* * *
Вороны и не гнушавшиеся падалью бродячие псы уже метали жадные взгляды на мертвое тело убитого мужчины. Когда припечет солнце, сюда слетятся еще и мухи… За прошедшие часы его так никто и не нашел, и Орихара стал первым, кто обнаружил убитого. Даже у информатора, привыкшего ко всякого рода неожиданностям, к многоликим проявлениям жестокости, которой и он сам не гнушался, хотя его жестокость чаще приобретала психологический характер, увиденное Изаей пропустило по его коже легкий разряд отвращения. У жертвы преступления был переломан хребет в области шейных позвонков, а внутренности были выпущены из вспоротого живота. Сердце отсутствовало, печень тоже, возможно, уже сожранные сбежавшимися на запах разложения и крови падальщиками. Крови? Но крови — не было! Убитый был асбестно-белым и — обескровленным полностью… Место преступления же, если не считать беспощадно выпотрошенный труп, представляло собой верх чистоты, словно всю пролитую — а ее просто невозможно было не пролить при таком способе умерщвления — кровь смыли или вылизали без остатка… — Выходит, я все-таки был прав… — тихо проговорил Изая, осмотрев мертвое тело и отступая назад, покидая переулок, где совершилось зверское преступление, спиной вперед, словно опасаясь, что труп восстанет. Информатору вдруг снова стало дурно, и жар с более мощным упорством захватил его в огненные тиски. В глазах опять помутнело. А в груди появилась холодная резь… — Пришел полюбоваться на результат очередного грязного дела своей подлости? Пятящийся Орихара уперся спиной в оказавшегося позади него человека. Рокочущий, словно необузданные воды дикой горной реки, голос, пряно-острый запах недавно выкуренной сигареты… Удушливо-пламенное наваждение исчезло, как вспугнутый солнцем призрак, головокружение прекратилось. Лишь на груди кожу по-прежнему раздражала прикосновением ледяного клинка режущая боль… — Как ты кстати, Шизу-тян! — с непринужденной насмешливостью воскликнул Изая, не оборачиваясь и не отступая от Грозы Икебукуро, но наоборот — еще плотнее прильнув к его телу. — Вызовешь полицию, а? Бедолагу-то за всю ночь так никто и не обнаружил, кроме псов да воронья. И Орихара внезапно отпрянул от Хейваджимы Шизуо, закипающего варевом ненависти из-за извечной вражды, развернувшись к нему лицом и молниеносно выпростав вперед руку, сжимающую блистающее лунным сиянием флик-лезвие. — Сколько раз я говорил, — прорычал Хейваджима, едва сдерживая рвущуюся наружу ярость, — чтобы ты держал свои гремящие мощи подальше от моего района! Изая лишь обнажил зубы в полуоскале, который служил дразнящей ухмылкой для подзадоривания зверя, коим и воспринимался информатором сильнейший человек в Икебукуро. — Так ты вызовешь полицию? — переспросил Орихара, чем окончательно вывел Шизуо из себя. И почему он удосужился напороться на этого проходимца в столь ранний час и в таких, казалось бы, безлюдных закоулках города? Он ведь всего лишь вышел подышать свежим воздухом, чтобы успокоить нервы, ибо ночью ему плохо спалось. Шизуо видел кошмарные сны — об Орихаре. Орихаре, который никому никогда не сможет причинить вреда. Об Орихаре, из которого полностью выкачали кровь. Мертвом Орихаре… И отчего-то вид мертвого Изаи, который привиделся ему во сне, Хейваджиму не радовал. Впрочем, живой информатор, существовавший наяву и потешавшийся сейчас над ним, не радовал его еще больше. Внезапно набросившись на угрожавшего ему ножом врага, Шизуо с легкостью перехватил метившую в его горло ловкую руку, сегодня так предательски подведшую Изаю. Надоедливых насекомых, не раздумывая, давят, и ненавистную Блоху Грозе Икебукуро также хотелось раздавить, растереть в бездыханную безвредную массу. Чтобы он уже никогда не смог вот так ухмыляться, как делает это сейчас, пойманный в железный капкан его могучей руки. Хейваджима сильнее сдавил кисть, упорно сжимающую опасно сияющее лезвие, почувствовав, как смещаются хрупкие косточки в его стальной хватке. А Изая — улыбался, еще шире, еще омерзительней, еще наглей! Он смеялся в лицо Шизуо, проверяя предел его терпения и жестокости, рискуя быть как минимум покалеченным. — Продолжай, — подначивал Орихара своего вечного врага. И Хейваджима усилил захват. Однако Изая не издал ни звука, а маска на его лице украсилась еще более приторной фальшивой улыбкой. Информатор терпел, призвав в помощь все резервы своей непреклонной воли, и Шизуо знал это. Знал, что враг его страдает от боли, но не показывает ее; лишь порой сходящиеся на переносице тонкие брови выдавали истинные чувства умелого манипулятора, угодившего в лапы достойного противника. — В застенках Святой Инквизиции тебе цены бы не было, — в очередной раз съязвил Орихара, поплатившись за это новой болью, пронзившей его смятую в беспощадном зажиме руку, наверняка уже сломанную… Болью, которая не терзала его долго и скоро проходила, едва успев зародиться… Недовольство, перемеженное с недоумением, отразилось на хмуром лице Хейваджимы: ему показалось, будто вся боль, что он причиняет информатору, возвращается к нему самому. Не то, чтобы Шизуо сам испытывал те же страдания, какие терпел от него Орихара, но боль, словно прошедшая процедуру фильтрации, передавалась парню назад — очищенная и избавленная от оболочки чувствования. Боль Изаи он просто понимал. Эта эмпатия злила, и Хейваджиме захотелось немедля прикончить информатора, лишь бы не начать ему сопереживать. Резкое свистящее шипение заставило Орихару вздрогнуть, как от укола раскаленной добела иглы. «Ис-с-с-с-са-и-я…» — прошелестел шуршащий неприятный голос с заметным иностранным акцентом, и Изая обернулся на зов, краем глаза отметив, что Шизуо тоже ищет взглядом незримого воззвателя. Темно-синяя фигура антропозавра — ящерочеловека — резво отскочила от края крыши и скрылась из поля зрения застывших в немом удивлении парней. Неожиданно сильно дернув рукой вниз, Орихара изловчился вырваться из хватки не отпускавшего его Хейваджимы, глубоко полоснув того сталью лезвия по ладони, и бросился бежать в том направлении, где, он предполагал, скрылось странное существо, назвавшее его по имени. — Изая! — в бешенстве взревел упустивший добычу Шизуо, кинувшись преследовать юркнувшего в лабиринт узких улочек информатора. В полицию никто из них так и не позвонил, и тело несчастного молодого человека обнаружили ближе к полудню. Никаких следов, кроме звериных лап и узорчатых отметин огромного змеиного брюха, экспертно-криминалистическая группа не обнаружила. Сбитые с толку следователи уже не столь категорично отвергали предположение об идеальном преступлении, которых априори не бывает…* * *
Двойное преследование продолжалось недолго. Как информатор ни старался, он не сумел отыскать зверочеловека. Тот словно растаял в воздухе, бесшумно и тихо. Только у Изаи осталось липкое чувство, будто за ним наблюдают, будто собирают данные о нем. И снова — удушливый мучительный жар, на этот раз заставляющий подкоситься не слушающиеся ноги и возбуждающий желание сдирать с себя пылающую огнем кожу, лишь бы не ощущать этого кошмарного пекла геенны. — Шизу… тян… — Изая глубоко вздохнул. Воздух из его легких точно выжигался, и его катастрофически не хватало. Орихара постарался одарить настигнувшего его Хейваджиму привычной усмешкой, но губы его невольно искривились в болезненную линию. Тело горело, и хотелось кричать и метаться, чтобы хоть как-то облегчить сводящую с ума пытку. — Шизу… тян… Жарко… Мне… жарко… Будто в подтверждение своих слов, подступающий к Шизуо Изая стянул с себя свою водолазку. Он еле передвигался, пошатываясь, словно в тумане, делавшем его незрячим. — Жарко… — тяжелый вздох. — Шизу… — снова вздох. — …тян… — и снова… Хейваджима не знал, как реагировать на эту выходку информатора. Его игра всегда была превосходна и неотличима от реальности, поэтому Шизуо сомневался, что сейчас все происходит на самом деле, и Орихара не творит очередной экспериментальный спектакль. — Хватит актерствовать! — потерявший терпение Гроза Икебукуро с размаху ударил по ненавистному лицу информатора, который выглядел таким жалким и беспомощным. Только выглядел — Хейваджима упрямо был в этом уверен. От удара Изаю развернуло спиной к Шизуо, и он рухнул на колени, тяжело дыша, охватив себя руками и впившись ногтями во влажную от пота кожу, прижимая свою черную водолазку к груди, саднящей от режущей боли. Хейваджима схватил коленопреклоненного врага за плечо, и тут же горячая ладонь Орихары накрыла его руку, судорожно сжав ее, крепко, изо всех сил — только бы Шизуо не отнял своей руки… Понимание… Проклятое понимание боли просачивалось сквозь каждую клетку Воплощенного Насилия. — Прекрати дурковать, Блоха! — не верилось, что больно может быть настолько. Орихара сильнее вцепился в Шизуо. Он дышал прерывисто и рвано, часто сглатывал, хотя в горле его пересохло так, словно ему месяц не давали воды. Кожа Изаи полыхала жаром. Этот жар был невыносим. Удивительно, как еще его тело не покрылось пузырями, и кожа его не начала лопаться от ожогов. Орихара не играл, и растерянный Шизуо, ужасающийся просачивающимся через его разум чужим ощущениям, молчаливо стоял позади задыхающегося информатора, крепко сжимая ладонью его горячее плечо. Изая не отпускал и ни о чем не просил. Но дыхание его стало выравниваться, тело начало приобретать нормальную температуру, и эмпатия у Хейваджимы — исчезла. А Орихара смеялся — безумно, истерично, уязвляюще… — Драматично вышло, не находишь? — вызывающе растягивая слова, пропел информатор, плавно сбрасывая чужую ладонь со своего обнаженного плеча и поднимаясь с колен. Но не оборачиваясь и все так же прижимая к саднящей груди снятую водолазку. — Наивный, доверчивый Шизу-тян… Какая трагедия! Какая сцена! А ты повелся… И не дожидаясь, пока ему вслед обрушится град увесистых, тяжело увечащих предметов, задорно хохочущий Изая, слыша позади себя звучащее раскатами грома собственное имя, пустился в бегство от преследовавшего его разъяренного врага, в движении натягивая на себя черную, скрывающую страшные пятна водолазку. Пропитанную кровью…