Наследник проклятой субботы

Ночной токийский воздух, расплавленный в мареве летней духоты, едва ощутимо вибрировал от звенящего переливчатого, словно перезвон маленьких серебряных колокольчиков, смеха. Случайный прохожий, вздрогнув, испуганно заозирался, различив в пустоте городских переулков этот озорной смех, по-детски невинный, но отчего-то сковывающий панической дрожью все тело. Так никого не сумев заметить в освещенной ночными фонарями темноте, молодой мужчина, неприязненно ежась, словно только что побывав в холодно-мерзких объятиях змеи, ускоренным шагом заторопился прочь — в безопасную сень своего дома. Но… Обомлев от резко нахлынувшей приятной теплой волной неги вожделения, парень, поддаваясь — без борьбы и сопротивления — могущественным чарам возникшей словно из ниоткуда по воле мрачных хтонических сил чаровницы, с сияющими безумством глазами протянул обе руки в жесте обоготворения и почитания к своей неожиданной визави. И девушка, прекрасная, луноликая, завораживающая неприрученной дикой красотой, с бесстыдно-томной улыбкой ответила на его покорное, рабское и, казалось бы, беспричинное обожание к обворожительной незнакомке… А потом раздался пронзительный свист и упоенное шипение. С приглушенным хлюпаньем бешено трепыхающееся сердце было вырвано из воспылавшей недозволенным обманчивым чувством груди. Ведьма-обольстительница любовно приникла пылающей щекой к горячему сердцу, и затем — в единый миг заглотила еще пульсирующий в посмертной агонии орган. — А ты, — обратилась, задорно смеясь, каннибалица к следовавшему за ней тенью спутнику, — насытился? Полностью покрытый чернильно-синей чешуей зверь, встряхнув огромными кожистыми крылами, оторвал клыкастую пасть от переломленной шеи жертвы и, оскалившись, удовлетворенно пророкотал: — Ναι*. Запачканные кровью, девушка и ее монстр, даже не пытаясь скрыть следов своего злодеяния, двинулись к самым оживленным улицам Токио, на ходу слизывая со своих преступных рук остатки недавнего жуткого пиршества…

* * *

Покрытый жарким, словно раскаленным, потом, со слипшимися и взъерошенными темными волосами, знаменитый своей неоднозначной славой по всей столице Японии информатор Орихара Изая, нервно вздрогнув во сне, резко открыл чуть покрасневшие в уголках от длительного сидения за монитором ноутбука глаза и с легким замешательством окинул взглядом свою погруженную во мрак комнату. Подобное раньше с ним никогда не случалось — чтобы он вот так дал слабину и позволил себе уснуть прямо во время работы, за письменным столом, у компьютера, да еще и милостиво разрешить прокрасться в свой мозг кошмару, изрядно его напугавшему. Орихара усмехнулся уголками губ. Оказывается, он еще очень многого о себе не знает… — У великого информатора недостаток информации о самом себе, — иронизируя, рассмеялся Изая, раскрутившись в любимом кожаном кресле, но вдруг резко остановился и оборвал совсем неуместный смех. Не понимая откуда и списав все на чистую интуицию, Орихара знал точно: сегодня ночью был зверски убит человек… — С-с-с… — информатор, поморщившись от странной саднящей боли, какая бывает от неглубоких, но очень неприятных порезов, втянул воздух сквозь плотно сжатые зубы. Левая ладонь с внутренней стороны невыносимо щипала. Орихара поднялся из-за рабочего стола, зажег в комнате свет и взглянул на причиняющую беспокойство руку: ладонь была в крови… — Черт! — выругался Изая. — Это я во сне что ли? Он отправился в ванную, промыл рану и остановил кровь, и то, что он увидел, смыв окрасивший кожу алый поток, заставило его нутро на мгновение похолодеть. α’ — было вырезано на его левой ладони. — Лунатизм? — вопрошающе пропел Изая своему ухмыляющемуся в зеркале отражению и демонстрируя ему выуженное из кармана брюк флик-лезвие, на котором, однако, не было ни одного свидетельства того, что его недавно пускали в ход. Лезвие сияло холодной чистотой… — Если подобное повторится, я поздравлю Шинру с приобретением пациента в моем лице. Чувствующий невыразимую усталость и потребность во сне информатор решил отложить все задачки и их расследования до утра и, уже ложась в постель, он обронил вслух так и оставшийся без ответа вопрос: — И почему именно «альфа минута»? α’** есть единица. А единица — значит «начало»…