, дождался, пока та утвердительно кивнёт. Позади информатора щёлкнула зажигалка, послышался долгий меланхоличный выдох. Так соображалось спокойнее — задымлённый никотином воздух, как ингибитор, затормаживал процессы раздражения в несдержанном организме Грозы Икебукуро. Даже несмотря на то, что ятре был более чем уверен в доскональном расчёте и продуманности саббатарианином действий не только своих, но и всех остальных участников нынешних событий, он всё равно чуял какой-то подвох. Обман, заставляющий его теряться в ощущениях ничтожной тревоги и сомнительного спокойствия. Или вернее — недосказанность… — Эй, Блоха, меня кое-что настораживает, — заявил Хейваджима, грубо дёрнув Изаю за плечо и развернув к себе. — Не потрудишься ли объясниться… Орихара, всё это время испытующе вглядывался в лицо напарника, пытаясь понять, за что же тот так переживает — за него или за успех их совместного предприятия? Не то, чтобы это имело хоть какой-нибудь смысл. Так, чистое любопытство… — Отчего ж не объясниться, — так и не определившись с решением дилеммы, информатор, усмехнувшись, перебил Хейваджиму. — Дай только знать о причине твоей мнительности. — Зачем ведьме умирать? Орихара как-то странно хмыкнул, улыбнулся, на мгновение прикрыв глаза, словно от удовлетворения. Его всегда удивляло чутьё Хейваджимы, его способность интуитивно отыскивать нужное направление. Даже если Шизуо чего-то не понимал, он, как сейчас, безошибочно чувствовал, где скрывается истина. — Знаешь, что это? — Изая, тон которого стал непривычно серьёзен до проскальзывающей иногда жёсткости, вложил в ладонь Грозы Икебукуро кинжал, полученный от ведьмы. Ответа от ятре он не ждал. — Мизерикордия. Кинжал милосердия. Его предназначение — добивать смертельно раненого врага, чтобы не мучился. Задумавшись на миг, информатор слегка провёл указательным пальцем вдоль остро отточенной грани. Серебрящийся металл тут же окрасился красным. — Эта безделушка не более чем символ, — продолжил Орихара, безразлично взглянув на свежий порез и бегло слизнув струйку выступившей крови, и ятре краем сознания отметил, что у парня перед ним, которому прошлым вечером было даровано столько целительной мощи, не осталось сил даже на то, чтобы залечить такую пустяковую ранку. — С какой стороны ни посмотри, а Эмпуса предала своего господина. Но это ещё не значит, что она перестала быть нашим вра… К-ха!.. Едва вздрогнув от мгновенной боли и вдохнув на полуслове, Изая пошатнулся и вцепился ятре в предплечье, а Шизуо только и успел заметить, как крепкие смуглые руки заключили информатора в объятия, и возникший за его спиной вампир пронзил горло своей жертве. Атласная волна чёрных волос ночной твари, скрыв зазмеившуюся из-под нетерпеливых клыков кровавую нить, заструилась по плечу саббатарианина. Это был Мормо. — Какого!.. Яростный возглас Грозы Икебукуро замер на враз побледневших губах информатора. — Не горячись, Шизу-тян, — тихо шепнул вспылившему парню Изая, разорвав внезапный поцелуй, и, небрежно накрутив на палец прядь волос вампира, усмехнулся: — Это Эмпуса. Рассвирепевший от вида буквально четверть часа назад уничтоженного врага, Шизуо, осмыслив новую информацию, попытался взять себя в руки. Выходило не очень — несмотря на то, что саббатарианин говорил правду. Гермес или Коракс, кажется, что-то такое упоминали, будто Эмпуса способна менять обличья… Однако это Грозу Икебукуро отнюдь не успокоило, и фокус с перевоплощением ведьмы раздражил ятре так, словно он был специально подстроен Орихарой забавы ради. Жгуче захотелось полоснуть информатора по глотке тем самым мизерикордом, который Хейваджима до сих пор сжимал в руке. Но Шизуо лишь отшвырнул стилет на пол — от греха подальше. Тем более что Изая находился сейчас не в лучшем положении и, истощаемый впившейся в его шею с левой стороны ведьмой в обличии повелителя ночи, выглядел прескверно. Пересохшие губы информатора искривились в болезненном оскале, полуоткрытые глаза, точно замутнённые пеленой незрячести, невидяще смотрели сквозь ятре, а рука, сжимавшая предплечье Хейваджимы, ослабнув, соскользнула вниз и безжизненно повисла вдоль тела саббатарианина. Орихара ощущал морозное покалывание во всём теле. Оно как будто онемело. А в месте укуса нестерпимо жгло — словно Эмпуса взамен выпитой крови впрыскивала в его вены ледяную эссенцию абсолютного нуля с эффектом крепкого снотворного… Только Изая упрямо не желал закрывать глаза и, как одурманенный, апатично смотрел на тёмно-бордовый океан перед собой, видел исказивший его зрение калейдоскоп кровавых разводов и бликов. Ведьма, удерживающая саббатарианина сзади поперёк груди, иссушивала свою добычу поспешно, большими глотками, будто боялась не успеть испить необходимое количество священной жизненной субстанции до тех пор, пока божественная сила охотника не убила её. Информатор терял слишком много крови… Внезапная жаркая боль откуда-то справа яростно коснулась горла Орихары. Сильно стиснув за поясницей его непослушное, онемевшее тело, саббатарианина резко притянули к мощному источнику грозного тепла. Анемический холод начал отступать. Стало очень горячо. — Не кусай меня… — тихо выказал недовольство грубостью напарника едва пришедший в себя информатор. — Сколько раз повторять… — Заглохни! — раздражённо огрызнулся ятре. Но Изаю послушался. Его ярость теперь настойчиво обжигала чужие язвительные губы… Орихара испытывал очень странные ощущения, которые мешали ему мыслить трезво и ясно. В его венах словно происходила высокоскоростная циркуляция клонящего в смертельный сон холода и возбуждающего страсть к жизни жара. Чёткость и размытость изображения перед утомлёнными глазами сменяли друг друга по воле одной из сил, попеременно одерживающих верх над его телом — целебной мощи ятре или губительной жажды Эмпусы… В какой-то миг саббатарианину показалось, что колдовская власть ведьмы близка к уверенному триумфу, а сердце в его груди, съёжившись под коркой потусторонней мерзлоты, вот-вот перестанет биться… Сделав усилие над вновь отказывающимся слушаться собственным телом, Изая насколько мог крепко обхватил руками обнажённую спину ятре и с отчаянным рвением припал к целующим его губам, отвечая Шизуо, углубляя его страсть, умоляя не остужать такой необходимый спасительный пыл. Лишь бы лёд в его иссушенных венах растаял. Лишь бы холод в его крови не кристаллизовался снова… Клыки Эмпусы мёртвой хваткой разрывали истерзанное горло. Но давление цепких рук ночной твари на рвано вздымающуюся грудь саббатарианина как будто ослабло. Ведьма больше не обнимала свою жертву, только упрямо старалась взять от измученного, почти обескровленного тела ещё больше. Блестящие антрацитовые локоны колыхались и скользили по плечу информатора в такт частым маленьким глоткам, едва-едва ощутимым. — Эй, Изая! Хейваджима подхватил завалившегося на него бессознательного парня. Бездыханная ведьма в облике повелителя ночи уткнулась головой в основание шеи своего контрактора, затем начала медленно оседать на пол, но Гермес, проворно оказавшийся рядом, поднял её мёртвое тело на руки и, прикрыв глаза, быстро коснулся своими губами измазанных кровью губ. Показалось, будто юный бог попытался вдохнуть жизнь в умершее существо или согреть своим дыханием похолодевшую плоть. — Какого дьявола он отключился?! — зарычал, набросившись на божественного вестника, Шизуо, поддерживающий информатора. Ятре был растерян. Его до сих пор преследовали касания лёгкого морозного покалывания, которое пронизывало всё тело саббатарианина, пока Эмпуса высасывала его кровь. Самый сильный в городе человек чувствовал себя беспомощным. — Что она сделала с моим Блохой?! Гермес опустился на пол, уложил мёртвый образ Мормо себе на колени и, подняв на Грозу Икебукуро грустные зелёные глаза, улыбнулся, смиренно и немного устало. — Понимаешь, Эмпуса очень могущественная божественная ведьма, — произнёс он. — А ты, хоть и силён как ятре, но не настолько, чтобы преодолеть её мощь. Просто будь рядом и позволь ему набраться сил. Хейваджима на божественного вестника глянул недоверчиво, но его слова парня немного успокоили. Потому Шизуо поднял своего бесчувственного напарника на руки и уселся с ним на софу, уложив его голову себе на грудь и приобняв за пояс. — Изая-кун не успел тебе объяснить, — заговорил Гермес, чувствуя, как Гроза Икебукуро буквально прожигает взглядом его спину. В пальцах юный бог бездумно перебирал тёмные пряди волос Мормо, покоящегося на его коленях. — Помнишь, я говорил, что Мормо был одержим саббатарианином? Гермес не услышал ответа, но каким-то образом понял, что Шизуо позади него сурово свёл на переносице брови и утвердительно кивнул. — Так вот, эта одержимость была верной тропой к его гибели. Эмпуса знала это, а Мормо не хотел понимать. В тяжёлой тишине раздался усталый вздох божественного вестника. Он негромко продолжал свою исповедь. — Знаешь, ведь демоны очень привязчивы к людям, их призвавшим или пробудившим. Эта привязанность к саббатарианину ослепила Мормо. Получить тело охотника стало его навязчивой идеей. Он видел своё спасение лишь в Орихаре Изае, совсем позабыв, что он — человек, а человеческое тело слишком хрупко, чтобы принять в себя божественную душу. Это всё равно, что хрустальный сосуд наполнить раскалённой лавой: сосуд будет уничтожен, а выплеснувшаяся лава со временем остынет. Рано или поздно они бы оба погибли. — Изая знал об этом? — нахмурившись, спросил Хейваджима. Его руки, повинуясь мгновенной вспышке глухого гнева, невольно сдавили поясницу информатора, который, казалось, проглотил судорожный вскрик и почти перестал дышать. Грозу Икебукуро вдруг охватило сомнение, что не знай Орихара об опасности единения с демоном, то он мог бы и ввязаться в такую дьявольскую авантюру. Блоху хотелось сжать до состояния удушения. От него ведь никогда не стоило ждать ничего, в чём не чуялось мерзкого душка подвоха. Гермес обернулся к ятре и, отвечая на вопрос согласием, кивнул. — Он сам всё понял, — сказал божественный вестник. — Каждый раз, когда Мормо овладевал его телом, Изая чувствовал себя чрезмерно утомлённым, близким к совершенной потере сил. Божественная мощь Мормо только ускорила бы разрушение человеческого тела, но никак не смогла бы наделить его вечностью. Смертное невозможно превратить в бессмертное — никакой магией. Даже силой могущественного бога. Таков уж закон природы. Божественному духу Мормо требовалось божественное тело. Поэтому Эмпуса пошла против воли своего господина… Голос Гермеса сорвался и стал почти неслышен. Он снова заговорил путано и сбивчиво, как тогда, когда пытался оправдать повелителя ночи. Сейчас же божественный вестник будто пытался оправдаться сам. И чем больше он говорил, тем сильнее Шизуо не нравился смысл произносимых Гермесом слов… — Мормо никогда бы не согласился на это, — юный бог ласково провёл ладонью по безмятежному лицу повелителя ночи, погладил его по окутанному лёгким бесцветным пеплумом плечу. — Эмпуса была ему самым верным другом. Он очень любил её. — Говори яснее! — прорычал Хейваджима, которому уже осточертело выслушивать утомительно-бессвязную речь виновато поникшего бога. Изая на его коленях чуть вздрогнул и слабо шевельнулся, поморщившись от громкого крика, раздавшегося над его ухом. — Милосердие, — неожиданно холодно отчеканил Гермес, возмущённый тем, что на него прикрикнули. — Вот что попросила Эмпуса у саббатарианина в обмен на свою помощь. Из каких бы побуждений она не воспротивилась Мормо, она предала своего повелителя и чувствовала себя виноватой. Эмпуса желала смерти… Ощутив, как мелко задрожали плечи информатора, Шизуо перевёл на него сердитый взгляд, и уже в следующее мгновение резко запрокинул ему голову, услышав еле сдерживаемый надменный смех. Орихара насмешливо улыбался. — Прекращай юлить, Герми-тян, — обратился Изая к юному богу. — Эмпуса просила о милосердии к своему господину. Привычная усмешка внезапно исчезла с вмиг омрачившегося лица саббатарианина. Казалось, он весь стал окутан незримым шёлком ненависти, неприязни, благодаря которому он ограждал себя от чего-то мерзкого и отталкивающего. Но раздавшийся яростный рокот отвлёк ставшего каким-то отчуждённым в своей жуткой, делавшей его похожим на бессердечного палача, холодности, обратив его внимание на себя. — Ублюдок! Когда ты успел очухаться?! Такой родной любимый рокот… Изая хитро прищурился и, обвив за шею тихо закипающего ятре, провокационно, точно разоблачая чужую интимную тайну, шепнул парню на ухо: — Со слов «что она сделала с моим Блохой»… — и тут же, не давая Хейваджиме опомниться и предпринять что-либо членовредительское, сменил тему и заявил: — Ведьма просила меня сохранить Мормо жизнь. Эти слова впитались в разум Грозы Икебукуро внезапным озарением. Внутри что-то тревожно щёлкнуло, словно оборвались сети неведения, в которые его запутали невыносимо предусмотрительный информатор и его пронырливый покровитель. — Ну-ка слезь! — грозно проворчал Хейваджима, бесцеремонно скинув саббатарианина со своих колен. Шизуо подошёл к Гермесу и склонился к неподвижному телу обратившейся повелителем ночи ведьмы. Ятре оглядел своего врага, которого своими руками совсем недавно растворил без остатка в священной крови, и нахмурился. Едва уловимо, почти незаметно — Мормо дышал. Вскользь, поверхностно, но — дышал. Казалось, он пребывает в глубокой коме или спит летаргическим сном… — Ты знал, Шизу-тян, что предсмертное желание ведьмы всегда исполняется? Гроза Икебукуро свирепо взглянул на напарника исподлобья. Он не понимал информатора. Хейваджима совершенно не мог принять тот факт, что Изая допустил возрождение повелителя ночи после того, как по вине демона погибли его сёстры. Но ятре промолчал. Сейчас он снова вспылил, мыслил опрометчиво и рассматривал решение Орихары на уровне инстинкта — импульсивно и поверхностно. Порывшись в карманах, парень достал успокоительную сигарету, отметив с сожалением, что она была последней. — И что же она пожелала? — совладав со своими эмоциями, спросил ятре, закурив. — Ты ведь заметил, что на его теле нет ни единого повреждения от соприкосновения с моей кровью? Шизуо рассеянно кивнул. Информатора он едва слушал. Всё, что происходило с ними обоими, вспоминалось парню, и он начинал чувствовать себя полным болваном. Потому что без этой странной ведьмы они бы давно потерпели сокрушительное фиаско, и её полная любви и преданности просьба казалась теперь такой естественной и справедливой. Её помощь была неоценимой, даже несмотря на то, что она всё делала ради своего господина. — Теперь моя кровь — и его кровь тоже, — объяснил Изая. Гермес продолжил: — Эмпуса впитала в себя кровь саббатарианина, пожелав, чтобы она стала частью тела, которое она завещала Мормо. Теперь и его мечта сбудется: он получит тело, защищённое от яда саббатарианской крови. Прошествовав мимо окинувшего его подозрительным взором ятре, Изая опустился на колени напротив божественного вестника, крепко сжавшего в своих объятиях неподвижное тело Мормо. От информатора снова веяло лютым холодом и… мстительным упоением. — А теперь, — с вкрадчивой, угрожающей нежностью проговорил Орихара, впиваясь цепким, колючим взглядом в черты бессознательного врага, — позволь разбавить горькой пилюлей его сладкую мечту. Изая посмотрел на опечаленного виною и болью Гермеса и продолжил: — Истинная суть милосердия — это жестокость. И я не имею в виду милостивую смерть для поверженного врага. Я говорю о сохранении ему жизни — из того же проклятого милосердия. По коже Хейваджимы невольно пробежал неуютный озноб от того тона, с каким произносил эти безжалостные слова Орихара. И ещё — от того, как он при этом улыбался, безумно, бессердечно и хищно. Шизуо никогда не видел, чтобы Изая улыбался так… Это была чистая звериная жестокость. Он всегда становился таким, когда говорил о милосердии. Будто информатор отрицал её существование или считал мерзостью, которая не должна иметь место в этом мире. И то, что Изая, очевидно, всерьёз верил в истинность своих предубеждений, казалось Хейваджиме страшным, тем, что роднило его с саббатарианином. В них обоих были неискоренимые инстинкты монстров… — Мормо познал смерть, предательство и боль утраты, — безжалостно продолжал информатор. — А ты, зная, что он будет страдать от того, какой ценой ему досталась жизнь, позволил ему продолжать существовать на этом свете. Твой эгоизм, Гермес, просто чудовищен. Но я рад, что ты таков, какой есть. Гермес в ответ лишь горько улыбнулся, смутив саббатарианина отблесками самоуверенности, мелькнувшими в его оживившихся глазах. — Я действительно виноват перед ним. Уже дважды, — тихо признался божественный вестник и снова улыбнулся — уже тепло и смиренно, осторожно прижав руку к своему сердцу. — И он сильно бранит меня. Но однажды Мормо простит меня и всё поймёт. А до тех пор я сохраню в себе его сознание и сберегу для него это тело, в которое я поместил его дух. И божественный вестник легко подхватил дремлющего в обманчивом блаженстве демона, поднявшись с колен. Следом встал и Орихара. — Ты так уверен в его прощении? — насмешливо поддел Изая юного бога. — После такой подлости? Но Гермес провокацию будто не услышал. И слова его, казалось, даже близко не походили на ответ. — Эмпуса была его слабостью. Мормо сильно любил её и полностью доверял. Поэтому когда-нибудь он поймёт её решение и примет её чувства и её дар. Но у Мормо есть ещё одна слабость. — Юный бог на мгновение смолк и загадочно улыбнулся. — Это я. Шизуо и Изая многозначительно переглянулись, живо смекнув, что к чему. Всё становилось донельзя очевидным, а неожиданные поступки обоих божеств — объяснимыми. Повелитель ночи и вестник богов были связаны крепче, чем старые знакомые и просто соперники в их игре друг против друга… — Что ж, прощай, Хейваджима Шизуо! Юный бог весело подмигнул неприязненно поморщившемуся Грозе Икебукуро, который вяло попытался изобразить прощальный жест. — Изая-кун, — Гермес повернулся к информатору и лукаво сощурил невыносимо шельмовские глаза. — До встречи… И растаял в привычном фиолетово-чёрном дыму. Изая задумчиво взглянул на кровавую альфу на своей ладони и усмехнулся. В конце концов, каждый получил то, что желал. Даже если его желание было болезненно искажено…