Наследник проклятой субботы

Мелко подрагивая от почти беззвучного плача в руках существа, которому лишь слабо были присущи женские черты, мальчик-вампир сдержанно скулил — от боли, от понимания совершенной им ошибки… И от страха. Иногда он на мгновение бросал умоляющий взгляд на своего господина, задумчиво изучающего взором сияющее рубиновым цветом в серебре лунного света содержимое хрустального бокала, и в лице повелителя маленький демон мог прочесть только горечь разочарования. Ласковая рука блеклой девушки утешающе гладила раненного ребенка по жестким черным волосам, но этот жест ее не имел цели зажечь в сердце мальчика искру надежды. Она настраивала его смириться с тем, что ему уготовано. — Ты рискнул попробовать то, что не принадлежит тебе, — после долгого, мучительным ядом заполнившего мрак полуночной залы молчания, раздался тихий грустный голос юноши, по древнему божественному праву воцарившегося над племенем детей ночи. — Он ведь мог умереть… Господин не был зол, лишь печаль заполняла его темную душу. Преклонив колено, повелитель антропозавров встал перед роняющим горячие слезы ребенком, отерев его заплаканное личико ладонью и заставив смотреть в свои жестокие глаза. Затем он вложил в трясущиеся детские руки до краев наполненный кровью бокал. — Выпей это, — мягкое повеление, ласковый приказ, которого так сложно ослушаться, так страшно не выполнить. — Го… господин… — неуверенный лепет бесполезной мольбы. — Ты так хотел вкусить запретного… — властная рука приближает роковой сосуд к изувеченным губам испуганного дитя-вампира. — Это все та же сладость, но тебе ее позволено испробовать. Пей. Это последний бокал отравленной крови, и ты — последний, кого я могу казнить столь изысканным способом… Один робкий глоток, затем судорожный всхлип и новый поток неудержимых детских слез… Но под пристальным металлическим взором опечаленного повелителя демонический ребенок быстро осушает бокал с насильственной жидкой смертью, безропотно исполнив вынесенный ему приговор. Веки ребенка смежились, как во сне, и его отяжелевшее безжизненное тело упало на заботливо подставленные руки девушки, подарившей казненному дитя последнее утешение. Затем она бережно опустила мертвого мальчика на пол, укрыв его прозрачной хламидой со своих точеных мраморных плеч. — Я дал ему кровь, которая текла по венам слабого охотника, но для него этого было достаточно. Он почти не чувствовал боли, — словно в пустоту обратился темный повелитель, поднимаясь с колен, держа в руках осушенный лунный бокал. — Он словно уснул, чтобы больше никогда не открыть глаз. Затем юноша протянул руку понуро опустившему голову существу, девушке, подобной серому размытому призраку. — Подойди. Пара плавных плывущих шагов — и создание, как будто сотворенное из материи скорби, оказалось лицом к лицу со своим господином, несильно сжавшим ее ладонь в своей. — Я не могу узнать, где находится мой ценный сосуд, — почти шепотом, словно стараясь оградить царившую в зале тишину от варварского разрушения, произнес юноша, — пока не проникну в его разум. Но он достаточно силен, чтобы противостоять моему влиянию, и защищен стигмами покровителя. И еще рядом с ним есть помеха, что мешает мне овладеть принадлежащим мне охотником. Но ты видишь, ты можешь его отыскать, моя милая безликая ведьма. Повелитель детей ночи едва коснулся губами внутренней стороны ладони девушки, мысленно обратившись к ней: «Покажи мне, где мой демон с именем пророка?» И она ответила — безмолвно, беззвучно. Не проронив ни единого слова… — Я встречусь с ним, дабы выказать ему свое почтение, — губы юноши тронула холодная ухмылка, выдавшая в намерениях их обладателя тени коварства и насмешливости. Темный господин кивнул стоявшему подле входа в залу стражу следовать за ним и уже у выхода из комнаты добавил: — Когда я вернусь, Эмпуса, настанет твоя очередь действовать. Лишь в безумии его сознание отступит перед моей волей… И… — Он на мгновение прикрыл свои темные глаза, помолчав. — Позаботься о мальчике… Когда повелитель ночи снова открыл глаза, в них плескалась буря глубокой печали. То была печаль об умершем родиче…

* * *

У Ворона не было третьего глаза, крыльев за спиной или шести рук. В нем вообще не было ничего странного или необычного, и его вполне можно было принять за обыкновенного человека, выделявшегося на многолюдных улицах Токио разве что своей европейской внешностью и выкрашенными в алое кончиками черных взъерошенных волос. На вид Кораксу было лет двадцать пять — тридцать; он обладал довольно приятными чертами лица, которые заметно оттенялись грубым белесым шрамом, очертившим левую скулу от самого края глаза. Изае он не понравился, впрочем, как и Шизуо. Но если Хейваджиму раздражал лишь тот весомый нюанс, что Ворон косвенным образом связывал его с вызывающим ярость одним только фактом своего существования информатором, и в остальном Гроза Икебукуро готов был признать в новом знакомце хорошего парня, то Орихара испытывал по отношению Кораксу почти такие же чувства, что и к Шизуо. Однако вряд ли это была ненависть. Скорее — недоверие и подозрительность. Несмотря на то, что в оккультном мастере не было ничего невероятного, Изая не мог избавиться от ощущения, будто душа и мысли этого человека скрыты от его проницательного взора за плотной тяжелой завесой, ограничивавшей доступ к помыслам Ворона. Информатор не мог его разгадать, и Изая не находил в своем сердце той всеобъемлющей извращенной любви, какую испытывал ко всем без исключения людям. А если той любви нет, то Орихара имеет дело не с человеком. «Коракс Мелас — монстр, такой же, как и Шизу-тян», — сделал вывод для себя Изая, внимательно изучая взглядом вызвавшего в нем негатив эмоций собеседника, попросившего обоих своих гостей располагаться за столом напротив него, после того, как с исцелением информатора было покончено, а Хейваджима завершил свою возмущенно-нетерпеливую тираду. — А свечи ты зажег, чтобы придать атмосфере мистическую загадочность? — Изая не удержался, чтобы не съязвить, ибо вся обстановка в комнате оккультного мастера вызывала в нем приступ еле сдерживаемого скептико-саркастического смеха, поскольку к оккультизму он относился презрительно. Орихара хоть и стал сам частью необъяснимого, но привычное мировоззрение так сложно поддается реформации, что изменить мнение о чем-либо бывает возможно лишь в силу все той же привычки, выработанной, как условный рефлекс, посредством неоднократного повторения одного и того же жизненного урока. — Нет, — удивленно пожал плечами хозяин дома. — Просто электричество отключили. За неуплату. — А я полагал, что экстрасенсы имеют богатую выручку от своих клиентов, — не унимался информатор. — Я не экстрасенс, — Ворон нахмурился. Казалось, он был оскорблен, но отвечал сдержанно и твердо: — Я переводчик с древних языков. Этим и зарабатываю. За помощь же денег не беру. — Так, Блоха! — Гроза Икебукуро был взбешен едким подначиванием ненавистного врага, отнимавшего драгоценное время Шизуо, мечтающего поскорее выпытать ответы на насущные вопросы и вернуться домой, дабы отдохнуть от общения с мерзким кровососущим насекомым. — Заткни свой писклявый рот и дай этому ведьмаку объяснить мою причастность к твоим чертовым проблемам! — В самом деле, — вовремя вмешался Коракс, заметив, что Изая собрался возразить, и, судя по всему, в довольно колкой форме, вспылившему блондину. — Покажи мне свои стигмы, — велел он, подойдя к прекратившему мстительно ухмыляться по-прежнему разгневанному Хейваджиме информатору. Орихара протянул оккультному мастеру левую руку изрезанной ладонью вверх. — Этот знак появился первым, — пояснил он. — Это единица. Начало, — словно сам себе бросил Ворон, рассмотрев стигму на ладони информатора, и, не объяснив ничего конкретнее, спросил: — Что было следующим? Поднявшись со стула, Изая расстегнул рубашку до середины, обнажая кровавую надпись на своей груди. Шизуо внимательно слушал и молча наблюдал за ставшим непривычно серьезным информатором и рассматривающим его тело с видом археолога, отыскавшего бесценную реликвию, Кораксом Меласом. В приглушенном матовом свете десятка свечей кожа Орихары, казалось, отливала золотом, а испещряющие его плоть плавно начертанные символы зияли в этой дикой полутьме страшной чернотой. Затем Изая, после того как Ворон кивнул ему, спустил рубашку со своего левого плеча, обнажая следующую надпись. — «Враг» и «зверь», — произнес информатор, не выдержав тяжелого молчания человека, к которому пришел за ответами, но который вдруг прекратил что-либо объяснять. Хотя он и не начинал ничего рассказывать, чем уже раздражал и Орихару, и нахмурившегося Грозу Икебукуро, скользившего обжигающим взглядом по обезображенному стигмами телу Изаи. — Последнюю надпись я не смог расшифровать, — продолжил информатор, сбросив рубашку до талии, чтобы показать оккультному мастеру слово на своей спине. Ворон, помрачнев, словно он убедился в терзавших его душу опасениях, осторожно прикоснулся к черневшим в свете свечей стигмам и кончиками пальцев провел по вырезанным на коже Орихары буквам. — Я пойду, покурю, — вдруг резко осипшим голосом заявил Хейваджима, вставая со своего стула, у которого чуть было в щепы не разломал подлокотники от неожиданно накатившей на него новой волны гнева, и направился к выходу. Шизуо открыл дверь и, встав у порога, стиснул в зубах фильтр сигареты, прикуривая. Иногда он косился через плечо на полуголого информатора и начавшего говорить Коракса, касавшегося стигмат на непонятном языке, и в Грозе Икебукуро нарастало идиотское желание оторвать второму руки и естественное — прибить первого. — Μορμώ, — донеслось до слуха дымящего никотином Шизуо. — На твоей спине вырезано имя. Мормо — демон, нет — бог, повелитель ночи и король вампиров в древнегреческой мифологии. Он — зверь, твой враг, который уже начал действовать. Ворон вернулся на свое место за столом, и Изая, одевшись, снова сел напротив оккультного мастера. — Твои стигмы — это предупреждение и обереги. Я узнаю почерк, их начертавший, — продолжал Коракс. — И они не исчезнут, пока ты не исполнишь своего предназначения… Скрыв усмешку, едва тронувшую его тонкие губы, Орихара удивленно повел бровью, вопросительно глядя на своего консультанта. Он, конечно, сам прекрасно понимал, что нечто странное творится и с ним, и вокруг него, особенно если учесть зверские убийства на улицах города, однако информатор не принимал даже в шутку мысль о некоем божественном провидении, ключом к которому он якобы является. — Это ты тоже прочел в посланиях на мне? — с иронией в голосе задал Ворону вопрос Изая. — Нет, конечно, — возразил Коракс. — Об этом мне сообщил твой покровитель, что оставил на тебе свои стигмы. Я ведь, кажется, говорил, что знаю почерк написавшего их. — Тогда зачем было устраивать концерт для Блохи с раздеванием, — внезапно рявкнул взведенный отчего-то Хейваджима, возвратившийся, перекурив, в комнату, — если ты и так уже все знал?! — Что с тобой, Шизу-тян? — нехорошим певучим тоном обратился к разъяренному блондину Орихара, смеряя его лукавым взором. — Ты какой-то нервный. Неужели тебя настолько смутил вид расстегнутой на мне рубашки? Медленно и тяжело вздымающаяся грудь Хейваджимы и рокочущий, словно сходящая с гор лавина, чудовищный рык не предвещали ничего доброго, только Изае было откровенно наплевать на зашкаливающую злость своего врага, потешавшую авантюристскую натуру провокатора, присущую токийскому информатору. Потому Орихара даже не думал менять тактику своего поведения на более конформистскую, ведя ситуацию к полному усугублению. Глубокий усталый вздох раздался в полумрачной, заставленной книгами и оплывшими свечами комнате. Коракс, порицающе покачав головой и прикрыв ладонью глаза, со странным сочетанием смирения и усмешки констатировал, ни к кому не обращаясь: — Это было очередной злой шуткой Гермеса — связать этих двоих. Произнесенная оккультным мастером фраза, услышанная готовыми отправить друг друга в мир иной парнями, подействовала на них отрезвляюще. — И что это значит? — в унисон набросились гости Ворона на принявшего их хозяина. — Я не стану говорить, если вы оба не успокоитесь и не замолчите, — категорично заявил Коракс. Хейваджима, рассвирепевший еще больше от того, что его посмели одернуть, угрожающе надвинулся на оккультного мастера, превратившегося в новый объект для выплеска нерастраченной ярости, но почувствовавший необходимость прекратить неуместное поведение информатор схватил Шизуо за рукав его рубашки, заставив того обратить на себя внимание, и серьезно произнес: — Думаю, с этого момента нам обоим лучше заткнуться. Это был второй раз, когда Хейваджима видел Изаю без уродливой, приводящей в неистовство ухмылки, не считая того случая, когда Орихара был без сознания. Таким информатор казался Грозе Икебукуро каким-то неестественным и непривычным. Другим… Такого Изаю хотелось убить не для того, чтобы с его лица сошла извечная усмешка, а для того, чтобы навсегда запечатлеть в его чертах столь диковинную для Орихары «настоящесть». — Ладно! Говори, — велел Кораксу Шизуо, впервые в жизни прислушавшись к информатору и вновь усаживаясь за свое место, всеми силами стараясь сдержать так и не нашедший выход гнев. — Чуть больше недели назад, — начал Ворон, — произошло первое нападение вампиров на человека. Это не совсем обычные вампиры. Их называют «мормоликаи», по имени их господина. В то же время я получил весть от Гермеса, твоего покровителя, о том, что пробудившийся около двадцати лет назад Мормо напал на след сильного саббатарианина, чье рождение некогда возродило его из безвременного колдовского сна. Этот саббатарианин — ты, Орихара Изая. — Хм, прости, — перебил рассказчика информатор, решивший все-таки выслушать Коракса Меласа до конца и приберечь, если потребуется, все остроты и сарказм на финал легенды, но посчитавший не лишним задавать уточняющие вопросы по ходу повествования. — Я бы хотел, чтобы ты внес ясность в свою терминологию: во-первых, саббатарианин; во-вторых, — мормоликаи. Слегка склонив голову, словно извиняясь за использование непонятных слов, Ворон продолжил объяснение: — Саббатариане — это охотники на вампиров. От рождения. Сами вампиры зовут их «отравленными», ибо кровь саббатарианина для них пьяняще сладка, но смертельно опасна и действует как яд или как кислота, в зависимости от силы охотника. Чем сильнее охотник, тем жгучей его кровь, тем убийственней она для мормоликая или вампира. Ты ведь уже сталкивался с мормоликаем, верно? Изая вспомнил напавшего на него всего час назад ребенка и то, какой расплатой обернулась для этого маленького демона его жажда испить запретной крови, и информатор вдруг ясно осознал, что верит Кораксу, какими бы абсурдными ни казались все озвучиваемые оккультным мастером слова. Даже Хейваджима выглядел впечатленным, хотя сам Гроза Икебукуро и не видел всего того, свидетелем чему стал Орихара. — Ты прав, — отозвался информатор. — Укус на шее был его клыков делом. Коракс вдруг сморщил лоб так, как будто забыл в чем-то удостовериться и только сейчас вспомнил об этом, укоряя себя за рассеянность. Он спросил: — Кстати, Изая, ты когда родился? — В смысле? — не понял информатор. — В смысле, в какой день недели? — Ну, в субботу, — ответил недоумевающий от оригинального свойства вопроса информатор. — Зачем тебе знать это? Ворон улыбнулся: — Просто все сходится. Решил лишний раз убедиться, что твой покровитель не лукавил в очередной раз и твое тело расписал не шутки ради. — Что-то не нравится он мне, — насмешливо оскалившись, проговорил Орихара, на что до сего момента молчавший Гроза Икебукуро вторил ему: — Как ни странно, мне тоже. Может, поторопишься со своими россказнями! Но Изая, заинтересованный потребностью Ворона быть осведомленным в том, когда он был рожден, попросил оккультного мастера объясниться на этот счет. — Видишь ли, — отвечал Коракс. — У славянских народов существует поверье, что люди, рожденные в субботу, наделены исключительным даром чувствовать вампиров, находить их, где бы они ни скрывались, и истреблять. Эти люди и есть саббатаране, охотники, названные так в честь проклятого дня недели. — Проклятого? — Орихаре показалось, что, чем больше он слышал, тем меньше смысла оставалось в этой путаной легенде. Хейваджима же без особого интереса выслушивал миф об исключительности своего врага, ожидая лишь на пределе терпения, когда в нить повествования вплетется и его скромное предназначение. — Именно, — подтвердил оккультный мастер свои слова. — Ты что-нибудь слышал о «Библии Проклятых» Ла-Вея? — Вскользь. — Ла-Вей в своей сатанинской библии называет субботу днем, когда все создания тьмы имеют наибольшее могущество и влияние на наш мир. Поэтому суббота названа проклятым днем. Жестокая ирония и эпическое противоречие, не так ли? Человек, рожденный в день наибольшей власти созданий ночи, имеет страшнейшую для демонов силу истреблять их. — Я так понимаю, — поднявшись со стула старинной работы, Изая принялся расхаживать вдоль разделяющего его и Ворона стола, действуя тем самым на нервы Шизуо, периодически загораживая собой и без того взвинченному Грозе Икебукуро их общего собеседника, — что ты, господин Мелас, сводишь суть моего предназначения к истреблению нечисти? — голос Орихары стал сладостно-резок. Было заметно, что обрисовываемая оккультным мастером для него перспектива парня совершенно не устраивала. Но Коракс, лишь отчасти подтвердивший догадку Изаи, разочаровал слишком ревниво относящегося к свободе своих действий информатора еще больше: — Это не совсем так, — пояснил оккультный мастер. — Главное твое предназначение — остаться собой и выжить, ведь убить мормоликая не так просто. Они не боятся ни света, ни серебра. И уж тем более им не страшны святая вода, распятия и осиновые колья. Для мормоликая смертельна лишь кровь саббатарианина. — Хочешь сказать, — с насмешливым вызовом спросил Орихара, — я должен спаивать этим тварям свою кровь? — Не обязательно. Что произошло с мормоликаем, укусившим тебя? Изая на мгновение остановил свое степенное шествие между Шизуо и Вороном, ответив: — У него рот как будто оплавился. — Тогда будет достаточно, если твоя кровь попадет на их кожу, — Коракс задумался, чуть прищурившись. — Вот только в каком количестве? Снова продолживший шагать взад-вперед информатор, услышав непостижимое умозаключение оккультного мастера, опять остановился, принудив Хейваджиму обозревать свой тыл. — Ты издеваешься? — несколько снисходительно, словно ляпнувшего глупость ненормального, спросил Орихара. — Черт, Блоха! Ты достал уже мельтешить перед глазами! Чуть улыбнувшегося уголками губ информатора выведенный из себя маневрами противника Хейваджима резко развернул к себе и сгреб за ворот рубашки. На этот раз Ворон не посчитал нужным их разнимать, только снова изрек реплику, словно обращенную в пустоту: — Этот ятре* скорее убьет своего охотника, чем сможет его защитить… — Оба соперника враждебно сверкнули взглядом в сторону мудрствующего оккультного мастера. — Или саббатарианин прикончит своего врачевателя, и тогда уже некому будет его защищать. Гроза Икебукуро не сдерживаемым богатырскую мощь толчком отправил потерявшего равновесие Орихару упасть на отведенный для него предмет мебели, а сам, скрестив на груди руки, поставил Кораксу условие: — Если говоришь, то говори так, чтобы было понятно! — Как скажешь. Ворон не стал возражать, хотя, собственно, его гости сами чинили препятствия для толкового объяснения, но оккультный мастер, наделенный колоссальным терпением, умудрялся умело складывать кусочки то и дело разбиваемой повествовательной мозаики воедино. — Только больше не перебивайте меня, — настоял в свою очередь Коракс. — Я остановился на том, что мормоликая способна убить лишь кровь саббатарианина. Но и для самого охотника истребление вампира может быть смертельно опасным. Его охота всегда оставляет ему глубокие раны… Поэтому саббатарианина неизменно должен сопровождать лекарь, защищающий от гибели из-за кровопотери или от иной угрозы. Их называют «ятре». Врачующая сила ятре способна исцелять только одного охотника, с которым у него установлена связь. Ты, Шизуо, — врачеватель, связанный с Изаей. Однако существуют некоторые… — По-твоему, я должен сопровождать Блоху, чтобы суетиться над ним, после того как он прикончит очередного кровососа? — А тебя что-то не устраивает, мой ятре? — с издевательской обидчивостью проворковал Изая, находя потешной возмущенную реакцию своего вынужденного напарника. — Хотя если ты думаешь, — тут же вставил информатор, — что меня так уж прельщает охота за вампирскими головами, то ты глубоко заблуждаешься, Шизу-тян. То, как раззадоренный весьма неприятным для Хейваджимы статусом Орихара протянул ненавистное прозвище своего противника, заставило Шизуо передернуться от дрожи озлобления. И этому гаденышу он должен не давать погибнуть? Гроза Икебукуро страстно возжелал сию же секунду умертвить источник всех своих проблем, вследствие чего причина его двойственного положения, разрывающего его душу между ненавистью к злоязычному информатору и дурным предчувствием, подсказывающим пребывающему в сомнении блондину, что он обязан помочь своему врагу, отпала бы сама собой. — Как можно было связать вас как ятре и саббатарианина, — воскликнул утомленный чуть ли не ежеминутными схватками обоих противников Коракс, возникнув между вооружившимся массивным стулом Шизуо и направляющим на него острие флик-лезвия Изаей, — если вы и пяти минут рядом друг с другом выдержать не можете! Что за глупая прихоть! — Лучше задай этот вопрос тому, кого ты назвал моим покровителем, — парировал Орихара, пряча лезвие в карман брюк, но продолжая бдительно следить за движениями Шизуо, до тех пор, пока тот тоже не опустил свое импровизированное вооружение. — Может, просветишь уже меня, каким местом имеет ко мне отношение эллинский вестник богов? Несмотря на то, что Шизуо и Изая все-таки сложили оружие, Коракс остался стоять между ними. На всякий случай… Ведь атмосфера вокруг питающих друг к другу отнюдь не дружественные чувства парней по-прежнему сохранялась накаленной. Отвечая информатору, Ворон сказал: — Собственно, никакого, — он пожал плечами, и на губах его появилась какая-то ироническая улыбка. — Но боги любят вмешиваться в дела смертных, а Гермес — более других, ведь его сущность — сущность трикстера. Вот поэтому мне и приходится проверять каждое его слово. Довериться трикстеру порой бывает довольно рискованно. Он не прочь забавляться с людьми, подстраивая им всевозможные каверзы, а потом наблюдать за их поведением. И связь именно между вами он, видимо, создал только потому, что счел это весьма забавным… Видимо, желая развлечься, Гермес впутался в планы Мормо и покровительствует тебе. Только не рассчитывай особо на его помощь. Он чаще всего действует издали, не выдавая себя. И любит приврать и слукавить… — Прямо как ты, Изая-кун, — бросил Шизуо, усмехнувшись. — Теперь я понимаю, чем мне этот тип не нравится. На это замечание Орихара красноречиво продемонстрировал своему врагу блеснувший в свете свечей металл ловко оказавшегося в его руке флик-лезвия. Но парня огорчал тот факт, что в своем отношении к божественному покровителю он был полностью солидарен с Хейваджимой, ведь, играя на чувствах людей и наблюдая за ними в щекотливых ситуациях, информатору претила мысль о том, что сам он тоже смог оказаться под колпаком у какого-то шутника, пусть даже и сверхчеловеческого. Не рой другому яму… — Изая, — оккультный мастер обратился к задумавшемуся информатору. — Шинра мне говорил, что ты жаловался ему на сильный жар и боль. Было ли еще что-нибудь? Орихара вмиг похолодел, вспомнив утренний кошмар, когда он не мог ни пошевелиться, ни даже вздохнуть по собственной воле, и чувствовал себя, точно чужого, будто в отражении он глядел на своего двойника, но не на себя самого. И тот чарующе-усыпляющий голос — самый жуткий, какой себе можно вообразить, словно принадлежащий воплощенному страху, паразитом вселившемуся в ставшее податливым предательское тело. Изая, помрачневший, поведал о случившихся с ним с утра событиях. Коракс выглядел озадаченным и сбитым с толку. Весь его вид выражал его смятенные неутешительные для информатора мысли. Оккультный мастер поспешил озвучить свои догадки: — Это похоже на одержимость, вернее, на попытку вселиться в чужое тело. Кажется, Мормо хочет тебя заполучить. Но зачем ему все это? — Я так полагаю, — будто бы разочаровавшись в познаниях оккультного мастера, спросил Изая, — что ты этого не знаешь? — Нет, — честно ответил Ворон. — Но могу лишь сказать, что стигмы Гермеса смогут какое-то время препятствовать Мормо добиться своей цели. Ты и сам способен противостоять его воле. Но без Шизуо ты недолго сможешь противиться ему. Услышавший это Хейваджима стал еще более хмурым, чем был. Быть амулетом для врага не входило в планы Грозы Икебукуро, да и, в общем-то, такая вероятность ничего, кроме лютого раздражения, не вызывала. Однако Шизуо заставляло сомневаться понимание того, что Орихара с душой неизвестного кого может оказаться в эное количество крат хуже, чем привычная, главным образом просто надоедливая, Блоха. — Шизуо, — не дав Хейваджиме вновь дойти до точки кипения, Ворон обратился к угрюмому парню, который, однако, уже принял решение, как ему поступать. — Скажи, что ты чувствуешь, когда касаешься Изаи, если он ранен или испытывает боль? — Ничего, — грубо проворчал Гроза Икебукуро. — Совсем ничего? — Коракс удивился. — Да, совсем! — выпалил Шизуо, вспыливший от того, что собеседник его с первого раза не понимает, и ему приходится повторять дважды. — Странно, — озадаченно протянул Ворон. — Обычно ятре испытывают ту же боль, что и охотник… — Ну, — Хейваджима вдруг стал каким-то сконфуженным, словно осознал, что напрасно вспылил, — боли я не чувствую. Просто понимаю, что ли… Шизуо бросил взгляд на сосредоточенно думающего Изаю, располагающегося чуть поодаль от него. Его враг не выглядел могучим, не производил впечатления человека физически сильного. И все же стать сосредоточием такой немыслимой ужасающей боли и не сойти с ума — эта стойкость вызывала в Хейваджиме чувство невольного уважения. Впрочем, Шизуо не особо удивлялся подобной выносливости информатора: блохи, как известно, твари живучие. Значит, и в сложившихся обстоятельствах Орихара прекрасно обойдется без чьей-либо помощи, в особенности, без его, Шизуо. Во-первых, много чести. Во-вторых, не заслужил. В-третьих, гораздо безопаснее для самого информатора будет, если он станет держаться подальше от Хейваджимы… — Ну-с, благодарю за уделенное время и за внесение ясности во все это мракобесие, — Изая стал прощаться с хозяином, пока Гроза Икебукуро размышлял о собственной роли в трудный период жизни Орихары. — Пожалуй, я верю тебе, ибо причин не доверять твоим словам, — как-то тоскливо улыбнувшись, он взглянул на альфу на своей ладони, — у меня нет. Но гоняться за вампирами я не собираюсь. А вот остаться собой и выжить, — информатор ухмыльнулся, — обещаю. Изая ушел, оставив Коракса Меласа вдвоем с тоже вознамерившимся удалиться Грозой Икебукуро. — Догони его и проводи, — попросил Ворон. — Это еще зачем?! — гневно спросил Хейваджима. — Он не первоклассник, чтобы его сопровождать! — Пожалуйста, — Коракс не отступал. — Хотя бы пригляди за ним. Ты нужен ему! Он без тебя уязвим. — Черт! Да пусть он будет хоть трижды от меня зависим, меня его проблемы не интересуют! Резко хлопнув дверью, Шизуо ушел. Ворон остался один с невеселыми мыслями о том, что ему придется непросто в помощи этим двоим на дух не переносящим друг друга парням. А когда эмоции схлынут, и на смену им придут тщательно взвешенные чувства, все станет намного проще. В этом Ворон был уверен.