Ты невыносим

      - Я уже говорил, что не собираюсь с тобой спать.       - Тебе жалко, что ли?       - Хигашиката, отвали. Ты еще ребенок. Тебе на уроки ходить надо, а не…       - Ага, то есть ты не говоришь, что этого не хочешь, - довольно проворковал Джоске, обхватывая отвернувшего было художника поперек живота и утягивая к себе на колени. – Ну давай, Рохан-тян.       - Не беси меня.       - Я что, не заслужил никакой награды? Вообще-то, я в одиночку сражался с Кирой Йошикаге, пока вы втроем прохлаждались возле машины.       - То есть, - Рохан обернулся и слегка отклонился, чтобы заглянуть ему в глаза, - мне еще стоит отблагодарить Окуясу, Коичи-куна, Джотаро-сана и того ребенка, Хаято? Мм?       - Я старался больше! Я был ранен!       Мангака с преувеличенно усталым вздохом оглядел его обиженное лицо и, смилостивившись, сдержанно поцеловал. Вырваться из мигом сомкнувшихся крепких объятий Рохан уже не смог: подросток с победным смехом повалил его на диван, всем весом вжимая в сиденье.       - Джоске, хватит дурачиться! Слезь с меня! Тебе не пять лет, чтобы…       Хигашиката прерывает надоедливое ворчание новым поцелуем и слегка приподнимается на локтях. Рохан сжимает его плечи, словно не определившись, хочет оттолкнуть или привлечь к себе, так что Джоске решает за него – опираясь на одну руку, второй притягивает художника за талию.       - Снова кофе, да?       - Что?... Какой кофе? – Рохан несколько мгновений непонимающе смотрит на него, затем заливается краской. – Эй, если ты хочешь сказать, что я недостаточно часто чищу зубы или вроде того…       - Я просто хочу сказать, что ты вкусненький, - Джоске проводит языком по мягким влажным губам, но, стоит мангаке пойти у него на поводу и потянуться за поцелуем, быстро отстраняется, выуживая из кармана гакурана свои последние трофеи. – Глянь-ка, что у меня есть.       - Идиотина, что еще?... Что… Да кто вообще продал тебе презервативы…?! А это еще что такое? Какого черта…       Джоске с приливом умиления наблюдает за вертящим в пальцах тюбик лубриканта мангакой.       - Корица?! «С ароматом корицы»?! Джоске, ты…       - Я подумал, что будет идеально дополнить кофе булочками с корицей, - подмигивает Хигашиката.       Буквально полминуты назад он и не думал, что человек может краснеть еще сильнее. Как оказалось, может. Рохан молча смотрит на него округлившимися глазами, и Джоске воспринимает это как зеленый свет. Он прижимается губами к чужой шее, слегка прикусывая тонкую кожу.       - Ай, ай! Ты что делаешь?! Предлагаешь мне ходить с синяками?       - Я потом все исправлю, - на секунду отрывается от своего дела Джоске. – Уймись наконец.       - Это щекотно!       - А так?       - Если ты будешь продолжать говорить, то мне всегда будет щекотно, идиот… Да, так получше. Ох!       Рохан, наконец, сдается и обнимает его – все еще неуверенно, будто в любой момент готов отдернуть руки, но Джоске даже так безумно приятно чувствовать их на своей спине. Ему уже давно стали до боли тесны форменные школьные брюки, но рисковать снова убегать от подсвечников и ламп старшеклассник не хочет, так что спрашивает, поддевая края топа:       - Можно?       - Ладно. – Поколебавшись, отвечает Рохан и позволяет начать медленно себя раздевать. – Но ты остановишься, как только я скажу, понял?       - Хорошо, - голос звучит неожиданно серьезным даже для него самого.       Он держит себя в руках и не спешит, опасается снова спугнуть или разозлить. Неторопливо разбирается со всеми застежками, покрывая поцелуями обнажаемую кожу.       - Да хватит уже меня трогать!       - Неприятно?       - Это странно. Я чувствую себя странно. И вообще, ты сам даже форму не снимешь?       - Не знал, что ты горишь желанием увидеть меня голым, - не может промолчать Джоске.       - Не горю, но это же чертова школьная форма. Ты хоть представляешь, как неловко обжиматься со школьником?!       - Не знаю, никогда не пробовал.       Силясь подавить смех, Хигашиката принимается расстегивать гакуран. Рохан лежит, скрестив руки на груди, прохаживаясь по его торсу оценивающим взглядом:       - Что за идиотская майка.       - Эй! Нормальная майка!       - Идиотская. Сними и убери с глаз моих. Немедленно. Вот так гораздо лучше, - художник едва дотрагивается до него, задевает только подушечками пальцев, легкими текучими прикосновениями обводит контур ключиц и грудных мышц, спускается к прессу. – Очень даже неплохо.       У Джоске перехватывает дыхание, когда те самые руки, на которые он бесстыдно дрочил с их провальной попытки примирения, наяву расстегнули его пояс и молнию ширинки.       - Что такое? Уже передумал? – хмыкнул Рохан, заметив его прострацию.       - Нет-нет! Просто… просто как-то даже не верится, что я не сплю.       - Мне тоже не верится. Так что давай уже, пока не передумал я.       Мангака осторожно, будто боясь лишний раз соприкоснуться телами, выбирается из-под него и поворачивается спиной.       - Хочешь так?       - Я просто не хочу, чтобы ты меня еще и разглядывал, придурок.       - Что плохого в том, что я буду смотреть на тебя? - спрашивает Джоске почти шепотом, легко целуя его в висок.       - Все плохо! Отстань. Делай уже, что хотел, и иди, займись уроками.       Школьник сдавленно смеется, обнимая вновь принявшегося за свое мангаку, которого с головой выдает срывающийся голос и сердце, колотящееся настолько бешено, что Хигашиката чувствует удары, прижимаясь грудью к его спине. Какой же Рохан все-таки вредный засранец. А Джоске этого засранца обожает.       - Эй, эй, эй! Ты что делаешь?! Убери руки сейчас же. Не трогай меня…       - Ты чего?       - Вот на это я точно не подписывался! Не смей… не смей засовывать в меня пальцы, господи, это же стремно… Джоске!       - Просто не хочу, чтобы потом тебе было больно.       «Твою мать… Как же узко… Это нормально, если я кончу только от того, как он сжимается на моих пальцах?».       - Я переживу!       - Ты тот еще мудак, но я не настолько тебя осуждаю, чтобы порвать задницу, уж прости. – Хигашиката тщетно пытается подавить новый приступ смеха. – Тише ты. Не нужно ничего переживать и терпеть. Тебе вообще-то приятно должно быть, не забыл?       - Мне и не будет приятно, если ты будешь таким остолопом. Мне что, все делать за тебя?       Рохан подается назад, принимая пальцы глубже. Туго. Чертовски туго. Джоске просто пытается не думать о том, как же в нем, должно быть, хорошо. Он на пробу поводит рукой, растягивая неподатливое колечко мышц, добавляя третий палец.       - Попытайся расслабиться.       - Как я могу расслабиться, когда ты в меня что-то пихаешь?!       - Ты точно в курсе, как люди занимаются сексом? Кто-то что-то в кого-то пихает, да.       - Заткнись! Просто заткнись!       Художник всхлипывает, но Джоске успевает различить сдавленный смешок. Размеренно двигает пальцами, временами разводя в стороны, пока они не начинают двигаться свободно. Находит нужную точку, но намеренно лишь изредка вскользь ее задевает, заставляя партнера разочарованно выдыхать каждый раз, когда тень удовольствия ускользает слишком быстро.       - Все в порядке?       - Похоже на поход к проктологу.       Джоске вынимает пальцы и стягивает с них использованный презерватив. Распаковывает второй.       - Я обещаю, что не забеременею. – Бросает через плечо Рохан. - А если забеременею, то точно не буду от тебя рожать. Зачем миру еще такие уроды?       - Договорились. Только аборт, и никаких алиментов! – Так и не раскрытая серебристая упаковка летит на пол. – Ты ведь ничем заразным не болеешь?       - Спроси у своей мамы.       Он считал, что не терять контроль стало трудно еще с той минуты, как Кишибе оказался у него на коленях, но настоящее испытание наступило теперь, когда ему откровенно сносит крышу от желания погрузиться в горячую узость, прямо сейчас вставить по самые яйца и кончить от пары грубых движений.       Джоске добавляет смазки, густо распределяя ее по стволу, разводит эти охуительно идеальные ягодицы и приставляет сочащуюся предэякулятом набухшую головку ко входу. Видит, что собственные руки предательски дрожат. Мягко покачивает бедрами, проталкиваясь не дальше пары сантиметров и снова замирая. Он хочет еще раз спросить, все ли нормально, и можно ли ему продолжать, но понимает, что бесполезно – этот упрямый идиот теперь не скажет ни слова, лишь бы не признавать, что готов терпеть боль ради Джоске. Так что остается лишь прислушиваться к ритму чужого дыхания и ежесекундно напоминать себе, что это, должно быть, адски больно. Он осторожно входит глубже. Внутри настолько тесно, что проникновение болезненно даже для него, но еще жарко, влажно и восхитительно хорошо. Джоске легко целует его между лопаток, наклоняется ниже, почти ложась сверху, и опускает голову на плечо мангаки, вслушивается в рваные вздохи.       - Очень больно? – все-таки пробует спросить Хигашиката.       - Нет. Нормально.       Говорит, что нормально, но голос звучит надломанным, словно из глаз вот-вот польются слезы. Джоске терпеливо ждет, давая время привыкнуть и немного расслабиться: неспешно гладит его грудь, живот и бедра, наслаждаясь ощущением под ладонями теплого, почти лихорадочно горячего, одновременно сильного и стройного тела, все охотнее отзывающегося на ласки. Интересно, ощущения, когда делаешь это с женщиной, такие же? Должно быть, нет. Женщины… мягче, что ли? Податливее? Джоске не был уверен, что ему бы это понравилось. Гибче?... Это уж точно вряд ли. Дыхание Рохана постепенно выравнивается и урежается, он сам медленно насаживается на член. Хигашиката плавно входит до упора, удерживая его за талию, слышит, как сдавленно ахает при этом художник. Начинает двигаться чуть быстрее, стараясь подобрать тот самый нужный угол, и понимает, что нашел его, когда голос партнера срывается в откровенный стон.       - Ага… Так держать, боец, - с трудом проговаривает Рохан, и Джоске стоит неимоверных усилий «так и держать», а не расхохотаться.       - Есть, сэр!       Должно быть, Рохан собирался сказать что-то еще, наверняка снова о том, какой Хигашиката придурок, но не может вымолвить ни слова, захлебываясь стонами настолько сладкими и пошлыми, что Джоске думает, не стоит ли запретить их на законодательном уровне. Без сомнения, настоящим преступлением было динамить его несколько недель, обладая таким нереальным голосом.       - Прости, но я правда хочу тебя сейчас видеть.       - Что ты… Джоске! Не надо!       Джоске не слушает его, рывком переворачивает на спину и вдавливает в диван. Видит широко распахнутые, мокрые от слез изумрудные глаза и искусанные в кровь припухшие губы, которые тотчас сминает в поцелуе.       - Хватит пялиться, слышишь?!       - Мне нравится пялиться. – Хигашиката шире разводит его бедра, удерживая под коленями. – Давай, положи ноги мне на плечи.       - Нет, это слишком… Ты вообще меня слышишь?! Господи, Джоске… Я тебя нена-… ненавижу… А-ах!       Парень понимает, что снова нашел нужную точку. Рука Рохана словно непроизвольно тянется к члену, но Джоске отталкивает ее и дрочит ему сам – медленно, с оттяжкой, ловя каждый нетерпеливый вздох.              *              - Ох, да… Вот так…       - Так? Нравится?       - Д-да… Наверное…       Рохан избегает смотреть ему в глаза и старательно отворачивается. Господи. Стыд-то какой. Как вообще до этого могло дойти. Как могло случиться, что он позволил этому наглому малолетнему придурку себе вставить.       - Эй, - шепчет ему в самое ухо Хигашиката, - я сделаю все, что ты хочешь.       - Просто… Ох, просто не останавливайся, черт бы тебя побрал!       Художник с силой проводит ногтями по его спине, ощущает под пальцами теплую, смешанную с потом, кровь. Он не будет за это извиняться. Ему же больнее. Впрочем, не так уж и больно. И в половину не так больно, как он предполагал. Надо отдать должное Джоске, тот был очень осторожен в начале. Слишком уж осторожен. Рохан не кисейная барышня, мог бы и потерпеть. Едва ли он признается, что на деле ему до безумия приятны и та преувеличенная бережность, и накрывающая с головой волна ласки сейчас. Джоске как будто старается быть везде и сразу – без конца целует, трогает, гладит. Его ладони горячие и шероховатые (он вообще знает, что такое крем для рук?), но нежные и безумно приятные. И, о, как же хорошо он движется. То медленно, почти выходя и снова входя на всю длину, то ускоряется, заставляя художника под ним стонать и кричать в полный голос. Рохан по-прежнему прячет лицо, но открывает шею, и Джоске буквально топит его в поцелуях. Неважно, сколько останется засосов, мангака хочет сохранить их все, даже если месяц придется щеголять высокими воротниками. Остается надеяться, что Хигашиката забудет о своем обещании «потом все исправить».       Рохан понимает, что уже на грани, и его снова бросает в жар от роя мыслей о том, насколько это все странно, бессмысленно и неловко. Неужели он кончит в чужую руку и себе на живот. Неужели придется надевать одежду, которую этот идиот, ко всему прочему, сбросил на пол? Не идти же в душ без нее? Что вообще делать дальше. Пускай сегодня настырный школьник уйдет без лишних разговоров, но как ему потом в глаза-то смотреть? Не переезжать же в другой город из-за одного придурка? Или переезжать? В целом, он вполне может себе позволить…       - У тебя такой вид, будто уже планируешь бежать из страны, - несмотря на сбившееся тяжелое дыхание, голос у Хигашикаты, будто довольное кошачье урчание. – На всякий случай сообщаю: не пущу.       Осторожно, но твердо взяв двумя пальцами за подбородок, он поворачивает лицо художника к себе, недолго разглядывает, как будто любуясь отразившимся на нем стыдом на грани паники, и втягивает в тягучий мокрый поцелуй. Рохана разрывает от контраста ощущений, от того, как снова быстро, сильно и глубоко его трахают, с каждым разом прошибая тело разрядами изматывающего, болезненного наслаждения, практически натягивая на член, как медленно целуют и не дают отстраниться, чтобы сделать глубокий вдох.       Он все же кончает в руку Джоске и себе на живот, но понимает, что силы встать и дойти до ванной комнаты у него появятся нескоро. Внутри разливается густая теплая жидкость, и он сам не знает, отчего так хотел это ощутить, снова чувствует себя законченным извращенцем. Чувство заполненности исчезает с пошлым хлюпающим звуком. Остается не слишком сильная, но настойчивая саднящая боль и новая волна беспокойства.       - Ну… эм… и что теперь? – неуверенно спрашивает он, не рискуя взглянуть на склонившегося над ним Джоске.       - Спать? Душ? Повторить? Выпить чаю? Сыграть в маджонг? В мире столько занимательных дел, - подросток, секунду поколебавшись, принимается слизывать сперму с пальцев, а затем и с его живота. Поднимается к груди, прокладывая широкую влажную дорожку от самого паха. Рохан сгорает со стыда, но не находит в себе сил отвернуться, усмотрев в этом зрелище что-то мерзкое, но определенно завораживающее. – Ты в порядке? – Заискивающе глядит на него снизу вверх Хигашиката.       Его светло-синие глаза – светящиеся и все такие же по-детски невинные, когда он в последний раз проводит языком по губам. В самом деле, будто ребенок, выпросивший мороженое и чертовски довольный собой. Пытаясь скрыться от его прилипчивого взгляда, Рохан поворачивается спиной, рассматривает беспорядочно сваленные в кучу вещи, тюбик смазки без крышки (он больше никогда не рискнет купить десерт с корицей) и блестящий от нее смятый презерватив. Сейчас Хигашиката уйдет, и придется заняться уборкой. Дивану и вовсе не помешала бы химчистка…       - В порядке. Спасибо, что спросил.       - Больше не будешь говорить, что мы «не совместимы»? Или тебя нужно убедить еще разок?       - Отстань. Тебе не пора домой? Уроки делать? Мама не будет искать?       - Я сказал ей, что останусь у подружки.       Джоске с довольной ухмылкой устраивается рядом, явно готовый уснуть прямо сейчас, и обнимает его сзади. Самоуверенный паршивец даже матери сказал, что не придет ночевать? Все спланировал и нисколько в себе не сомневался?... Кишибе чувствует, что его поимели дважды. А еще все это так грязно, позорно и негигиенично, что у Рохана вовсе не находится, что ответить, и Джоске до невозможности жаркий со своими навязчивыми объятиями, но отчего-то его легшая поперек талии тяжелая лапа ощущается успокаивающе.       - Ты что, даже во сне меня не отпустишь?        - Не-а. Не отпущу, - Джоске, не открывая глаз, целует его в ухо, зарывается лицом в растрепанные зеленые волосы и жадно вдыхает теплый запах. - Никогда не отпущу.