Платина и шоколад

Гермиона так быстро жевала, что даже Рон наблюдал за ней, приоткрыв рот. За тем, как она снова и снова подносит здоровенную грушу к губам, аппетитно жуёт, и в рекордные сроки груша превращается в жалкий огрызок, который Гермиона молча заворачивает в салфетку. Рон мог поклясться, что она даже не ощутила вкуса. Только отстранённо облизала кончики пальцев, а затем губы. И всё это — не отрывая взгляда от пергаментов, лежащих на коленях. — Мерлин, — вырвалось у него. — Ты на диете, что ли? Положи перед тобой приготовленного василиска, съела бы и не заметила. Гермиона оторвалась от конспекта и скептично уставилась на него в ответ. В глазах Рона почти восхищение: он всегда считал, что самый большой аппетит здесь был у него. И, может быть, у Симуса. — Какое ценное наблюдение, — покачала она головой. — Тебе больше заняться нечем? Может, хотя бы создашь видимость подготовки к экзамену? Рон важно кивнул, открыл конспект, посмотрел в него с десяток секунд, а потом вздохнул и запрокинул голову, глядя на редкие облака. Молча сидеть и учиться во дворе школы было… спокойно. Рон упирался до последнего, но Гермиона всегда умела сломить его сопротивление, поэтому теперь, сидя на расстеленной у фонтана роновой мантии, они рылись в конспектах и листали учебники вдвоём. Мерлин, благослови учёбу и возможность погрузиться в неё с головой. Иначе бы Гермиона точно сошла с ума. — Между прочим, я готовился вчера. Целый вечер. — Это сколько, час? — Эй, — он убедительно нахмурился, зачем-то указывая на неё пальцем. — Полтора, вообще-то. — Професор Флитвик будет в восторге, — пробормотала Гермиона. Если Рон и распознал сарказм, то виду не подал — опустил уголки губ и пожал плечами, возвращаясь к тетради. Слово «экзамен» всегда напускало на него угнетённый вид. Сегодня этого не случилось. Он будто был озабочен чем-то другим. Как и Гермиона. Как она ни заставляла себя смотреть в исписанные её же почерком листы пергамента, не видела ни слова — слишком громкими были мысли в голове. Прошло две недели. Две чёртовы недели и один чёртов день. Они с Малфоем не разговаривали. Почти не виделись толком. Гермиона была уверена, что он даже не замечает этого молчания. Её же оно душило. Не давало нормально мыслить, находясь у себя в спальне или в душе поздним вечером, чувствуя запах его мыла и яростно задерживая дыхание, насколько это было возможно. Но потом всё равно приходилось делать вдох и Малфой оказывался внутри. Глубоко в лёгких. Разносясь по сосудам и отравляя внутренности чистым ядом. Это так бесило. Они молча патрулировали. Четыре патруля в звенящей тишине. И расстояние между ними изменилось. Если раньше она шла в трёх шагах от него, то теперь — их было семь. Или восемь. С каждым разом становилось всё больше. Долговязая тень уже не касалась её туфель. Восемь шагов… Мерлин, между ними бесконечная бездна, а не шаги. Слава Годрику, что сегодня профессор МакГонагалл избавила Гермиону от этой участи. Идти, прибитая его присутствием и бесшумной походкой, и задыхаться от невозможности (и нежелания, очевидно) что-то изменить, и пропитываться этими дурацкими мыслями, что не выходили из головы, и… Еще много “и”. Как же вовремя профессору МакГонагалл понадобилась помощь с отчётами по успеваемости младшекурсников. «На сегодня вы сняты с патрулирования, мисс Грейнджер». Славься, Мерлин… Еще одной прогулки в прибивающей тишине Гермиона бы точно не вынесла. Разумеется, эта просьба значила, что им с Малфоем придётся снова пообщаться… Хотя, можно было бы написать ему в дневник, верно? Даже этого делать не было никакого желания. Гермиона не могла понять одного — ему действительно плевать? Как ему может быть совершенно безразлично?.. Нет, конечно, ей тоже безразлично. Но… не совершенно, наверное, потому что она думала. Так часто, блин, думала об этом, что голова пухла. Даже после их разговора в теплице. Будто... ничего не изменилось, будто всё осталось стоять на местах, мир вокруг даже не дрогнул, хотя тогда казалось, что земля разверзлась под ногами. Ничего и не могло измениться, Гермиона. Лишь в очередной раз подтвердилась дурацкая аксиома: Малфой подлый, бесчестный и гнусный кретин. И то, что он остановил придурка Монтегю — делало его не намного лучше. Но всё это неважно. Малфою действительно было плевать. Он просто жил свою жизнь и, возможно, стоило просто позволить ему? Прекратить, наконец, это замечать? Не мешать ему прятаться за своей плотной змеиной чешуёй из высокомерия и самолюбия. Шутить о чём-то с неизменным Забини, класть руку на талию Паркинсон в Большом зале… обнимать Паркинсон. Слушать, что Паркинсон шепчет ему на ухо. Видеть их с Паркинсон с недавних пор стало для Гермионы сущим адом. Она гнала от себя эту чушь. Она решила быть выше этого. Она… решила. — Гермиона, — голос Рона вклинился в сознание и она едва заметно вздрогнула, поднимая взгляд. Рон смотрел на неё, не отводя глаз. — Не подумай, что я лезу не в своё дело, но… о чём ты думаешь целый день? — Размышляю, когда ты возьмёшься за ум и посвятишь немного времени учёбе. — Я серьезно вообще-то, — сказал он серьёзно. — Я тоже, — она многозначительно указала взглядом на отложенный в сторону конспект Рона. Тот на взгляд не повёлся, только слегка прищурился, опираясь руками о колени. Кажется, в его голове происходило что-то… беспокоящее. Было почти слышно, как тревожно гудело у него между висков. — Думаешь, я не вижу? Ты целую вечность читаешь страницу, на которой написано пять строчек. Тебя что-то беспокоит, и вряд ли это касается моей подготовки к зельям. Гермиона тяжело, длинно вздохнула и захлопнула тетрадь, кладя её сверху на конспект Рона и сверля его напряжённым взглядом в ответ. Тот только развёл руками, не совсем понимая, что происходит. Гермиона осознавала, что сама не даёт ему разобраться, пресекает любые попытки приблизиться к истине, разгадать загадку, которую сама боялась разгадать. — Ну же, эй, — он пытался заглянуть ей в лицо. — Скажи мне. Гермиона тоже развела руками, прямо как он. Покачала головой. Внутри всё сжалось от болезненной, дерущей вины. Хотелось сказать: прости, Рон. Но она сказала: — Я просто не выспалась. И это прозвучало так фальшиво. Так же фальшиво, как проклятое, лживое «конечно» тогда, с Гарри. Хотелось просто закрыть глаза и остановить всё это. Гермиона ни черта не могла остановить, поэтому только покачала головой и начала быстро собирать раскиданные вокруг листы. Ей показалось, что ещё немного лжи, и мир вокруг неё загорится. Вся эта зелёная трава, все эти конспекты, весь Хогвартс сгорит к чертям, и посреди пепелища останется один Малфой, потому что чёртов лёд не горит в огне. А в нём столько льда, что он даже не растает. Рон цокнул языком. Рон не дурак. Рон смотрел на неё. Гермиона сунула тетради и пергаменты в сумку и поднялась на ноги. Поправила юбку. Бросила на него колючий взгляд. Рон всё ещё смотрел на неё. Снизу вверх. — Ты чувствуешь себя одиноко? — Что, прости? — она почти рассмеялась. — Ты живёшь одна в комнате, на тебя свалились все эти обязанности старосты, ты следишь за младшекурсниками и отчитываешься перед МакГонагалл каждый день. — Каждую неделю, вообще-то, — по привычке исправила Гермиона. — Ещё и приходится делить гостиную с гадским, ядовитым соплохвостом. — Которого ты недавно вовсю жалел. Рон это проигнорировал. — Ты замкнулась в себе. — С каких пор ты начал уделять столько внимания моему настроению, Рональд? — Он тоже поднялся на ноги и теперь Гермионе приходилось задирать голову, чтобы смотреть ему в глаза. Какая ирония, теперь ей почти всегда приходилось задирать голову, чтобы не казаться жертвой, мелкой девчонкой, которая вечно пытается ото всех защититься. Но сейчас защищаться не приходилось, Рон не нападал, он молча поднял свою мантию и отряхнул её от сухой травы. — Я всегда уделял, — просто сказал он. Они пошли в сторону главного входа и Рон явно не собирался от неё отставать. — Вы поссорились с Гарри из-за ерунды. — Мы давно помирились. Всё замечательно, можешь мне поверить. Она зацепилась сумкой за подстриженный зелёный куст и сильно дернула, чертыхаясь. Несколько листьев, минорно покрутившись в воздухе, упали на землю. Рон молча поджал губы. — Ага, я верю, — пробормотал он. — Всё замечательно. Гарри и Рон всегда, с самого детства считали, что она должна быть частью их настроения — и если у них всё было нормально, то и у неё автоматически становилось так же. Должно было. Должно, чёрт возьми. Гермионе надоело думать, что она обязана всем. Преподавателям — отменно учиться. МакГонагалл — улыбаться каждый раз, говорить, что всё хорошо. Мерлин, не скажет же Гермиона, что вечером она запирается в своей комнате, накладывает заглушающее и колотит в стену сумкой с книгами, чувствуя себя самой… несчастной во всём мире. Она не скажет, что слышит, как этот кретин-Малфой удовлетворяет Пэнси в своей кретинской постели, доводя её до исступления, до крика, до сумасшествия, никогда, никогда не накладывая заглушку. Он будто предоставляет Гермионе выбор: хочешь тишины — взмахни палочкой, сотвори магию. Или ты хочешь это слышать? Может быть, я хочу, чтобы ты это слышала? И каждый стон Пэнси будто говорил ей: услышь. Услышь. Услышь меня. Его имя. Его это дурацкое имя. — Гарри бы тоже переживал, — Рон вырвал её из мыслей, которые снова начали слишком громко стучать в её голове. — Если бы был здесь. Если бы был здесь. Это больно укололо, шероховато зашевелилось в груди. — Прекрати делать как Гарри, Рональд. — А я и не делаю… — Что это тогда? — Гермиона нахмурилась, вбегая по ступенькам в здание школы и вливаясь в неровный ряд студентов. — Ты же Гермиона, — он подтолкнул её плечом, будто пытаясь приободрить. — Очень ценное наблюдение. — Я о здравомыслии, понимаешь? — Вот я и мыслю здраво. — Да, только эти мысли делают тебя невыносимой… иногда, — добавил Рон, заметив быстрый взгляд, который она на него бросила. — Но они остаются моими мыслями. — А мы остаёмся твоими друзьями, — Рон скользнул следом за ней в Большой зал, придерживая дверь для идущих позади первокурсников. — Хоть вы и ссоритесь с Гарри. Я знаю, что вы уже помирились, но всё же, вы ссорились, и факт вашей ссоры… — Мерлин, Рон… — застонала Гермиона. Она, не глядя по сторонам направилась к гриффиндорскому столу, где уже устроились Невилл и Симус. Рон не злил её. Не злил. Она злилась сама на себя. На мысли, которые неподъемными бочками, полными кирпичей, тяжко сталкивались где-то между висков. Вселенная будто измываясь над ней: на глаза попались платиновые волосы, вынуждая резко отвернуться от слизеринского стола. Нет. Нет! Она не станет таращиться за Малфоя. Достаточно было его голоса, стучащего набатом в её ушах. “Может быть, и знал”. Эта фраза за все время их молчанки стала апофеозом звука в сознании. Вбивалась в кору головного мозга, стремясь, кажется, раздробить череп изнутри. Если ты знал, чёрт возьми, то зачем полез? Почему не позволил уроду Грэхему закончить начатое? Совесть? Стыд? Гермиона почти расхохоталась про себя, падая на лавку и громыхая тяжелой обложкой “Углублённого курса нумерологии” по столу так, что Невилл и Симус подскочили на месте. — О, привет, Гермиона, — сказал Невилл. — Хорошее настроение? — пропел Симус. — Великолепное, — бросила Гермиона, не глядя на них, и открывая учебник. Повисла короткая пауза. Мысленно тут же нарисовалась картинка, на которой Рон, вставший у Гермионы за спиной, беспомощно разводит руками, будто извиняясь перед ребятами. Судя по взгляду Невилла, устремлённому в пространство над её макушкой, она не ошиблась. И, судя по всему, Рон не только разводил руками, потому что в следующую секунду Невилл толкнул Симуса локтем и начал подниматься со своего места: — Ладно, мы пойдём. Нужно подготовиться к… уроку. — Ага. Увидимся, — Рон кашлянул, провожая их взглядом до двери и садясь рядом с Гермионой, облокачиваясь спиной о крепкое дерево стола. Он снова прочистил горло и непринуждённо завертел головой по сторонам. Слишком непринуждённо. Она нахмурилась, глядя на всё это. — И что это было? — Что? — Куда они пошли? — она кивнула вслед Невиллу и Симусу, которые не преминули обернуться у самого выхода. — Я упустила тот момент, когда собственные однокурсники начали избегать меня? — Ты о чём, — смеётся Рон. — Не пойми неправильно, ты, конечно, внушаешь долю страха иногда, но… Гермиона опустила глаза, утыкаясь взглядом в обложку тома. В голову начало приходить понимание, насколько сильно всё изменилось. Всё буквально сломалось в прошлом году, а сейчас этот перелом срастался неправильно — кость больше не была ровной. Она исказилась и чертовски болела. Широкая, тёплая ладонь тут же ободряюще опустилась на спину Гермионы. Рон теперь почти не смущался, прикасаясь к ней. Раньше он будто боялся даже тронуть коленом её колено, сидя за одной партой. Часто поджимал губы и смотрел в сторону, теперь же научился смотреть в глаза и прикасаться без смущения. Всё изменилось. — Слушай, — он легко сжал плечо её. — Никто не избегает тебя. Скорее, знаешь… наоборот. Она подняла вопросительный взгляд, Рон пожал плечами. Не нужно быть гением, чтобы понять, что он имел в виду. Последние недели выдались… странными. Гермиона действительно была где-то очень далеко. Все эти почти два месяца. Вся в себе с тех пор, как узнала о том, что им с Драко нужно будет работать вместе. Стоп. Какого-черта-Драко? Малфой. И только Малфой. Язык во рту шевельнулся, будто случайно произнося запретное имя. У него красивое имя. Наверное, так же думает Пэнси каждый раз, когда истошно… И тут же вспыхнули румянцем щёки. Ты свихнулась, обречённо подумала Гермиона. Окончательно и бесповоротно. Мальчики просто изменились после войны, а ты чокнулась на всю голову. Происходит что-то ненормальное, совсем нездоровое. Она переборола себя и натянула на губы улыбку. Это должно было выглядеть искренне, судя по тому, сколько сил для этого пришлось приложить. — Я никого не избегаю. Просто… много новых обязанностей. Постараюсь почаще забегать в гостиную. Рон смотрел ей в глаза дольше, чем обычно. Потом тоже улыбнулся и кивнул. Гермиону окатило тяжёлой волной облегчения. Весь их разговор был выстроен на тонкой, ненавязчивой лжи — это убивало её. Гермиона отпила сок и подпёрла подбородок ладонью, глядя куда-то за стол пуффендуйцев, намеренно игнорируя Слизерин. Он был там. Мерлин… Она торопливо отвернулась, когда заметила, что Малфой с Забини поднялись из-за своих мест и медленно пошли к выходу. Казалось, что они оба почти осязаемо наслаждались тем, как перед ними расступаются студенты. Рон ничего не заметил: он снова засмотрелся на вошедшую в Большой Зал Парвати Патил, заливающуюся смехом и идущую в их сторону вместе с Лавандой Браун. — Если завтра в «Трёх мётлах» Парвати снова будет сидеть где-то рядом, я точно угощу её сливочным пивом, — решительно сказал он, расправляя плечи и быстро отводя взгляд. Гермиона не сдержала улыбку, потому что как раз в этот момент Парвати проходила мимо них. Рон остекленело смотрел перед собой, как удав. — Привет, ребята, — улыбнулась она. Гермиона улыбнулась в ответ и махнула рукой. Рон даже не пошевелился — только застыл ещё сильнее и, вроде бы, не дышал, пока они обе не ушли к другой стороне стола. Гермиона насмешливо приподняла брови. — Здорово ты проявляешь свой интерес, — заметила она. — У Дина Томаса просто нет шансов против твоего очарования. — Отстань, Гермиона, — мрачно пробормотал Рон, агрессивно краснея и растирая лицо ладонями. — Мерлин, я идиот… но когда я её вижу… слышу… — То не можешь и вдоха сделать, — негромко закончила она, теряя всю свою насмешку. Снова эта огромная каменная плита, больно давящая на плечи. — Тебе кажется, что ты и звука издать не можешь. Будто весь воздух из лёгких исчезает. И весь мир исчезает следом. А потом ты ненавидишь себя за то, что промолчал. Проклятье. Между ними повисла ощутимая тишина. Гермиона отвела глаза и поджала губы. Она не должна была говорить этого. Она должна хотя бы попытаться быть лучше своей беспомощности перед тем, что, чёрт возьми, чувствует. Рон смотрел на неё какое-то время, потом прочистил горло, скованно кивнул, глядя немного странно, будто с подозрением. Или ей казалось? — Да, у меня так каждый раз на экзамене по зельям. Гермиона засмеялась, хотя прозвучало неискренне. Ей было не смешно. Рон не обратил внимания, или обратил, но промолчал. Он немного посмотрел ей в лицо и сказал: — Знаешь, ты не мужчина, но он тебя даже красит. И тогда Гермиона вспомнила о своём синяке на скуле. Сейчас это место уже не было таким болезненно-красным, воспаленным. Оно превратилось в небольшое желтоватое пятно. Обыкновенный заживающий синяк. Он уже даже не болел, но охоту обедать отбило вовсе. Гарри и Рон заметили кровоподтёк, когда тот уже стал тёмным, а по краям начал сходить — немного о том, как редко Гермиона бывала в гостиной старост в последнее время. — Гермиона, что это? — Ничего, Гарри. — Вот что теперь у нас называется “ничего”? — Не вписалась в книжную полку в библиотеке. — И давно у тебя проблемы с координацией? — Всегда. Потому я и не играю в квиддич, Рональд. Их было не так-то просто провести. Гарри тогда сжал её локоть, упрямо глядя в лицо. Он смотрел так, как будто что-то знал, будто у него было право смотреть на неё так. Будто она что-то скрывала. Ведь она скрывала. — Гермиона. Это не шутки. — Я знаю. — Если тебя кто-то ударил… Он сказал это «кто-то» так, будто имел в виду кого-то конкретного. У Гарри на виске чётко проступала вена. Челюсти были сжаты. На секунду она представила, что говорит «это был Малфой», и её затопило уверенностью, что Малфой бы не дожил даже до следующей перемены. Гарри бы просто его убил. — Всё в порядке. Сам подумай, Гарри, какой идиоткой нужно быть, чтобы скрывать нечто подобное? Видимо, они действительно не считали её идиоткой, потому что перестали задавать вопросы. Возможно, не поверили до конца, но, по крайней мере, больше не сказал ни слова. Шутили только иногда и получали пинки. Её это устраивало. Её жизнь катилась на свалку, и она была единственной, кто жил с этим осознанием в своей голове. — Пора идти на контрольную. Времени осталось не так много, — Гермиона поднялась из-за стола. — Ты даже не притронулась к еде. Гермиона отмахнулась от Рона, закрывая книгу и направляясь к выходу из зала, сливаясь со стайкой когтевранок, которые как раз толпились у двери, ожидая, пока поток студентов рассосётся. Перед ней, естественно, никто не расступился, как несколько минут назад перед… ними. С чего бы? Она не привилегированная особа. Многие ребята смотрели на неё с уважением из-за событий прошлого года, но это не заходило дальше улыбок и пары восхищённых взглядов. И к чёрту это. Это последнее, что ей сейчас нужно. Гермиона сжимала пальцы на обложке книги так сильно, что белели костяшки. Она врала Рону. Она врала Гарри. Но что ей было делать? Что говорить? «Монтегю зажал меня в подземельях, потому что шатался там пьяным, а Малфой решил, что я сама справлюсь с патрулированием поздним вечером»? Чтобы завтра же найти их головы, насаженные на флюгер Башни старост? Нет уж, спасибо. Разборок — ещё больше, чем есть — ей совершенно не хотелось. — Он такой милый, заботливый… Я просто в восторге! — тонкий щебет отвлёк от размышлений, и Гермиона нашла взглядом одну из когтевранок, восторженно подскакивающую на месте. — Он предложил увидеться вечером, это будет как тайное свидание, я всегда мечтала... — О, Ирэн, ты шутишь! — взволнованный шёпот подруг лишь раззадоривал Ирэн, заставляя едва ли не хлопать в ладоши. — Нет, я не шучу, он такой… ох, я не знаю. — Он симпатичный, — протянула ещё одна девушка. — Курт Миллер, знаете ли, заметно возмужал за последние несколько лет. Вы видели его фигуру? — шёпотом зачастила она. — Чёрт возьми, Квиддич делает из мальчишек настоящих мужчин! Курт? Вернулся? Гермиона невольно вытянула шею, пытаясь услышать ещё что-то, но небольшое столпотворение наконец-то двинулось к выходу, и девушки во главе с восторженной Ирэн практически сразу же исчезли на лестнице, оставив Гермиону молча прижимать к себе книгу и хмурить лоб. Она немало думала о пропаже Курта. Он исчез без предупреждения, в одно мгновение — но напрашивался логичный вывод, что их с Лори Доретт отсутствие вполне объяснимо. Судя по всему, у них намечались близкие отношения, и он поддерживал её после инцидента, находясь рядом в это непростое время. Возможно, даже попросил у Дамблдора разрешение покинуть школу вместе, чтобы не оставлять бедную Лори наедине с её горем. Одного лишь Гермиона не могла понять — о каком тайном свидании велась речь среди когтевранок, но толком поразмыслить ещё и об этом у неё не получилось, потому что, свернув в коридор, ведущий к кабинету, она со всего ходу врезалась в Гарри так, что учебник едва не выпал из рук. — Вот чёрт, извини, — он бросился придерживать книгу, но по факту придержал только её руки. — Нет, ничего, я… ничего. Гермиона улыбнулась, сделала быстрый, маленький шаг назад, избегая прикосновения. Ещё один тревожный сигнал. Будто прикосновение к ней могло его отравить. — Мне следовало идти медленнее, — она продолжала улыбаться, заправляя волосы за ухо. — Да уж, мне тоже, — Гарри со смешком потёр ладони, посмотрел на неё. Сердце взволнованно сжалось, застучало сильнее. Это всё Гарри. У него всегда была эта особенность: когда он смотрит вам в глаза, вам кажется, что все ваши секреты выскальзывают из тёмных углов, стремясь навстречу его взгляду. Конечно, это было не так, но Гермиона всё равно чувствовала, как напрягаются её руки, сильнее прижимая учебник к груди, как чёртов щит. — Ты не был на обеде, — заметила она. Что угодно, только не молчать. — Да, Джинни попросила проверить её метлу. — Всё в порядке? Гарри прочистил горло. — Да. Да, всё в порядке. Он всё ещё смотрел ей в глаза. Она улыбалась и прижимала книгу к груди. Между ними было много, очень много невысказанных слов, попросту застревающих в горле, затапливающих и тонущих. Превращающихся в тяжёлые мысли, циркулирующие в голове, но никогда не звучащие вслух. И вина, снова чёртово чувство вины, как едкий дым. Когда всё это закончится? Будет ли он, конец? Хотелось сказать: прости, Гарри. Но она сказала: — Ну… пойдём в класс? И Гарри кивнул. Кажется, с облегчением. Её жизнь катилась на свалку. Пэнси сжимала его локоть. Иногда Малфой невольно думал: откуда в ней это? Когда это появилось? Чувство собственницы. Она защищала то, что считала своим, как сторожевой пёс, и раньше в ней этого не было. Раньше всё походило на игру. Сейчас же ей было важно прикасаться. К плечу, к руке, к бедру. Провести ладонью по спине, коснуться волос. Будто прикосновение к тому, что, по её мнению, принадлежит ей, клеймит тебя сильнее. Пристёгивает тебя к ней ремнями, вяжет на тебе узлы. Проклятье, это так сильно раздражало. Казалось таким лишним. Возможно, раньше Драко просто этого не замечал. Или раньше это действительно было игрой. Он уже не понимал, что это сейчас. У него даже мыслей об этом не было, особенно в последние несколько недель, но — Салазар его раздери, если он не пытался. Быть милым с Пэнс, улыбнуться, пойти на контакт, сказать-бросить приятное слово, как косточку. Он видел, как на него смотрит Забини, как указывает ему взглядом на притихшую Паркинсон, и Малфой снова, снова предпринимал что-то, следуя сетованиям внутреннего голоса: сделай это, чёрт возьми, хотя бы ради Блейза, она ведь его подруга, ваша подруга. Прекрати его разочаровывать, мудак. И Малфой делал. Садился с ней рядом, закидывал руку ей на плечо, а она расслаблялась, успокаивалась на время. Но что-то всё равно шло не так, потому что вскоре всё начиналось снова. Она впивалась в его локоть, как будто пыталась спасти свою жизнь. Малфой тоже пытался что-то спасти. У них обоих ни хрена не выходило. — Пэнс, — сказал он, когда почувствовал, что пальцы правой руки начинают покалывать. Им явно не хватало крови. — Можно мне перевернуть страницу? Пэнси, отвлекаясь от разговора с Даф, повернулась к нему, улыбнулась и разжала руку. Не то, чтобы он действительно спрашивал разрешения перелистнуть проклятую газету. Скорее, это была команда отпустить. — Что ты такой мрачный, Драко? — спросила Даф, сидящая в кресле у камина и подпиливавшая ногти стеклянной пилкой. — Ни слова за вечер не сказал. Драко не ответил ничего, кроме: — Пф. В гостиной Слизерина сейчас было не так уж много людей. Мелкие давно спали, старшекурсники разбрелись по спальням и играли в карты или занимались прочей запрещённой в школе дурью. Гостиная во время «после отбоя» была только для них. Для Забини, закинувшего руки за голову и разминающего шею, полулежа на диване. Для Винсента слоняющегося по углам с конспектом в руках, пиная кончиком туфель монолитные стены то там, то тут и, видимо, пытающегося что-то вызубрить перед завтрашними зельями. Для Пэнс и Даф, которые присоединились к ним недавно: Даф устроилась ближе к огню, а Паркинсон рядом с Малфоем, который углубился в чтение «Пророка», поглядывая на часы над камином. Десять вечера. Еще час «патрулирования». — Не лезь к нему, Даф. У него критический день, — пробормотал Забини, не прекращая разминать свою шею. Он, вроде, что-то себе потянул на тренировке. Ему не нравился Квиддич, но нравилось, чёрт возьми, бегать. Малфой, не торопясь, перевернул страницу газеты, поднял на секунду глаза и красноречиво покачал головой, глядя на Блейза в ответ. — Нормальный у меня день. — У Драко каждый день критический, — вздохнула Даф, бросая на Пэнс быстрый взгляд. Та пожала плечами, отказываясь играть с ней в многозначительные переглядки, как они любили. Только погладила Малфоя по плечу, и Малфой — чёрт, — слегка отстранился. Получилось само собой. Не успел проконтролировать, не успел приказать себе не шевелиться. Пэнси не отреагировала на это, может быть, только потому что Дафна её немного отвлекала своей болтовнёй. Сочувственно протянула: — Старостат достал? — Грязнокровка отказала в свидании, — важно кивнул Блейз, тут же увернувшись от летящего в него «Пророка» и рассмеявшись. — Мимо. Драко раздражённо запрокинул голову, упираясь затылком в мягкую спинку дивана и зарываясь лицом в ладони. В последние дни было спокойно — без волнительных статей в газете и без волнительных писем из Мэнора. Вообще без писем. Дамблдор сообщил, что в поместье был проведён осмотр, что оно совершенно чисто, и, помимо всего прочего, вокруг Малфой-Мэнора будет воздвигнут оповещающий щит в целях защиты Нарциссы. Видит Салазар, это было огромным камнем с души. Теперь оставалась только одна проблема — доставучая Грейнджер. Хотя… и не проблема вовсе. Учитывая, что они не общались. Вообще. Ровно пятнадцать дней. Да он бы и не заметил, если бы не привычка подсчитывать всё подряд. Даже совершенно ненужное и не интересующее. — Блэйз, — голос Паркинсон, кажется, прозвучал слишком резко, как будто она одёргивала старшего брата, который позорит её перед друзьями. Тот сразу же поднял руки в жесте «сдаюсь». — Отказалась патрулировать, — уточнил покорно. — Продинамила, — подал голос Винсент откуда-то сзади, вылипая из конспекта. Пэнси бросила на него хмурый взгляд. — Вау, — впечатлённо подняла брови Даф. — Не думала, что доживу до этого дня. — Мы действительно вот так говорим об этом? — Ну конечно. Когда-нибудь терпение Пэнси подошло бы к концу. — Замухрыжка Грейнджер продинамила Драко Малфоя, ха-ха, здорово обсудить это в гостиной Слизерина, верно? Мы ведь по-прежнему Слизерин? Что с вами не так? — она скривила губы, дёргая головой, будто пытаясь убрать со лба густую чёлку. — С какой стати мы вообще говорим об этой дряни? — Не кипятись, никто не забыл, что ты здесь, — Блейз страдальчески закрыл глаза. — Это просто идиотские шутки, Пэнс, ради бога. — Пора повзрослеть, — сощурившись, сухо ответила ему Пэнси. — Я вас ненавижу. Это всё, на что хватило Малфоя. У него даже не было желания огрызаться. Просто закрыл глаза, вздохнув и сжав пальцами переносицу. Настроение действительно ни к чёрту, хотя, по идее, он должен был прыгать выше головы, разве нет? Грейнджер помогала МакГонагалл с заполнением каких-то графиков успеваемости, и потому ему пришлось бы патрулировать одному — если бы он решил этим заняться, конечно. Однако, вспомнив тон, которым эта сучка сообщила об этом — фраза, брошенная впервые за столько, мать их, дней — кулаки сжались сами собой. ...Грейнджер неслась к портрету небольшим смерчем, даже не поворачивая головы. — Сегодня ты один. Я буду занята, — бросила на ходу, когда Драко спустился в гостиную — ровно в девять вечера. Он поднял брови, складывая руки на груди. Вот так новости. С какой это стати? Малфой даже не успел разобраться, что удивило его сильнее: то, что она соизволила наконец-то открыть рот, или же то, что она добровольно отказывалась от своих обязанностей Старосты Девочек. Никому даже не пришлось угрожать ей смертью или типа того. Малфой решил начать с первого. — Вижу, грязнокровке надоело играть в молчанку. Ноль реакции на издёвку. Грейнджер молча шла к двери: такая целенаправленная и такая снова молчащая. Малфой прищурился. — Тпру, я сказал. Куда собралась? Думаешь, я собираюсь выполнять за тебя твою работу? Мне казалось, ты умнее, — он остановился в проёме арки, кривя губы и наблюдая за её перемещением. Она молчала. Почему его так задевало это дерьмо? Потому что из-за неё — из-за патрулирования, — он отменил вечернюю встречу с Пэнс? Да, наверняка поэтому. — Грейнджер! Она, мимоходом обернувшись через плечо, посмотрела на него так, будто он был застрявшим между зубов куском еды. Окинула безразличным взглядом тёмную рубашку, подкатанные рукава, брюки, и отвернулась, даже не замедлив шага. — Я должна помочь профессору МакГонагалл с отчётами по успеваемости. Вот так просто. Будто так и надо. — Посреди ночи? У вас что, свидание фригидных? Грейнджер холодно сощурилась и бросила на него ещё один уничтожающий взгляд. Драко криво ухмыльнулся в ответ. Вот так-то, грязнокровка. Меня это не задевает. Мне смешно. — Или старуха забыла, какой сегодня день недели? — Думаю, она рассчитывает, что ты в состоянии пройтись по школе один. Тон Грейнджер ему не понравился. Внутри знакомо поднялось. Мир знакомо начал терять чёткость, слегка размываться. — Не могла бы ты обращаться ко мне, а не к двери, когда разговариваешь со мной, а не с дверью? — процедил он, делая шаг вперед. Никому не было позволено говорить с Малфоем вполоборота, да ещё и после такого затяжного молчания — так он себе объяснил собственное поведение. Но Грейнджер никак не отреагировала. Это выводило из себя, и Драко добавил: — На хер отчёты. Ты должна патрулировать. — Да что ты? Кто сказал? — Я сказал. Наконец-то она остановилась, крутанувшись волчком у двери так, что на секунду оказалась прямо лицом к нему. Даже сердце почти ёкнуло. — Знаешь, я тоже могу сказать кое-что: на хер тебя, Малфой. А у меня поручение от декана. Всего хорошего. Грейнджер приподняла свои чёртовы красивые брови, будто потешаясь над немым недоумением Малфоя, а через несколько секунд её уже след простыл. Он стоял и смотрел на закрывшийся за ней портрет, не успев даже ничего ответить. Первым побуждением было догнать её и… И — что? Что он вообще мог? Драко чувствовал себя глупо обманутым и, кроме всего прочего — чёрт, — он ведь предвкушал это патрулирование всё утро. Припас несколько особенно унизительных взглядов. Он хотел опускать ее, топтать, смотреть как на драконий помёт, как на мерзкого домового эльфа, так, чтобы у неё не возникло сомнений — Драко сильнее. Достойнее. Его нужно бояться — он может уничтожить. Что же вместо этого принёс пятничный вечер? Вместо этого складывалось ощущение, что Малфой получил пинок. И от кого? Проклятье. Каким-то очень отдалённым уголком своего мозга он понимал, что грязнокровка имеет грёбаное право вести себя именно так. Наверняка она полагает, что Драко сам подстроил её встречу с Монтегю. Конечно. Она ведь херова дура, как она может думать иначе: например, что ему это на фиг не нужно. Ни грязнокровкино унижение, ни грязнокровкины слёзы. Он хотел уничтожить её. Сам. А не грязными руками Грэхема. В одном твои я-здесь-самая-умная мозги ошиблись: я не всё делаю через своих пешек. Что-то я делаю сам, получая от этого максимум удовольствия. Будь уверена. Внутренний голосок шепнул ему, что она и так уверена в этом. Что эти огрызания — обыкновенная самозащита. И этими мыслями он подпитывался весь оставшийся вечер. Конечно, он не пошёл патрулировать. Отправился прямиком в гостиную Слизерина. — Ого, Малфой, и ты здесь? Разве сегодня не пятница? — голос Тео вывел из размышлений, возвращая в реальный мир из мира, в котором существовали только Малфой и грязнокровка. То ещё местечко. — Пятница, — ответил он монотонно. — Думаешь, Хогвартс справится без патруля бесстрашного сэра Малфоя? Я чувствую приближение опасности… Драко приоткрыл один глаз. — Отвали. Тео широко ему улыбнулся. Он держал на ладони бумажный пакетик для сладостей и что-то жевал, проходя мимо. Пахло пастилой или мармеладом. Чем-то сладким. — Вы посмотрите какой злюка, — он снова забросил в рот конфету, останавливаясь около кресла с Даф, опираясь о мягкую спинку локтями. — Давайте хоровод вокруг него поводим? — Тео! — Всё. Заткнулся, — Нотт в примирительном жесте поднял руки, шурша пакетом. — Ладно, без шуток, что случилось, детка? Блейз с удовольствием открыл было рот, чтобы вновь ляпнуть какую-то шутку относительно продинамившей его Грейнджер, но, поймав взгляд Малфоя и Пэнс, передумал. Промолчал. Только усмехнулся, переводя взгляд на Теодора: — Не нужно, Тео. Он сегодня очень ранимый, — и протянул руку. — Дай мармеладку. Нотт передислоцировался, позволяя Блейзу запустить руку в пакет. — Там ещё осталась парочка твоих любимых. Раздражённо вздохнув, Драко сел ровно, резким движением оправляя рубашку, протягивая слишком доброжелательным голосом: — Спасибо за приятно проведённое время, — его губы растянула фальшивая улыбка. — Но я лучше отморожу себе зад в коридорах Хогвартса, чем буду терпеть вас ещё час. — Драко… — разочарованно протянула Пэнси. Он покачал головой, прерывая её на полуслове. — Нет, Пэнс. Не начинай. — Пассивная агрессия, — заключил Тео, указывая на Малфоя пальцем. — Отсыпать тебе сладенького? На дорожку. — Да отвали ты от него, — Блейз пихнул Нотта коленом, тот сделал страшное лицо в ответ, не переставая жевать. — Нет, — отказался Малфой, вставая. — Не ем это дерьмо. — «Слизняки Хаггерта»! — Тео оскорблённо моргнул, как почтовый филин. — Проклятье, Драко, у тебя напрочь отбило чувство прекрасного. — Дай сюда, — Забини забрал у него пакет и поставил себе на живот, ковыряясь в разноцветных конфетах, но поглядывая на Драко. — Может, посидишь с нами ещё немного? Мы заклеим Нотту рот. — Твоей маме тоже такое нравится. Блейз перевёл на Тео медленный взгляд «отъебись от моей мамы». Малфою не было смешно, но он фыркнул и закатил глаза. Нет, он уходил не из-за них. Ему… просто нужна была тишина. Тем более, во взгляде Забини Малфой видел искреннее понимание. И помимо того — искреннюю радость, что в Мэноре дела идут на лад. Они уже обсудили это чуть раньше, пока сидели здесь только вдвоём. Прощание не заняло много времени, поэтому через минуту он уже шёл по коридору к выходу из подземелий, ощущая на губах слишком сладкий привкус помады Пэнси. Не переборов собственное желание, отвернулся и быстро сплюнул в один из тёмных углов. Извини, Пэнс. Света не было — но он и не был нужен. Малфой знал эти места как свои пять пальцев и к тому же неплохо ориентировался в темноте. Шагая по коридору, он старался ни о чем не думать, что было довольно сложно, потому что все мысли обычно посещали его как раз в темное время суток, а сейчас он был совсем один — не приходилось прислушиваться к шагам за своей спиной, что обычно отвлекало, притягивая внимание, будто магнитом. Очень нехотя Малфой допустил в свою голову мысль, что грязнокровка в какой-то степени служила спасением от терзающих его изнутри демонов, существование которых так активно отрицал Блейз. Малфой же был уверен в том, что действительно сходит с ума. Он реально чокнулся, без вариантов. Что бы это ни было, когда Грейнджер находилась в пределах досягаемости Драко, оно отпускало, будто ослабляя удавку на шее. И становилось легче, что в любом случае лучше того, как было каждый день до этого. На протяжении нескольких лет подряд. Отец имел власть защитить Драко от дурных слов и глаз, но не от того, что ревело и извивалось внутри него. А это «что-то», возможно, нуждалось в спасении даже больше, чем его тело. Это было как заболевание души. Бывают болезни, которые уничтожают человека изнутри — Драко неоднократно читал о подобном. И ему почему-то казалось, что он сам был одной из таких болезней. Что он проникал внутрь и уничтожал. Как это было с Люциусом. Идеальное убийство. Нож в спину. Ну, вот. Снова эти мысли нескончаемым конвейером проползают в уставшем за день мозгу. Темнота явно не оказывает на Малфоя положительного эффекта. Перескакивая через две ступеньки, он поднялся из подземелий и вышел в холл, окидывая взглядом высокую дверь в Большой зал, массивные врата центрального входа, изгибающуюся широкую лестницу вверх, низкие балконы второго этажа. Полумрак вовсе не смущал привыкшие глаза. Ночные тени скорее радовали, давали возможность отдохнуть от дневного света. Чёрт, как же не хватало тяжести потолка гостиной Слизерина, его личной, теперь уже блейзовской, комнаты, в которой можно было спокойно сидеть часами с опущенными веками — и ни одна живая душа не смела нарушить его покой. Вздохнув и сунув руки в карманы, Малфой поплёлся вверх по ступенькам, размышляя, пройтись ли хотя бы по одному этажу ради приличия, или отправиться прямиком в Башню старост и рухнуть в неудобную постель, забываясь сном до очередного завтрашнего дня. Здравомыслие — да сколько его осталось? — одержало верх, и Драко, скрипя зубами, свернул в коридор, ведущий к лестницам. Портреты на стенах почти не обращали на него внимания, у них был свой променад — по холстам соседей — и обратно в родную раму. А если он и удостаивался чести попасть на глаза какому-то кавалеру или даме, те быстро отворачивали лица, будто не желая пересекаться с ним взглядами. Патрулировать одному Драко не нравилось — он сразу же это понял. Хотелось сорваться на ком-то, кривить губы и сжимать кулаки — не для самого себя, а замечая, впитывая реакцию грязнокровки. Это казалось нечестным — бродить по Хогвартсу, когда Грейнджер уже, может быть, сидит в гостиной старост и злорадствует. А если не было никакой помощи МакГонагалл? Что если Грейнджер попросту ему соврала? В отместку. Как будто ей было, за что ему мстить. Хотя… Ну, конечно же, эта её тупая убежденность, что никто иной, как Малфой, собственной персоной, позаботился о половой жизни грязнокровки, решив помочь ей разнообразить унылые перепихи с Поттером. Или Уизли. Кто её трахает? Может, они оба? Держась за руки? Не будь идиотом, — одёрнул сам себя и поморщился, выходя на площадку, к которой как раз плавно подъехала лестница. Драко даже не заметил за своими мыслями, как уже поднимался на следующий этаж, хотя сначала обещал себе отделаться разве что осмотром главных переходов замка, не углубляясь в отдельные лабиринты коридоров. Теперь, вышагивая по средней галерее, Малфой чувствовал себя грёбаным филантропом, теперь уже почему-то абсолютно уверенным в том, что грязнокровка просто-напросто поимела его, как недалёкого кретина типа Долгопупса. У неё, должно быть, богатый опыт в общении с ним. Может, и он тоже её… Салазар, да какого хрена все мысли сводятся к траху этой фригидной суки? Что за чёртов интерес к тому, как часто и перед кем она раздвигает свои ноги? Да хоть в собственной спальне пусть сношается. Хотя нет. Башня старост — это территория Малфоя, а Грейнджер может пойти и удавиться, если считает иначе. Пусть вьёт себе интимное гнёздышко в другом месте. Хотя вряд ли ее кто-то имеет. Максимум, на что хватит способностей Грейнджер, это лихорадочная мастурбация под одеялом или банальный отсос в туалете. Поттеру, женишку с Когтеврана — Миллеру. Или ещё кому — подходи в порядке очереди. Долгий и протяжный стон резко выдернул Малфоя из полёта его ушедшей куда не следует мысли. Эхо коридоров отражалось от стен, донося до слуха сбитое дыхание, задушенный шёпот и... влажные шлепки. Ого. Драко остановился, почти вознося молитву Мерлину, чтобы тот подкинул ему торопливое совокупление каких-нибудь красно-золотых, и он смог наконец-то произнести долгожданное «пятьдесят очков с Гриффиндора». Он ускорил шаг — ступать быстро и бесшумно было его личным талантом, который теперь очень пригодился. Малфой неспеша зашёл за поворот, останавливаясь и упираясь плечом о выступающую колонну, насмешливо осматривая открывшееся ему зрелище. Некто, судорожно вколачивающийся в зажатую у дверей в кабинет трансфигурации девчонку, был настолько увлечён процессом, что даже не заметил чужого присутствия, зарываясь руками в светлые волосы и оттягивая назад её голову, покрывая шею и скулы быстрыми поцелуями. Честно говоря, Драко даже подумывал позволить им закончить начатое, когда по коридору пронёсся ещё один тонкий стон. — Неохота вас торопить, но кончали бы вы побыстрее. Или решили собрать тут зрительный зал? Последние слова Малфоя повисли в полной тишине. Пара замерла, и даже, кажется, перестала дышать. Молодой человек оторвался от девчонки, медленно поворачивая голову. Драко недоверчиво прищурился. «Кажется, Грейнджер, твой женишок тебя прокатил». — Миллер. Какая приятная встреча, — не скрывая довольной язвинки протянул он. — Понимаю, в гостиной Когтеврана мало уголков, где можно присунуть. — Драко перевёл взгляд на девушку, — а с вами, мисс, мы уже виделись, стоит полагать. И одежды на вас было не больше, чем сейчас. Блондинка, которую несколько недель назад трахал в заброшенном кабинете Блейз, опустила взгляд, быстро оправляя юбку. Миллер сжимал губы, подтягивая штаны и торопливо заправляя рубашку. Затем поднял голову и бросил, почти огрызнулся: — Не имею привычки метить углы, Малфой. — Ширинку застегни. Тот заиграл желваками, его лицо в темноте казалось нездоровым, бледным. Вот бы Грейнджер полюбовалась. Драко оттолкнулся плечом от колонны и отвернулся, не имея ни малейшего желания наблюдать за их копошением и переглядками. Вместо этого он устремил взгляд в полумрак коридора и лениво протянул: — А ты ведь не староста, Миллер. И отбой был давным-давно… Тебе что, не хватает острых ощущений? Никакого ответа. Звонко звякнул ремень. Миллер молча застёгивал штаны, когда Малфой снова повернулся лицом к ним обоим. — Вы понимаете, что только что своими стараниями лишили факультет пятидесяти баллов? — Любишь же ты поболтать, Малфой, — сухо бросил Миллер. Это немного взбесило. — Лучше следи за словами, или штраф может легко удвоиться. — Да, пусть, не Гриффиндор, но насолить извечным друзьям красно-золотых тоже было приятно. Салазар не простит ему упущенный шанс. Миллер только прикусил губы, отворачиваясь. Взгляд тут же приковался к открытому участку шеи за сбитым воротником его рубашки. В темноте на светлой коже выделялось изображение... татуировка. Ворон, раскинувший крылья вдоль позвонка, уходящие вниз, под белую ткань. Сердце пропустило удар. Какого чёрта? Малфой сделал шаг вперёд против воли, чувствуя, как холодеет лицо, будто по коридору вдруг пронёсся сквозняк. Весь былой пыл испарился, словно и не было. Перед глазами стояла татуировка Логана, идентичная той, что сейчас уже скрылась под воротником Миллера. Драко стоял, пытаясь взять под контроль слетевшее с катушек сердце, которое начало колотиться в груди, как ненормальное. Нет, чушь всё это. Не может быть. Должно быть, просто показалось. Что не привидится в темноте, ночью, после дурацкого дня, верно? Малфой мотнул головой, стараясь, чтобы эти двое ничего не заметили. Он остановил долгий взгляд на Курте, отмечая вдруг в его лице очевидную схожесть с Логаном — те же скулы, тот же узкий подбородок. И, главное, глаза. Идентичные. Практически одни на двоих. — Проваливайте оба, — голос Малфоя был приглушён. Пара переглянулась. Миллер собирался, было, сказать что-то, но напряженный взгляд заставил его закрыть рот. Драко не сразу понял, что их шаги уже почти не слышны, когда поймал себя на том, что всё ещё стоит на месте, не двигаясь, глядя перед собой. Ему ведь показалось, верно? Да. Верно. Он провёл рукой по лицу и закрыл глаза. Похер на это патрулирование, надо идти спать. Малфой вздохнул, развернулся на каблуках и направился в сторону Башни, стараясь не думать и не анализировать увиденное. С него на сегодня довольно. Но, несмотря на все старания, сознание услужливо кипело мыслью: у Миллера на затылке была грёбаная татуировка, да и сам он был нешуточно похож на человека, который принимал активное участие в уничтожении семей грязнокровок. Который проводил ритуалы в Мэноре. Который был жив. Пальцы сжались в кулаки. Беспокойство впилось в нутро, медленно перемалывая, перетирая внутренности зубами. Значит ли это что-то? Или это очередной прощённый? Мерлин, Драко отчаянно не знал, что теперь делать с той информацией, что только что вломилась в его мозг: Курт Миллер родственник Логана. Сын, племянник, херов брат. На фиг. Просто быстрее дойти до Башни. Рвотная дама бросила на Малфоя надменно-осуждающий взгляд, но пропустила в гостиную. Было темно, по полу скользили неровные блики. Избавившаяся от облачного плена луна наконец решила порадовать замок тусклым белым светом, заглянув через витражные окна в том числе в общую комнату старост. И только яркие желтые блики на ступенях в спальню грязнокровки говорили, что та еще не спит и дверь к ней открыта. Меньше всего он хотел видеть её сейчас. Из памяти снова рванулись картины того, что его мозг натужно представлял совсем недавно. В подробностях, ненужных деталях. Надменная Грейнджер с Поттером, с Долгопупсом, с Миллером. С Миллером. Нужно сказать ей. Нужно ей запретить. Приказать, чтобы она не посмела ослушаться — пусть держится от этого кретина подальше. Хотя здравый ум подсказывал Драко, что ученик школы не может, — просто, чёрт возьми, физически не может — быть причастен к убийствам. Дамблдор не такой дурак. Дамблдор не слепой. Он оборвал очередной поток мысли. Очевидно, это забота о себе. Отнюдь не о грязнокровке. Ведь она, как не прискорбно, сейчас находится ближе всех к Малфою, и поганый Миллер, если он, конечно, причастен к чему-то, о чём пишет «Пророк», может попытаться через неё стать ближе к Драко. А следом — к Нарциссе. И все это подозрительно напоминало ранние стадии паранойи. Малфой мысленно чертыхнулся, раз сотый за вечер, наверное. Он ощутил такую всепоглощающую усталость, что на какой-то момент его это почти оглушило. Ну, к чёрту. Он взбежал в свою спальню и первым делом сдёрнул с себя удавку галстука. Торопливо расстегнул рубашку. Куда торопился? Неясно. Справился с половиной пуговиц, бросил, рывком сел на постель и зарылся руками в волосы, слушая удары сердца и секундной стрелки. Почти синхронно. Так медленно, но так сильно. Как-то неправильно. Ему нужно принять душ. Сбросил с ног туфли, прошёл к ванной комнате босиком. Сбросил оставшуюся одежду на пол. Открыл кран и встал под горячие струи. Замер, медленно выдыхая. Чёрт, хорошо. Усталость — медленно, постепенно — стекала с него и исчезала вместе с мыльной водой в водостоке. Вместо неё оставалась какая-то опустошённая слабость. Показалось даже, что, постой он здесь еще немного — и он отключится; и всё закончится; и Драко Малфоя не станет. Он лениво провёл рукой по животу и плечам, не открывая глаз, дрейфуя в расслабленном сознании, чувствуя пальцами бегущие по телу струи воды. Несколько минут — и повернул вентиль. Гудящая голова просила сна. Хоть и неспокойного, как обычно. Выбрался из кабинки. Бросив намокшее полотенце на бортик раковины, Драко уставился в зеркало. В полуприкрытых глазах всё равно ощущалась лёгкая боль и сухость. Он привычно скользнул взглядом по отражению. По подтянутому животу и выступающим мускулам на плечах. Ниже, к бёдрам. Да, Пэнс права. Квиддич — хороший вид спорта. Слегка покрутил головой, а затем вдруг заметил, что на боку, где совсем недавно еще был синяк от бладжера, падает тёплая направленная полоска света. Обернулся. Дверь в комнату грязнокровки приоткрыта. Его брови приподнялись. Какого? Грейнджер ждёт гостей? Не услышала, как он вернулся? Если бы услышала, заколотилась бы заклинаниями так, что не видно и не слышно. Или… неужто подсматривала? Нет. Её моральные устои ей не позволят. Грязнокровка, приникшая к дверной щели и наблюдающая за тем, как он раздевается? Сознание услужливо подрисовало ей лихорадочно движущуюся между ног тонкую руку и закушенные губы. Тут же в низ живота горячей волной ударила кровь. Кажется, ему не было противно представлять эту картину. Перевёл взгляд обратно на отражение. А в следующий миг уже натягивал пижамные штаны на мокрые ноги. Сейчас он вернётся в свою комнату и ляжет спать. Это то, что он сделает. То, как он поступит. Прямо сейчас. Пара шагов туда: он видит грязнокровкину прикроватную тумбочку и висящую на спинке кресла мантию. У нее из комнаты легко тянуло корицей и Драко вздохнул поглубже почти против воли. Проваливай на хер в свою спальню. От шипящего внутреннего голоса Драко только отмахнулся — всё равно ему нужно поговорить с ней — так почему не прямо сейчас? Почему он мнётся, как первокурсник? И почему от этой дурацкой недофантазии о мастурбирующей на него Грейнджер у него будто рябь идёт под кожей? Он встряхнул головой, второй раз за последние полчаса, выгоняя непотребные в её обществе (и возле двери в её спальню) мысли. От этого движения с волос сорвалось несколько капель, разбиваясь о дверь и скользя вниз. Малфой уже был так близко, что тёплый свет полоской падал ему на скулу и грудь. Корица. Вспомнил вкус её губ. Так, всё. К чёрту. Практически рывок назад, когда до чуткого слуха вдруг донёсся её голос. Тихий и отстранённый. Слов не разобрать. Она что, с кем-то? Драко замер. Прислушался. Не двигался, пока дверь сама по себе не приоткрылась, что едва не заставило действительно отскочить. Но это оказалось всего лишь её мерзкое животное, рыжий кот, который на несколько мгновений остановился на пороге, глядя на Драко своими круглыми жёлтыми глазами, а затем распушил хвост и вальяжно прошел мимо, в сторону раковины. Сжав зубы, Малфой собирался последовать за ним, чтобы засунуть обратно в комнату, захлопнуть дверь и уйти, наконец, в свою спальню, когда ушей снова коснулся голос. Чёрт, да с кем она говорит? Эта мысль разорвалась в голове вместе с раздражением, и он сделал уверенный шаг, тут же забывая про Живоглота. А в следующий момент ладонь уже толкнула створку, которая свободно впустила его в спальню Грейнджер — взгляд молнией метнулся по комнате. Вот она. Одна. Сидит спиной к нему прямо на расстеленной кровати, уткнувшись в очередной фолиант из школьной библиотеки. Капельки наушников отрезали её от остального мира, погружая в доносящуюся до Драко какофонию звуков. Босая нога ритмично подрагивает в такт музыке. Внимание тут же прикипело к изящной ступне с розовыми пальцами. Он понял, что ни разу не видел её ног. Такие тонкие, аккуратные и… голые. Взгляд наткнулся на острую коленку и пополз еще немного выше, туда, где дальнейшему рассматриванию мешали короткие пижамные шорты темно-синего цвета. — Ублюдок… чёртов ублюдок, не стоящий внимания… Малфой не успел и шагу ступить, как замер на месте. Она знала, что он зашел в ее спальню? Прищурив глаза, медленно продвинулся дальше в комнату, заставляя себя поднять взгляд на её лицо. Что там бормочет? Ещё шаг вперёд. Ближе. Ресницы опущены, будто читает, но взгляд застыл на середине страницы. Музыка гремит так, что Драко практически может разобрать слова песни. Смотрит на тонкие руки, которые будто чувствуют его — сжимаются в кулаки, а нос морщится. — «Может быть, и знал»... пошел ты к чёрту, — выдохом. Так тихо, что приходится напрягать слух, чтобы услышать каждое слово. — Чтобы я позволила тебе еще хотя бы раз прикоснуться к себе… Просто шок. Это ведь к нему она обращается? Да он готов шкуру с себя содрать от ощущения грязи, что остались после каждого прикосновения. Чёртова дура. Заносчивая сука, кем она себя вообразила? Фиговой Афродитой? Рука потянулась к девушке и одним рывком дёрнула наушники за тонкий провод. Они вылетели из ушей. — Я надеюсь, ты не думаешь всерьёз, что я собираюсь приближаться к тебе еще хоть раз затем, чтобы повторилось что-то подобное? — он остался доволен своим тоном. Чистый лёд, заставивший грязнокровку буквально подпрыгнуть на месте от неожиданности, отскакивая от Малфоя на пару шагов еще до того, как он закончил фразу. Неосознанно давая рассмотреть себя. Рассмотреть. Малфой мог поклясться — его взгляд против воли соскользнул вниз по тонкой шее. Кажется, или… чёрт. Она была без лифчика: майка под цвет шорт облепила тело, словно вторая кожа, а сквозь ткань — едва-едва, но всё же — просматривались горошины сосков — и их вид вкипел в мозг Драко, вызывая кричащие позывы швырнуть её на кровать, сверху на хренов фолиант. Торопливо, почти судорожно взгляд сбежал вниз, к примятым шортам и своду бёдер. Не смотри туда, блин. Прекрати пялиться на её ноги. — Ты! — голос звенел, выдавая целую гамму чувств: испуг, смущение, ярость. Кажется, Грейнджер вообще не интересовало, что он её почти не слышит, оглушённый видом стройного тела. — Что ты тут делаешь? Это моя комната! Как ты вообще сюда попал? Убирайся немедленно! Шорты оказались куда короче, чем он мог себе представить. Бёдра, тазовые косточки. Ещё ниже. Жар ударил в голову. Это же грязнокровка. Грязь. Подними глаза, Малфой. — Малфой! — Грейнджер судорожно одёрнула майку, скрывая полоску кожи живота, выглянувшую из-под сбившейся от движения ткани, и заметив это пристальное внимание. Драко практически рывком поднял взгляд, уставился в её карие радужки. Мерлин, просто не опускай глаза ниже её шеи. Наслаждайся. Наслаждайся этим пылающим выражением лица. — Как я сюда попал? — переспросил с издёвкой, внезапно охрипшим голосом — доказывая в первую очередь себе, что слышал и внимал каждому слову, а не мысленно драл ее, прижав к постели, — и скрестил руки на груди. Этот жест дал ему почувствовать контроль над ситуацией. — Еще шире бы дверь открыла, а потом задавала тупые вопросы, ты, дура. Взгляд Гермионы метнулся к распахнутой за его спиной створке. А затем — ко второй, ведущей на лестницу. А в следующий миг отшвырнула от себя наушники вместе с небольшим плеером прямо на постель — они спутались, упали рядом с оставленным там открытым томиком дополнительной литературы по программе седьмого курса. Как он вообще осмелился сделать шаг в её спальню?! Да будь чёртовы двери хоть настежь распахнуты, да пусть их вообще бы не было! Да еще и он… он… почти голый. Конечно же, она не смотрела! Мерлин, Гермиона прилагала все силы, чтобы не смотреть на его грудь, еще слегка влажную, и подтянутый живот, на котором, ей действительно так показалось, были отлично видны кубики пресса. Серые пижамные штаны плоской резинкой обхватывали узкие бёдра. Как-то слишком низко — но на Малфое это смотрелось настолько правильно, словно так и нужно. Чёртов Малфой, застать её врасплох, еще и… говорящей подобные вещи! Лицо сильнее налилось румянцем, а в носу закололо от бессилия и злости, но девушка только сжала зубы — фига с два она заплачет. Не в этой жизни. Не при нём. Снова судорожно одёрнула майку, которая постоянно лезла вверх. — Ты не имел никакого права заходить сюда без разрешения! Щёки горели почти так же ярко, как тёмные глаза, а дрожащие пальцы сжимались и разжимались. Что, двинуть мне хочешь? Давай, рискни. Один шаг, Грейнджер — и ты не жилец. — Ага. Но я здесь. Ни о чём не говорит? — Только о том, что ты чёртов кретин без каких-либо моральных ценностей и с отсутствующим напрочь чувством уважения к чужому личному простр… — Твою мать, Грейнджер, — от града слов, которые высыпались на него меньше, чем за три секунды, заныли виски. — Просто заткнись, ладно? — Просто уйди отсюда! — Я сказал, хватит орать. — О, права?! Ты сказал? — Да! Тишина. Она дышала, как загнанная лошадь и молчала. Наконец-то. Тонкие ноздри раздувались, а воздух с шипением вырывался из лёгких. Взгляд — или ему показалось? — скользнул по его голым плечам, но моментально вернулся к лицу. — Слушай меня, истеричка. Я хочу донести до твоего фигова ведома, что патрулирование прошло без происшествий. И что со своим мудацким Миллером ты тискаться больше не будешь. Звенящая тишина нарушалась приглушённо бьющейся в наушниках музыкой. Брови Грейнджер взлетели на лоб, прорезая нежную кожу тонкими морщинами. Она смотрела на него так, как смотрят, наверное, на умалишённых людей. И это удивление было громче любых слов. Раздался её нервный смешок. Драко демонстративно его проигнорировал. — Постоим, посмотрим друг на друга еще немного? Я бы предпочёл, чтобы ты сказала — хорошо, Малфой — и я смог уйти наконец-то из твоей мерзкой комнатушки. Меня от неё тошнит. Она продолжала смотреть. Его это бесило. — Ты слишком много на себя берёшь, Малфой. Неужели. Её голос практически вибрировал от напряжения. Гермиона действительно не могла поверить в то, что только что услышала. — В самый раз, — парировал он, кривя губы. — Избавь меня от этого дешевого шоу, что ты играешь перед ним при каждой вашей встрече. Порхаешь, крутишь задницей, скалишься и заглядываешь ему в рот, что бы ни сказал. Хватит. Миллер идёт на хер. Я сказал. Вот она, реакция. Он ждал её. Грейнджер задохнулась, сжав кулаки. Кажется, в ней было столько возмущения, что оно просто не находило выхода, и вот-вот прорвёт её чёртов рот — мягкий и сочный, — и глаза, и уши. — Ты свихнулся? Серьёзно, Малфой, тебе давно пора посетить Мунго, у тебя в голове чёрти что творится. Я не собираюсь даже обдумывать твою… просьбу. — Это не просьба, грязнокровка. Она почти рассмеялась. Она выглядела так, будто не может поверить ни в то, что он всё ещё здесь, ни в то, что он говорит. Малфой, если честно, тоже. — И с какой стати мне тебя слушаться?! — Он мне не нравится, ясно? — О, это очень обоснованно, — она упёрла руки в тонкую талию. В её глазах появилось что-то и загорелось ярче ночных огней. — Знаешь, что? Пошёл ты к чёрту со своей ревностью. Слова эти неожиданно почти оглушили. Обоих. Драко уставился на неё, не зная: рявкнуть какую-то гадость или покатиться со смеху от… от… невозможности того, что она посмела произнести. — Ревностью? — выдавил из себя, чувствуя, как холодеют руки. Рассмеяться всё же не получилось. Грейнджер только с вызовом кивнула, не отрывая от него глаз. — Головой ударилась? Или то дерьмо, что ты зовешь музыкой, остатки мозгов вышибло? Ревность? К тебе?! — Ага. Они снова замолчали. Взгляд Малфоя бегал по её лицу. Шутит? Скажи, что ты шутишь. Нет, кажется, она серьезно. Полагает, что он ревнует. Её. К Миллеру. Грязнокровку к Миллеру. Свихнуться можно. Он поднёс указательный палец к правому виску. — Ты больная, Грейнджер. На всю голову. Это тебе нужно обратиться к Помфри. Я не шучу. Мне ещё жить с тобой по соседству херову тучу времени. Я не хочу однажды проснуться задушенным подушкой. Она фыркнула, но взгляд не отвела. Что-то было в них… в этих глазах... такое, от чего по спине вдруг пробежала дрожь. Ему это не понравилось. Мерлин, она сама не понимала, кто потянул ее за язык в следующий момент, но слова так и зазвенели в комнате, воздух которой постепенно становился всё гуще, проникая в лёгкие словно бы комками: — Уверен? Что не хочешь в очередной раз зажать меня где-то в тёмном закоулке коридора? Что?.. Это был вызов. Она — она?! — бросала ему вызов. На секунду у Малфоя перед глазами мелькнула виданная сегодня картинка с участием недоделка Миллера. Об этом ты мечтаешь, Грейнджер? Вот уж вряд ли. Моргнул, отгоняя наваждение. Прищурился, всматриваясь в грязнокровку. Она серьёзно? Что она задумала? На последних словах её голос почти невесомо дрогнул, а в животе Малфоя будто шевельнулся тёплый шар. Какого хера ты говоришь об этом? Наталкиваешь меня на эти мысли, возвращаешь меня к ним? Взгляд против воли приковался к сошедшему уже почти синяку на её скуле. Малфой не дал себе понять, что именно испытал в этот момент и отчего сердце неожиданно сжалось — просто лениво бросил, отводя глаза: — Именно. Уверен. Я уже сказал, что к тебе и близко не подойду. Знаешь, поганые грязнокровки не в моём вкусе. Тем более такие, как ты, — и брезгливо поморщился. Гермиона вздёрнула подбородок, недоумевая, почему его слова с такой силой ударили её. Захотелось сжаться в ком и ударить в ответ — но она знала — что бы ни было сейчас ею произнесено — ему плевать. Не более, чем колебание воздуха. — Такие, как я, да? Он кивнул, пытаясь расшифровать это выражение в её глазах. Вызов? Он задел её? Отлично. Нужно додавить. Совсем немного. И со спокойной душой отправиться в постель. — А чем ты можешь понравиться? Меня не заводят такие, как ты. Просто смирись с тем, что твоё пожизненное сраное клеймо в этой отталкивающей манере: ходить, говорить, поступать, жить как чёртова грязнокровка! Конечно, я не захочу, мать твою, зажать тебя. А тем более — чего-то ещё. Я не в отчаянии, чтобы хвататься за любую запавшую и расставляющую на меня капканы сучку, мне хватает проблем и без тебя. Без твоих иллюзий. Иллюзий, Грейнджер. То, что ты себе придумала — грёбаная херня и чушь, и бред полный. И не смей воспринимать всерьез те… обжимки. Я… я даже не возбуждался от этих... поцелуев, если их можно так назвать. А ревность… — он резко, неприятно рассмеялся, взмахнув руками. — Это просто смешно. Так что — счастлив вернуться к обоюдному молчанию ещё на две недели. А лучше — до конца этого года, чтоб его... И замолчал, тяжело дыша. Точнее, заткнулся: Гермиона вдруг двинулась к нему, быстро ступая по ковру. Его слова. Их было много, и каждое, каждое — звоном внутри её головы. Раскалённым прутом, который, направленный безжалостной рукой, всаживался в мозг. Мерлин, она за все годы, что они учились вместе, не слышала от него такой продолжительной речи. И не слышала бы еще столько же. Потому что это было… больно? И в серых глазах огромными буквами было написано, что он врал, но это не спасало от чувства, будто её лёгкие вытащили из груди и бросили на пол, топча. А потом… решение пришло само. Отчаянно глупое. Невыносимо страшное. Не возбуждался. Не хочет. Не хочет именно её. — Врешь, — шепнула она, делая шаг. Внезапный, удививших их обоих. Затем — ещё один. К нему. Дыша почти так же тяжело, как и он. Недоумевая, откуда в ней столько женского самолюбия, задетого, разорванного им практически в клочья, брошенного исходить кровью. Грязной. Ты ведь так любишь напоминать об этом, правда? — Что… Грейнджер, — он предостерегающе сощурил глаза и не успел даже поймать себя на моменте, когда неосознанно попятился, замерев только ударившись спиной об открытую дверь в ванную. Шаг. Шаг. Шаг. Дюйм. Один грёбаный дюйм, и он начисто забыл, что говорил. Каждое слово. Их не было. — Ты врешь. — Отойди от меня, — прошипел, вжимаясь хребтом в срез двери. Он чувствовал грязнокровкин запах. Смотрел в глаза и понимал, что исчезает в них. Таких живых, что, кажется, у них есть собственное пульсирующее сердце. До офигения быстро исчезает, растворяется. Нельзя, — и это было единственной здравой мыслью в гудящей голове. Нельзя было допускать, чтобы она оказалась настолько близко. Это шло в такой резонанс всему, что он только что сказал и теперь… теперь дышал слишком тяжело, преодолевая желание кашлять и задыхаться, потому что слова, кажется, изранили всю его глотку. — Ты врешь, Малфой, — шёпот. Снова сорвался, сбитый сердцебиением. Гермиона ощущала, как от его голой груди, пропитанной запахом дождя и шоколада с примесью мыла, исходит жар. Будто под рёбрами, грузно вздымающимися прямо на уровне её лица, кипела лава. Котлы с грешниками, черти, Дьявол — кто угодно, — он был горячим, словно внутри было само средоточие ада. А тело — прекрасное, влекущее тело — только оболочка, которой до боли в кончиках пальцев хотелось коснуться. — Грейнджер, — сглотнул, облизал губы. — Отойди. Она вновь подняла на него взгляд — но не в глаза. Чуть ниже. Проследила за движением языка, отчего рот на мгновение будто онемел, а потом вдруг поднялась на цыпочки, и Драко замер, потрясённо глядя на грязнокровку. Осмелится? Нет. Она не сделает этого… Не сделает вот так. Одним движением. Её губы, плотно сомкнутые, прижались к его щеке, почти касаясь уголка рта, и застыли. Всё вокруг застыло. Малфой перестал дышать, глядя на нее, не отрываясь, ощущая, как прохладная рука касается его предплечья, посылая по коже неровный строй мурашек, вверх, к груди, заставляя в очередной раз тяжело вздохнуть. Тонкие пальцы сжались — и больше он не чувствовал ничего, потому что её рот приоткрылся, и осторожное прикосновение влажного языка к коже напрочь уничтожило все оставшиеся мысли — разорвало их на части и развеяло прахом. Капкан. Щелчок. Резкий поворот головы — и он впился в её губы. Почти рыча, почти лихорадочно, почти так, как он себе представлял, и так, как вспоминал снова-и-снова-каждую-ночь. Он ворвался в рот Грейнджер, не сдерживаясь. Окунаясь. С головой — по самую шею, по самое не хочу, по прогнившую насквозь душу. Её тихий стон вломился в сознание. Она приподнялась ещё выше, подаваясь к нему, и Драко обхватил лицо Грейнджер ладонями — сильно, жёстко, вминаясь в горячий, раскалённый, прерывисто дышащий прямо в его сердце рот, наполняющий отчаянной, долгожданной дрожью по всему телу. Она и сама дрожала. Умирала, или уже умерла. Только что — окончательно и бесповоротно, и продолжала, так сильно, ярко, безумно умирать. Его пальцы впились в нежную кожу лица и место удара вспыхнуло болью, но это было неважно до такой степени, которую она даже вообразить себе не могла. Этого просто не было. Был лишь его язык у нее во рту. Врывающийся, проникающий, ненормальный, твёрдый, Мерлин, она так хотела его, так давно хотела. Слышать, чувствовать, прижимать к себе, она поняла, вспомнила, почему так тосковала по его этим-просто-убийственным губам. По ним нельзя было не тосковать, изнывая каждую ночь, каждую свободную минуту. Они въедались в рот, будто желая выпить из неё все соки, всю жизнь, забрать себе душу, как трофей, как чёртову медальку на грудь, но ей было всё равно, потому что сейчас, прямо сейчас это был он. С ней. Пусть забирает всё — до самой капли, оставив лишь воспоминания об этом. Она не слышит хлопка закрывающейся двери — лишь отдалённо, будто сквозь тысячу стен. Его руки выпускают её лицо, скользят вниз, не разрывая контакта с кожей. Боясь, что она может исчезнуть, если отпустить хоть на одно мгновение. От этого скольжения она выгибается, пытаясь тереться шеей о его дразнящие ладони. Ощущать. Плотнее, больше, но они уже немного ниже. А затем — жёсткие пальцы, горячие и сжимающиеся на её плечах. Мерлин. Снова он закрывается! Нет! Нет, Малфой! Не так! И она шепчет это вслух: — Не так... Он ловит ртом воздух в паре сантиметрах от её губ. Смотрит в упор, то ли не понимая, чего она хочет, то ли упрашивая не просить этого. Но — что бы это ни было в его глазах — он позволяет ей поднять руки и осторожно обхватить его напряжённые запястья. Медленно провести по предплечьям вверх, к локтям. Очерчивая пальцами вены, выступающие у него под кожей. А затем потянуть на себя, вынудив руки Драко соскользнуть вниз, к её талии. Туда, где уже слегка задралась футболка, позволив подушечкам пальцев обжечь. Кожа к коже, почти распадаясь на молекулы, атомы, отдельные части звенящей эмоции, настолько сильной, что тишина комнаты превращалась в натужное гудение, нарушаемое лишь дыханием и звуками — такими влажными, соблазнительными, когда он снова тянется к ней и целует приоткрытые губы. А стоит прижаться еще ближе, чувствуя его пылающую кожу своей грудью, как низкий и хриплый стон отдаётся на языке, и она выстанывает что-то, когда чувствует: зубы Драко прихватывают её нижнюю губу, оттягивая, обхватывая, всасывая. Господи, он сейчас действительно её убьет. Пусть. Пусть… Дико. Это было дико и разрывало на грёбаные куски. Он знал — он был уверен, что никогда и никого ещё не целовал так, как её сейчас. Это выворачивало. Будто она закинула ему в глотку крюк, впилась им в самое нутро и теперь — рванула, растерзав все его воздвигнутые преграды, вспарывая и выпуская наружу голое желание. Пульсирующее, давящее, душащее. Так, что в глазах рвались фейерверки — один за одним. Так, что не хватало дыхания даже для того, чтобы сказать... Приказать. Умолять её остановиться. — Что ты творишь… — его шёпот. Глухой и низкий. Чужой. Посылающий бешеную дрожь по спине и животу, вниз. Ещё один быстрый, влажный поцелуй, и она тянется за исчезнувшими губами, когда Драко отстраняется, придерживая Гермиону за подбородок, останавливая. Исступлённый взгляд ледяных глаз скользит по её пылающему лицу, и контраст этот заставляет на несколько мгновений прикрыть веки. Мягкое движение — такое осторожное, что сдавливает гортань — вверх по линии челюсти. Подушечки пальцев снова на кровоподтёке, но на этот раз — невесомо, едва ощутимо, проводя вверх и вниз, а пристальный взгляд неотрывно следит за прикосновением. Малфой тяжело дышит приоткрытым ртом, и она жадно ловит это дыхание, едва удерживаясь, чтобы не накрыть его своими искусанными и горящими губами. Откуда-то издали, будто эхом. Непотребным, лишним. Это ведь Малфой. Он виноват во всех твоих бедах. ЧТО ты делаешь?!.. Ничего. Ничего не делаю. Просто поцелуй меня ещё раз. Несколько секунд она терпит, моля его взглядом. Его палец будто нечаянно соскальзывает в выемку под ухом, и это почти переворачивает, почти опрокидывает на спину, будто бы с силой удара разносясь вспыхивающими импульсами по телу. Будто порвалась крошечная струна, натянутая до ультразвукового писка. — Драко… — шёпот. И на мгновение опешили оба. От недоверия и желания в метнувшихся к ней холодных радужках у неё сводит внутренности. Низ живота пылает. Она ошиблась — вот где ад. В ней самой собран весь этот горящий концентрат, вызывая почти безостановочную дрожь, которую он не мог не чувствовать. И самое пьянящее в том, что это сводит с ума не только её. — Чёрт… Грейнджер… чёрт… — Малфой не прерывает поцелуев. Быстрых, скользящих, кусающих, заводит руки ей за спину и зарывается в густые волосы, оттягивая голову назад. А в следующий момент жаждущим ртом глубоко впивается в её приоткрытые губы, будто пробуя вкус своего имени, произнесённого ею впервые, и она отвечает безумно: язык сам толкается ему навстречу — тесно и влажно. А он движется. Ещё, ещё раз, глубоко, не встречая сопротивления. Вылизывая нёбо. Ускользая и вновь врываясь. Отрываясь от трепещущих губ, прикусывая подбородок. Она запрокидывает голову. Держится за его плечи, выгибается. Сквозь лихорадочные вдохи пытается найти саму себя в ворохе чувств, поднятом из самой её глубины. Поднятом им. Взгляд приковывается к крошечной капле пота, скользнувшей из-за уха Малфоя вниз, по шее. Вспышка в мозгу, внезапным воспоминанием: стоны Пэнси, его резкие движения, сокращающиеся мышцы живота, и такая же точно капля, стекающая по груди. Гермиона не успела себя остановить. Она не хотела себя останавливать. Подалась вперёд и поймала её кончиком языка, чувствуя солоноватый привкус и вздрогнувшее от прикосновения тело. — Нарываешься, — глухо, выдохом, в её волосы. Этот голос влился в сознание Грейнджер, словно патока. Обволакивая, обещая. Я сейчас трахну тебя, Грейнджер… прямо сейчас… если ты не... Её тонкие пальцы крепче сжались на напряжённом затылке. Губы прихватили горячую кожу шеи, а кончик языка вывел на ней осторожный кружок. Ещё. И ещё один, крепче, втягивая в себя, млея от вкуса Драко и его частого дыхания. Упиваясь собственной смелостью, зарылась пальцами в волосы на его затылке и влажно провела языком от ключицы до подбородка, чувствуя солоноватый вкус его пота во рту. Низкий стон Малфоя. Жёсткое движение ладонями вниз, по спине. Достигая поясницы, рывком прижимая к себе, к своей голой груди и ноющему, пульсирующему паху. Чувствуй. Чувствуй, маленькая… сука, что ты творишь. Каменный стояк упирается ей в бедро. Ощущение горячего члена, вжимающегося в неё, прошибло с головы до пят. Так сильно. Так жарко. Дёрнулась. Дыши, Гермиона. Дыши. Но она не могла, слыша лишь рёв ополоумевшей крови в ушах и чувствуя его сквозь неплотную ткань пижамных штанов. Взгляд Малфоя горел, изучая её выражение лица. Челюсть сжата, а дыхание прерывистое и горячее. Будто ждал чего-то. Мерлин. Она совершенно не знала, что делать. Желание касаться его вылизывало изнутри. Гермиона осторожно пригладила взъерошенные ею же платиновые волосы на затылке. Скользнула вниз, к напряжённым плечам и груди, заглядывая в глаза, будто задавая немой вопрос. Малфой никогда не позволял касаться себя вот так. И теперь он просто смотрел. Прямо, как дикий зверь. А она не понимала. Ни черта не понимала, что значит этот взгляд, и потому осторожно, медленно развела пальцы, захватывая прикосновением больше кожи. Горящих мускулов, вдруг напрягшихся под ладонями. Драко задержал дыхание, чувствуя невесомые касания. Мягкое движение пальцев, которые слегка подрагивали от бешеных ударов его сердца. Её руки на белоснежной коже казались темнее. Совсем тонкими, блин, и она прижала их ещё немного плотнее, сводя с ума, опускаясь ниже. Изучая. Скользя взглядом по мышцам его живота и задевая подушечками пальцев плоский сосок. Огонь. Малфой с шипением втянул в себя воздух и медленно выдохнул, приоткрывая рот и подаваясь к ней всем телом. Вжимаясь в ласкающие руки, требуя ещё. Ему нравится. Эта ликующая мысль лихорадочно забилась в голове, вызывая яркие эйфорические вспышки, а губы растянулись в восхищённой улыбке, когда Гермиона встретилась взглядом с его глазами, дождливыми, грозовыми — сейчас в них ревел ураган. Он не позволял — он просил. Смелее. Ладони скользнули на живот, касаясь каждой мышцы, оглаживая, надавливая и кончиком среднего пальца проникая в углубление пупка, а затем немного ниже. К резинке пижамных штанов и вздрогнувшей под прикосновением коже живота. — Боже… Его стон почти заставил её отскочить, а жарко дышащий рот прижался к шее, чуть ниже уха. От низкого рычащего шёпота она едва не рухнула перед ним на колени. И рухнула бы, если бы руки Драко не вцепились в неё. Вот-вот прижмут. Вот-вот отшвырнут. Она зажмурила глаза, впитывая трепещущей кожей его частые выдохи, влажное скольжение рта по шее, не отнимая застывших рук от его живота. Стоило им двинуться — совсем немного, и Малфой зарычал, выгибая спину, снова вжимаясь в неё пахом, отчего по телу прокатила жаркая волна. Она хотела его. Кончики пальцев коснулись резинки пижамных штанов. Он чувствовал это. Отключенные мозги. Лихорадочное дыхание, они бы, наверное, не заметили даже, начнись третья магическая война в этот самый момент. ...так необходима. Её кожа, разрывающее душу тепло. Из неё это исходило импульсами, потоками, накрывало его с головой. Потребность коснуться. Сейчас. Просто прямо сейчас. Руки, которые он когда-то боялся отцепить от её плеч, чтобы контролировать каждое движение, сейчас скользили по её бокам и животу, вверх, к груди, нетерпеливо забираясь пальцами под майку, сминая мягкую ткань в гармошку, почти задирая её, касаясь нежной кожи там, где… чёрт, он знал совершенно точно — никто и никогда... чувствуя, как торчащие соски упираются ему в ладони. Мерлин. Их стоны прозвучали в унисон. Он впился в плечо Грейнджер поцелуем-укусом, оставляя на нём влажные красные пятна от всасывающего кожу рта, пощипывая твердеющие вершинки. Снова, сильнее. Сжимая соски между пальцев, поглаживая костяшками, пока она безостановочно дрожала, неразборчиво что-то шепча. Он хотел слышать. — Скажи… — Что?.. — судя по безумному взгляду она ни черта не соображала. Щёки горели, а в голове не было ни одной связной мысли. Малфой наклонился, лизнул её губы. — Скажи, как тебе нравится. — Я... — она задохнулась, когда он с особенным усердием сжал правый сосок, прикусывая её скулу. — Господи, Малфой... Бёдра слегка толкнулись к ней, и член вспыхнул бешеной пульсацией, вжавшись в выступающую тазовую кость Грейнджер. Она замерла, сбившись дыханием, а затем вновь заскользила своими руками по широкой резинке штанов. Ещё один толчок — Драко не мог остановиться. Опустил одну руку и с силой сжал круглую ягодицу, прижимая всхлипнувшую Грейнджер к своему паху. Сминая ткань шорт пальцами. Грейнджер… твою мать, эти гребаные шорты... Ты же хочешь... хочешь, чтобы я содрал их… хочешь меня... в себе... глубоко, тесно... жарко... Грейнджер, мне нужно в тебя… — … так нужно в тебя… прямо сейчас… Он чувствовал, как головка трётся о её живот. Плотно, сильно. Из глотки вырвался хрип, прямо в её ухо. И вдруг. В один момент сходит с ума. От ощущения разрывающего жара: горячая ладонь, коснувшаяся его сквозь ткань. Этот стон едва не оглушил её. Отчаянный, глубокий, сильный, перерастающий в рычание. Гермиона уткнулась в его напряжённое плечо. Одержимость. Ею двигала одержимость — чистая, сияющая под кожей. Она не знала, что делает. Просто сжала пальцы, обхватывая его, чувствуя твёрдую пульсацию прямо в своей руке, сквозь ткань штанов, размеренно поглаживая, почти не дыша — поверхностно и прерывисто — в отличие от него. Влажный лоб Малфоя уткнулся в шею — его лёгкие работали, как свихнувшиеся мехи, а тело дрожало, кажется, до самого основания. — Грейнджер, что ты… Мерлин... — задохнулся. Звериный стон в ключицу. Ненормальный… Дрожь начала увеличиваться, и неожиданно твёрдая рука резко отстранила ласкающую ладонь. Дикий и долгий взгляд горящих глаз был почти яростным, когда Малфой поднял голову. Он по-прежнему дышал сквозь сжатые зубы, несмотря на то, что руки Гермионы уже не гладили его. Щёки моментально вспыхнули, потому что он крепко взял её за подбородок. Всматривался так глубоко, что душа её, кажется, сжалась, чтобы быть не такой заметной в распахнутых глазах. И тут: — Мерлин… я понимаю Грэхема. Ты... что? Она замерла с приоткрытым ртом и всё тем же прерывистым дыханием. Кажется… Это был шок. Калейдоскоп раскололся. Эмоций, ощущений, чувств, сбитых мыслей, дыхания, ярких вспышек — разбился на миллион частей, будто кто-то швырнул его об пол… Гермиона дышала, словно в последний раз. Он всё ещё прижимал её к себе, стискивая руки, которые едва не заставили его кончить прямо в штаны всего лишь парой движений, и злился. За это и за всё то, что он чувствовал. Несколько секунд назад и сейчас тоже. Сердце колотило по корню языка. Вновь. Вновь этот взгляд. Будто Малфой только что голыми руками выворачивал внутренности её чёртова кота. Или пульнул Авадой в её любимого Гарри Поттера. — Пусти, — слишком невесомо и тихо. До Драко даже не сразу дошёл смысл этого пустого звука. Пока она не дёрнулась в его руках, выворачиваясь и отталкивая его локтями. Он разжал пальцы слишком резко, наверное. Потому что тут же едва не кинулся поддержать её, практически отлетевшую из-за своих смехотворных усилий вырваться. Слава Мерлину, сдержался. Стоял, глядя на растрёпанные волосы и покрасневшие губы. Как она сжимает руки в кулаки. Особенно правую, ту, что двигалась на его члене. — Выметайся вон. Шёпот Грейнджер вызывает у него дрожь под кожей. Он уверен — она может увидеть его колом стоящий член, обтянутый тканью штанов, если опустит глаза. Но нет, она смотрела куда-то на стену за его плечом. — Что такое, Грейнджер? — Заткнись. — Ты с ним то же самое делала перед тем, как он чуть не присунул тебе? Заткнись, заткнись. Она молчала. Дышала через нос и сжимала губы, а Малфой не мог отвести взгляд от вздымающейся груди. Её соски проступали под майкой. Это он сделал их такими твёрдыми, почти прорывающими ткань. — Или, может быть, у меня получается хуже, чем у него? — заставил себя поднять глаза и сжать челюсти. Покажи своё безразличие. Выплюнь это ей в лицо. Хера с два он выйдет из этой комнаты проигравшим или униженным. Это лавры Грейнджер, не его. — Может, мне следовало быть грубее? Любишь пожёст… — Пошёл вон! — Драко едва не вздрогнул от крика. Дрожащего, полного горечи, боли. Почему-то он хорошо чувствовал её, будто та же самая боль впилась под собственные рёбра. — Вали, Малфой! Выметайся из моей спальни! Он скривил губы. От ярости, желания, кипевшего внутри. От ощущения собственной… ошибки? Нет, блять. Нет. Он не совершает ошибок. Это она ошибается. Это она полезла к нему. И он теперь виноват? Хера с два. — Ладно. Это действительно было не так уж впечатляюще. — Пошёлвонотсюда! Вот они. Крупные, прокладывающие дорожки по щекам. Она трясётся ещё сильнее, не сводя с Малфоя пылающего взгляда, а он впивается ногтями в ладони, чтобы не… даже не подумать о том, чтобы попросить прощения. Не за что. Не за эти слёзы. Не за эту дрожь. Растягивает губы в ухмылке и приподнимает голову. Молит Мерлина, чтобы это была ухмылка, а не искусственный оскал. Иначе она поймёт. А он прекратит убеждать себя в том, что всё случившееся было не больше, чем уроком для Грейнджер. С ним не нужно испытывать свои силы. Не таким, как она. Никто не смел, и она не посмеет. И, кажется… кажется, да. Она думает, что он выиграл — это видно по глазам. У неё взгляд просравшего последнее своё «всё» человека. Не этого ли он добивался? Нет. Другой вопрос бьется в сознании. Она ли проиграла? Хмыкнул. Пожал плечами. Убедительно. Молча развернулся, прошествовал к двери в ванную. Не оборачиваясь, выскользнул из комнаты, чувствуя ногами холодный кафель. И за секунду до того, как захлопнулась дверь — всхлип. Отчаянный. Шипами вбившийся в грудь. Ухмылка исчезла с губ, а напряженное лицо застыло. Недвижимые мысли мёртвыми птицами усеяли его сознание. Малфой осторожно прислонился лбом к прохладному дереву двери, чувствуя в штанах пульсирующий от неудовлетворённого желания член. Слыша приглушённый плач Грейнджер, режущий, колющий. Такой же болезненный, как удары его сердца. Внутри будто мясорубка. Сосуды — узлы. Кости — крошево. Драко закрыл глаза. Салазар всемогущий… Так, как он хотел её — он не хотел никого в своей жизни. Это так чудовищно его пугало. И он позволил себе слабость. Одну крошечную слабость, вслушиваясь в тихие рыдания. Он задрожал.