Поделенный

Луна наблюдала, как мы, будучи неполными, Звали друг друга, Идя долгими, кружными путями.

Со смерти матери, сколько себя помнил, Вергилий стремился отсекать лишнее. Создавать идеальную форму, полную полезных пустот. Он крепко чувствовал землю под ногами и потребность в том, чтобы искать силу, но и только. Грязь. Кровь. Связи. Лишнее. Устранить, улучшить технику, стать быстрее. Но было что-то внутри его черепной коробки, что нельзя было устранить. Словно чей-то взгляд провожал его, куда бы он ни направлялся. Даже в те годы, когда Вергилий ничего не знал о брате, их всё ещё было двое – зуд в подкорке был не чем иным, как биением жизни Данте. Вергилий смирился с этим, сжился. Он много раз видел брата, оставаясь в тени, не выдавая себя. Данте – кривое зеркало, с каждым днём становился всё больше невежественным, мерзким, а потом и вовсе начал пальцем в него тыкать, приговаривая «я прав, а ты – нет». Данте был для него напоминанием, границей, что чертила мир чёрным, отделяя от белого, бесполезного. А затем жизнь выкинула презабавный фортель. Ему дал отпор собственный взрослый сын. На четверть демон, он неожиданно оказался не слабее, а, похоже, даже сильнее. Что, по сути, невозможно. Но оно было. Соединив свою человеческую и демоническую сущности, Вергилий был готов принять существование полумер для себя, хотя и понимал, что уже поздно что-то менять. А затем Неро, его сын Неро, решил за всех, что нужно по-другому. Да, можно было упереться, продолжить, измотать, но Вергилий был захвачен новым-старым ощущением. Едва уловимым дежавю, воспоминанием, когда отец разнимал их с Данте, подравшихся из-за чего-то несущественного. Это остановило Вергилия, позволив заглянуть глубже. Ему не хотели навязать чужую волю. Мальчишка не желал убивать его. Неро пытался защитить Данте от того, чего тот, очевидно, и сам не хотел делать. И при этом это был ЕГО сын, а не Данте. Это не укладывалось в голове. Словно кто-то встряхнул знакомый узор, тем самым сделав новый, непознанный. Вергилий испытывал интерес. Знал ли их отец, Спарда, что второе поколение потомков только возрастёт в силе? И не связано ли это с тем, что он запечатал свою силу? Только Спарде было под силу продумать такой головокружительный размен фигур. Если это так, то по всему выходило, что Данте был прав — Вергилий порядочно слеп и глуп. А теперь ещё достаточно обескуражен своими мыслями, чтобы осознавать себя беспечно сидящем на кроваво-красных скалах где-то в Аду. Рядом не менее беспечно лежал Данте, прикрыв глаза и закинув руки за голову. Он был изрядно покрыт грязью и пылью. Его излюбленное «упал, где стоял, полежу, ага» после битвы только ухудшало ситуацию. Вергилий же ещё какое-то время обычно держался прямо, и только потом позволял себе сесть в приличествующем для этого месте. Этот бой был особенно затяжным и измотал обоих. Нескольких крупных демонов прервали их посередине собственной битвы. Мелких демонов было вообще без счёта. Но такая массовая атака также говорила о том, что в ближайшее время демоны будут только наблюдать, не решаясь напасть. Да, они были измотаны, но это не имело значения. Усталость уходила после сна. И сам сон был почти сносный — братья спали спиной к спине, и Вергилий ловил себя на том, что этот физический контакт, как и прежде в детстве, успокаивал, принося ощущение защищённости. Странно, прошло столько лет, а выходило всё так же естественно. Задумчиво поглаживая гарду Ямато, Вергилий перебирал воспоминания. — О чём задумался? – спросил Данте, не открывая глаз. Вергилий помедлил. — О нашем отце. Что ты помнишь о нём? Брат усмехнулся. — Он всегда требовал от нас больше, чем мы могли, и забывал похвалить, когда мы заслужили. Слова Данте были такими живыми, и это его «мы»... Вергилий изо дня в день словно заново вспоминал, что далёкий надоедливый младший брат, с которым они бегали наперегонки, и этот мужчина — один человек. Отец почти не хвалил их, но… — Мама хвалила, — проговорил Вергилий. Голос его был словно деревянный. Данте открыл глаза и, вскинув голову, посмотрел на брата. Но Вергилий упорно не смотрел в его сторону. Он застыл и, казалось, даже не дышал. Ведь с этого всё началось. Она не пришла за ним. Бросила Вергилия. Данте зашуршал одеждой, по-видимому, меняя положение тела. — Последний раз, когда я видел маму, дом был в огне. Она плакала и попросила меня спрятаться в шкафу, пока найдёт тебя... Холод бегал по венам Вергилия. Вот оно. Сейчас он узнает. — ...Она закрыла дверцы шкафа и выбежала из комнаты. Я слышал, как она звала тебя, а затем что-то грохнуло. Мама закричала. И всё. «И всё», — повторил про себя Вергилий. Мама не бросила его. Не бросила. Вергилий почувствовал касание. Перевернувшись набок, Данте вжался лбом ему в бедро. Вергилий широко открыл глаза. Вид Данте, что открыто показывал боль почти оглушил его. Всего лишь на мгновение, но Вергилий почувствовал всепоглощающую, глухую и застарелую её – беспомощность. Она шла по пятам всю его жизнь, но отчего-то догнала только сейчас. Данте коротко выдохнул, перевернулся на спину и прикрыл рукавом глаза. Но Вергилий успел увидеть слёзы на его лице. Голова Данте всё ещё касалась бёдра Вергилия. Что же, пусть оно так и будет.