И всё осветилось

Тебе кажется, что еще немного – и ты уже не сможешь спокойно находиться с ним рядом. Когда ты пересматриваешь клип, который вы сняли немногим больше месяца назад, тебе хочется истерически хохотать. Вы с ним смотрите друг на друга совершенно невероятно. Ты на него - как заправская кокетка, еще лучше – как дорогая, знающая себе цену проститутка: дерзко, с насмешкой, явно намекая, но без похоти. Он на тебя - как семнадцатилетний мальчишка на свою опытную подружку: жадно, страстно, но робко, из-под полуопущенных ресниц. Сейчас он и похож на семнадцатилетнего мальчишку. В образе Сальери он был холоден, мрачен, он казался куда старше тебя, ты его даже побаивался. Сейчас ты смотришь на него в том самом клипе, на концертах, за сценой, смотришь на него – он гладко выбрит, строен, у него подведены глаза и слишком ярко накрашены губы – смотришь на него и понимаешь, что он действительно еще мальчишка. Ему двадцать восемь, и он до сих пор толком не научился скрывать свои эмоции и желания. Мюзикл - исключение, во время представления он Сальери, Сальери умеет владеть собой. А Флоран Мот – нет. Нелепая и пошлая игра в гляделки продолжается на всех концертных выступлениях. Ты внимательно наблюдаешь за ним. Ты давно понял, что для него исполнение «Vivre a en crever» - настоящая пытка. Для тебя же – игра. Ты можешь подойти к нему ближе, чем нужно, продолжая петь и неотрывно смотреть ему в глаза, а потом слушать, как его голос становится чуть более хриплым и низким. Можешь невзначай коснуться его ладони, плеча, иногда – груди, а потом наблюдать, как он нервно сглатывает, закусывает губу, отводит взгляд или дергает удушающий шейный платок. Тебе это ужасно нравится, не так ли? Конечно, нравится. И именно поэтому однажды ты решаешь продолжить игру. Репетиция окончилась десять минут назад. Ты тихо заходишь в гримерку – вашу общую гримерку – и неслышно закрываешь за собой дверь, поворачивая ключ в замке. Он курит, стоя у окна, но на звук твоих шагов оборачивается и неуверенно улыбается. Нервничает. Ты улыбаешься в ответ – возможно, немного нагло и самоуверенно – вынимаешь сигарету из его пальцев и тушишь в пепельнице. Испытующе смотришь на него. На его лице написаны растерянность и даже обида. Точно, мальчишка. - Микеле, я… - он хочет что-то сказать, но тебе сейчас совершенно не хочется слушать «если тебе не нравится, что я курю в гримерке, то я не буду больше, обещаю» и подобные полудетские реплики. Поэтому ты легко прикасаешься подушечками пальцев к его губам, чтобы восстановить уютную тишину комнаты. Срабатывает. Он резко замолкает и медленно выдыхает, опустив взгляд, - прячет свой испуг. Ты едва заметно улыбаешься и осторожно, почти невесомо проводишь пальцами по его щеке, потом – по шее. Он раскрывает глаза и смотрит на тебя в упор – его зрачки расширены, то ли из-за полумрака, то ли из-за возбуждения, а глаза кажутся почти черными. Ты заворожен этим зрелищем, ты обхватываешь ладонями его лицо – мягко, ласково, не прерывая зрительный контакт ни на секунду. Он как будто загипнотизирован. Ты целуешь его первым, аккуратно и почти целомудренно. Его губы горьковаты на вкус, всему виной бесконечные сигареты, но эта горечь даже приятна. Он несколько мгновений стоит, замерев, осознавая происходящее, а потом отвечает – неожиданно порывисто, ярко, жадно. Конечно, он ведь только этого и хотел. Ты отрываешься от него и качаешь головой, усмехаясь. «Мы так не договаривались». И тут же снова целуешь. На этот раз властно, уверенно, за шею притягивая к себе, заставляя чуть наклониться – он немного выше. Он послушно наклоняется, послушно позволяет тебе вести, неуверенно кладет руки тебе на плечи. Его ладони очень горячие - ты чувствуешь это через ткань рубашки. Ты касаешься губами его шеи, проводишь языком вдоль артерии, останавливаясь на том месте, где под кожей бешено бьется пульс. Медленно расстегиваешь две верхние пуговицы его рубашки, касаешься пальцами ключиц – его бьет мелкая дрожь, он откидывает голову назад, подставляя беззащитную шею, зарывается пальцами в твои волосы. Ты уже не сдерживаешься, целуешь дерзко, собственнически, оставляя на коже хаотичные яркие следы – потом ему придется по уши заматываться в шарф, чтобы скрыть их. Он хрипло дышит и до крови кусает губы, боясь застонать. Тебе хочется слышать его голос. Поэтому ты прислоняешься лбом к его лбу и снова смотришь ему в глаза. В них – возбуждение, обожание, сумасшествие и готовность на все. Если ты сейчас прикажешь ему встать перед тобой на колени – он встанет. Прикажешь убить кого-нибудь – он убьет. Это опьяняет намного сильнее любого алкоголя, любого наркотика. Ты слизываешь кровь с его прокушенной губы, проводишь ладонью по груди, чувствуя, как быстро бьется сердце, позволяешь обнять себя – крепко, до боли. Целуешь в ямку между ключицами, вдыхая его запах, а потом в губы – медленно, тягуче, даже нежно. Он хрипло стонет тебе в рот, и один лишь этот звук нравится тебе больше, чем любая из его песен. Ты снова дотрагиваешься пальцами до его губ, теперь влажных и припухших. Он неожиданно облизывает подушечки твоих пальцев, проводит языком до запястья, целует ладонь. И вид Флорана, тихого, застенчивого Флорана, который сейчас так покорен, который лижет твои руки, который с таким благоговением смотрит на тебя – вид такого Флорана сводит тебя с ума. Он робко трется о твое бедро, ты прижимаешься к нему теснее и властно обнимаешь за талию. Он гладит тебя по щеке, едва касаясь, как будто ты – дорогая фарфоровая кукла или бесценная статуя Буонаротти, и в этом жесте есть что-то очень личное, интимное, куда более интимное, чем поцелуи или секс. И это вызывает у тебя странное, щемящее чувство, ощущение какой-то неправильности происходящего. Внутри как будто что-то щелкает. Это заставляет тебя остановиться. Одуматься. Ты понимаешь, что ему отчаянно хочется взаимности. Ему хочется, чтобы ты целовал его, чтобы ты чаще звал его по имени просто так, чтобы ты гладил его по голове, взлохмачивая непослушные волосы, и отбирал сигареты. Ему хочется искренности, безграничной нежности и тепла, а не твоих дурацких игр, которые ты затеваешь от нечего делать, только чтобы подразнить его. Или не только ради этого? Он зарывается носом в твои волосы; осторожно, трепетно, гладит по шее и спине, ты мягко целуешь его в висок. Страсть сменяется нежностью, похоть – лаской. Тебе внезапно становится стыдно за себя, и ты хочешь убедиться, к правильному ли выводу пришел. Отстраняешься и смотришь на него – внимательно и серьезно. Его глаза глубокие, темные, тревожные, в них отражается безумная надежда и какая-то странная тоска. «…и всё осветилось». Да, ты все правильно понял. Он любит тебя. А ты его? Игра стремительно превращается в ловушку. Ты не был готов к этому. Еще не поздно пойти на попятную. Ты обнимаешь его, шепчешь «прости, прости меня», невесомо касаешься губами скулы, переносицы, лба – будто бы в извинение. Он непонимающе смотрит на тебя и, кажется, собирается что-то сказать, но ты отстраняешься окончательно и быстро выходишь – почти сбегаешь - из гримерки, тихо прикрыв за собой дверь. Оставляя его – потерянного, раздразненного, одинокого. Оставаясь таким же. Ты ему нужен. А он тебе?