ЧАСТЬ II
Спустя пару часов там стало совсем холодно из-за открытого окна. Алоис дремал в уголке дивана, под тускло горящим настенным бра. Он очнулся внезапно от предчувствия, что находится в комнате не один. — Кто здесь? Тимбер? — прохрипел граф. — Это я, милорд, — произнёс демон, — принёс лекарство. В глубоком сумраке комнаты Транси не видел его. Лишь слышал его чуть заметную поступь. Что-то поблизости скрипнуло, звякнуло и замерло. Алоис ощутил в воздухе знакомую смесь лечебного порошка, парфюма, холода и чего-то ещё. — Ты, Клод… Выискался лечить! Ночь же? Поезд был ещё в пути. — У вас одеяло сползло на пол, — сказал дворецкий, кутая ему ноги. — Я закрою окно. — Не вздумайте! Мне так душно. Я с трудом уснул сейчас и мне снилось, будто вляпался в громадную мерзкую паутину. Проснулся от вашего приближения. Вы ко мне уже в кошмарах являетесь. Который час? — Тридцать минут первого, граф. Пауза. — Наутро и не мечтайте будить меня раньше, после таких-то визитов. Живым не уйдете. — Хм? — Не будите больше, чем за час до выхода. Надеюсь, мистер Сэлдингс к тому времени уже сгинет. Для чего мне вообще пить эту гадость? Не понимаю, я же выздро… — не договорив, он замолк, когда Клод поднёс к его кубам столовую ложку сиропа. Безвыходно вздохнув, граф окинул демона тяжёлым взглядом, продумывая в голове месть за подобные «экзекуции», но выпил. Фаустус в темноте коснулся ладонью его лба. — Температура у вас нормализовалась, но на прогулки ещё нельзя. — Говорят, от тифа можно и рассудка лишиться. Хорошо, что мне это не грозит. Я бы раньше коньки отбросил, не так ли? Вон как вы испугались! Отвратительная зараза, в зеркало хоть вовсе не смотрись. Даже вам, верно, наскучило меня такого выхаживать. — Вы таким тоном говорите о своей болезни, будто больны из-за меня, — заворачивая пузырек, ответил демон. — Она вас первого и встревожит. — Я видел людей, заживо гниющих от чумы и холеры, ваш бледный вид меня удивит навряд ли. — Думаете, не понимаю. Я молод, красив, жажду жизни и продал душу, а вы дико голодны. Чего тут непонятного? И даже нелепо, что я ещё жив. Только, умри я от тяжелой болезни, достался бы жнецам ещё до последнего вздоха. А вам мой полутруп дороже. — Контракт обязывает, господин. И только. Гроза идет, ветрено, я закрою окно. Тюль хлопал от ветра. — Выходит, я вас обязываю. Не даю покоя, — граф резко сложил руки на груди, отворачиваясь. — А остальных? Гублю… Вот мне лишь это всё во благо, чудно! — По приезду, вам, полагаю, надо будет подыскать школу, — вежливо сказал дворецкий. Фаустус склонился к левому плечу Транси, чуть заметно потянув носом воздух. От графа душно и жарко веяло чужими людьми, знакомыми стенами и смертью. Её запах ощущался так сладко, что демон едва сдержался — не облизнулся. — Это ещё зачем?! — вытирая рот тыльной стороной ладони, тут же среагировал граф, ровнее усаживаясь на диванчике. Фаустус отпрянул, на какое-то мгновение даже растерявшись. Сердце у графа замерло. Клод отошел в сторону, стал опускать окно: — По статусу, вам необходимо продолжить учебу. — А что мне с очередной предпосылки войны или там персиков, которые может купить Джон на тридцать фунтов, по полтора фунта за штуку? Я лучше повеселюсь с вашей реакции на это: он, совершенно преднамеренно, ладонью столкнул вазу со стола. — Тем не менее, — возвращая невредимый предмет на место, продолжил Фаустус, — вам стоит посещать учебное заведение… Сэр. — Мистер Фаустус, — задетый этим «сэр», мальчишка хмуро воззрится на демона, — последнее такое заведение мне дорогого стоило! На дух не переносил! А просиживать там остаток своей жизни не собираюсь вовсе. Разве что, вам быть мне воспитателем? — Не переносили? — спросил демон, расправляя на столике неизвестно как взявшуюся белую скатерть. Следом он тут же поставил три чашки с блюдцами, молочник, сахарницу, заварной чайник и кувшин для кипятка. Педантично оправив цветы в вазе, он положил возле каждой чашки салфетку и занялся приготовлением. — Ещё бы! Здание похоже на огромный склеп. А вокруг сумасшедшие! В такой компании недолго и свихнуться! Взять хотя бы того же Габриеля или шайку юных оккультистов-практиков, или нечистую силу в вашем ли… — Может, вам, чаю, господин? — перебил его Фаустус настолько, что, чуть громче, и это можно было счесть за крик. В своём восторженном монологе граф превзошёл себя. — Столько лет провести в тепле семьи, любить свой дом, брата, друзей, привычный уклад жизни — и тут, вдруг, потерять всё. Оказаться в этой тюрьме, изо дня в день глядеть на этих глупых детей, лживых учителей, слушать пустую болтовню… Я хотел красиво жить, я люблю свободу, возможности, а там — как на каторге. Каждый раз скучать по ушедшему, наблюдать чужое счастье и бояться смерти… Хватит! Никогда больше! А теперь ты, Клод, норовишь спихнуть меня в очередные застенки! — повышая голос, сказал Алоис, и на секунду лицо его странно исказилось. Транси вспомнил стремительно-ярко слова Фантомхайва, встречу с Жаком и их вчерашний спор с Клодом поздно вечером, и весь, ссутулившись, нахмурился, ощущая как нестерпимо постыдны эти мысли. — Однако, — Фаустус теперь стоял по правую руку от графа и, склоняясь к самому его уху, зашептал: — вы комфортно существовали среди… — сумасшедших. Находя, порой, выгоду из такого соседства, — его рука мягко легла графу на запястье, — скажите, я ошибаюсь? Клод выжидающе бросил искоса взгляд на графа, к графу не поворачиваясь, прислушиваясь. Алоис разглядывал всю возникшую красоту, не веря собственному взгляду. Он протянул руку, чтобы взять с этажерки сэндвич, и при этом Клод этажерку отодвинул. Граф сжал подлокотник. — Хорошенькую же выгоду я словил в твоей персоне, — проговорил он с горечью. — И чем все обернулось! Лука мертв, Жак и остальные мертвы, Фантомхайв неизвестно где, дорогой дядюшка и вовсе пытается меня со света сжить, а я в ста милях от дома должен трястись в каком-то поезде… — Если того желаете, я могу доставить вас домой немедленно, — добавил он, наливая заварку через ситечко. Мальчишка упрямо тряхнул головой и прояснел. Удивление уже покинуло его. «Вероятно, он этот фокус для меня устраивает… Всё равно, пустяк», — решил он небрежно, сказав твердо с превосходным в своей простоте тоном: — И как это, по-вашему, будет выглядеть? Вы невесть откуда, я в одной рубашке? Среди ночи. Вот веселья-то! Там ищейкой не отделаешься, всё графство съедется! Что проку теперь об этом, утро скоро, а там…— И добавил нарочно, будто представления не заметил: — Где, лучше, чай, который принес тот увалень? Клод смотрел на графа прямо, и по задумчивому его горящему взгляду, по сдерживаемой ухмылке, на его губах заметно было, что господина своего он не видит. Алоис молча разглядывал его в ответ. Золотая булавка на Его галстуке разглядывала его. Пятнистая тёмная лилия в выпуклом хрустале, которую Транси недавно опрокинул, разглядывала тоже. Демон не ответил. По-прежнему не спуская с него глаз, граф облизал губы. Ответа не последовало. Всё случилось совсем неожиданно. Фаустус опомнился и с трудом отвел от него глаза. Протянул Алоису чашку на блюдце. Однако граф уже потянулся за ней сам, и казуса было не избежать. Чашка перевернулась, прежде чем Транси успел отдернуть руку. — Чай, Клод! — накинулся на Фаустуса испуганный Алоис. — Два часа назад я сказал, чтобы принес его ты, а не тот индюк лакей, — в порыве гнева он резко схватил его за отворот пиджака, — не смей более никогда трактовать самовольно мои приказы! — Но тут же руку отдернул. Ожог защипало невыносимо. — Дайте я взгляну. — Больно! Не тронь. — Вижу, — заметил дворецкий. — Идёмте. — Он не вздуется… — Забеспокоился Транси, но они уже вошли в светлую комнатку ванной, и Алоис зажмурился от обилия света. Клод, немедля сунувший его руку под струю ледяной влаги, накрыл слепящий источник полотенцем. Вставая чуть позади, демон осторожно сгреб и подтянул рукав его кардигана, чтобы не затронуть воду. Но поза сложилось совершенно неудобной; у графа ныло плечо. Звон пузырьков в вечном движении, грохот воды, далекий стук каблуков, сливаясь за растаявшей дымкой жара в причудливые метаморфозы памяти, виделись Алоису истинным «déjà vu». Из странной суеверности он не глядел в зеркало, а рассматривал чёрный лоск Его рукава, бледность манжета, рисунок кожи, неестественный цвет ногтей под водой. Клод был без перчаток. И Транси теперь повсюду вокруг себя чувствовал его одеколон. Его прикосновения. Его присутствие. — У меня рука закостенела, — тихо произнес Алоис спустя несколько секунд, стараясь к демону обернуться. Фаустус не выпускал его ладони. Краешек рукава снова скатился и промок, причиняя графу столь внезапный дискомфорт, что мальчишка просто вырвался. Клод отпустил. Он смочил край другого полотенца в холодной воде, завернул краны. Затем, стянув с руки ошпаренную перчатку, осмотрел печать. Дело было плохо, мало того что он почувствовал такую незначительную температуру на коже, тыльная сторона ладони теперь заметно покраснела. Фаустус нахмурился. Аксессуар был немедленно заменён новым. Демон выключил свет, вернулся в комнату. — Это всё болезнь — совсем извела, — сказал граф устало. — Пригласите мистера Сэлдингса, устроим чаепитие. Он, верно, не спит ещё, очень поздно мы отъехали? Транси сидел на диванчике. Клод отдал ему полотенце. И белые перчатки графом тут же были замечены. — Не думаю, что это возможно. — Вы сами приставили его ко мне, а теперь не хотите приглашать, — ехидно спросил Алоис. — Для кого здесь третья чашка? — Зачем мне приглашать его к вам в половину первого ночи? Он столь же близок к медицине, как вы к епископству. — Ну не распивать же мне чаи с личной прислугой. — Милорд, хорошая прислуга всегда знает, каких гостей пускать к господину, а о каких лишь сообщать. — Как скажешь, Клод. Мне это до лампочки. — Потерпите, скоро прибудем, милорд. Пейте чай. Остынет. Фаустус раскрыл серебряные часы на цепочке. Алоис заинтересованно уставился на дворецкого, спросил: — Ну что, сколько нам еще катить? — Более десяти часов, сэр, — ответил демон. Он убрал аксессуар в карман и ещё раз посмотрел на стол, оформленный по всем нюансам чаепития. Транси на секунду задумался, отвернулся к двери. Потом прищуренными глазами поглядел на серьезного Фаустуса. — К дьяволу! — воскликнул он, взмахнув рукой. — К дьяволу. Я здоров, вы как назло здесь, а ехать нам ещё сотню миль. Давайте развлекаться! — Но, господин… — демон хотел возразить. Однако совершенно не мог подыскать слов, наблюдая вновь весёлую живую суету графа. Он был уверен: глаза у мальчишки сияли! Фаустус поправил очки: — Время … Он зажёг настольную лампу. Вновь поглядел на дворецкого. — Забудьте о времени, мистер Клод! Считайте, что… что это лишь моё самое ничтожное желание, — на мгновение обернулся, и демон оказался прав. Глаза Транси были полны столь многого, что взгляд полыхал, — которое исполнить вам ничего не стоит. — Хорошо, — согласился Клод. — Хотите посетить салон-ресторан, там вечером играет оркестр, конечно. Но сейчас, очень поздно, боюсь… — Что я там забыл! А ты Клод вовсе не ешь. Нет, останемся здесь и сыграем. Карты бесполезны, будете жульничать, я знаю. Шарады слишком заумно… Для чего поинтересней нас двоих мало. А вот … — граф подскочил к шкафу принявшись рыться в ящиках… — Садись! — весело кинул он через плечо. — Угадаешь, кого я изображаю — ты выиграл. Нет, и будешь водой. Закройте глаза! — воскликнул граф, сдирая кардиган. Демон повиновался. Транси расстегнул пару пуговиц рубашки, чуть приподнял её у пояса, надел перчатки, шляпу, затем, повязав красную салфетку вокруг своей головы, натянул сапоги и, вооружившись тростью, как шпагой, велел демону взглянуть. — «Зорро»! — Довольно провозгласил он, очертив «шпагой» в воздухе букву «Z», и уставился на Клода. Демон молчал. К большому удивлению Транси, образ его оказался демону не знаком совершенно. Поняв это, Транси сменил тактику. — А так, — он взметнул острием шпаги к люстре и воскликнул: — «Один за всех все за одного. Вернём королеве алмазы!» — Три мушкетера? — Да! Да! Но кто там играл? Это один и тот же актер, ну же, — настаивал Транси. — Да он знаменитость Голливуда! Мы с вами смотрели его фильм в кинотеатре, на той неделе! — Тот мужчина с афиши, — небрежно спросил Клод, — вам он понравился? — Нет, но… — Пожаловался он хмуро. И потянулся перед зеркалом. — Его все знают! — Простите, милорд. — Ну вас к черту! — резко швырнул ему Транси, отбрасывая «шпагу». Алоис уставился глазами Фаустусу в туфли, потом медленно поднял на него яростный и хитрый взгляд, прошептал, снимая с головы повязку: — Завяжите глаза. Он протянул демону салфетку. Следом быстро вернулся к шкафу, надел пиджак. Застегнул и поправил рубашку, повязал галстук, растрепал волосы и, макнув палец в пиалу с вареньем, коснулся губ, чуть-чуть их подкрасить. Потом опустился на мягкий табурет и, сложив руки с видом пай мальчика, продекларировал: — О, мой дедушка, верно очень-очень добрый человек. Я так рад, что стану графом! Тогда я подарю хозяину мелочной лавки золотые часы, а чистильщику обуви много-много денег и куплю своей Милочке много-много платьев, и устрою республиканский митинг по улицам Вашингтона! То, что увидел демон, было изящной детской фигуркой в чёрном костюме, с белым воротником, со светлыми локонами, свободно обвивающими его красивое, мужественное личико; взгляд, обращённый на него, был добродушно-невинен. Клод выглядел удивленным. И если бы Алоис Транси Фаустуса не знал, сказал бы, что растерянным. — Ну, кого я изобразил? Давайте, мистер Фаустус, вы знаете, — сказал Алоис, вытирая платком кончики пальцев. — Даю подсказку — она граф! — Это знаменитая киноактриса? — Угу, — кивнул Транси. — Ну же! Тёмные глаза, тонкие губы, длинные витые локоны… «Гордость клана»? «Маленькая принцесса», «Звезда морей», «Бедная маленькая богатая девочка». Чарли Чаплин? Фаустус молчал. Теперь растерялся граф. Он поглядел на демона с недоумением, поднялся и как-то странно растопырил руки. — Вы шутите! — Сказал Транси, задыхаясь от радости. — Это же Сэдрик — Маленький лорд Фаунтлерой! Его Мэри Пикфорд играла. О ней вы тоже не слышали? Мы были на этом фильме с Лукой. Кино не новое, конечно, и всё-таки… для демона вещь неизвестная. Хорошо, поступим иначе. Недолго поразмыслив, он вытянул из вазы цветок, воткнул тот в волосы и, сорвав с дивана простынь, обмотал вокруг бедер. Следом он встал у шкафа, чуть отклонившись назад и выставив руки, так словно держит гитару. — Алле! Фаустус стянул свою импровизированную повязку. На секунду Транси был шокирован гаммой эмоций, промелькнувших на лице его всегда невозмутимого слуги. Пока Клод не поправил очки, спрашивая с важным видом: — Это дама? — Какое достижение… — протянул граф, почти отчаявшись и, взял аккорд на «гитаре». — Ещё? — Судя по тому, как упорно вы стараетесь навести меня на мысль, что у неё в руках музыкальный инструмент, — льстиво произнес Фаустус, — смею предположить, она певица…. — He ganado! — На кривом иностранном языке, радостно воскликнул Алоис, откидывая простынь и выбрасывая цветок из своих волос. — Испанская певица. Граф, хлопнул в ладоши, плюхнулся на диван, привстал и, подобрав под себя ногу, уселся вновь, бок о бок с дворецким. — А к тому, что прежде вашим амплуа выступала личность не малоизвестная, — продолжил Клод высокопарно, — думаю, вы хотели изобразить героиню из одноименной пьесы Филиппа Дюмануара. Уличной танцовщицы Маританы, все той же Пикфорд, я правильно понимаю? — А говорите, что не знаете, — процедил Алоис и (к внезапному шоку дворецкого) взял со стола с изумрудно-золотой каймой чашку, которую дворецкий наливал последней. — Вы повторяетесь, — заметил Фаустус. — Вы бы не догадались, — сказал он, легко хлопнув Клода по колену — жест тет-а-тет невообразимый! — Ладно, теперь сами. — Граф закашлялся и выпил. — Выиграли! Давайте, давайте. Это приказ. Фаустус поднялся с места, оборачиваясь к графу. — Кого вы хотите увидеть? — Вопрос в том кого вы хотите, чтобы я увидел. Я закрою глаза и… — Милорд. — Что? — спросил граф и, сделав глоток, отставил чашку, мгновение, помолчал, и вдруг рассмеялся. — А, вот это да! — закричал он весело. Фаустус стоял перед ним в нелепейшем виде: привычные очки сменили круглые в роговой оправе. Волосы его были сильно зализаны назад, а вместо фрака дворецкий был в соломенной канотье и сером летнем костюме тройке. Помимо прочего на руках он держал настоящего йоркширского терьера. Последнее так поразило Транси, что он и думать забыл про затеянную игру. Он в изумлении смотрел на демона с улыбкой. Его вид был очень знаком и совершенно смешон. Когда же дворецкий одной рукой снял трубку висевшего на стене телефона, вид делая, будто не может дозвониться кому-то, Алоис расхохотался в голос: — Ну, это же этот… Как его, — Транси несколько раз кругообразно щелкнул перед собой пальцами… — Я помню! Люк, как его… Имя крутилось у графа на языке. Но тут, собачка пронзительно тявкнула, завертелась. Клод попытался её удержать, не выронив при этом телефонную трубку и той же рукой поправить съезжающие очки. Граф покатился со смеху. — Ты не оставил мне шансов, Клод! — выкрикнул он громко, смеясь и чувствуя на глазах слезы. — Если это не бедняга «Гарольд» в исполнении Ллойда, то я сдаюсь! Совершенно… Это ужасно. Он захлебнулся от смеха, закрыв лицо рукавом. Телефонный рычажок надрывался. Дребезжали стёкла, фарфор. Скрипели стяжки. Поезд застучал колесами, прибавил ходу, его закачало из стороны в сторону. Загрохотали буфера. Перепуганная собака визгливо лаяла и не давалась дворецкому в руки. Из соседних купе донеслись беспокойные голоса пассажиров. Стремительным элегантно-скачкообразным жестом, абсолютно воцарившейся суматохе претящим, Транси шагнул к демону. Весь раскрасневшийся, с влажными чёрными от расширенных зрачков глазами, с красными губами, вдруг близко подступил к Фаустусу. Глядя на графа сверху вниз, дворецкий улыбнулся, покачал головой. После чего (бах) повисла и замолкла (бах) телефонная трубка и терьер тявкнув, спрыгнул на стол. Упала и погасла лампа. Зазвенел фарфор. Поезд вошел на мост. Мальчишка странно приоткрыл губы, отчего на лице у него появилось выражение какой-то болезненной нежности. В один опасный миг Клод пережил тёплую волну близости стороннего тела, секундного прикосновения, комната показалась в клетке прутьев и лунного света. Фаустус посмотрел на Алоиса сквозь бегущие тени и поддался. С этим жестом Алоис отклонился от его рук, вместе с сомнением мимолетной жажды протянуть обе ладони навстречу. Растворился мост. Пропала собака. Исчезли очки, шляпа, сменился костюм. Поезд сильно тряхнуло. Он протяжно, мерно загудел и, пыхтя, будто разогнавшийся гигант, пошёл прежней скоростью. Транси сгорал от желания что-то сказать. Возникла неуютная пауза. Клод молчал с недовольством. Ноготь царапнул, стукнул. — Ничья. Как не удивительно. — «Вечный шах», милорд. — Не думаю, что здесь уместно такое понятие. Не думаю, что для нас с вами оно вообще когда-либо будет уместно. — Отчего же. Считаете, наш контракт под него не подходит? Граф сидел на диванчике у открытого окна, а напротив него на таком же диванчике сидел Фаустус и пристально глядел на него. И тут весь, склонившись к демону, Алоис сложил руки и вытянул скрещенные ноги, краем подошвы касаясь лакированных ботинок Клода за восемьсот фунтов. На что дворецкий лишь одарил его многозначительным, но крайне терпеливым взглядом. — О, там у меня был выбор: сгореть заживо или стать вашим ужином, — невзначай произнёс Транси, опуская мокрые ресницы и заново кладя ногу на ногу, — идея предстать главным блюдом для вас меня прельстила больше. — Но разве вы не хотели жить, — невозмутимо отметил Клод, — ведь тогда, при пожаре, вы могли спастись без моей помощи. — Я был напуган. — Это, однако, не помешало вам сопротивляться. Фаустус хотел поднялся, подлить кипятка в чашку Алоиса. Но граф приблизился, а демон чуть отклонился. — Вы использовали Дюбуа в своих целях, чтобы манипулировать мной. Я был ранен. — Смею вас заверить, рана не была столь опасна. Вы могли сбежать. Вы хотели сбежать… — Я хотел вас, — Алоис вдруг покраснел и поднялся. Он вздохнул, опуская в карман ладонь с тяжелым перстнем. Он бы и снял его и больше не смотрел на него вовсе, но только так граф мог вернуть себе холодное здравомыслие. — Вы же оказались достаточно прозорливы, чтобы ситуация окончилась выигрышно для нас обоих… Клод вывернулся. Транси пересел на другой диван. Демон напрягся. Одной лишней капли хватило, чтобы переполнить чашку, отчего на блюдце остались подтёки. Но Алоис забрал его. И отхлебнув, продолжил, оборотившись к демону задумчиво, тихо: — Какие-то чудные у тебя, Клод, вопросы… Но тогда, почему я? Ты, как минимум, выбрать мог из остальных. — Никто из них не захотел бы меня в ответ. Гремело небо. Гремели и лязгали рельсы. Гремело сердце. Поля выросли, затмившись на повороте сосновым лесом, растворившись болотами. — Разве что, Анатоль с его бесовскими замашками. Он смотрел, как в кипятке, на дне чашки, медленно распускался алый цветок. — Должен признаться, — вдруг обратился к графу демон и, когда Алоис кивнул, продолжил, — он первый, после Сиэля Фантомхайва, кто начал подозревать, что мой к вам интерес, скажем так, — необычен. — Вряд ли он догадывался насколько. — Алоис побарабанил пальцами по краю стола, облизнулся. Нащупал гладкий десертный нож — вензеля и серебро и отвернулся к черной глади окна. В сумраке он видел там отражение Фаустуса. — Ведь ты убьешь меня. — Да. Алоис замолчал. В это мгновение мысли его вдруг будто остановились. И недавно мучившее его беспокойство от какой-то непонятной, навязчивой боли, сразу стало понятно и открыто. Безмолвие возродилось. Отточенное, словно лезвие, всякое слово — погибель. Транси нахмурился, высматривая пейзаж в темноте. И Фаустусу странно и неуютно было смотреть на Алоиса, — что-то печальное, далёкое было во всём его облике, он реже посмеивался и чаще молчал. Светлая прядь ниспадала по щеке, сокрытая лепестком лилии. Эта неопрятность импонировала ему. Клод опустилась на диван напротив, наклонившись к Алоису так близко, что их плечи соприкасались, и граф мог ощутить теплоту и силу его тела. — Avez-vous peur de mourir? *— Прошептал демон едва слышно. — Et il ya ceux qui sont indifférents à la mort? *— стараясь говорить спокойно, наконец, произнёс граф. За окном, навстречу зеркальным металлическим колоссом, с блестящей крышей, прогремел поезд. И гулкая чёрная тень дыма в решётке лунного света пронеслась, казалось, насквозь через лес, колышущийся среди бездны, где во тьму уходили рельсы, и холмом, который густо переплетала роща. Он от окна отстранился, поправил ворот кардигана, неохотно отхлебнул ещё чаю: — В конце концов, никуда не денешься: сегодня ты жив, а завтра — преставился, и всякая плоть — трава, прах, пепел, чего-то там ещё… Клод удовлетворенно кивнул и отстранился тоже. — Это верно, — кратко ответил Фаустус. — Но вы легко рассуждайте, хотя смерти никогда не знали, — он облокотился о спинку дивана, сцепляя ладони в замок на своих коленях. — Или же, думаете, остановка дыхания, сильный удар головой убьёт вас? Ваше сердце остановится, а вы погрузитесь во тьму? Напрасно. Мне не нужно ни ваше сердце, ни ваше тело. — От кого я слышу, мистер Фаустус, — громко заявил, Транси, скрещивая руки, — что можете знать о смерти вы? Никогда не умирали, никогда не теряли. Видели лишь страх в глазах умирающих. — Полагаю, вы в их глазах видели совсем иное. Транси заговорил с наигранной публичной надменностью: — Что ты несёшь? — Для человека, потерявшего близких, ваши рассуждения бессердечны. — В отличие от вас, я хотя бы способен на бессердечие, — продолжал Алоис, уже почти агрессивно. — Вы же и через век останетесь паразитом, который сдохнет, не питайся он, засечёт других. Неудивительно, что сердце у вас почти не бьется! Фаустусу казалась, кто-то старательно поджигает фитиль у бочки с динамитом не меньше Йоркшира*. — Но при этом, вы не сомневаетесь в моей реальности? — осведомился он чем-то вроде безгласного рыка. — Ваша реальность это пресмыкаться перед любым, кого сочтете съедобным? К удивлению самого Фаустуса, подобные маневры душевного тона вызывали у Клода больше опасений, чем проявления лукавства и эйфории, возникающих в глазах Алоиса, когда тот, хватая его руками, задевая коленями грубо и безрасчетно, тянулся к нему, совершенно не вовремя, и отвлечь его демон мог либо сдавшись вовсе, либо… «Вы ошибаетесь, вы ошибаетесь, ошибайтесь, милорд». — Вы ош… очень плохо меня знаете, господин, и очень юны, — после краткого промедления сказал Клод, — у детей богатая фантазия. Он поднялся, точно завершая сценический диалог, и подошёл к постели графа. Это не то, совсем не то, что он хотел сказать, но был не в силах остановиться. — Конечно! Но раз я столь юн и грешен, по-вашему, зачем проникли ко мне среди ночи? Сквозь запертую дверь. Ну, оставайтесь. Я немедленно пошлю горничную забрать ваши вещи и запереть купе. Сообщим, что вы намерены провести ночь со мной! — Хотите, чтобы я остался? Но вы неправы, за билет уже заплачено, и я вернусь в купе, как только вы допьете свой чай. — Нет. Отчего же я неправ, — заговорил Транси каким-то хриплым голосом, с искривленною улыбкой, — ты разве там ночуешь? А оставаться здесь не хочешь. Признайтесь, мистер Клод, вы явились ко мне не с «добрыми намерениями?» — «Намерениями»? Проведать и помочь вам после болезни, значит «не добрые намерения, сэр! — Отлично, почему тогда не перенести сюда твои вещи? Клод поправил очки и сквозь стиснутые зубы сказал: — Ваше Высочество, вы должны понять, что я, как ваш дворецкий, не смею допустить пересудов. Наш союз публичен, вам предстоят большие планы, могут пойти слухи… — Знаете, что я понимаю: что я, как ваш господин, желаю спать, а вы — мой дворецкий, не желаете уходить. И кто провоцирует слухи? — Вы здесь заснете? — Именно, засну. В кромешной темноте. — Вот как? Вы не перестаете меня удивлять господин. Теперь я волен вас покинуть и… Клод наклонился к его лицу, предусмотрительно проверив, нет ли в руках мальчишки трости или настольной лампы, которая может послужить весомым аргументом в его сторону. Ему было интересно, хватит ли у дорогого господина выдержки не ударить его. Оба они вдруг заговорили шепотом. И в их приглушённых, резких словах, среди паутинной мглы, была и неуверенность, и взволнованность, и секретность. Они почти касались друг друга. — Куда угодно! — раздражённо выдохнул Транси и вдруг с игривой смелостью потянул демона за волосы. Клод вздрогнул, это оказалось куда неприятней и неожиданней, пули в лоб. Демон засомневался, не припрятан ли у Алоиса револьвер в кармане. — Впрочем, быть может, с пылу, вы чуть осмелели? — Нет, будьте уверенны, я лягу спать. В купе постучали. Клод колебался. Все это весьма отклонялось от его планов. Лучше было поторопиться. Вновь постучали. Фаустус отстранился и торопливо открыл дверь. Мистер Сэлдингс вошел в купе. В тёмно-сизом халате поверх чёрного одеяния. — Господин Транси? Вы здесь? — дружелюбно спросил он. — О, и дворецкий ваш тут. Не ожидал вас в такой час застать. — И вам не спится? — оживился Транси. Клод поправил очки и закрыл за гостем дверь. — Ночь сегодня хоть и облачная, но такая луна стоит, всё вокруг видно. Я вышел прогуляться в панорамный вагон. К утру дождь грянет. А что же вы не отдыхайте? — Мы с Клодом поспорили, о смерти! — сказал Алоис. — Какой же это спор, мой лорд? Я полагал, что убедил вас? Граф, с порога гостю ласково улыбавшийся, вдруг насупился и с недовольством взглянул на дворецкого. — Ваши убеждения, — сказал он, — только зевоту нагнали. — Так вы ложитесь! И я пойду, и ваш дворецкий, верно, тоже… — вмешался Сэлдингс. — Нет! Нет! Не оставляйте меня с ним! Он из меня душу вынет! — Но дайте же ему отдохнуть. Он весь день на ногах. Вы другие сутки не спите? — Ваше высочество, смею признать, господин Сэлдингс, прав. — Попридержи коней, Клод! — выкрикнул граф. — Это уже интересно, вот вы, Мистер Сэлдингс, что думаете о смерти? — спросил он внезапно и шумно соскочил с кровати. Фаустус презрительно покачал головой. — Ваше высочество… — Вы разве не намеревались минуту назад уйти, оставив меня здесь в кромешной темноте, а? Дьявольский дворецкий! — решительно прикрикнул на Клода граф. Но тут же продолжил, иным абсолютно, лёгким и простым тоном: — Моё спасенье в вас, ответьте, — он повернулся к вошедшему, — вы же не боитесь? — Милорд, оставьте, — сказал демон, — господин Сэлдингс прав. Поздно. — Какое время, вы же явились? — развязно перебил его Транси. — И чаю вон приготовили. Налейте-ка гостю. Хотите, отец Сэлдингс? Демон посмотрел на него пристально и дерзко, но только сжал челюсти, промолчал. — Простите, — пробормотал Сэлдингс, шокированный таким напором, — к чему вам тревожиться подобным в безмятежную ночь? У вас впереди много лет жизни. Спите спокойно. — То есть, как это, к чему, если нет у меня этих «многих лет жизни», подтвердишь, Клод? Немудрено, что тревожит! — У графа глаза вспыхнули зловещей искрой. Фаустус вздохнул: — Ваше Высочество! Вы сказали, что хотите спать и приказали мне вас оставить, а теперь передумали. Это неделикатно. Впустую беспокоить гостя… Растерянный гость счел, было, за шутку графа ответ и дворецкого перебил: — Ничего страшного. Я понимаю. Вам пришлось многое пережить, Алоис. Но зачем отчаиваться? Знаете, Библия гласит: «Все, что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни размышления, ни мудрости. Надо жить каждый день и следующий, не сожалея о предыдущем… ибо сказано: всем воздастся по их действиям». Клод кашлянул и тихо спросил: — Хм, разве не сказано там, и что Бог будет вечно казнить человека за действия? Мистер Сэлдингс? — Я извиняясь… — нелепо вымолвил гость. — Вы глубоко капаете. — Признаться, ваши слова разожгли мое любопытство, — ответил Клод и протянул незваному гостю полную чашку. — Смешно! — воскликнул Транси с улыбкой, — получается, будь хорошим, слушайся маму и папу, кушай овсянку по утрам и будешь ангелом, а если нет, гореть тебе в аду? Фаустус ловко выдвинул и подал гостю невысокий табурет из-под стола. — Благодарю, — кивнул он, присаживаясь, в растерянности не зная как продолжить этот разговор. — Не стоит впадать в крайности, мистер Транси! Понимаете, мёртвые не могут переживать ни радости, ни горя. Они пребывают как бы в состоянии небытия. Ничего не чувствуют. — А вы знаете, как умрёте? — неожиданно спросил граф, тихим секретным тоном склонившись к собеседнику, почти доверительно. — Как же я могу это знать? Ни вы Алоис, ни я, такого о себе никто не знает, — вновь неопределенно возмутился Сэлдингс. — Только небеса ведают, кому сколько отмерено. Ехидная улыбка графа расплывалась в хищном оскале: — Ну, это совсем плохо. Такое знать полагается. А то, например, едите вы в поезде и вдруг вываливайтесь в окно по неосторожности. Что же это тогда случайность, или небеса решили? На этих его словах поезд качнулся, купе сотрясло, и гость едва с табурета не упав, чашку выронил. Но та не разбилась, а лишь покатилась по ковру. Транси не сдержался от злобного смешка. Сэлдингс вопросительно поглядел на него. Фаустус охнул и помог, гостю подняться. Пододвинул стул. Мужчина склонился поднять чашку, дворецкий его остановил: — Не обожглись? Совершенно недоумевающим тоном Сэлдингс отказался и от предложения Клода о другой чашке чая, и от бокала вина взамен ей или шампанского. В каком-то неудобстве гость глядел на сидящего вальяжно Алоиса. Ситуация с каждым мгновением становилась всё более наигранной и опасной. — Я не любитель поездов, — продолжил Клод, — предпочитаю автомобили, ими легче управлять. Мы с вами беседовали о мёртвых, так, господин Сэлдингс? И вы, верно, заметили — небытия. Так, с ваших слов, смерть есть вечное забвение всякой души или же расплата за жизнь, которая была? И разве наука золотого века не доказала что, едва испустив последний вздох, человек будет закопан в землю и сожран червями? А единственная память о нём будет могильным камнем. И, говоря это, демон остро происходящее прослеживал, отмечая кратким взглядом сумрак купе, беглые тени, цветы на столе и сервиз, в котором блестели летящие огни, запотевшие от пара стекла… странствуя взглядом, он увидел и то, что до того не заметил вовсе, — чашка бывшая в руках Транси была в руках гостя. — У всякого человека есть душа и есть тело, — продолжал священник. — Тело человека смертно, но душа его — вечна. Однако, перед смертью, люди должны отпустить свои грехи. Какими бы не были их поступки. Транси точно проснулся, бросил на незнакомца затравленный взгляд (он сидел близко на диване, скрестив вытянутые ноги, опустив руки), — и глаза его помутнели странной влагой. — Видите, господин Фаустус, вам полагается дать мне высказаться, прежде чем включать мое имя в меню! — улыбнулся граф сердито. — К слову, что скажите, отец Сэлдингс, умрёт душа, сожри её демон? — Тут каждый вправе судить по своей вере. Алоис порывисто рассмеялся. В его смехе было что-то инстинктивно пугающее, от чего повеяло ужасом в душу Сэлдингса. — А если веры нет! — визгливо закричал на него граф. — Не пугайте меня, Алоис. Как же нет? Вера должна быть, человек должен искать веры, — загорячился Сэлдингс. — Иначе жизнь его будет пуста. Можно ли, скажите мне, жить и не знать для чего… — Но это не вера, это цель! — вновь крикнул он и вскочил. — Можно верить, но не стремиться никуда. — Вера формирует цель, — возразил гость. — По-вашему, вера для человека есть стремление? — сухо оборвал его демон. — Невозможно стремиться слепо, без веры и без цели. Разве что, заведомо решившись на это! — закричал вдруг Сэлдингс, бледнея. — Но разве не следует человек цели слепо, когда ему указывает её кто-то другой? Разве не ослепляет его доверие? — Тогда вы уже идете ни к цели. Вы, не видя, идете за кем-то. И теперь Фаустус заметил еще одно: Алоис не улыбался, был удивительно собран, будто влек его совсем не разговор, а нечто чужое, зловещее и неотвратимое… Сэлдингс продолжал говорить, но тут замолк и спросил: — А вот есть ли цель у этого кого-то?. Минуло несколько секунд. Дворецкий заговорил размеренным беспрекословным тоном, поправляя душку очков: — Впрочем, разговор наш выдался непростым и, полагаю, на этом я вынужден его окончить… — Вы заблуждайтесь, мистер Сэлдингс. Брови Фаустуса грозно дрогнули, губы сжались, и от этого лицо его сделалось настороженно хмурым. Он глянул на графа. Сэлдингс вытаращил глаза на графа тоже и чуть привстал: — Почему вы так думаете, Алоис? Транси широко и издевательски улыбнулся. — Ну, хотя бы на счёт того, что мёртвые ничего не чувствуют. Вот Клод. Он молчит. А ведь вдоволь похохотал бы над вашей болтовней. Мёртв он, только так. Он не человек вовсе. Правда ведь, мистер Фаустус? На этих словах он распахнул дверь на улицу. Ледяной сквозняк влетел в комнату будто ураган. Поезд нёсся над глубоким оврагом. — Прежде мы спорили с вами о моей смерти. И вы бессердечны, — сказал граф Фаустусу. — Вот теперь вижу, вы демон, вы бессердечны, но не лживы. Небо пролетало низкое, облачное, сгорающее в лунном зареве. Там, за летящей чернотой, насыпью скользили рощи и леса, блестели поля, колонны туй и редкие дома. — Я старался не думать об этом… — продолжил мальчишка, обращаясь к гостю. — Но сейчас я смеюсь, слушая вас, мистер Сэлдингс. Простого занудного клирика, — заговорил граф обаятельно садистским тоном. — Вы молодой английский джентльмен. Стоите вы напротив спокойный, уверенный в своей чистой форме. Но, представьте, вот поезд тормозит неожиданно, вы спотыкайтесь и валитесь прямиком на рельсы. И поезд давит вас. И ваше красивое тело, ваша аккуратная форма становятся мешаниной из костей, мяса и грязи — будто на червяка наступили. Но перед самой смертью вы не успокоитесь, думая: «Я жил, веруя и искупил свои грехи. Меня ждет лучший мир…» Нет, я знаю, о чём вы подумайте. Почему вы? Почему сейчас? Почему так больно? Чем вы заслужили лежать на сырой земле с размазанными по рельсам кишками, один. В темноте и холоде отвернувшегося мира, когда там, в высоте, проносятся эти сверкающие россыпи звёзд. Мне порой забавно думать об этом, Клод, — он посмотрел на дворецкого с многозначительной ухмылкой и перевел взгляд на гостя. — И я чувствую восхищение при мысли, что возможность этого свершения в моих руках. Транси вдруг с озлоблением зевнул, зажмурился и облизнулся. Ветер хлопал рубашкой на его груди. Зрачки у Фаустуса наливались нестерпимой пламенной злобой. Сэлдингс моргнул, точно вынырнул. Он глянул на дворецкого. Губы его дрожали. Он пытался что-то сказать, но лишь судорожно сжимал ладонь на спинке стула… Рука его была бледна. Алоис глядел на него взглядом полным горького и тяжелого предвкушения. И тут Клод осознал, какая сила влекла графа и, затаив дыхание, замер, и в это мгновение Алоис на ходу оглянулся, одарил улыбкой Сэлдингса, едва поднявшегося на ноги. Граф не говоря ни слова, вышел в коридор. Дверь захлопнулась. — Как вам угодно, — мысленно сказал демон и потушил свет.***
Гостиная и ресторан, в вагоне рядом с купе, где остановился Транси, были заперты; но, пройдя через них, Фаустус очутился в абсолютной темноте. Вдруг следующая дверь отворилась, и дверь в вагоне за ней также была открыта. Показался тусклый свет красного фонаря за стеклом; Транси не вышел. Когда демон бесшумно проник за порог комнаты панорамного вагона, то разглядел графа сидящего на краешке стола в ожидании. — Господин Транси? Внезапно, подчиняясь магнетической тьме Его пристального взгляда, граф обернулся. Он видел только, как блестели линзы очков в дрожащем свете, его губы инстинктивно раскрылись, чтобы ответить, но Алоис промолчал. — С вами, мистер Фаустус, — наконец сказал он, — играть в прятки пустая трата времени, знаете! Я полагал, вы не терпите бесцеремонности, а сами снова крадётесь. Или ко мне это не относится? Они были теперь одни. — Вы по ночам сну предпочитаете прогулки? Болезнь вас более не тревожит? — продолжал Фаустус, — Я напугал вас? Демон протянул мальчишке позабытую в комнате трость и стал медленно обходить со спины, на него почти не глядя. — Нет, — пренебрежительно фыркнул граф тихим полушепотом. — Святой отец, верно подметил, ночь великолепная. Луна на небе! Лучше посижу здесь… — Уж не переживаете ли вы, в самом деле, рецидив? — Мне, честно признаться, было чуть не по себе, но это так, мелочи… Спасибо, со мной оставаться вовсе необязательно. — Когда же вам стало столь плохо, надеюсь не с моим появлением? — Не ждите, — он передернул плечами. — Я «прекрасно» себя чувствовал и когда вы с мистером Сэлдингсом решили пофилофствовать. — Так может нам вернуться в комнату? — прервал его демон. Транси осмотрелся вокруг: — Мне здесь нравится. Клод встал рядом с ним: — Вас что-то беспокоит? — С чего ты взял? Нет, конечно, — нетерпеливо и резко сказал Транси, чуть-чуть даже тростью топнув, — я просто хотел прогуляться. — Так вы покинули купе, — спокойным тоном продолжал демон, — чтобы среди ночи, в темноте и одиночестве походить по вагонам? Этого я милорд никогда в жизни бы вам не советовал. И не от страха собственного поступка вы отважились на этот побег? Алоис, совсем пораженный, слушал и молчал. Занавесь шелестела. Чувствовалось тревожное касание сквозняка. — Безусловно, нет! — тут же отказался он, хоть и не слишком решительно. Вскинув подбородок, граф взглянул в глаза Фаустусу. Преисполненный угрозы и гордости, взгляд порой заставлял смутиться даже Фантомхайва, но не демона. — Мне надоели ваша пустая болтовня и кислый чай, — с нажимом добавил он. — И гости тоже? Он сел на диван, против стола и против графа. — Тоже, — нахмурился Алоис. — Позвольте спросить, чего вы ожидали? — спросил Фаустус, кладя ногу на ногу, с интересом за Алоисом наблюдая. — Вам зачем? — Мне теперь ясно, — он сосредоточенно наморщил лоб, — смерть пугает и подхлестывает вас, милорд. Но любопытно только узнать, что для вас есть убийство: своими ли руками или чужими… Как легко вы смиритесь с ним. Транси смотрел на Фаустуса дерзко. Случилось то, что назревало с самого начала. — Я устал выслушивать ваше подстрекательство. Говорите, что вздумается, — он вскочил с места, заходил по комнате. — Господин Транси, я никогда не скажу о вас плохо, — заговорил он неторопливо, — но ваши поступки, тем не менее, вызывают сомнения. — И что же я, по-вашему, такого сделал? — легко усмехнулся Транси. — О чём вы не знаете. — Эти «опасные» разговоры про жизнь и смерть, — когда всякий ваш взгляд громче слов, — они губительны. А разыгрывать их любому встречному. Мой лорд! — Твой лорд? — Это дерзость! — Чего это вы на меня кричите? — вдруг повысил на демона голос Алоис, в бешенстве ударив тростью по столу. — Уверены вы, что я это так просто сделал? — он поглядел на дворецкого, — наверняка, знаете? — Смею предполагать, — прохладно высказался Фаустус, с видом человека лишь исполняющего долг. — Вы не предполагать должны, — задыхался граф, — а знать, прежде чем обвинять меня. — Почему, мистер Сэлдингс? — А вы не поняли, когда в родных стенах житья нет, — вскричал Алоис, — когда изводят страшной болезнью, кошмарами, да ещё и обороняться заставляют, когда врут на каждом шаге, и от самой лучшей своей охраны только бежать хочется? — Господин, вы? … — Я что? Договаривайте! — Милорд. Прошу, простите меня, — крайне веско прервал его Фаустус, — Но вы, неужели, веря мне… боитесь меня? Вы молчите? Транси скривился, услыхав такой вопрос, высказанный таким обыкновенным тоном. — Ну да, конечно. Вы ещё спрашиваете. — Ваше Высочество. — Вам бы лишь моё согласие, — злобно прошипел он, увиливая. — Надменный вы щеголь. — Препятствовать вашим решениям я не могу, я не имею права, но обезопасить вас было моей первой задачей, — ответил демон, схватываясь вдруг за первоначальную, слишком его пошатнувшую мысль куда сильнее личной неосторожности. — Обезопасить? — Если бы вы допустили оплошность и раскрылись ваши мотивы, — сказал он едва ли не с разочарованием, — мне бы крайне тяжело было исправить эту ситуацию. — А сейчас? — резко спросил Транси. — А сейчас я вижу, как вы поступайте и не могу того одобрить. — Получается, вы кинули мне Матти не думая, что я убью его, а Сэлдингса приставили, лишь бы я не раскрыл вас? — Что поделать, мой граф, — равнодушно возмутился Фаустус. — В нашем контракте с вами границ нет, это не я решил. Двигаясь к цели, временами приходится рисковать. — Жизнью? — перебил вдруг Алоис. — Полагаю, что и жизнью, — коротко ответил Клод. — Да с чего это?! — Потому что, если я, как демон соединенный с вами печатью, — продолжал с прежним хладнокровием Фаустус, прищуриваясь, — жизнь вашу не уберегу или, более того, придам огласке договор, последствий хуже представить невозможно. — Доверяй мы друг другу, так рисковать не пришлось бы, — сквозь зубы произнес Алоис. — Согласитесь со мной? — Может быть. Но то, по-вашему, будет чистое доверие? — Клод, Клод, я тебе проболтался, хотя и не думал этого делать. Забудь всё, — вздохнул граф, стремительно поднимаясь с кресла. — Плохо вы обо мне судите, господин! Если бы я мало вас знал…. У меня, господин, есть нерушимые правила. Я не могу допустить столь высокий ваш потенциал (смелость). Разрешите узнать, многим подрывается обоюдное наше доверие? — вопросительно посмотрел Клод. — Нет. Единственным, — в отчаянье сказал граф. — Незначительно. — Очень даже значительно, — смутился он. Фаустус подождал немного и спросил: — Скажите? — Я вас ни капли не знаю, — прошептал Алоис. — Веско. Это для крепких взаимоотношений значение имеет. Граф положил руки на набалдашник трости тем грустным, слегка бессвязным жестом, какой теперь взял в привычку и, будто прислушиваясь, наклонил голову. — Вот кто дал вам такое имя, мистер Фаустус, а? Клод… — говорил он, медленно, усмехаясь. — Он, верно, хорошо вас разглядел. Внимательно. Ни капли деликатности! Вот и попал в самую точку… Вы были его любовником, да? Или её? — Нет, — растерялся Клод на задорную переменчивость господина. — Что? Не приглянулись. А внешность? — торопливо и горячо сыпал вопросами Транси. — Простите, Ваше Высочество? — Ну не для меня же старался! Мне вы с первого взгляда не понравились, сэр! Еще тогда, — в пабе. Вы совсем не в моем вкусе. А учительский гаун вас только старил. Даром что очки цепляйте. Я поначалу принял вас за судебного клерка! — Вас бы это не спасло. — Подумать только, — продолжил Алоис в запале, — что сложного привлечь чужое внимание — аккуратная стрижка, новый костюмчик, булавка на галстук и ботинки подороже, — он усмехнулся. — И ладно, если бы какой-нибудь секретарь, так нет же, в воспитатели корпуса подались! Видели бы вы, как на меня глазели, когда я вечерами у вас в кабинете пропадал. Клод нахмурился и будто стал осторожнее. — Внимание здесь ни при чем, граф. — Тогда чего вы добивались? — Доверия, — внушительно и важно промолвил он. — Намекаете, что это внешность человека, которому ваш предыдущий хозяин доверял абсолютно, вас ещё не зная? — Я, — аккуратно заметил Клод, — перенял некоторую схожесть. — Вот это фокус, — крикнул Алоис и как-то вдруг растерялся сам. — И всё же, признайтесь, со мной не прокатило! — Уверяю вас, я и не намеревался к подобному, — спохватился ещё раз демон, — если, конечно, вы не вынудили бы сами. — Еще чего! — нахмурился Алоис, с видом человека, которому вдруг сообщили нечто важное и который собеседника видит, но слов его ещё не понял. — Разве что, превратись вы в экземпляр своей незабываемой коллекции — Аурелиан aureus*. — Мне стоит повторить с вами склонения прилагательных, — мягко сказал дворецкий. — Шутите? — брезгливо отмахнулся рукой Алоис, осознав внезапно требование, и резко перешел к новой теме. — Расскажите-ка, лучше, что тогда было? Паровозы уже ходили? Какой это был год? — Продолжил он почти восхищенно, положив трость и перегнувшись на спинку стула, сверкая взглядом. — 1887, господин. — Ого! — воскликнул Транси. — Так вы королеву застали! И машин тогда совсем не было? — Нет. — И что же за тип был твой «лорд»? — Я не помню, Ваше высочество. — Значит, год до чисел заучили, а главное позабыли? Не уж то какой тщеславный старик? Не молчите, мне любопытно! Они замолкли. — Ты не подумай чего, Клод! — отвернулся граф. — Я о тебе не знаю совершенно. Не могу с собой ничего поделать. Просто как-то так вышло, что никого ближе тебя у меня и нету… Транси нагнулся на стуле в мгновение, стал блуждать взглядом по комнате. Цепляясь за мебель, цветы, обложку журнала на краю геридона… Через несколько минут Фаустус тихо добавил: — Ему тогда было четырнадцать, боюсь, ничем большим я не оправдаю вашей любознательности. — А ты вместо котелка носил цилиндр, ездил верхом и танцевал вальс. Я бы на это взглянул, определенно! — На что? — переспросил Фаустус. — Как ты танцуешь, Клод! — подмигнул граф. — Однако, не щедро же ты ему отмерил, раз проголодался и пол века не прошло. Возраст твой мне теперь ещё более интересен. Ты, наверно, и Наполеона видел или там, к примеру, Шекспира. Вот было бы! Может, ты и викингов застал, а римлян? Цезаря? — Нет, господин. Но, если вам то интересно, я видел их последнего Августа. — А катастрофы, какие-нибудь? Война не в счет! — воскликнул Алоис, не обратив ни малейшего внимания на слова дворецкого. Он схватил журнал. — Я имею ввиду, там, землетрясения или цунами, метеоритный дождь, как в Помпеях! — Вы знаете, что произошло с Помпеями? — повысил голос Клод. — Еще бы, об этом только ленивый не в курсе! Это там вулкан взорвался, да? — Да. — Ну вот, я же говорил, что знаю, — крикнул Алоис. — А вы? Расскажите! — Древняя история о человеческой трагедии вам, получается, интересней моей — сказал Клод, снимая с диванного подлокотника графский пиджак и протягивая его владельцу. — Гораздо, — ответил граф и прибавил: — вон в коридорах Академии четыре разных дубликата висят*, а толку? Ни подробностей, ни смысла… Фаустус сделал было движение взглянуть на часы, но граф отвлек его и он не взглянул. — И всё же, вам интересно, — начал он, будто читая строчку за строчкой, в то же время, продолжая грозно смотреть за Транси, — Что ж. Прекрасно. Это первый шаг к познанию. — Это так завораживающее, — мечтательно перебил его Транси. — Можно подумать, изобразить подобное получится, лишь побывав там. В самом эпицентре! Я читал где-то, чтобы запечатлеть происходящее, один смельчак подплыл к вулкану так близко и… Фаустус издал тихий смешок. Щелкнула серебреная крышка часов с цепочкой. — Это, конечно, возможно, — осторожно заметил он. — Но на самом деле происходило другое, — не менее красочное. Алоис посмотрел на дворецкого. В сумраке полнолуния белели манжеты его рубашки. Алый бархатный огонь лампы бросал тень на его спокойное гладкое лицо. Он не продолжал настаивать на возвращении в купе и был, видимо, заинтересован беседой. — В день 24 третьего летнего месяца нашего времени, — заговорил демон неспешно, — в регионе Кампания, недалеко от величественного Неаполя, яркое солнце заливало улицы маленького римского города. — Клод настойчиво и одиноко стал к графу вдруг присматриваться, и не столько к его словам, сколько к нему лично. — Жители готовились к боям гладиаторов. Ветер колыхал навесы уличных прилавков, гремели колесницы и слышались римские речи. Царил дух неги и наслаждений. Плыли облака… Алоис слушал его, расслабленно прикрыв глаза. — Вскоре тучи затмили солнце. Везувий дремал, считаясь горожанами бездействующим вулканом. И беспечность жителей погубила многих из них. Мутное облако пепла и газа становилось всё больше, обволокло землю. Наступила кромешная тьма. С огромной высоты рухнул, устремился по горным склонам, огненный каскад осколков и грязи. В городе принялась свирепствовать истинная буря, срывая черепицу с кровель, сбивая на своем пути мрамор и гранит, а, достигнув кромки воды, вскипятила море. Воздух забивал легкие пеплом, обжигал серными парами кожу; заползал во все щели. С оглушительным треском камни падали с неба, погребая под своими обломками всё живое… Когда Фаустус остановился, граф едва заметно повернулся и прислушался. Всё было по-прежнему. Всюду за стеклом тёмной стрелой проносился лес, поля, звёзды, комната дышала красноватой дымкой, яркий уголок стола и обложка с иллюстрацией… И какие странные вещи говорил Клод! — Вам, верно, уже неинтересно, милорд? — поразительно веско и терпеливо спросил демон, с места не подымаясь. — Вы не слушаете… — Нет, нет, я слушаю тебя. Слушаю. И Транси, судорожно глотнув воздуха, приоткрыл глаза. Мгновенно заболела голова от удушающего тяжёлого дыма. Невыносимо запахло углём и пемзой, раскаленной глиной. Он стоял на ступенях посреди шумной глубокой ночи, освещённой огнем. А со стороны, чуть дальше, через шумную развороченную улицу к нему, шествовал Фаустус: высокий, статный, отовсюду озарённый пламенем. Костюм его сменился дорогим лощеным фраком, блестящими туфлями. Демон вернул привычный свой облик. Алоис увидел — случилось нечто поразительное, и с трудом потянулся к Нему. Фаустус померк, отдалился, но не отвернулся, глядел с ухмылкой, мерно поправил очки. Не отводя взгляда от его вспыхнувших глаз, Алоис протянул к нему руку. Смотрел, как падают хлопья серого пепла — но едва те коснулись кожи, граф ощутил не ожог, но колючий твёрдый холод. И острый сухой жар. Им овладела нестерпимая усталость. Колонны раскрошились и рухнули. Сгорал город, сгорали дотла люди, земля, воздух… Дотла! Жуткий грохот заложил уши. Будто начался камнепад под оглушительный вой огня. Вздрогнув всем телом, граф посмотрел далеко вперед: там, на фоне бушующей стихии, среди развалин и хаоса, в панике бежали люди. Транси оглянулся кругом, не чувствуя, впрочем, твёрдости пола. И за колоннадой дворца в глубине, вместо стен увидел — знакомые стены, с каменным остовом стола посредине. Тогда неотвратимый кошмар поглотил его сознание, заставил зажмуриться. Мираж захлопнулся. — Что было в той чашке? — злобно засмеялся он, вновь усаживаясь. Алоис открыл глаза, попробовал взглянуть налево, на Фаустуса — но не было воли поднять голову. Граф дышал с большим трудом, будто подавился и всё не мог ухватить спасительную волну воздуха. Его тошнило. — Морфий. — Глаза их встретились. — Немного, — и никто не отвел взгляда. Фаустус подступил к нему. Кивнул и, наблюдая непроницаемо равнодушно, продолжил: — Не надо. Не шевелитесь. Вам будет трудно подняться, если упадете. Транси делал вид, что не слушает. Клод заметил и нарочно-спокойным, ласковым голосом назвал его по имени. Но противиться не в силах его гордой воли, демон быстро шагнул совсем тесно и положил ладонь на его голую шею. Алоис вдруг замер, медленно задрал голову и хрипло, издевательски усмехнулся. Зрачки у него стали крохотные и дерзкие. О, какое необъяснимое сладострастие было в одном этом грубом жесте! Какое наслаждение. Он не мог двинуться. Ужасающее нестерпимое наслаждение — сковало его тело, сжало горячей рукой его шею, сгладило волосы на его затылке. Лица их были совсем близко. Транси надрывно вздохнул. И расхохотался. Расхохотался презрительно, злобно. — Вы… — через силу прошептал он, его влажные тёмные глаза стали серьезны. — Я… Я вас убью, — он зашевелил губами, точно не зная слов, и замолк. Графа начинало трясти. Клод не дрогнул ни одним мускулом и всё продолжал смотреть. А граф задыхаться. — Тише. Господин. Тише, — хрипло добавил демон, с силой прижимая к груди задыхающегося и дергающегося в слепых попытках освободиться милорда. Он крепко обнял его другой рукой, и мальчишка скоро ослаб. Однако невообразимая подробность врезалась у графа в мысли: прежде чем все померкло, он увидел на Его лице улыбку!.. Демон прищурился, поднял взгляд на небо в панорамном окне крыши, оглянулся на чёрный пиджак, позабытый графом, (он, исчерченный светом луны, раскрывал тёмному небу, ветру и звездам своё шёлковое нутро с жёлтым пятном упавшей крылатки на штемпеле школьного герба), а затем, повернувшись к Алоису, привычным жестом поправил свои очки. Граф уснул на его плече, утыкаясь носом в крахмальный переплет воротничка, и по лицу его скользнула измученная болезненная усталость, когда Клод сказал: — Решит ли кто, что она ищет мёртвых…* Тихо и бережно Фаустус внес графа в тесную, натопленную комнату. Кровать была расправлена. Пахло сгораемым воском. Усадив Алоиса на кровать, он забрал со столика подсвечник, подготовил шприц, собрался уже приступить, когда глаз его пленила небольшая журнальная обложка под ногами графа. О, картина была «страшна»! Художник изобразил людей в ужасе и смятении пытающихся, во что бы то ни стало, спастись из огненного кошмара, на пронзительном фоне лавы, серы и пепла. Дым, тьма и смрад полнились людскими воплями. Последняя же их надежда тонула в кипящих прибрежных водах, под проливным дождём искр. Слепые и крохотные перед мощью Его гнева статуи падали с пьедесталов и разбивались. Земля, сотрясаясь, гудела у них под ногами. Бурлящие, клокочущие реки ненасытного пожара повергали древнюю долину в Ад. Сжигая в ярости на своём пути охраняемый дьяволом город… — И пролил Господь на Содом и Гоморру дождём серу и огонь от Господа с неба. — Прошептал Клод и снял очки свои в золочёной оправе. Вторил ему слабый голос: …— и ниспроверг города сии и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих… — надрывающимся шепотом продолжил Транси, пытаясь встать на ноги. Только демон ему не позволил. Опустившись мгновенно перед лордом на колено, он нацепил очки. Настойчиво усадил мальчишку обратно. — Учитель католической школы… а ведь вы нам святое писание на мессе читали, — возмущался граф, заплетаясь в словах и дыша тяжело, через раз. — Мистер Фаустус. Глаза у него слипались, клонило в сон. Одеяло под пальцами ощущалось точно вата. И Алоис не в силах сидеть ровно, утыкался лбом в душное плечо дворецкого, цепляясь пальцами за его руку, что удерживала на месте. — Ну-ну, милорд. — Демон взял в ладони его лицо, ощупал лоб. Глаза у мальчишки красные и опухшие, как при болезни, сверкали. — Потерпите. Вам сейчас, конечно, неудобно, но я вынужден вас попросить, согните ногу… — Я вас слушал, — ухмыляясь злобно, прошептал граф, исполняя сказанное. — Всегда. Мы могли бы подружиться, не думаете? Ах… Тело его зашлось от боли. Он чувствовал, как стекает по руке кровь из-за плохих швов на предплечье, пропитывая шёлк рубашки, как гулко шумит где-то за глазами точно океан, как раскаляется воздух вокруг. Фаустус ловко расшнуровывал его ботинки. — Боюсь, это будет крайне запоздалая дружба, — отставил их в сторону, — мой лорд. К прочему, разве полагается фавориту простая дружба? Он так грубо стащил с Алоиса пиджак, что граф раздраженно зашипел, замотал головой и стиснул чужую руку. Старые раны дали о себе знать. Но Клод лишь молча расстегнул манжеты на его рубашке, закатал рукав. — Вы так внимательно на меня смотрите, хотя совсем не видите моего лица в темноте. Граф старался заглянуть демону в лицо, разглядеть выражение. — Мне достаточно видеть ваши глаза. Демон набрал в шприц лекарственный раствор. — Как же у вас не спутались черты, и облик тех, в чьи глаза вы заглядывали так много. Правильно, вы не помните даже имен — они давно потеряли свою значимость. А я не напоминаю вам никого из них? Транси фыркнул и задул канделябр. — Я вижу сейчас ваше лицо. — Произнес Клод после слишком долгого молчания. Он побледнел, и глаза его вспыхнули. — И могу сказать, вижу впервые. Игла мягко вошла под кожу. — А когда лунный свет поглотят тучи, станет совсем темно, — продолжал Алоис, не сводя с него блестящих глаз. — Вы слишком близко, чтобы я потерял вас в темноте, — прошептал Фаустус. Ему бы встать и уйти, но демон не вставал и не уходил. — Тень в темноте… — не прекращал весь дрожавший Транси. — Порой, мне кажется, вы не видите меня за тенью, которой хотите сокрыть, потому как вам она знакома и ближе. — Без тени нельзя увидеть игру света, мой лорд, — бледнея, ответил Клод. — Что же если всюду… мрак? — сказал граф ему в самые губы. — Отблеск отыщется и во мраке. Он придержал ослабшего мальчика за спину. — Очень тусклый отблеск… — усмехнулся граф через силу. Алоис поднял глаза на своего дворецкого, который так и застыл, пытаясь вспомнить, как и когда он позволил себе пересечь мысленно проведенную черту между ними. А экспресс грохотал, пролетая меж дымных от лунного света полей, равнин и болот в сером тумане; луга стелились вокруг, будто малахитовые волны, которые рассекал поезд. Всё прервал сам Фаустус, который шагнув к накрытому столу, изящно повел рукой и снял с блюда крышку: — Ужин. Прошу. «Каччаторе» — произнес, наконец, демон, — тушёный кролик по старому итальянскому рецепту. Попробуйте. Главная особенность этого блюда в красном сухом вине и травах, на котором обваливают мясо, прежде чем тушить. Не смотря на простоту, именно благодаря вину и уникальному сочетанию специй, дичь получается такой нежной и ароматн… — Хватит, — граф встал со стула, — вы сами это приготовили? Фаустус неистово бросился к нему. И усадил обратно. И подал вилку. — Да, — сухо сказал дворецкий. Поклонился. Накрыто было на одного. — Могу я знать, откуда такие реверансы? Демон стал нарезать мясо. — В первый день нашего контракта вы упомянули, что предпочитаете хорошую кухню, — добавил он, — но вы всё чаще противоречили сами себе, ужиная в сомнительных заведениях. И впредь я решил готовить вам сам Транси безмолвствовал. — Теперь, пока болезнь вас полностью не оставит, я буду вам готовить. Надеюсь, вы не против? — Моё слово вас мало чем заденет. — Я думал, вы любите необычную кухню, — почти с обидой ответил Фаустус, приподняв брови. Он неспешно протянул господину бокал вина. — Сравни вашему пристрастию к моему нутру, — сказал граф, облизывая после глотка, потрескавшиеся губы. — И раз уж пошла такая песня, мистер Фаустус, признайтесь, как вы съедите меня? — Вас? — Да, или вы вдруг передумали? — спросил Алоис. — Понимаете, мой лорд… — холодно проговорил Фаустус. — Ну, так как, а? — повторил он, дуя на кусочек мяса и через стекло бокала исподлобья на демона поглядывая. — Вы думаете об этом… Как вы съедите меня, Клод Фаустус? Демон глянул в сторону, приблизился и, шагая, зацепился рукавом о графин. Транси улыбнулся. — Медленно… — сообщил Клод. Алоис улыбнулся опять. И отложил вилку: — Скажите мне, тогда в квартире, вы знали, что я наблюдаю? Повисла странная пауза. — Нет. — Вы сделали это для меня? — спросил граф. — Вам понравилось? — Нет, — прошептал Транси, наклонив голову на другой бок, — нет… — Ничего не бойтесь, Алоис…. — продолжил демон, подумав, будто бы и вправду увидел что-то поистине новое и серьёзное, что стоило обдумать. — У меня есть для вас приказ. Фаустус облизнулся и с важностью опустился перед лордом на колено. — Я слушаю. — Тихо проговорил он.***
Утро было туманно и сыро. Предвещало яркий закат. Граф крепко спал, отвернувшись к стене. Фаустус, не смотря на приказ, сидел на противоположной кушетке и смотрел. Бледный. С хмурой ухмылкой. Вблизи Алоиса, наблюдал его сон, и не возможно было определить, какая воля противоречит в нём словам господина. Рассветало. За несколько минут до остановки экспресса демон подготовил завтрак, костюм, энную сумму на частные расходы милорда. Забрал багаж. Поезд останавливался. Несколько поразмыслив, демон вытащил из кармана серебряную монету, подкинул её. Поймал, взглянул на неё. Взглянул на Алоиса. И, надевая пальто, поезд покинул.***
Дорога свернула под откос. Замелькала деревня с туманными полями, редким хвойным пролеском. Телеграфные столбы и свежевыкрашенные ограждения. А дома, дома — как улаженные ото всей ножки грибы с соломенными шляпками! Пара местных жителей попалась ему близь красной будки у поворота, ещё кто-то у синей двери в бакалейную лавку, справа. Слева — в окнах эклектичного магазинчика родился шершавый голосок радиоприемника. И тут же пропал. Большой тёмно-серый грузовик, кряхтя, выполз на перекресток. Прогремел. Оставил за собой облако брызг. Среди ржавых аньельских ещё легковушек* и конных повозок Клод чудом разжился небольшим подобием многолетнего французского экипажа. Выцветший, грязный. Он обладал, тем не менее, изящной линией крыльев, над тонкими колёсами. И услужил Фаустусу хотя бы тем, что нашёлся в том захолустье. Дворецкий купил бензину. В то время, как он расплачивался, дорогу перелетела сорока и продавец, рыжий низенький старичок с голубыми выпученными глазками, внезапно проделал ряд немедленных действий: постучал по деревянному прилавку, плюнул трижды через левое плечо, что-то пробормотал, отдал сдачу и пропал в глубине своего магазинчика. Клод хмыкнул, оправил душку. Скоро деревушка потянулась в тумане. Воздух полнился шелестом листвы; где-то в глуши стучал дрозд. Демон свернул на лесную дорогу, дабы путь сократить, и через полный стрелочный оборот затормозил у кованых ворот. Вид их наводил сомнения. То не было видом лёгкой не ухоженности, скорее абсолютной заброшенности! Многолетней, вековой заброшенности! Уж не одурачить ли решил его этот мальчишка? Зачем? Для чего? Стоит извиниться — это невозможно. И не намного умнее попыток убийства его цианидом. Ворота, перед которыми он остановился, были гигантской высоты. Их венчал герб. Он подошёл, осмотрел. Не тронутые! Затем вскрыл замок и, толкнув тяжёлую створку, чинно ступил на тропу. Гудели от ветра кроны тополей и кладбищенских туй. Налетевший с запада ветер вызвал ещё одну мысль: добрался ли Алоис до дома? Что там граф говорил о долгом прибытии в родные края? Только не в такую погоду! Тропа, вдоль коей тянулась сухая поросль, вывела демона к мраморной балюстраде. Там, среди растрескавшихся колонн, была водружена беседка — Паросский мрамор! Стол. Кованые скамьи. Фонари по сторонам в зелени вереса. Фаустус на секунду замер, насторожено глядя на заросли барбариса у подножья реки, прислушался к шуму, который вдруг донесся из сада: шорох листвы и тихая поступь. Шум стих. Клод нацелено зашагал к его источнику, вниз по ступеням, вдоль разливов спиреи, розовых кустов, белого рододендрона и вейгелы. Пока, наконец, это буйство красок не потонуло в тумане и тьме низин — дальше влажная мозаика камней вела на круглую заросшую площадку террасы, на шесть футов ниже. Здесь бил фонтан. И цвела россыпь голубых колокольчиков, как дар прекрасной Галатеи, чья статуя венчала фонтан. Мошки вокруг штопали воздух. Одна за другой исчезая в паутине на ветвях миндаля. Фаустус шёл, уверенно прослеживая дорогу. Его не покидало чувство, что вот-вот вслед за ним ступает кто-то. Вечер был полон тяжёлым холодом. А свет его виделся шёлковым и влажным. Однако жизнь притаившаяся чувствовалась в звенящем воздухе, в шелесте кипарисов, в аромате сырой листвы. Туман скрыл от него дорогу. Близь террасы, преграждающей сад от воды, всё почило в забвении: завитки чугунных оград, цветники, деревья, даже садовый инвентарь — уже впитался землей, потонул и веял гнилью. Но стоило прошагать от тропы вглубь. Пересечь газон. Открывался будто иной мир — цветущий, зелёный, тёплый. Возрождение деялось медленно, а всякий пейзаж был острее минувшего, словно человеческая мысль, способная извергнуть абсолютное полотно хаоса, необъятнее космоса, впитавшая и проникшая во всякий грех земной… Клод прошёл под колоннаду, соединяющую уцелевшие части крыла с оранжереей. Он вскинул взгляд на контуры стен, и внутри у него вспыхнули очень смутные подозрения: тревога, намерение, гнев. Тот час же Фаустус оказался на верхушке ели. Проливая кроткий свет сквозь листву, солнце озарило камень полуразрушенных стен и ветви кедра, склонённые над ними. По развалинам старого крыла цеплялся мох, а вокруг стрельчатых окон замысловатой бахромой сплелись бриония и плющ. Дом был огромен, стар и навевал уныние. Всё кругом было забыто. С восхищением Фаустус глядел на чудную перспективу лесов, на почтенные руины, мощь которых только возрастала под острыми тенями заката. Тишина. Где-то на террасах зашуршала поступь. Детский силуэт мелькнул близь окна. Клод, силуэт преследуя, оказался скоро у ступеней главного входа. В синих звенящих сумерках громоздились тёмные стены перед дворецким, увитые ярко-красной лозой винограда, — враждебное сочетание, тогда всерьёз его поразившее. К неожиданности Фаустуса, дом оказался больше, чем являлся ему в упоминаниях, — довольно просторный, но не оправданный своим же архитектурным замыслом. Заколоченные ставни. Запущенный сад, что примыкал к дому. Со всех сторон окружал его. Скрывал его. Кое-где сливаясь с ним, он же выводил к старой беседке и каменистым уступам реки. Какая бы участь не поджидала этот дом впредь, дни его были сочтены, миссия воплощена, а точка поставлена. Клод перешагнул порог. И дверь с грохотом захлопнулась вослед. Огромный холл. Круглое окно под сводами не пропускало свет. Лишь тени ложились на резную ограду второго этажа, на гигантскую лестницу чёрного дерева, которая, будто змея, тянулась вверх по стенам. Арка под лестницей выводила гостя в тёмную столовую арабского стиля. Поблёкшую и тяжёлую. Там, над камином, вырезанный по дубу девиз: «Aetate fruere, mobili cursu fugit». Золотой луч насквозь пронзал крохотную гостиную. Лился по белому камню, по облуплено-плоским ступеням, не обделяя вниманием и покосившуюся дверь оранжереи, витражи крытого бассейна, гравий подъездной дорожки с грудой золы на том месте, где жгли листья. В коридорах гулял сквозняк. Призраки раскрыли требовательному гостю библиотеку на втором этаже, позволяя восхититься резьбой книжного гарнитура ценных пород и приземистости кожаных кресел, и большому круглому столу, инкрустированному малахитом. В сине-зелёной дымке тени лежал на столике художественный сборник цветных хромолитографий: «Чатсвортский замок». Коридор от библиотечной привел молчаливого искателя в южное крыло, к господским спальням. Там (в большой неопрятности), восьмиугольная малая гостиная с отделкой сизого плюша и гобеленов, с «белой» призрачной мебелью, кругами пыли и проплешинами. Туманная мгла всюду. Холодало. Это был крохотный мирок, где покоились только редкие пристрастные вещи: кушетка, обитая синим штофом*, майсенские часы, два пейзажа акварелью, ещё сороковых годов. После он возвратился в мрачную параболическую аллею, внизу выложенную наборным мрамором, увешанную заиленными маринами, канделябрами и портретами прошедшего века, оные по темноте вообразить можно было за мёртвых содержателей, посему ещё более явственно принадлежали они имению. Там Клод остановился — под пристальным взором хозяев. И томило его ревностное ожидание и неизвестность… С размаху он попал в арку залы. Откуда хлынула тьма ещё более глубокая; спустился вниз по широкой, ковром укрытой лестнице. Внизу громадная рама окна была приоткрыта. И виднелся угол зарождающейся ночи. Направо. Клод ступил в парадную залу: с тремя громадными, белыми во мраке люстрами, закрытыми ставнями на окнах и горящим камином. Перед камином в свете пламени сидел на тахте Алоис; крохотная чёрная тень с острыми углами локтей, коленей. Без улыбки на красивом бледном лице (черты его, будто подрагивая в раскаленном воздухе, были расплывчаты — утомленностью, тоской и чем-то ещё…) Фаустус подошел. Он, молча стоял рядом, не напоминая ни одним звуком о своём присутствии. Внимательно и нежно взглянул на него. Алоис улыбнулся, закинул голову. — Представляешь, Клод, я сейчас, как никогда, рад, что ты меня нашел. — Взаимно, милорд, — ответил демон, присаживаясь. — Ведь я отыскал вас там, где совсем не ожидал отыскать. — …Паучок-дурачок по трубе гулял. Вдруг полился дождик, и в лужу он упал. Солнце тучки прогнало и паучка спасло… Он протянул ладонь, выбросил в огонь смятую бумажку. Пауза. — Вам требовалась передышка, чтобы всё обдумать. А мне, чтобы вас «увидеть»… Могу ли я сейчас говорить с вами открыто? Какова была ваша жизнь до нашей встречи, какой она стала после. — Моя жизнь «до» вас? Позабыта. Утеряна в тумане… Потом яркое солнце, Академия, Лука, Сиэль, Жак. Лондон, наш контракт, много чего… Я не звал вас. Как добрались? Клод поворачивал медную ручку керосиновой лампы, тушил фитилек. Ледяной сквозняк угнетал огонь тяжело, душно. Алоис, сидя рядом на покосившейся танкетке, касался тёплой рукой его ладони. И в сумерках огня демон видел узор его промокшего пальто, улыбавшийся лоск губ. В удивительный этот, опасливо-тонущий вечер, в золотом свете камина, на косой плюшевой оттоманке Фаустус, в один короткий час, возненавидел его сильнее кого-либо и возжелал его, как будто бы впервые. — Шёл по вашим следам. Неразрывная связь. К моему удивлению, это оказалась сложнее, чем ожидалось. Необычный ландшафт. — Оборвав эту связь, я окажусь невидим для вас, а вы окажетесь невидимы для меня, так? — Вам легче теперь, когда мы доверяем друг другу? — Вопрос в том, каковым для нас, друг другу доверяющих, будет предательство. Найдётся ли чем его оправдать? Пауза. — Это очень большой дом, вы хорошо его знаете? — Прилично, — улыбнулся Транси. — Более сотни комнат, видали? — продолжил он, чуть отклонившись на кушетке, протянув ноги к теплу. — Я не сунулся на верхний этаж, когда солнце зашло. Здешний сад хорош. Помню, мы играли там. Прятались за живой изгородью, в лабиринте… — Действительно, восхитительный сад, — сказал Фаустус. — Стоит привести в порядок. Что случилось ваше высочество? Вы бледны? Может, вы есть хотите? Так не молчите. … А что до метаморфоз памяти… — Знаете, я сегодня проезжал мимо здешнего паба. В деревне. И захотелось безумно чипсов и лимонада. Закажите для меня, мистер Фаустус? — Лимонада… — Пауза. — Всё сейчас будет, потерпите. — Добавил он, почти ласково к графу склонившись. Поднялся и спросил: — Я, признаться, так и не узнал, как добрались вы? Неужели шли пешком? — И не подумал бы! Вчера, в купе, я стащил у вас несколько фунтов. На половину купил спички. Другой расплатился со стариком, что подвёз меня. Он на телеге своей плёлся, хуже вашего, признаться… — Вот даже как, — протянул Фаустус. — В вас есть что-то хитрое. Это хорошо. — Ох, Клод, я научу тебя танцевать модные неприличные танцы, жулить в картах и распивать коктейли! Спорю, твой предыдущий господин того не умел? Алоис хихикнул. Фаустус обернулся с подносом. Граф приступил к еде шумно и скоро. Он коленями забрался на кушетку. В сапогах. Клод помог ему снять шарф. Наконец Алоис сказал: — Там, позади вас, на стене картина того проклятого мариниста. Он меня преследует. — С чего вы взяли? — В вашем кабинете, в доме Сиэля, теперь тут. В Лондоне я видел одну из репродукций в каком-то журнале. Нет, нет не оборачивайтесь… Стоя на коленях, Алоис уже готовился протянуть руку, однако сдержался. Огонь потрескивал в камине. Клод складывал шарф. — Он известный художник. Я бы показал вам все его работы… А на полотне «Всемирный потоп*». — Холодно тут. Фаустус, склонившись, протянул ладонь, коснулся его щеки. Жест конечно, можно было счесть за притворство или вежливость. Граф вскинул голову. Различил, как его рука в перчатке быстро скользнула за лацкан пальто, но в тот момент не обратил на это никакого значения. Жар от камина затмил ему голову. — Разрешите у вас спросить, — заговорил демон. — Где вы достали поленья? Мне казалось, дом не обжит уже несколько лет. Скрипнули половицы. Крикнул чужой голос.