***
Порыв схватить Сяо Синчэня и задвинуть его за спину Цзычэнь благополучно давит. И благодарит всех известных ему богов за то, что его лицо от природы невыразительное, малоэмоциональное и не выдает тех чувств, что бушуют внутри. Ему удается быстро взять себя в руки, совладать со своим шоком и страхом. И всё это остается никем не замеченным. — Как грубо, молодой человек, — Сун Лань знает, как ставить таких дерзких щенков на место. Чэнмэй — тот самый мальчишка, которому предназначался отдельный презент в виде карамели на палочке. Любимый воспитанник Сяо-сюна, о котором тот говорит куда чаще других. Цзычэнь напоминает себе, что здесь, в современном мире, Сюэ Ян — обычный подросток со сложной судьбой. И, судя по всему, привязавшийся к Сяо Синчэню. Упрекать такого сорванца бесполезно: пропустит мимо ушей. Но если задеть важного для него человека… — Я полагал, господин Сяо Синчэнь — лучший наставник. Полагал, что его воспитанники умеют хорошо себя вести, но, судя по всему, мне придется отнести эти пирожные кому-то другому… — Нет! — излишне резко вскрикивает Сюэ Чэнмэй, сверкнув глазами. Он чуть ли не вытягивается по струночке, зло и спешно поправляя одежду. — Господин Сяо Синчэнь — лучший! И я умею себя вести! Сяо-сюн прячет улыбку, благодарно улыбаясь другу одними глазами. Он не выглядит хоть сколько-нибудь задетым и явно понимает, зачем нужно было усомниться в его компетентности. Покачав головой, он представляет гостя своему воспитаннику: — Познакомься: мой старший брат, Сун Цзычэнь. Пренебрегая им, ты пренебрегаешь мной. Так что прошу с уважением относиться к брату Суну. Синчэнь произносит это ровно, спокойно, обыденно. Как само собой разумеющееся. Сун Лань спешно давит всколыхнувшиеся в груди нехорошие предчувствия. Рябь на воде никогда не повторяется. И в этой жизни мальчишке незачем мстить обожаемому учителю. Незачем издеваться над другом Синчэня, стремясь достать его. Сун Лань не позволяет себе допустить и мысли, что Сяо-сюн подставил его своими словами. Он просто случайно продемонстрировал Сюэ Яну свое слабое место. Случайно. И вряд ли Чэнмэй это заметил. — Да ну? — мальчишка усмехается, кривя губы. Ненадолго же хватило его воспитания. Вон, уже опять порывается оскалиться и недружелюбно глядит. Маленький демон.— Не думал, что братьям свойственно сомневаться друг в друге, — вскинув подбородок, Сюэ Ян очень старается посмотреть на Цзычэня сверху вниз, но ему категорически не хватает для этого роста. — Может быть, он не считает вас другом, Синчэнь? Сяо-сюн болезненно морщится и бросает извиняющий взгляд на Цзычэня: «прости, у ребенка нет никаких манер». Хотя сам Сун Лань читает в этих словах вызов: «смотри, я называю его по имени, а ты — нет». И, право, это такая детская выходка. Но задевает. — Чэнмэй, — в голосе Сяо Синчэня укор, смирение и усталость. — Я же просил звать меня «брат Сяо», — и в его голосе Цзычэнь слышит «хотя бы «брат Сяо», раз не хочешь иначе». — И брат Сун вовсе не сомневается в моей компетентности: он просто хотел показать тебе, что твоё поведение в первую очередь бросает тень на мою репутацию как наставника. Синчэнь мягко улыбается мальчишке, но смотрит на него твердо, с укоризной. И на какое-то мгновение Цзычэнь даже сочувствует мальцу: о, этот взгляд «ты сделал мне больно, но я тебя ни в чём не виню»! — его знают все воспитатели, но мало у кого он получается по-настоящему убедительно. У Синчэня получается. Потому что он смотрит по-настоящему, а не изображает. Сун Лань, правда, очень сомневается, что Сюэ Яна такое проймет: тот же социопат. Но, внезапно, Ян пронимает. Подросток явно хочет что-то сказать, но сдерживается, только зыркает из-под свешивающейся челки. Неуставной вид. Цзычэнь не удивлен: это ещё раз доказывает, что Сюэ Ян вовсе не послушный щенок. Короткая стрижка обязательна для воспитанников из-за своей практичности и благопристойности, и то, что мальчишку оставили в покое, многое о нём говорит. Например, что он дьявольски упрям и даже опасен, и его проще не трогать, чем заставить. А воспитатели, между прочим, далеко не все такие мягкие, как Синчэнь или та девочка внизу. И уж точно за непослушание не поят чаем. Кстати о последнем. Комната не похожа на столовую или кухню: скорее на очень бюджетную гостиную или кабинет, но чайник здесь всё же есть: стоит на тумбочке возле окна рядом с каким-то облезлым цветком. И совершенно без воды. Синчэнь явно обдумывал ту же проблему. Тихо вздохнув, он обращается к мальчишке:— Чэнмэй, пожалуйста, наполни чайник. Когда консультация закончится, мы позовем остальных ребят и будем пить чай. Сюэ Ян явно собирается протестовать и даже открывает рот (точно собирается сказать что-то ехидно-гадкое), но натыкается взглядом на улыбку Цзычэня, которую тот позволил себе по особому случаю. На улыбку «дай мне ещё одну причину сомневаться в твоих манерах». Натыкается и молчит, только тихо рычит, опуская голову ниже. Когда он вновь её вскидывает, на его лице безмятежная невинность и покорность. — Хорошо, брат Сяо, я это сделаю.***
Остаток консультации проходит спокойно, даже слишком. Возможно, несколько скомкано из-за присутствия постороннего. Сяо Синчэнь безмятежно озвучивает прописные истины о том, что нужно контролировать свои эмоции и учиться избегать конфликтов, не вступая в драку, и, кажется, не замечает, что его воспитанник весь подобрался и насторожен, как дикий зверек. Сун Лань сидит в стороне и внимательно следит за ним, пока не ловит себя на том, что тщательно выискивает в мальчишке черты социопата, безжалостного убийцы, и отчаянно желает найти их. И в этот миг ему становится тошно от собственного лицемерия: разве это честно — записывать недоверчивость к незнакомцу в черты зверя, скрывающегося под обликом обычного подростка? Разве сам Цзычэнь и многие другие воспитанники детских домов не были такими же осторожными, замкнутыми, недолюбленными детьми? Разве он может отказывать кому-то в праве на второй шанс, данный судьбой? Сны снами, но в этой реальности Сюэ Ян — всего лишь ребенок, не успевший никому навредить. В чём его грех? В том, что он потянулся к наставнику, чувствуя со стороны брата Сяо искреннюю заботу и внимание? Сун Лань видит, как меняется, мгновенно оживает лицо Чэнмэя, стоит тому встретиться с Синчэнем взглядом. Озлобленный волчонок словно по мановению волшебной палочки превращается в милого, пушистого щенка, которого хочется приласкать. И, хотя от его улыбки, приоткрывающей кончики клыков, сердце сжимают ледяные тиски страха и ненависти, весьма сложно отрицать, что Сюэ Ян улыбается наставнику искренне. После этих размышлений Цзычэнь честно старается смотреть на мальчишку мягче, улыбаться ему. Но, если уж быть честным, в жизни Сун Ланя есть только один человек, которому он действительно улыбается искренне и тепло, от всей души — Сяо-сюн. Сюэ Яну достаются улыбки попроще. А холодность, отчужденность и едва сдерживаемая неприязнь — это не то, что можно скрыть под дежурной улыбкой. Ему ли не знать, как хорошо воспитанники детских домов чувствуют любую фальшь? Сюэ Ян точно так же дежурно вежлив, но во взгляде читается, что терпит гостя он только из уважения к наставнику. — За что тебя обязали посещать психолога? — как только консультация заканчивается, Цзычэнь задает вопрос внезапно, в лоб, не собираясь расшаркиваться и церемониться. Ему очень важно знать ответ, пусть даже Синчэнь — приходящий соцработник-психолог, и его практика здесь на деле является простой формальностью. Если бы Чэнмэй совершил действительно серьезный проступок, встречами с практикантом он не отделался бы. Поэтому… Поэтому, пожалуй, пилюлю стоит подсластить. Это не допрос, а обычная беседа, так что Сун Лань тут же добавляет: — Меня тоже называли «трудным» и таскали к психологу. Из-за того, что больше молчал, чем говорил. А ты чем провинился? Вот так. Если хочешь добиться откровенности, то сперва откройся сам. Этот метод они как-то обсуждали с Сяо-сюном, хотя сам Цзычэнь и до этого порой действовал так же, по наитию, а не сознательно используя психологические штучки из учебника. С Синчэнем, по крайней мере, это сработало. Срабатывает и сейчас. Мальчишка смотрит с подозрением, но всё же самодовольно и понимающе хмыкает: — Умею отстаивать личные границы и не хочу быть их дрессированным песиком. Хороший ответ, но, к сожалению, малоинформативный. Он ничего не даёт. Сун Лань переводит вопросительный взгляд на друга, и подмечает, как Синчэнь тихо вздыхает перед тем, как ответить: — Чэнмэй грубит старшим, часто дерется со сверстниками и склонен к побегам, — он не замечает или делает вид, что не замечает, как на этих словах Сюэ Ян закатывает глаза. — Мы работаем над умением сглаживать конфликты. Что ж… В этом можно разглядеть отголоски социопатии и кровожадности Сюэ Яна из прошлого, но если быть объективным — ничего страшного в перечисленном нет. Идти против системы для подростка вполне естественно. Для драк могут быть весомые причины. Что бы там ни говорил Синчэнь, конфликта можно избежать далеко не всегда. Если тебя травят, дать отпор — единственный способ не стать боксерской грушей. Причиной побегов может быть всё та же травля со стороны сверстников или жестокое обращение со стороны воспитателей. Не то что бы Сюэ Ян выглядел как жертва травли, но всякое может быть. Цзычэнь знает, что в детских домах бывает работают те, кто любит самоутверждаться за счет детей. Сироты не способны дать отпор. Правда, хотел бы Сун Лань посмотреть на того самоубийцу, кто попробует отыграться на этом мелком монстре. — Чэнмэй, позови ребят, — Синчэнь мягко улыбается, приводя в порядок рабочее место, расставляя стулья. Цзычэнь порывается ему помочь, одновременно напоминая себе, что Сюэ Чэнмэй — это не Сюэ Ян. Он никогда не делал ничего из того, что делал тот демон из прошлого, и не заслуживает злости и ненависти. И предвзятости он тоже не заслуживает. Скорее, напротив. Сюэ Ян недовольно зыркает по сторонам, крепче стискивает зубы и скрывается за дверью после просьбы позвать других ребят. Недовольный, обиженный, ершистый. Ему впору сочувствовать. — У Чэнмэя было сложное детство, — Синчэнь тяжело вздыхает и, взяв с полки шкафа журнал, делает в нем несколько отметок. — Так что пусть лучше так, чем молчит… Тишину комнаты какое-то время нарушает только тихий стук ручки. Сяо-сюн пишет быстро, отрывисто, совсем не так, как говорит. Цзычэнь молчит. Что хорошего в грубости Сюэ Яна? Или это камень в его огород, мол, ты вообще не умеешь показывать свои чувства? Наконец, дверь в комнату открывается: резко, почти нетерпеливо. Сюэ Ян входит первым. И тут же подныривает под руку наставника, откровенно напрашиваясь на похвалу и ласку: — Мы принесли чай. Мы, ага. Чайник несет парень, идущий следом: мрачный, хмурый и бритый наголо. Он шире Сюэ Яна в плечах, да и в целом фигурой смахивает на медведя. И не только фигурой. Сун Лань внутренне подбирается. Старые привычки из тяжелого детства дают о себе знать: опасность он чует за километр. Этот подросток не только выглядит опасным: он действительно опасен. Это читается в его движениях, его взгляде, изгибе бровей, вздернутом уголке рта, затянувшемся шраме на щеке, сбитых костяшках пальцев, приоткрытых губах. Сун Лань напряжённо вглядывается в парня. Тому лет четырнадцать, несмотря на то, что габаритами он уже тянет на совершеннолетнего. Чашки несут две девочки. Точнее, одна девочка из «рано созревших», а у другой принадлежность к женскому полу определяется лишь униформой. Жёсткий взгляд, короткие волосы, кривая усмешка на губах. Даже не сама усмешка, а её тень, навечно поселившаяся на лице. Так бывает, когда привычки врастают в кости, становятся второй натурой. У её спутницы, к примеру, на лице застыло пренебрежительно-высокомерное выражение, а в глазах насмешка и обещание. Форменная рубашка слегка расходится на груди, и это не небрежность, не случайность, а тоже отголосок привычки показывать себя, демонстрировать. Четвёртый детдомовец теряется на фоне остальных. Он младше и ниже ростом. Но дело не в этом. Он какой-то смазанный, суетливый, взгляд не цепляется за него, в памяти не остаётся его черт. Сун Ланю хочется проверить свои карманы. И он с трудом сдерживает порыв прижать ладонью бумажник. Какого демона Синчэнь забыл в этом месте?! На него просто повесили банду юных уголовников. Вот только эти уголовники ведут себя как шёлковые. Они милы, кротки и послушны. Споро расставляют чашки, чинно рассаживаются за столом. Сюэ Ян занимает место по правую руку от Синчэня, слева располагаются девчонки, справа — «медведь». Мелкого, по всей видимости, карманника пацанка насильно усаживает между собой и подругой, перехватив взгляд Сюэ Яна. Место Сун Ланя оказывается по другую сторону от «медведя» и максимально далеко от друга. Мелкий ублюдок улыбается мягко и невинно. Довольно. Похожую улыбку Цзычэнь видел на его лице перед своей смертью. — Брат Сун, знакомься: это мои воспитанники, — Сяо Синчэнь убирает журнал и улыбается, обводит рукой детей, уже расположившихся вокруг стола. — Угощайтесь. Он не заставляет подростков ждать и, нагнувшись, приподнимает крышку коробки с пирожными. Но и Цзычэня ждать не заставляет. — С Сюэ Чэнмэем ты уже знаком. Рядом с ним Чан Бокин, — Сун Лань прикрывает глаза, кивая соседу. Насколько он помнит из рассказов Сяо-сюна, этот парень состоял в баскетбольной команде: звезд с неба не хватал, но игрой горел. Только играл грубо. Помнится, Синчэнь сетовал, что его подопечного посадили на скамейку запасных. — Напротив тебя Лей Юшенг, — всё-таки Лей Юшенг была девушкой, хотя по рассказам друга Сун Ланю казалось, что это парень: то сломанный нос, то сбитые костяшки, то дисциплинарные взыскания. Девчонка, поймав его взгляд, глаза не отводит, смотрит нагло, с вызовом, и тень усмешки становится явственнее. Она потирает пальцем под подбородком скорее задумчиво, чем угрожающе, но Сунь Лань всё равно следит за этим жестом, скользит взглядом по россыпи родинок на её шее, по тонкому шраму под челюстью, по отчетливо видимым венам и тонким ключицам. — И её младшая сестра, Лей Шуанг. Вторая девчонка тоже не смущается, бросает лукавый, обещающий взгляд из-под ресниц. И улыбается, как будто знает какую-то тайну. Сун Лань переводит взгляд с одной девицы на другую и подмечает общие черты, мелкие, почти незаметные, теряющиеся в океане их различий. Что ж, это должно было быть ожидаемо. Хотя по рассказам Синчэня ему скорее казалось, что речь идет о паре возлюбленных: роковой красотке и её верном псе. Вечная френдзона. Защита в обмен на редкие улыбки. А оно вон как, оказывается. — А также Ни Вужоу, — Синчэнь мягко улыбнулся. — Он самый младший. Угу. И Сяо-сюн его постоянно теряет. И не только он. Кажется, Сун Лань как-то посоветовал другу повесить на воспитанника колокольчик, за что и получил тетрадью по голове. Что ж, сейчас Сун Лань мог только повторить свое предложение. Это определенно поможет избежать многих проблем. Но он молчит и кивает в ответ на робкую и застенчивую улыбку мальчишки. Сун Лань ему не верит. На самом деле, он никому из них не верит. А они не верят ему, несмотря на то, что покорно, но в разнобой исполняют просьбу Синчэня «поприветствовать брата Суна». — И я тоже рад, наконец, с вами познакомиться. Много о вас слышал. А вот Сун Лань в этом искренен. Он действительно рад познакомиться с воспитанниками Синчэня. Теперь он воочию убедился, что его друг нуждается в защите и требует присмотра. Страшно подумать, сколько времени Сяо-сюн уже общался с Сюэ Яном, а Цзычэнь об этом даже не подозревал. Он вновь напоминает себе, что это и близко не прошлое, которого, возможно, никогда и не было. Здесь и сейчас Сюэ Ян не серийный убийца, и не совершает свои убийства чужими руками. Вот только противный внутренний голос, шипит, что было бы желание, а возможность найдется, что XXI век дает кучу таких возможностей. Сколько ублюдков запускает в соцсетях челленджи: смешные, забавные, опасные? Выпей уксус, порежь вены, выйди в окно, столкни с моста друга, ударь ножом незнакомого человека… Есть где проявить социопатические наклонности. Как скоро кто-то начнет делать контент на смертях в прямом эфире? И почему бы этим кем-то не стать Сюэ Яну? Комната погружается в тишину. Лишь изредка слышится стук чашек о стол, прихлебывания и чавканье. И тихий разговор Синчэня с Чэнмэем. Слишком тихий, чтобы Сун Лань мог естественно в него влиться. А прочие воспитанники не спешат прерывать тишину: их и так всё устраивает. Они пьют чай, едят пирожные, изредка переглядываясь, переговариваясь взглядами. Сун Лань им почти сочувствует. Он очень хорошо представляет это чувство, когда в привычный мир врывается кто-то извне. Но Цзычэнь никуда не врывается, его больше нервирует, что из-за Чан Бокина ему толком не видно ни Синчэня, ни Сюэ Яна. Он не слышит, что тихо шепчет его другу этот мелкий монстр. Чужие взгляды украдкой тоже раздражают: его изучают, исследуют, препарируют, готовятся нанести удар, проверяя на прочность. — Чем увлекаетесь? — Сун Лань наносит удар первым. Лучше так, чем уступить инициативу этим детишкам. К тому же, Цзычэнь может представить, что сейчас испытывает его друг. Сложно соединять две разные части своей жизни. Поэтому Сун Лань ему поможет, ему не сложно. А вот слушать потом извинения Синчэня нет никаких сил! Не все в этом мире во власти Сяо-сюна. На мгновение тишина за столом становится почти неподъемной. Потом Сюэ Ян толкает соседа в бок. — Баскетбол, — мрачно откликается Чан Бокин, кажется, даже не отрывается от чашки чая. Ну, кто бы сомневался! Но это уже кое-что. — И как? — Ин-Ина недавно вновь выпустили на поле, — Лей Шуанг буквально мурлычет. У неё приятный переливчатый голос и тихий смех. В её интонациях звучит подначивание и насмешка, восхищение и пренебрежение. Сун Лань думает, что ей бы занимается с педагогом по вокалу. — Он счастлив. — Угу, — по голосу парня не похоже, что он счастлив. Чан Бокин не отрывает глаз от чашки. Не позволяет себе поднять взгляд. Сунь Лань видит краем глаза, как дергается его щека. Кажется, среди воспитанников Синчэня всё-таки есть пара с френдзоной. Впрочем, он уверен, что Лей Шуанг со всеми себя так ведет. Даже с ним. Рука девушки касается подбородка, шеи, и застывает на верхней пуговице блузки, терзает её, выкручивает. Сун Лань с насмешкой смотрит в глаза девчонке и скорее слышит, чем видит, как пуговица выскальзывает из петли. — Ой, — наверное, это должно было показать смущение. Но слишком спокойный взгляд у Шуанг. Она лишь на мгновение отводит глаза, чтобы посмотреть куда-то влево, в тот угол, где сидят Синчэнь и Сюэ Ян, а затем вновь смотрит прямо на Сунь Ланя. Но он уже ей не интересуется. Он опускает взгляд на чайную чашку и коробку с пирожным. На чужие длинные, почти паучьи пальцы. Мальчишка мог бы стать музыкантом, программистом или геймером. У него ловкие, подвижные пальцы, которые, кажется, и вовсе живут своей жизнью. Но свои руки Ни Вужоу не ценит: на загорелой коже явственно видны светлые следы множество ссадин и шрамов. Заметив интерес Сунь Ланя, Ни Вужоу немедленно отдёргивает руку, словно кот-воришка из копилки. И Сунь Лань всё-таки фыркает. Интересные у Синчэня подопечные. Что ж, откровенность за откровенность. Стоит попробовать ещё раз, чтобы не дать разговору затихнуть. — А я люблю готовить. — Правда? — голос Лей Юшенг похож на голос сестры. Очень похож. И совсем не соответствует её облику. Остальные смотрят так, будто Сун Лань сказал что-то неприличное. — Ты что, старик? Сейчас никто не готовит! — Мне нравится, — Цзычэнь спокойно пожимает плечами. Юшенг так-то права: сейчас мало кто готовит. Доставка готовой еды — это удобно и практично. Как и забегаловки с дешевой едой на каждом шагу: на любой вкус, от традиционной кухни до пиццерий. Но… Ему, прожившему до совершеннолетия в приюте, процесс приготовления пищи кажется настоящей магией. Тем более, что это позволяет лучше заботиться о Синчэне, быть ближе к нему. Когда дорогой человек хвалит твою стряпню и ты видишь, что он искренен — это особый вид удовольствия. — В этом есть что-то завораживающее. Начинаешь иначе смотреть на вещи. Взять, к примеру, эти пирожные, — пирожное Сун Лань берет, но есть не спешит, аккуратно крутит его в пальцах, демонстрирует. — Шедевр кулинарного искусства. Но если знать рецепт, их можно приготовить. Потренироваться пару раз — и будут не хуже магазинных. Конечно, до шедевра эти пирожные никак не дотягивают. И шедевр не повторить вот так, сходу. Но сейчас важнее, чтобы ребята уловили основную мысль. Пирожные не выглядят сильно мудреными, и Сун Лань уверен, что мог бы приготовить что-то похожее. — То есть, ты можешь сделать такие же? — вопрос звучит совсем не так, как должен звучать вопрос. Слишком много в нем утверждения. Сюэ Ян оторвался от разговора с Сяю-сюном и сейчас внимательно смотрит на Цзыченя. Внимательно и самую малость заинтересованно. Удивленно. Как на абсолютно бесполезную программу, которой внезапно нашлось применение. — Принесешь в следующий раз? — маленький монстр насмешливо фыркает, уточняя: — Собственного приготовления. Мальчишка смотрит надменно, с пренебрежением, будто точно знает, что Цзычэнь сдастся. Что ж, он не привык сдаваться и вовсе не против принять брошенный вызов. Особенно от Сюэ Яна.— По рукам. — Брат Сун замечательно готовит. Их реплики звучат одновременно. Наконец-то Сун Лань может поймать взгляд друга, увидеть его — Синчэнь чуть подался вперед, — и улыбнуться ему. Цзычэню невообразимо лестно, что Сяо-сюн признает его мастерство, ценит. И каждый раз безумно приятно. Научиться готовить стоило хоть бы только из-за этого. Сун Лань смотрит на друга и думает, что приготовить пирожные должно быть не слишком сложно. Когда ещё будет этот «следующий раз»? Времени на подготовку предостаточно. Столько, сколько он сам захочет выделить. А всеми «неудавшимися» попытками можно будет угостить Синчэня. Кто-то же должен оценивать пирожные на вкус!***
Когда они покидают детский дом, на город уже опускаются сумерки. Одно за другим загораются окна домов, вспыхивают вывески магазинов. Последних в этом районе не так много, и они не бьют по глазам, создавая фантасмагорическую феерию: напротив, очень удачно вплетаются в мягкий свет уличных фонарей. Отчетливо ощущается, что город готовится ко сну. Тени накладываются друг на друга, кучкуются по закуткам и подворотням, и кажется, будто в них запуталось само время. Если не поднимать головы, можно и забыть, что они живут в городе-миллионнике. Цзычэнь головы не поднимает и, кажется, теряется в этом вечере, в этом городе. Он косится на друга и качает головой. К вечеру похолодало, а Сяо-сюн опять забыл перчатки. Протянув руку, Сун Лань сжимает пальцы друга в своих, согревая, начисто игнорируя то, что Синчэнь мог бы просто спрятать руки в карманы своего пальто. Что он, кстати, и проделал с левой рукой, не спеша вырывать правую из чужой ладони. Но это Сун Лань тоже игнорирует. — Ты был прав. Твои воспитанники действительно славные, — он несколько лукавит. «Славные» — это не то слово, которым он описал бы этих детей. Скорее, «сомнительные» или хотя бы «неоднозначные». Но Синчэнь улыбается, и поэтому пусть будут «славные». — Особенно этот… — Цзычэнь морщится и называет парня правильно, именно так, как должно: — Сюэ Чэнмэй. Синчэнь вздыхает: тяжело и как-то обречённо. Вот только Сун Ланя действительно волнует этот парень. Все остальные — чёрт с ними. Они довольно безобидны. Безопасны. Безвредны. Почти. Не то что бы Цзычэнь обманывался, будто бы их поведение целиком и полностью заслуга Синчэня. Нет. Он увидел достаточно: шрам на щеке, под челюстью, на груди, на пальцах — все из воспитанников Синчэня носят характерные следы приблизительно равной степени давности. Безусловно, всё это может быть чудовищным совпадением: в конце концов, несчастные случае случаются со всеми и их тысячи. Но только Цзычэнь готов спорить, что все эти шрамы — последствия близкого знакомства с Сюэ Яном. Этот мальчишка за главного в этой шайке. И устанавливал свою власть далеко не словами. Хорошо, что Синчэнь ему нравится: Сюэ Ян держит в узде всю свою свору. И именно поэтому — плевать на остальных, но сам мальчишка опасен. — Волнуешься? — Синчэнь продолжает мягко улыбаться, но улыбка скорбная, а взгляд глаз тоскливый. — Ты спрашивал, почему с Чэнмэем работает психолог? Несмотря на всю свою браваду и язвительность, он замкнут. Чэнмэй из Куйджоу, его родители — трудовые мигранты, дома не бывали годами. Мальчик рос с двоюродным дедом, а тот умер, когда Чэнмэю было пять, — Сяо-сюн поджимает губы и Цзычэнь уже готовится услышать самое страшное. — Ничего такого, просто старость, но… Сун Лань выдыхает и нервно смеется про себя. Действительно, что он рассчитывал услышать? Что пятилетний мальчишка убил взрослого мужчину? Это звучит смешно. У пятилетнего просто не хватит на это силы. — Прошла неделя, прежде чем воспитатель забила тревогу, прежде чем соседи обратились в полицию. Маленький ребенок неделю пробыл наедине с трупом: готовил еду, прибирался, смотрел мультики, ложился спать. И он до сих пор не хочет говорить об этом. Цзычэнь думает, что тоже не говорил бы о подобном. Это действительно ужасно. И странно. Он думает, что Сюэ Ян двинутый. Что в той, другой, жизни он несколько лет провел наедине с мертвым телом Синчэня: заботился о трупе, прибирался, ложился спать рядом. Наверное, от него следовало ожидать чего-то подобного и в этой? — Тогда почему он не с родителями? — Вопрос, конечно, немного глупый. Ответ на него чаще всего один: «не нужен». Но всё же… Если так сложились обстоятельства, если Чэнмэя больше не с кем оставить, если его родители в городе, то почему?.. Цзычэнь может привести десятки рациональных ответов на этот вопрос, но все они разбиваются о недоуменное, наивно-детское «почему?» Синчэнь пожимает плечами. У него, выросшего под опекой дальней родственницы, тоже нет ответа на этот вопрос. Своих родителей он почти не знал. Они погибли, когда ему было года три, но тетка не позволила ему почувствовать себя обделённым, щедро одарив теплом и заботой. А тут… Живы, но отказались. — Семейные ценности перестают быть таковыми, — Сяо-сюн прячет нос в ворот пальто, как будто замерз, отводит взгляд, и Цзычэнь сжимает в кулак свободную руку. Ему не надо видеть, чтобы знать, что у Сяо-сюна взгляд побитой собаки. Тетка ему крепко-накрепко вбила в голову понятия традиционных ценностей. И такое несоответствие реальности его представлениям Синчэня угнетает. Всю вину взрослых перед этими брошенными детьми он взваливает на свои плечи. А Сун Ланя угнетает, что он ничего не может с этим сделать. Ни помочь Сяо-Сюну, ни изменить тенденции. Как жителя XXI века, родившегося и выросшего в ритме мегаполиса, его не слишком удивляет сложившаяся ситуация. Это их реальность. Люди отдалились друг от друга, забились в бетонные коробки квартир, не помнят родни дальше двух поколений. Но как заклинателя древности сложившаяся ситуация его глубоко ранит. Пожалуй, в этой жизни ему отчаянно не хватает чувства братства. Он чуть крепче сжимает пальцы Синчэня: что ж, они хотя бы есть друг у друга. — Экономическая выгода. Зачем заботиться о ребенке, если о нем может позаботиться государство? Если о нем лучше позаботиться государство, — Синчэнь вздыхает, и Сун Лань поглаживает большим пальцем тыльную сторону его ладони, беззвучно говоря «я здесь, я рядом». На них почти налетает поздний прохожий, уткнувшийся в телефон. Даже не извиняется, так, что-то бурчит под нос: Цзычэнь не берется определить, ругательства или извинения. Но сам он совершенно точно цедит в ответ проклятье. Жаль, что он не заклинатель, и магией не владеет. — Сун Лань веди себя прилично! — Синчэнь толкает его в бок и возвращается к прерванной теме. — Люди сейчас не думают, что забота — это не только крыша над головой и еда на столе, это нечто большее. — Сяо-сюн поджимает губы и упрямо смотрит перед собой. — И я сделаю всё, чтобы дать ему это. Чтобы он вырос хорошим человеком, не пошел по наклонной. В его глазах, голосе, позе упрямая решимость: та самая, с которой в другой жизни он говорил о собственном ордене, о защите людей, о чести, о справедливости. Сун Лань тихо вздыхает: вдохновиться идеями такого Синчэня очень легко. Цзычэнь не находит в себе сил задать вопрос, который так и вертится на языке: «почему именно он, почему не тот, младшенький, с клептоманией в диагнозе, или баскетболист-неудачник». Возможно, это судьба. Возможно, ответ на его вопрос — «так было предначертано». И Сяо-сюн в этом не виноват.