ЧАСТЬ I
В полдень того же хмурого ноябрьского дня 1924 года в ресторане большого столичного отеля невидимый оркестр играл «Великолепную песню». Казалось, он пытался развеять пустоту и угрюмость роскошного безлюдного зала, играя для единственной пары на паркете. А она была поистине восхитительна! Чуть касаясь паркета плыла с легкостью и быстротой полета. Сплеталась с музыкой всяким своим идеальным движением, будто и дыхание и страсть их были едины. Вокруг свет. Музыка. Цветы. Люди. Зеркала. Невесомые разговоры… И мрамор колон в зелени, в переливе паркета… Кавалер церемонным, утончённым поклоном поблагодарил свою даму за танец и пригласил за столик. Она улыбнулась. Губы её были приоткрыты, лицо серо под лёгким слоем румян, в глазах горели искры. Усыпанное блёстками платье. Жемчуг. С легким кивком дама отстранилась. Его рука более не обнимала её стройной спины. Они укрылись в тени гортензий и папоротников. Где зала тонула в полумраке берлинской лазури, будто глубокая ваза, а тусклые полосы света давали особенно почувствовать холодность керамического дна. Во взаимно отражающих зеркалах, в их бесконечных отражениях, казалось, шевелились и плыли мифические фрески тёмных стен. Ханна присела в кресло. Демон сел напротив. На их столе в серебряной вазе — расколотый кармин гранатов и пурпур виноградных кистей. Черешня. Смородина. Ирисы и тюльпаны. — Клод, — сказала Анафелоуз, наконец, с удивлением, — на вас жутко смотреть! Она внезапно была потрясена видом Клода Фаустуса. Демон промолчал и уважительно-терпеливо на собеседницу посмотрел своим ярким проницательным взглядом. — У меня более нет выбора, Ханна. — Выбора? Он хмуро кивнул. Молчал. — Ситуация такова, что господин мой болен — смертельно. Полагаю. Тиф. И контракт будет разрешён как можно скорее. Официант принес вино. — Я могу повлиять на ваше решение? — она была равнодушна, — расскажите мне, в чем дело, Фаустус? Клод мрачно покачал головой. — Нет, не можете. Вы здесь не связаны. Граф обязательного поручения мне не давал. Через тринадцать часов после этой встречи контракт будет окончен. Мной. Я пришёл, чтобы это сообщить. Музыка надломилась тоненьким вскриком. А следом полилась размеренно плавно. Нота за нотой. — Жар! — сказала она с вызовом. — Я слышу в ваших словах человеческое отчаянье — унизительно. Это — провокация, Вы не в себе, Фаустус. — Ошибаетесь. — Он бросил ей хмурый укор, — я полностью себя контролирую. — Почему вы не способствуете выздоровлению графа? — Потому что мне не поступало приказа. В любом случае сил моих не достаточно для полного его выздоровления. Мера преисполнена риска. Тишина. — Вы думаете, что-нибудь исправится, если вы убьете его, не исполнив контракт? — А вы что, хотите мне препятствовать? Фаустус отпил ещё вина. — Нет. Я хочу помочь господину Транси, Клод. Вам следует рассказать мне, в чём повод для столь поспешного решения, что с вами? — У меня нет выбора, Ханна. Вам лучше не вмешиваться, более мы не встретимся. Договор аннулируется. — Фаустус! Она видела Фаустуса. Сидел он совершенно неподвижно. Молчал, смотрел на оркестр. И был очень бледен. Анафелоуз успела подметить, что демон рассеян, а губы у него недобро поджаты. — Я сожалею, что всё заканчивается так, — для нашего контракта это непростительно. — Это просто смешно, мистер Клод. Вы разыгрываете меня. Ваше поведение, вы не… вы не здоровы. — Пожалуй. Я несколько помешался. — Он замолчал, глаза его вспыхнули и потемнели. — Болезнь милорда подкосила меня, Ханна. Его душа… Что-то сломалось в ней. Пропало что-то… Впрочем, это не имеет значения. — Нет, имеет. Что вы предприняли? — Удивит ли вас, что я не ступил и шагу? Помимо нашей здесь встречи. Господин о ней не знает. Он взглянул ей прямо в глаза и вдруг улыбнулся. Оскалился. Ханна отстранилась. — Я буду вам противостоять! — ответила Ханна. — Ваше право, — небрежно сказал Клод, — только это не возымеет смысла. — Я сообщу об этом Вильяму Хэмилтону! — Буду ждать. — Клод, — звенящим от гнева голосом возразила Ханна, — Фаустус!.. Вы нарушаете договор! Вы подвергаете опасности всех нас. — Этого я не скрывал, — отвечал он, — и могу это подтвердить, при вас, — я вам скажу то же, что сообщил ранее… Вы всерьез намерены мне препятствовать? Спасти его? Сообщить?.. Я полагаю, что предугадаю ваши действия; так или иначе, стороннее наблюдение не было бы вечным; вы планировали вмешаться… и это вам повод, — добавил он насмешливо. — Господин Фаустус! — отвечала она, — вы заявили мне прямо сейчас, что собираетесь нарушить все наши договоренности… из-за личного нетерпения! И по какому праву? Потому что контрактер с характером? Не умоляет? Или считаете, не сравнюсь я с вами? Да, вы держатель контракта с Транси, — несомненно. Видно, так легко для вас!.. Но забываетесь, если думаете, что я в этом облике буду выслушивать дерзости!.. Не в силах сломать вам хребет сейчас же!.. — Вы заговариваетесь, мисс Анафелоуз, — обозначите намерения — и окончим встречу: ваша настойчивость так яростна, что грозит чужим вниманием, — некоторые поглядывали на них… — Они меня не волнуют! Публика всегда дотошна! Нам ли того бояться… — Думаю нам. И если это вердикт, к двенадцати я должен вернуться домой. Фаустус назвал адрес. — К господину, я понимаю! Выжидать его смерти… о, считаете, я буду награждена, когда всажу меч вам под ребра!.. великолепное завершение!.. Однако, в моих силах, чтоб этот контракт длился годами и стал для вас кошмаром. Окончить! Нет. — Раз так, отправляйтесь вместе со мной к милорду, и мы разрешим ситуацию, — возразил Клод, собираясь уходить. — Нет, — сдержано ответила она, — послушайте. Вы думаете, я буду препятствовать? Думаете, я не заметила пол отдела лондонского департамента у вас на хвосте? А ищеек из библиотеки, которые откопали вас даже в захолустье Лидса, и всё местное отделение в придачу? Может вы не заметили людей его дяди?.. Поверьте, на их фоне моё вам сопротивление будет нечувствительным. Контракт между нами подразумевал изначально риск, однако был оговорен вплоть до завершения. Которым является — смерть Алоиса Транси… — она остановилась, — и вы надеялись, что я кинусь вам препятствовать? — Что, наконец, от меня вы ждёте? — сказал он нетерпеливо. — Что вы передумаете. — Кажется, вы забыли. Я поставил вас перед фактом. Изначально. — Фактом нарушения вами контракта! — Уверяю вас, Алоис Транси мне дорог и будь иной выбор… — Моё терпение не безгранично, мистер Фаустус! — Что ж, решайте. Ханна молчала. Она хмурилась, была нетерпелива, тон её сквозил гневом и невозможностью на ситуацию повлиять. Казалось, она вот-вот готова была кинуться и без сожаления оторвать голову сидящему перед ней. Но похолодела, сохраняя вид надменный и неравнодушный, произнесла: — Позвоните мне при необходимости. — Клод легко кивнул, поднялся. Оркестр всколыхнулся, донося до них мощные первые аккорды фокстрота. Клод зашагал мимо, прочь. Легко он коснулся её оголенного плеча холодной ладонью, и дрожь прокатилась по волосам и по спине Анафелоуз. Она не слышала его последних слов в тревожном вопле оркестра. А лишь вскинула взгляд ввысь — там, в бездне мрака и высоты, в розовой тени плыли континенты Аполлона, словно изнутри переливаясь медной охрою.***
Раннее утро было безветренное и очень холодное. Граф не помнил, сколько прошло времени. Голые поля после дождя. Далекий лес. Алоис ехал в большом, чёрном, быстром автомобиле на заднем диване. Впереди ехали двое. Глаза их сверкали в зеркале заднего вида. Укачивало. Голова была жаркой. Дышалось легко, с присвистом и виделось, наконец, чётко. Но болело ещё от яркого света. Он знал куда его везут и не сопротивлялся. В конце концов, это было известно с самого начала… Алоис стянул с плеч чужую громаду пальто и посмотрел внезапно на свои руки. И содрогнулся. Ногти! Ногти у него на бледных руках — темнели. Точно окрашивались изнутри. Матово-чёрным. «Как у Него…» — прошептал в ужасе граф. От нахлынувшей боли хотелось завопить, но глотку сжало, и Транси лишь зажмурился, съёжился весь, затыкая рот ладонью. Словно кто-то поднес его руку к открытому пламени. Его колотило. Он суетливо глянул в зеркало заднего вида, в горящие глаза своих молчаливых надзирателей. В летящий за окнами пейзаж. И вновь на свои руки. Он вцепился в дверную ручку, намереваясь немедленно приказать автомобиль остановить! Но тут заметил, что чернота с ногтей, при надавливании, исчезает. Будто приливающая к белой пластинке кровь. Транси сжал руку в кулак. В следующую секунду чернота растворилась совсем. Растворилась и страшная боль. Колокола звонили к утренней службе. На западе из тумана тускло выплывали высокие острые шпили школьной часовни.***
Комната была квадратная, на первом этаже. С двумя окнами в сад. Тёмной мебелью и бордовым ковром. В комнате три человеческих тени — двое стоят и один сидит. Бурлящим свистом раскалялся чайник и в кривой тусклого света блестел старый хронометр. Прохлада минувшего дождя питала сумрак. Пластинка хрипло крутила что-то из Элингтона. Махровые бутоны роз за решеткой. Вошедший, увидев гостя, хотел удержать своё лицо безразличным, но сделался недовольным, после шокированным и остался каким-то хмурым, испуганно-удивленным. — Красиво пристроился, — мягко сказал граф. Матти показалось, что в комнате запахло гниловатой сыростью. Дрожь прошла у него по лопаткам. Он прикрыл двери и стал глядеть на одного за другим. — Сквозняк, правда, жуткий. — Я закрою окно, — добавил Сиэль. — Выпасть не боишься? — съязвил Жак. — Ну, тогда придется привязать его, чтобы было безопасней… — перебил Алоис. — Для начала, хватит пустой болтовни. Что ты потакаешь ему, Фантомхайв, не похоже что-то на тебя. Отвратительно. — Довольно тебе занудствовать, только и можешь, что поучать, — грубо высказался граф, — сам же «пришел». — Выключу, — сказал Карл. — Не спеши, — приказал граф. — А вести себя приличней, ты не умеешь, Транси? Или по крови не положено? — Ты о чем? — Например, о твоем «вояже» в Лондон. Весело было? У Жака следы глубоких ожогов на ладонях и перебинтована шея под воротничком. — Хватит, Матти, — сказал Фантомхайв, — если ты продолжишь в подобном тоне — разговор окончен. Налей нам чаю. Карл снял чайник. Выключил плитку, стал разливать чай у круглого стола. По подоконнику барабанил дождь. Пахло розами и гнилой травой. Шуршала пластинка. — Вот представить только — тащиться сюда в такую хмурь! — драматично сказал Транси. — А что, мы с Энтони сами не так давно бежали сюда в погодку похлеще, — припомнил Карл. — На ночь глядя-то! — Энтони. — Да, Энтони, — удивился Жак. — Он перевёлся в начале осени. Его подселили к вам с Гаем на свободную койку. Он простыл и страшно храпел во сне, пока торчал у вас эти три недели. В конце концов, попросту пришлось требовать его переезда. А через неделю случился пожар. Помолчав, Карл добавил: — Однако, несчастливые совпадения. Как ты, кстати, с ним связался, Жак? — неожиданно спросил он. — Энтони? Не слышал о нём до прошлого семестра. Он знакомый Сиэля. — Я не общался с ним. Вовсе. — поспешно заявил Фантомхайв. — Да, но он представился, как твой знакомый. Говорил, он из Уилтшира. Это Габриэль привел его, ты помнишь, Матти? — Парень просто связался не с той компанией. Он рассказывал, что некий Джим Маккен учился с ним в Мальборском колледже. — Энтони? — Для начала, в Мальборском колледже я никогда не был. — Разве, ты учился на дому до самого поступления сюда, Транси? — Можно сказать и так. — И совсем нигде не бывал? — Приходилось, конечно. Возникло молчание. А затем Матти насмешливым, злым тоном произнес: — Вероятно, Энтони обознался, проучившись на факультете столько лет. И вновь молчание. Карл отставил сервировку и вернулся в кресло по правую руку от Транси. Однако, малейший звук не мог порвать возникающего напряжения. Фантомхайв глянул на графа. Все ждали, что он ответит. — Мне повторить: я там не учился. — Конечно. Любопытно только, что в документах, подписанных твоим дядей, сказано другое. — Это было два года назад. Я пробыл там неделю, под другой фамилией. Еще до официальной церемонии. В списке учеников я не числился. Было что-то в его голосе, что могло задеть любую душу, но ни Сиэль, ни Карл не прониклись откровением. — После смерти матери, — продолжил граф, — Хэмилтон отправил нас с Лукой в разные школы. Я сбежал. И… Он передумал. Матти нахмурился. Он не верил откровениям Транси. Равнодушная реакция остальных его лишь растревожила. — Выпей, Жак, я принесу твои таблетки, — отозвался вдруг Фантомхайв на его пристальный взгляд. Он поднялся. Карл усмехнулся: — Все начинает походить на цирк. — Ещё только вопрос, — оскалился Жак, — Транси. — Сколько угодно. — Алоис нарочито вздернул подбородок, расправился. — Что знает о тебе мистер Хэмилтон особенного, раз не только выслал и держал на короткой привязи, но готов был убить за тебя в случае её обрыва? Диалог пошёл на откровения. Транси добился желаемого! Граф ухмыльнулся и зашипел: — Ни на какой привязи он меня не держал… — Алоис…— вмешался Фантомхайв. — Что Алоис? Вести себя приличнее? — Рявкнул он на Сиэля. — Это новый пункт этикета, да, — распалялся граф, скорее от обиды, чем от злости. Давно зная, чем закончится этот разговор. — Молча наблюдать, как какай-то недомерок лезет в твою жизнь? Раз так, пора запретить приличное поведение! Или теперь это входит в обязанности старосты? Сначала он шпионит за мной, подсылает этого Дюбуа, втягивает в это моих друзей, а потом и вовсе пытается убить! — До убийства, пока еще, вроде, не дошло, — тихо добавил Карл. — Мне до тебя далеко, Транси! Я не сбегаю из дома, не набиваюсь учителям в любимчики и не жертвую младшим братом, чтобы отомстить. Как бы Транси не был взбешен в тот момент, от слов Жака его пробил смех. — Да что ты знаешь, Матти! — крикнул граф, но Карл остановил его: — Нет. Хватит. Я позову доктора Харшоу. — Верно. Идем, Карл, — согласился Сиэль. — Нет, мне безумно интересно, что ещё Жак мне поведает. Напряжение. И розы под дождем. Высокий потолок. Стрельчатые окна. — Мистер Хэмилтон не хочет твоей смерти, Транси, — заговорил Матти. — Он почему-то крайне дорожит тобой. — Ты с катушек слетел, Матти! — Крикнул Транси. — Он отправил тебя сюда не случайно, понимаешь? — крикнул Матти. — Это была необходимая мера, но всё равно он продолжает оберегать тебя сейчас, рискуя всем, хотя ты предал его. Матти явно желал уйти, и Сиэль с Карлом не прочь были бросить распалившуюся беседу, но не Транси. — Ну, нет, Матти. Стой! — стараясь говорить вежливо, вскочил граф. — Я настаиваю, чтобы ты рассказал, что происходит, в конце концов! — Я вам сказал, что происходит, — ответил Жак, обернувшись. — И происходит уже два года, — не знал? Транси сделал к Жаку шаг. — Ты целых два года за мной шпионил по его указке? — Не сразу, — ответил он. — Я познакомился с ним на приёме у отца. Он знал, что я здесь учусь и попросил смотреть за тобой. Я сделал так, чтобы к тебе подселили Фантомхайва. Поначалу всё шло прекрасно. Правда, Сиэль? — произнес он прерывистым голосом, — что между вами произошло тогда? И ты отказался болтать о нём больше? Мистер Хэмилтон звонил мне. Я писал письма. Подумать только, что ты ничего об этом не подозревал! — Это все? — спросил граф и, мгновение помолчав, вдруг захохотал. — Ты больной Матти! — закричал весело, — понятия не имею, каким образом тебя угораздило связаться с ним два года назад, разве что, он был тогда не в себе. А на счет Фантомхайва — ложь! Он так не поступил бы. — Плохо ты его знаешь, — выплюнул Матти. — Знаю. Если порой мы и не договариваем друг другу что-то, есть тайны крепче любых обещаний. — Алоис философски улыбнулся. — Молчал бы, Транси, — сказал Сиэль. Тон его был презрительный и холодный. Он отошел в сторону. — Удивительно, как он ещё не раскопал этот твой могильный камень. Много ты знаешь, Матти? Жак посмотрел на него. — Не обращай внимания, Сиэль, — резко сказал Жак. — Сейчас это закончится. Ты только скажи мне правду, Алоис, — скажи, что произошло тогда при пожаре? Как там оказался мистер Фаустус? Как ты спасся! — Спасся? Разве можно подобное назвать спасением… — прошептал Карл. Стиснул зубы, отшатнулся и потонул в тени. — Я не спасся… — Вторил Алоис. — Я не мог спастись… — шепнул Фантомхайв. — Но ты здесь! — Выкрикнул Матти. Пауза. Пластинка смолкла. У Жака возникло зловещее предчувствие. — Как видишь. — В тот день Фаустус ещё до полудня официально покинул колледж, однако, ты умудрился наведаться к нему вечером? — почти спокойно спросил Матти. — Я зашел в кабинет, как только ты выбежал. И часа не прошло! Так вот, не было там никого. Пусто! С кем ты разговаривал, Транси? Кто такой Клод Фаустус? В его голосе слышались злость, испуг и недоумение. — Смолкни, — холодным тоном оборвал его Сиэль, глянул на Транси. — Что, Алоис, — обратился он и, подойдя к окну, открыл его шире, — ты оказался прав, шпионил! — Крикнул он, — я говорил, убить его мало! Теперь о чём ему расскажешь? — О, наш покойный учитель латыни, — вторил ему Алоис. — И это — ложь! — вырвалось у Матти. — Никакой он не учитель! — Как не учитель? — в один голос удивленно воскликнули Карл и Алоис. — Ты разве латынь сам выучил, нет? И экзамен ему сдал? Сдал! Так как же не учитель? — Хороший учитель… — пробормотал Фантомхайв, отходя от окна со строгим лицом. — А ваши догадки не стоят и пенса. Всё это вы узнали лишь потому, что он позволил вам узнать, — сказал Алоис. — Сиэль, давай поговорим отдельно, — обратился к Сиэлю Матти, — видишь, Транси умом поехал. — А зачем отдельно? Секретов у нас с тобой нет никаких, — холодно сказал тот. — Или ты что новое хочешь услышать? Алоис ведь тебе не соврал. — Естественно, не соврал, — улыбнулся граф. — Подумай хорошенько, Жак, — никакого мистера Клода Фаустуса не существует. И никогда не существовало. Матти отшатнулся, в смятении и гневе глядя на Транси. — Никогда не существовало… — прошептал он. — Фаустус не человек, — небрежно сообщил Транси. — Бред! — остервенело заорал Матти. Шагнул и вспыхнул в луче. — Это правда. — Неодобрительно пробормотал Карл. — Может, уйдем, наконец. — Ты не сделаешь отсюда и шагу, — жалко заговорил Матти. — Куда, назад к Фаустусу? Так он мертв! — Неужели? — В ужасе спросил граф, — ты сам видел? Это ужасно! Да он такой же мертвый, как жив бедняга Энтони! — Довольно! — сказал Сиэль низким голосом. — Алоис, мы уходим! — Кто ты вообще такой? — отрывисто и грозно заговорил Жак. — Ты не племянник Хэмилтона, я выяснил. Вы с ним даже не родственники. А вот кто такой этот мистер Фаустус! — Не надорвись от усердия Матти, — уверенно усмехнулся Алоис. Он вскинул брови, расслаблено откинулся в кресло. Ситуация разворачивалась, как он того и хотел. — Никакой он конечно не учитель, это ясно, что апартаменты в Лондоне, машины ему не принадлежат, это всё фокусы. Что под твоим началом вы провернули аферу с документами на квартиру доказуемо. Нет, он не простой аферист! Фантомхайв в первый же день заподозрил в нем мерзкого типа и, как видно, не ошибся. — Ну и? — ответил Транси. — Да будет тебе известно, Фантомхайв якшается в компании подобного же. — Только что произошло тогда, при пожаре? — не унимался Жак. — Убеждаешь меня, что он кто — нечистый? Ты сам себя слышишь? Анатоль перегнул палку, да! Но для чего ты этим воспользовался? Сбежал в Лондон, а они все мертвы, взгляни на меня. А на тебе ни царапины… Черт подери! Ты убил их всех! Они мертвы! — Дюбуа жаждал поквитаться со мной. Я дал ему шанс. — Не смей произносить их имена! — Взревел Жак. — Людям отца проще простого было застрелить вас, но мистеру Хэмилтону ты почему-то необходим живым. Так или иначе, вся эта карусель с бумагами пустышка. По сравнению с тем, для чего ты вернулся сюда. Почему? Что связывает тебя с Фаустусом? В это время грохнуло в дверь. Фантомхайв огрызнулся: — Жак успокойся. Достаточно! — Скажи правду! — отчаянно воскликнул Матти. — Все просто, Матти! Правда в том, — он сделал паузу, — что я продал Клоду Фаустусу свою бессмертную душу в обмен на некоторые привилегии, — ответил Транси, криво ухмыляясь, и кинул на стол письма. — Вот что нас связывает. И Транси продолжил свой рассказ. И с каждым новым словом всё ярче, всё невероятнее становилось его повествование. Каково только было слышать об уговорах Фаустуса в его кабинете накануне пожара и вечном его появлении из ниоткуда. Якобы тот слушается всякого слова Транси бесспорно! И о первой их встрече в пабе и том, как увидел его следующем днём в Академии. И о гонках на автомобилях в центре Лондона и стрельбе. И об убийстве полицейского! И о жнецах, и о трёх бесах у него в верных слугах, и о поездке в Уэльс, о своём побеге, докторе, тифе, контракте, печати на ладони, и о других Фаустусовых фокусах… Одним словом, Алоис нёс несказанную белиберду! Транси в Академии давно знали, как человека непредсказуемого. Но рассказ этот даже для графа был несусветной чушью… не бредом ли? Блестящие глаза графа сверлили фигуру Матти и чем дальше, чем невероятнее становились его россказни, тем ярче вспыхивал его пристальный взгляд. И тем отвратительнее становилось Жаку верить ему. И когда, наконец, Транси заявил, что уже через час, Фаустус явится за ним, а любой, кто воспрепятствует этому, будет убит, Матти лишь сильнее (в ужасе!) убедился: всё, что рассказывает ему сейчас Транси, всё — правда! От начала до конца… Фаустус — демон и в Академию он явился только за Алоисом Транси! И то, что случилось при пожаре, всё только проясняло! Вновь запахло могильной сыростью. На подоконник с улицы прыгнула темно-серая кошка. У неё были удивительные глаза: потустороннего фиолетового оттенка. Фантомхайв подошел её погладить. Не отводя взгляда от Алоиса, по-королевски восседающего на диване, облизывающего губы, и Карла по его левую руку в тени стены, как-то подозрительно отворачивающегося от света, — Матти думал, что же это твориться? К чему всё это откровение Транси, ни с того, ни сего вернувшегося в Академию? После подозрительной смерти своего «похитителя» и безуспешных поисков. В дверь стучали. Предчувствие тяжёлой беды стало одолевать Жака. Окончательно сердце его провалилось, когда, обернувшись, он увидел, как в дверном замке провернулся ключ. «Заперто!» — подумал он в панике и вытер влажные ладони о брюки. Уже Транси не слушая, он пристально глядел на Фантомхайва. Было в нём что-то неузнаваемое, ещё более, чем разоткровенничавшийся Транси! Шейная лента его, всегда педантичного и аккуратного, была криво повязана. Лицо на свету как-то незнакомо вытянулось, волосы чуть отросли... Но волновало Матти не это, а что-то ещё... Было что-то изумительное, отталкивающее в этой картине — Сиэль, мирно гладящий кошку. И тут глаза его и расширились от ужаса. Он уставился на Сиэля. — У него аллергия на кошек! — Прошептал Матти. Его трясло.Ноги у него дрожали. Когда Фантомхайв зашёл ему за спину, и Жак обернулся к нему, рядом был уже Фаустус, и граф сказал голосом жёстким и непреклонным: — Иногда, правду лучше не знать. Тогда Алоис замахнулся тростью и нанёс удар. Стекло хронометра дало трещину. Звук вспыхнул. Повисла пауза и солнечный луч потонул в чернильнице. — Позови сюда мистера Фаустуса, Тимбер. Матти нас больше не побеспокоит. Я полагаю, он понял, что я ответил на все его вопросы. И передай Кентербери, пусть заканчивает цирк! Томпсон… Он указал приглашающим жестом ладонью на стол. Сиэль щелкнул пальцами, и створки окна захлопнулись намертво. Карл и Фантомхайв исчезли. Пропал и Матти. В то же мгновение Алоис опрокинул ногой кресло, смахнул подушки на пол и разбил тростью сервиз. Двери открыли. Легко догадаться, что ворвавшиеся в комнату люди были не случайными свидетелями для графа Транси, а очень даже важными. Был, однако, и директор Академии, и врач — мистер Гримшоу, и мистер Сэлдингс — викарий, преподаватель богословия, ещё двое, те, что привезли графа туда — якобы «люди Матти», помимо них, был ещё констебль из самого Скотланд ярда и полисмен. Беспорядок их, казалось, нисколько не удивил. Беспокойного Транси усадили на диван. У Алоиса дрожали губы. Немедленно завели разговор. Но тот не вязался совершенно, выходил каким-то обрывочным и истеричным. Первое же, что спросили у графа, было: — Ты, Алоис Транси, племянник Вильяма Хэмилтона, ученик класса «В»? В ответ граф, жутко ухмыльнувшись, покачал головой и сказал: — Я — Алоис Транси? Да какой я Алоис? Меня зовут Джим! Джим Ммаккен. Какой же я Транси! — О чём ты? — шокировано отстранившись, переспросил мистер Фишер. — Именно, — ответил он, — разве меня, своего племянника, дядя Хэмилтон стал бы под чужим именем сюда отправлять! Зачем это ему? Имя чужое дал, брата убил, следил… Какой же он мне дядя! — Вы о Вильяме Хэмилтоне? — переспросил полисмен. — Дядя! — завопил Алоис. — Это он меня похитил! Держал меня в лондонской квартире матери! Это всё он. Я сбежать хотел, а он не дал. Его надо арестовать! Немедленно. Он в Лондоне, в своем доме на Парк-Лейн! — Из-за чего случился пожар, Алоис? — аккуратно спросили графа. — Богом клянусь, не знаю, — всхлипывая, затараторил мальчишка, — Карл и Матти пригласили меня. А когда всё полыхнуло, я и не понял ничего! Каюсь, не все мои поступки безгрешны, — разрыдался он и в порыве бросился сидящему перед ним мистеру Сэлдингсу на шею, — я, верно, попаду в Ад! Но к пожару я не причастен. Всё дядя и этот Фаустус! Он меня обманул! Дюбуа из-за него погиб. И Карл, и Энтони… На уговоры успокоиться, взять себя в руки и рассказать, что же всё-таки произошло, Алоис лишь громче всхлипывал, дрожал и прижимался к растерянному учителю. — Я не помню, — прошептал граф, — почему я оказался в Лондоне. Только Клод Фаустус — он дьявол! Дядя с ним заодно! Все переглянулись. Выдержка у присутствующих быстро закончилась. И после того, как директор довольно жёстким тоном намекнул Транси, что пора изъясняться точнее, граф завопил: — Это они! Эти двое! — он указал на двух присутствующих — «людей Матти». — В своих лощёных костюмчиках! Черти! Позовите пастора! Наденьте на них кресты! Увезите меня отсюда… увезите. Прошу вас! Oro supplex et acclinis… — судорожно зашептал он, как в припадке, — cor contritum quasi cinis; gere curam mei finis… Он смертельно побледнел, метнулся к стене, защищая руками лицо, зашептал молитвы и стал, наконец, абсолютно невменяем. Детектив глянул на него дико, но у викария мелькнула искра жалости в глазах. Мистер Фишер сказал что-то на ухо директору, тот кивнул и учитель быстро вышел за дверь. Никто более не решился заговорить и расспросить Алоиса. Графа, взяв под локоть, повели к двери. Фишер как можно быстрее спустился в директорскую приемную и схватился за телефон: — Примите телеграмму. Срочно. Лидс. Академия. Да. Ноттингемшир. Аббатство. «Мальчик сильно болен. Вышлите машину за Алоисом Транси. Сопровождающим. Как можно скорее. Местонахождение Вильяма Хэмилтона неизвестно, точка. Вышеизложенным подписываюсь. Зам. Директора. Фишер». Учитель надрывно дышал, был нездорового цвета лица и страдал от мысли, что с самого появления Алоиса Транси в Академии происходит какая-то чертовщина. А главное, разрешить это получалось невозможно: мальчишка явно повредился умом после всего. «Что, что за дьявольщина тут творится!» — подумал Фишер и запер кабинет, сунул ключи в карман. По коридору из темноты навстречу ему шёл один из «людей Матти». Тогда же в комнате наверху внезапно прогремел звонок. Хамфри снял трубку. — Господин Сэлдингс, — заговорили по ту сторону, и тон почудился ему знакомым, — это дворецкий дома Транси. Я получил телеграмму. За ним уже выехали. Буду через два часа. Следователь заинтересованно посмотрел на Сэлдингса, и тот угрюмо проговорил: — А Вильяма Хэмилтона можно услышать? — Господина Хэмилтона сейчас нет, — ответили вежливо. — Отбыл в город по делам. — В город… — еле слышно сказал учитель. Что-то грозное начинало нависать в воздухе. — Верно. Именно в город. — Так мистер Хэмилтон в Нотингеме? — осведомился учитель, не веря своим ушам. Холодок пробежал у него по спине. — В Нотингеме. Где же ему еще быть? — все тем же холодным тоном сообщили по ту сторону трубки. — Но вы не беспокойтесь. Ему незамедлительно сообщат. Незамедлительно. — Передайте ему, что Алоис в тяжёлом состоянии! — Обязательно, мистер Сэлдингс, — ласково произнесли в ответ. — Присмотрите за милордом, пожалуйста. Лично. Молодой граф бывает нестабилен. — Всего доброго, — оборвал он. — Я полагаюсь на вас, мистер Сэлдингс, — шептала трубка. Присмотрите за милордом. Лично. — Позвонили… — Кто? —Дворецкий, — тихо пробормотал он. — Кто! Сэлдингс глянул на часы, увидел, что минутная стрелка была на сорока минутах восьмого и абсолютно растерялся. Поистине! Сообщение отправили всего двадцать минут как. — Да, да! — закричал учитель. — Из поместья. Сказал, за графом уже выехали. Добавил он и крепко взял мальчишку на руки. — Так скоро? Быть не может! Абсурд какой-то. Фишер же только что телеграфировал. Откуда? — И Хэмилтон! — раздраженно воскликнул викарий. — Он не в Лондоне. Он в аббатстве! — Ну, конечно! — взмахнул руками директор. И добавил тяжело: — Бедный, бедный Алоис. После пожара ему нелегко. Это уже чересчур. — Ну, а распоряжение-то давать? — Сейчас же! — крикнул директор. И вновь дверь распахнулась, вернулся Фишер. Выглядел он хуже, чем раньше… Директору протянули телеграмму. Ответ был следующим: «Получено. Выезд подтверждаю. Срочно. Нотингем». Телеграмму отдали следователю. И один за другим все комнату покинули. Алоиса отвели в больничное крыло, под пристальное внимание доктора Гримшоу. Там у дверей дежурили двое, — что сопровождали графа из Лондона. В кабинете школьного врача, где Транси усадили в кресло, дали таблетку и стакан воды, висело лишь три картины и общая фотография классной параллели. Год назад Гримшоу был воспитателем корпуса. Взглянув на фото, граф узнал лица, нахмурился, поджал губы и отвернулся. Помнил. Но ситуацию всё еще надо было контролировать. Нехороший кабинет. И запах там знакомый, горький. Светло. Сквозняк. Пустое здание школы. Доктор внимательно его осмотрел. После, в некотором шоке от увиденного, спросил, хорошо ли Алоис себя чувствует, не болит ли у него где, и болел ли он в дни своего отсутствия? Но, услышав твердое «нет», мгновенно ушёл. Едва захлопнулась дверь, граф сел в шикарное кресло, за рабочий стол. И сделал один скорый оборот. На фоне белых стен он выглядел каким-то жутким несоответствием! Волосы растрёпаны, жилет весь смят, перекошен, пуговица расстегнута — вторая. На языке — масляный травянистый привкус. В глазах — элегия манию затмевает. Он сделал ещё оборот и стал смотреть в окно, выходившее на дорогу к воротам. Тут дверь приоткрылась. Вошел викарий. Беспроглядная тяжелая изморось застелила округу, в тени скрыла часовню и кладбище, лес и сад, одни лишь пики колокольни проглядывали на сером небосводе. А крики воронов, что тенями мелькали в тумане, нарушали мертвую тишину. Гримшоу догнал директора и констебля на ступенях у центральных дверей. Следователь направлялся к своей машине. — Есть важный разговор, по поводу Алоиса Транси, — крикнул врач. Все обернулись. — Мистер Гримшоу! Вы оставили мальчика одного? — возмутился священник. — При нём дежурят. Там мистер Сэлдингс. Боюсь, нам с вами переговорить необходимо, сейчас же. — Проводите, будьте добры. И вернитесь к Транси. — Обратился он к Фишеру. — Я вас слушаю, Гримшоу. — Полагаю, разговор наш должен быть частным. — Что же, прошу. Они вышли на террасу, вокруг первого этажа. — Господин Гримшоу, ситуация крайне внезапная и неопределенная, но должен просить вас впредь не оставлять графа без пристального дозора. Мы не знаем чего ожидать. — Это действительно срочно… впредь буду внимательнее, прошу прошения. — Еще не хватало нам иного какого казуса… Какой у вас вопрос? Пауза. — Понимаете ли, я только что осмотрел Транси и… порезы, гематомы… Следы. Должен сообщить, что это невозможно! — Что невозможно? О чём вы говорите? — У мальчика серьезные повреждения, вероятно, вывихнута лодыжка, синие пятна на голенях, словно что-то сжимало ему ноги. И… Да! …Шрам на предплечье — зашитый порез. Профессионально зашитый! — Мистер Гримшоу, давайте оставим разбираться с этим делом полицию. Вы же видите, здесь не так всё просто. — Не так всё просто, вы говорите? Что нам теперь делать. Ждать господина Хэмилтона, какими словами вы предлагаете сказать ему? — спросил доктор отчаянно. — Если он не имеет к этому связи…. — преспокойно ответил директор. Он вынул из кармана портсигар, вынул одну, отвел взгляд, верно желая посмотреть пейзаж, но кругом заволокло серым и сырым, марево стелилось вдаль, — пейзажа не разглядеть было вовсе. Затем он поразмыслил, глянул на служителя панацеи, сигарету спрятал обратно и тяжело сказал: — Предложим снизить плату за год, — продолжил он хмуро. — Вдвое. Путь мальчик отдохнет дома в родных стенах. Всплыли два очертания — корона ворот ажурная и чёрная, и блёклое пятно фонаря, затухающее по ту сторону дороги, за бордюром. Капало всё реже, всё спокойнее и не летело, и не рвалось, холодя шею, серою дымкой, шёл тихо и настороженно по долинам дождь. — Но он болен! — закричал он совершенно не своим голосом. — После смерти его брата наше положение хуже представить нельзя, — произнес он и грозно посмотрел на собеседника. — И я вас в чём-то понимаю, мистер Гримшоу, но людям, как мы, полагается договариваться. Его дядя — влиятельный человек в столице, а мальчишка сбежал сам. И, если то, чем он бредил — правда, хоть одним словом, его дядя сделает так, что об этом не узнает ни одна живая душа. Будет лучше, если нам ничего не знать уже сейчас. Гримшоу сделал паузу, потом заговорил: — Мальчишка явно был болен. Опасно. Вероятно — тиф. Но выздороветь столь скоро на той стадии, что, возможно, у него прогрессировала! … Господин директор, я профессиональный врач, вот уж больше двадцати лет. Я помню страшную вспышку испанки! Знаю, что такое эпидемия тифа в закрытой школе. И в таком состоянии, как прибыл сюда Алоис Транси, не выживают! Его организм слаб, почти истощён. Однако, он не жалуется ни на минутный симптом. Он здоров. — Насколько мне известно, скорое протекание болезни может вывести из сильнейшего кризиса, — ответили тоном проникнутым презрением и чёрствостью. — Да, но на это требуется, как минимум, несколько дней. — Что же вас так тревожит? — Его кризис миновал за часы! — хрипло вскричал Гримшоу. — Это невозможно. По сути, мальчик должен быть сейчас мертв, — сказал он в ужасе от собственных слов и взволнованности, но не сказать не мог. — А вас пугает, что он жив и здоров? — спросил директор. Доктор распахнул глаза, подозревая, что не расслышал. — Здоров! — воскликнул он и смолк. Его перебил шум заведённого авто. Мотор заглох. Констебль вышел из салона. Со стороны высоких главных ворот донеслись шаги и разгорелись. Оба — директор и Гримшоу — стояли рядом на ступенях каменной лестницы, внизу у машины констебль и полисмен, а навстречу им со спокойствием шествовал высокий длинноволосый джентльмен в пенсе. Он появился, как появляется в поле хищник туманной ночью. Внезапно и величественно. Все взгляды обратились к нему и долго смотрели, пристально, на черный силуэт, пока тот не приблизился и не остановился.***
Чёрный автомобиль покинул ворота Академии ровно в десять часов по полудню. Дворецкий Транси расположился рядом с водителем, коим был детектив Скотланд ярда, позади сидел Алоис в сопровождении отца Сэлдингса — светловолосого клирика с запавшими глазами. Пресытившись всем случившимся ужасом, измученный болезнью и лекарствами, граф заснул. Дворецкий встретил юного графа среди бледно-жёлтого тумана и опавшей листвы. На расколотых, горящих от влаги ступенях. Лишь птицы шуршали в колючих плетях вьюнка, обвивавшего древний камень низкой аркады. Безмолвие и печаль наполняли сад. Алоис подошёл к нему вместе с викарием. Подступив совсем близко, Он положил тяжелую ладонь графу плечо. И мальчишка поднял на слугу быстрый взгляд. О, что это был за взгляд! К большому изумлению отца Сэлдингса. У незнакомца, впрочем, никто так и не спросил ни имени, ни документов. Даже директор и детектив говорили с ним легко. Обыденно. Неизвестный вёл себя безупречно вежливо, но патер остерёгся его с первой минуты. Его манера держать себя выглядела нарочито любезной. А взгляд янтарных зрачков — цинично-снисходительным. Викарий чувствовал, что этот человек может оказаться опасен. Когда, около часу спустя, дорога увела их вниз, за окрестности города, и нырнула в лес, спящая стихия разгулялась. Но вскоре порывистый ветер словно увёл грозу, грохочущие перекаты потянуло всё дальше, за горизонт, всё тише и, наконец, они стали лишь эхом. Солнце исчезло во мраке высоких рощ. Дорога, петляя сквозь лес, постепенно подымаясь из низин, ложилась лентой по холмам. Изумрудная мгла облаков в зареве луны освещала долину. За рекой уже блестели окраины города. Ночь летела в отблесках водных глубин. Сэлдингс пытался вспомнить что-то значительнее из истории городка, что они миновали, дабы завести разговор. Но одновременно с тем, как он обратился к дворецкому, не зная его имени, ослепительный луч затопил автомобильный салон. Оглушительно взвыл паровозный свисток.***
На перроне вудлсфордского вокзала в туманной дымке измороси расползалась гулкая, серая толпа. Шипение машин, выкрики газетчиков и носильщиков, шнырявших с тележками чемоданов, обрывки вокзальных сплетен и стук калош о мокрый бетон, — всё это сливалось в суматоху, однообразием утомляющую. К дверям вагона первого класса, не торопясь, шли двое молодых людей. — Приехали, — произнес граф, неуклюже вышагивая близь своего компаньона и сонным взглядом рассматривая округу. — Куда? Наконец. Который час? — Около девяти, — ответил Клод, укрывая милорда под широким клетчатым зонтом. Мальчишка странным образом держался от него на расстоянии, и Фаустусу приходилось следить, чтобы он не попал под дождь. — Уже стемнело, сэр. — Это сколько же мы ехали? Ночь на улице! — Алоис вытянулся, зевнул и, чуть не споткнувшись о бордюр, уцепился за край растянутого шёлка. Перчатка промокла насквозь. Он пытался стряхнуть влагу, как пыль. — Вот денёк выдался. Спать охота. А ведь я хотел поболтать с вами о многом и заснул. Ползли вы как черепаха, признаться, аж укачало. Чего не разбудили? Нарочно мальчишка выскочил за границы спасительного «купола» и поднял взгляд на Фаустуса, идущего рядом. Камердинер протянул над ним зонт. — Я полагал, вы устали. Более того, мы прибыли скоро. — Да.… Куда это вы меня притащили? — спросил граф. — Знаете, я прожил в Академии два года с того дня как нас с Лукой увезли из дома… интересно как там теперь всё. Плохая выдалась погода, дожди, туманы. Вот бы ночь была лунной. Помню, я, когда маленьким был, лет пяти, родители мои покойные, — мы тогда ездили куда-то в далекий город, — и вот ожидали у подобного «отеля». Я с мамой остался близ машины, помню, чемоданов была гора. Темно. Мама была еще здорова, такая красивая. Она прижимала меня к себе, и её мокрое пальто «вкусно» пахло. Луна качалась огромная, огромная… Пауза. — Но вот теперь я с вами! Вам, определенно, не надо было разрешать мне заснуть, — медленно протянул Транси. — Де-жа-вю… — Он оглянулся на высокие блестящие вагоны экспресса класса люкс, на Лондон. Когда раздался второй свисток, граф вошел в купе. Один. Там оказалось слишком светло, по сравнению с чёрной, переливчатой мглой улицы. Марка первого класса была заметна во всем: от «маркетри» в панелях стен и лампы на откидном столике, до «пейсли» на шторах, обивке диванов и монограмм на крахмальных полотенцах, тапочках на коврике. За дверцей белела ванная комнатка. Было чисто, тепло, дышало прелестью нового века без намека на пыльную вычурность старины… «Так вот, из чего твои галстуки, Клод», — усмехнулся граф злобно и сонно, закидывая кепи на сетку. Зашторил окно, потушил свет. Содрав перчатки, плащ, он заходил по тесной сумрачной комнатке. Впервые за многие последние месяцы — о, благо это невероятное кошмарное происшествие, — он благоволил своё одиночество. Раньше кипела учеба, занятия, вечера, полные гама игр, разговоров с Фантомхайвом и встреч с Фаустусом… Порой, если и находилась свободная, ничем не занятая, пара часов, Алоис, изводимый скукой и бездельем, словно убегая от себя самого, направлялся в «общую» комнату, на игровую площадку или подкарауливал Сиэля. А временами, просто уходил гулять, пока там не натыкался на кого-либо знакомого, что вечно заканчивалось шумными играми, либо опозданием. Всё чаще, вместо этих встреч он наталкивался на фигуру, словно тенью его преследующую, коменданта Фаустуса, и эти встречи для него вершились куда более плачевно, чем всякое нарушение правил. Сейчас же, с печалью, дабы настила его целая ночь одиночества, в голову ему лезли, как нарочно, мысли странные, ненужные и неудобные. Он вдруг, без причины, ужасно, до слёз ощутил то леденящее знакомое чувство, охватившее его в первый день Их контракта — чувство совершенной свободы. Когда можно умчаться куда захочется и делать всё, что только пожелаешь. Одеться немедленно и выбежать вон из купе. Не видеть Клода, а всего лишь остаться одному на свежем воздухе. И эта сила свободы внезапно раскрылась в его душе таким ярким слепящим цветом, что не осталось воли сдержаться. В раннем детстве, задолго до Академии, дома его наказывали тем, что запирали одного в спальне без игрушек, книг, еды, запрещали разговаривать с братом и не оставляли лампы. Так могло продлиться до трех дней — тогда становилось совсем невыносимо. Вынуждая по вечерам во мраке прислушиваться к жизни вокруг. Именно тьма, словно запертая вместе с ним, его стерегущая и его оберегающая, графа пугала, но она же ни разу не дала ему наказания нарушить. И вот теперь он сидел, как ребенок в тёмной комнате? Транси шагнул к двери. Ведь она не заперта! Он уйдет куда угодно. Вот она — свобода делать, что хочется, говорить, гулять. Он! Ведь это всё Фаустус. Он согласия не давал! Алоис замер посреди спальни. Спустя секунду, он сорвал плащ с крючка и кинулся к выходу. Только не успел распахнуть дверь. — Вы более не запираетесь на ключ? — Один чуть удивленный, полный хладнокровия взгляд демона пресек ворох ненужных фраз. — Когда оказываетесь в чужом месте, граф. — Кого мне здесь бояться? — вкрадчиво ответил Транси. — Вас? — добавил он с подвохом. Сон более не мучил его. — Хорошо устроились? — не выказывая своего любопытства Клод, наконец, переступил порог и прошел вглубь комнаты. С саквояжем наперевес он, тем не менее, графа не вынудил отступить, а протиснулся деликатно, почти вынужденно. — Это не «Плаза», не «Ориенталь» и даже не «Сент-Панкрас»… — обернулся граф, едва сдерживаясь от того, чтобы демона не выставить. — Но на одну ночь вполне сойдет и первый класс лондонского экспресса. Алоис подозревал, что демон ему помешал нарочно. Цель визита предугадывал смутно, а на фоне всего случившегося, разговаривать хотел ещё меньше. — Что ж, я рад, — водружая скромный багаж на сетку под потолком, ответил Клод. — Вот я и вижу, как вы рады. Светитесь весь, — сказал граф, подавляя зевок, — своим визитом меня удостоили. Знаете, я бы вас даже обнял, если бы забыл, что вы сотворили прошлой ночью. — Подразумеваете — когда спасал вашу жизнь? — повернулся к нему Клод. Это было непростое испытание. — Любопытный метод, господин Фаустус, — кидая плащик на кушетку, съязвил граф. — Сперва больного извести, а затем пичкать лекарствами. — Транси вернулся к окну. — Недурно же вы меня лечили, раз с того света возвращать пришлось. Сразу спланировали или экспромт? Он исподлобья посмотрел на «гостя». Мужчина поставил сумку, медленно стянул свои перчатки на столик, и шагнул ближе к нему: — Полагаю второе больше. — О, Tant mieux! — Отступая, воскликнул Транси, впервые за вечер повысив голос. — Исключая разве что мою вывихнутую лодыжку, несколько швов, синяков и шрамов. Беднягу Гримшоу это странно удивило. Спросил, как я ещё хожу. Хотя, предполагаю, вопрос был, как я вообще жив остался. Но всё это прочее, и мы поговорим об этом завтра, а сейчас… Алоис задохнулся, не в силах закончить, и вжался спиной в острый край стола. Голос его перешел в приглушенный шепот: — Мне признать, ни приказать вам больше нечего, ни угостить. Вы за этим пришли? Фаустус прекратил наступление манёвром, чуть отдалившим его от графа, но не дальше протянутой руки. — Не думайте об этом, мой лорд. Голос его был непоколебимо равнодушен. — Куда вы? — спросил Алоис, пытаясь поймать это знакомое ощущение восторга и уязвимости. — Подойдет лакей. Можно и поужинать! — Зачем? — Как же, а ты…? — Господин, я зашел положить багаж, узнать о вашем здоровье и подготовить ко сну. На этих словах он повесил плащ графа на вешалку, выудил из саквояжа кое-какие его вещи, убрал их в ящик. И намекнул Алоису, что галоши можно уже снять. — Не тревожься, Клод, я ждал тебя, — отмахнулся Транси, пяткой стаскивая обувь. — А самочувствие моё куда лучше прежнего. Будете теперь из себя моего дворецкого строить официально? При Сэллдингсе уж точно. Демону не оставалось ничего другого, кроме как склонить голову в негласном поклоне. Почти издевкой выбранная некогда для него графом ипостась обретала ныне официальные рамки в их контракте. — Так вы, значит, всё спланировали, — с оттенком неодобрения в голосе спросил Фаустус, — на счет этого Матти? — Ещё как, Клод! — лаконично откликнулся граф. — До последней мелочи. Он расстегнул и положил на столик свои наручные часики. — И не боялись, что не сможете всё контролировать? — Всё контролировать в этой жизни никто не может, — ответил граф и отвернулся. А следом добавил так тихо и отвлеченно, что демон в общем движении его слов не заметил: — Боюсь, даже ты… Фаустус раскрыл встроенный стенной шкаф и, пересчитав комплекты белья, с педантичной аккуратностью выудил один. — Так отчего же вы в своих планах столь уверены? — Какая уверенность, — граф раздраженно взмахнул рукой и стал одна за одной расстегивать пуговицы пиджака, — одни нервы! Он стоял к демону спиной, и Клод несколько мгновений наблюдал, точно в ритуальном оцепенении, как шевелятся его лопатки, плечи, как мальчишка крутит головой, потому что отросшие пряди щекочут шею. — И каков же, по-вашему, этот поступок с Матти? — задумчиво продолжал демон. И медленным жестом снял свои очки. — Хм, не думал… — плюхнувшись на кровать, солгал он. — Жак сам виноват, Клод. Я лишь хотел вывести его на чистую воду. Граф поднял на него уставшее хмурое лицо. Демон бросил на него быстрый взгляд, моргнул, положил, наконец, бельё на диван. В своем чёрном нараспашку пальто, усыпанном дождём, с зачёсанными в хвост волосами, без очков, он казался ещё выше, ещё шире в плечах, ещё монументальнее, и был непривычно чужд. — А что ваш дядя, мистер Хэмилтон? Вы о его мотивах осведомлены теперь, — сухо отозвался дворецкий вещая в шкаф брошенный на подлокотнике пиджак. — Ну, он — целеустремлен! — с равнодушием воскликнул Алоис и зачерпнул в горсть конфет из вазы на столе. — Какая же это целеустремленность, мой господин? Напротив, преступление ужасное! Не думаете ли вы, что это его целеустремленность попросту глупа? Кем он был? Никем! Ни душа о нём не знала! А теперь, когда он погубил ваших родных и намеревался погубить вас, ещё и обогатиться за этот счет. Теперь, когда он имеет на людей влияние, когда о нём пишут в газетах, он может портить вашу жизнь, например… Как эта его целеустремленность сейчас, когда вы здесь, живы, здоровы, скажите мне? — Вот так, да. Клод! — Вскрикнул граф, расправившись, и одна светлая прядь дугой легла по виску. Он откинулся назад и, высоко запрокинув голову, взял из ладони конфету, исподтишка за демоном наблюдая. — Вы что думаете, ссылка ваша и пристальное внимание все эти годы, зачем? — проговорил Фаустус, стараясь не смотреть на его прелестную шею. — Мне и сказать тут нечего… Зачем, по-твоему? — спросил мальчишка. — Вильям Хэмилтон слабовольный сам по себе человек. В нём силы нет. Стержня нет, для этой целеустремленности! Он, если вы не забыли, сохранил вашу с братом жизнь. — Он трус! — перебил Алоис, испытывая странную зачарованность ходом разговора. И предчувствуя его финал. — Облик его наигранный. — Наигранный. — Он не заслужил полученного. — Ничуть! — с нарочитым энтузиазмом возгласил мальчишка, перекинув нога на ногу. — Так разве позволите вы этому слабому ничтожному человеку запятнать ваши чистейшие годы?! — Нет! — Вы наследник семьи, — доверительно стал объяснять демон, ничуть не любопытствуя, какими эти слова слышит сам Транси, — Граф. Он при всей его роскошной ныне жизни не вынесет позора в вашем лице. Что ему остается? Не дать вам объявиться, а следом, как водиться, уничтожить бесследно. И не имеет значения, затухните ли вы в старой школе, погибните ли при пожаре, или автокатастрофе. — Да что ты говоришь, разве он посмеет? — Вам на руку, если о вашей выходке в Академии он не узнает. И мирно вернётся домой. — Так как же… — сказал граф и замер, глядя на Клода. — Вся полиция графства, небось, уже на ушах! — Это легко поправить, мой лорд. Одно только слово! — заметил демон. — Вам мое слово? — приподняв брови, прошептал граф. — Ни к чему, чтобы ваша к нему «претензия» обрела огласку, — сумрачно посоветовал Алоису Фаустус. — Не подберетесь иначе. Лучше будет всё успокоить, взвесить и приглядеться хладно. — «Претензия»? Претензия, Клод, ну ты сказанул! И, не отводя от него пристального взгляда, демон продолжил: — Вы предполагаю, думаете, что всё это ни к чему? Что едва о вас станет известно, дядя вас тронуть не посмеет? Так-то оно так, но и решать на ваш счёт будет в праве очень долго. И мне следует предупредить вас о возможных ошибках. Дабы знали, я для вас ничего не пожалею и буду верен до конца. Почему вы улыбаетесь? Граф вскочил с места. — Ты, Клод, только что с абсолютной невозмутимостью предложил мне убить близкого человека, — заговорил надменный Алоис, — а ещё поклялся, что колебаться не позволишь. Он прошёл к столику, присаживаясь на край, и принялся крутить в руках чужой знакомый аксессуар, беспечно оставленный там, на Его перчатках. — Думаете, я о ваших планах не подозревал ничего? — демон отвлекся от саквояжа, который застегивал, посмотрев на Транси почти с удивлением. — И теперь здесь прошу взамен от вас чего большего? — А от вас чего большего можно добиться? — спросил, подмигивая, Алоис. — Сомневайтесь во мне господин, только доверяйте! Впрочем, я могу уйти сейчас… — Больно надо! — глядя вбок, сказал граф. Однако, в тоне его сквозило такое отчаянье, что Клод взглянул на него с любопытством: — Я не устану говорить вам, что нигде в мире не найдете вы человека, который будет с вами во всякой вашей мысли и поступке до самого конца, — заговорил Клод, подлейшим образом извлекая из упрямства графа предлог. Но тут внезапно выуженная из кармана саквояжа стеклянная баночка его приостановила. — Это что у вас? Впрочем, запах у находки оказался более, чем притягательный. И Фаустус был поражен, не узнав в нём ни единого ингредиента. Сладкий дурманящий аромат казался знакомым, но едва ли всецело уловимым. — А, это доктор в Академии дал. Тиф ведь, и прочее… — бесчувственно произнес, Алоис обращаясь в пустоту. — Запах у этой гадости тот еще, — и легко улыбнувшись, прибавил. — Выбросьте! — Нет, — сказал Клод. Он сделал резкое движение, чтобы убрать находку, и тут же настороженно поднял брови. — Не стоит. Вы теперь ощущаете себя лучше, но я не могу уверить вас в абсолютном выздоровлении. Понадобятся лекарства. — Надеюсь, не уколы! Алоис гневно, возможно и с притворством, уставился на демона. Фаустус вернулся к саквояжу. — Отдохните. Завтра длинный день. Вам в скором времени нужно сделать хороший гардероб… — он пристальным взглядом скользнул по графу: от шнуровки на ботинках вверх по ногам по складкам брюк, выше по ряду блестящих пуговиц жилета и наткнувшись на расстегнутую запонку воротника, замер. Приблизившись, он застегнул её: — Более того — самый лучший. Что вы думаете надеть в завтрашнюю поездку? Граф молча позволил ему, не шелохнувшись. — Вверяю это вам. — Он смотрел на его губы. — Как угодно. Несомненно, надо будет привести вас в порядок. Подстричь. Мне, полагаю, этим придется заняться самому, так как к парикмахеру мы вас записать уже не успеем. — Вы разошлись, как настоящий дворецкий! — Вот собственно, зачем я зашел к вам, — сухо отозвался демон, возвращая багаж на сетку под потолком. Раздался третий свисток. — Вам сказали, что там? Из чего она? — Смотрите сами, — произнес Алоис фальшивым тоном, Клод убирал баночку обратно в карман сумки. — Знакомый запах, — тихо произнес дворецкий, пытаясь припомнить, где слышал похожую смесь. — Оставьте. Я занесу лекарства. Алоис протянул ему очки. Забирая их, демон коснулся его ладони кончиками пальцев. И ладони у графа полыхали огнем. — Ложитесь, я не буду запирать. — Раз опять таблетки глотать заставите, без чая можете не возвращаться. Это приказ! Но на его улыбку Фаустус не ответил. На этих словах из купе вышел. Выражение лица у него, видел Транси, было какое-то хмурое. Грохот всплыл и растекся, дождь полетел, окно заволокло паром, графин задрожал на столике. Поезд двинулся, и за стеклом дома столбы, люди побежали прочь. Пугающе хмуры дождливые вечера в ноябре. Алоис поспешил сесть. В воздухе пахло знакомым одеколоном, сыростью дождя и кожей нового саквояжа. За дверью послышалась чья-то лёгкая поступь, визгливый лай собаки, неузнанный дуэт — на французском. Быстро стихло. Граф выключил свет, оставив одно тусклое бра гореть над кушеткой, тонкую нить из ванной комнатки. Он скинул тесный жилет, нырнул в пуловер — холодный, после кожаного нутра, белый джерси в темно-серую полоску — и натянул его, смело поведя плечами, из-за чего разболелась рука. Выступило крохотное алое пятнышко на предплечье. Когда он потянул прочь расшнурованные ботинки, на правой ноге за горлышком носка белел медицинский бинт. Алоис влез в пару новых тапочек, расстегнул первые пуговицы рубашки и заправил отросшую чёлку за уши. Ни порядок, ни элегантность стиля, к которым изо дня в день граф стремился, в его виде не промелькнули. Он долго смотрел на бархатное кружево ирисов в вазе, подрагивающее по ходу поезда, на отблески света в листве. И журналы на краю столика, от скуки выуженные им со дна саквояжа, трепетали от сквозняка. Часики припаздывали на энное количество минут. Кажется, была температура… Красочная и угловатая природа его метафизики дарила Транси путь к реальности, храня от червоточины пережитого, и в этот вечер, — как и многие до, — он ощущал себя, точно вернулся из далёкого чудовищного путешествия. Повидав на своем пути, возможно, сверх меры запланированных впечатлений. А теперь, как всякий путешественник, переживал свои воспоминания с чувством, что увиденное было очень давно, минули дни, годы. Не думая, впрочем, что было это всё лишь несколькими часами ранее. И вот он здесь, возвращенный. На свету. Цельный… Мальчишка потянул за лепесток цветка, сначала пробуя, но затем настойчивее. И когда вдруг ваза ухнула на бок, остался доволен. Вода блестящей лужей утопила столешницу, бумаги, перчатки (часики он спас), струйкой пресекая её границу. Капли застучали о ковёр. Тот стал темнеть кляксой с живой расширяющейся окружностью. Алоис забрался на диван ногами. И принялся, проглядывать один из цветных буклетов, раскиданных «всюду» с рекламой автомобилей и привлекательной «Девушкой Филипса*» на обложке. Но потаённая, глубокая, натянутая нить приводила его назад, в комнату Габриеля, к Жаку Матти. Транси в тот самый момент думал об убийстве. Мысль эта не внушала ему ни смелость и ни страх, а какую-то тёмную горячую гордость. Раздутые навязчивые воспоминания это тут же затушили и вновь распалили. Вот Алоис выбегает из кабинета Префекта. Перепуганный и удивленный. В ужасе, растерянный он появляется в дверях общей директорской гостиной, где полно людей… все невольно к нему оборачиваются. «Господин Директор… Там… Жак Матти повесился!» — заикаясь, произносит граф. Всеобщая растерянность. Шок. Удивление. «Кто повесился? Где? Какой Матти?» — «Боже, так ведь это староста отделения «В»! — испуганно вскрикивает кто-то. Все кидаются к кабинету несчастного. Жак висит на люстре. Опрокинутое кресло, пол усыпанный письмами, запечатанными и раскрытыми, разбитый белый сервиз — золотая кайма на сколках, пятна чая на ковре. Сквозь суматоху, завязавшуюся в комнате, появляется школьный врач. Меряет пульс, зеркальцем ловит дыхание и среди общего гама произносит, наконец: «Шея сломана». Кто-то вслух молится и добавляет шепотом: «Зачем он так?». Все замолкают. Потому что Матти более нет там, где воплотило его чужое сознание. Вот он сидел в кресле, поднятом и возвращенном на прежнее место, а руки его опущены на подлокотники. Клод возвышался за его спиной. Он стоял, положив ладонь мальчику на плечо. Транси показалось, что сцена казни может увидеться красноречивой из-за сторонних глаз, однако, те давно исчезли, в кабинете было пусто, и граф мог представить всё воочию. На Клоде была лишь одна белая перчатка, не шедшая никак к черному «гауну», и очки с разбитой линзой, Алоис ему передал их сам, и теперь мог ощутить, как холодно вспотевшей ладони — отточенное золочёное серебро; нож у горла сидевшего заключал в руках демона знаки, коды и тайнопись всего существования Транси. Матти дышал. Точно в замедленном кинематографе протягивая свою ладонь к горлу, и незамедлительный жест на пробу вышел очень мягким. Хирургическая точность Фаустуса откликнулась аффективным упоением в душе Алоиса. Жест ювелира. Лезвие пронесло отблеск, как зеркальный осколок проносит свет. Матти захрипел. У него широко распахнулся рот и задрожали руки, но он больше не сопротивлялся. Безотчетный, сумасшедший кошмар полыхал в его глазах, питая в себя и злость, и удивление, и страх. Сверкающие алые градины хлынули на пол. Кровь съедала белую ткань перчатки жадно, будто в ладони раздавили гроздь спелых вишен. Матти кашлял. Кровь же пропитывала рубашку на груди Жака, обивку кресла, растекаясь у ножек — багровая в полумраке. И когда границы её настигли туфель графа, Транси отступил. Но поздно. Кровь заливала пол вокруг. Он попытался встать. Но представшее перед ним Альтер Эго ухмыльнулось ему его же улыбкой. И Алоис ответил на улыбку своего двойника в вычурном кресле… В дверь постучали трижды. Граф машинально крикнул «entrez» и отложил раскрытый журнал. Тем не менее, двери никто не открыл. Алоис оглянулся. Тишина на мгновение поглотила его. Отчетливо раздались в коридоре шаркающие шаги. Он не знал, где был Фаустус или тройняшки, не знал даже куда подевался Селдингс. Он был совершенно один. И дверь не была заперта. Кто-то стоял там, по другую сторону. Выжидая ли? Чего? Сердце у Транси сжалось от ужаса. Медленно, очень медленно он перевёл взгляд на ванную комнатку, полную света, и обратно на инкрустированную дверную ручку, на блестящий монохромный ключ замка. Успеет ли он повернуть его, если кинуться немедля? Разумнее ли будет укрыться в душевой? Позвать Клода? Кто там? И где Клод? Позвать Клода… Вновь постучали. Алоис вздрогнул. Приподнялся на ноги. Он не понимал, зачем это сделал, почему сильно напуган. Руки будто парализовало, а взгляд, против его желания, возвратился на прокручивающуюся ручку двери. Транси онемел от страха. Тогда дверь, наконец, распахнулась. В купе проник незнакомый молодой официант в ливрее, с подносом. — Добрый вечер, сэр. Вы просили чай. Алоис это никак не прокомментировал. Только расправился и старался выглядеть спокойным. Однако чувствовал холод, от которого знобило, и наэлектризованность нервной оболочки по всему телу до кончиков ушей. Шагнув к столу, лакей, приметив маленькую "катастрофу", замер. Отставил поднос на табурет. Кровоток у графа потек былым живительным ритмом. — Вы ещё кто? — Воскликнул он, всё более смелея, — я Клода просил! — Ваш Дворецкий сказал вам отнести, он отбыл… Совсем растерявшийся официант вернул вазу и теперь пытался промокнуть всё салфеткой. Для Транси сцена эта показалась отвратительной. — Отбыл, значит… — раздув ноздри и гневно передернув плечами, возмутился он и усмехнулся, — и сказал отнести кому-то? Выметайтесь! Какой ещё чай? Совсем свихнулись! Не заказывал я ничего. Убирайтесь вон! Он грубейшим образом накричал на лакея и, буквально вытолкнув вон, запер дверь. Руки у него совсем не дрожали. Тишина, воцарившаяся в купе, тотчас же вновь настигла его. Алоис замялся возле шкафа и всмотрелся в зеркальную деревянную гладь. В своё отражение. Спокойный вечер был полностью испорчен. Так, может, это было мнимое спокойствие? И ведь Клода он не позвал… Алоис поднял взгляд и нахмурился. В отражении, позади него, темнеющей стеной стоял Фаустус. Зрачки его полыхали. Но в комнате граф был один. Он опустил взгляд на свои руки. И увидел, с ужасом, что ладони его были все в крови, с пальцев кровь капала на ковер, на тапочки, стекала к локтю. Транси ухмыльнулся, высоко поднял голову и медленно вздохнув, прикрыл веки. Сердце билось равномерно. Громко. Оглушающее громко. Точно барабанный бой. Удар, за ударом отражаясь от стен, от мебели. Сливались со стуком колес. Алоис физически чувствовал, на какой скорости несется вокруг него экспресс. Летит ночь. Как тёплая кровь поднимается с пола, капля за каплей впитывается в его кожу, его ногти. Казалось, он может ясно представить, с какой мощью в секунду сжимается его сердце, с какой скоростью бежит по венам кровь, с каким напором лопаются капилляры, от чего покалывает в пальцах и краснеют глаза. Удары громыхали набатом. Сквозняк холодил спину. Он всё ещё чувствовал запах дождя с новой, густой примесью бергамота в воздухе. Слышал, как на журналы капают остатки воды. Транси распахнул глаза и выдохнул. Теперь в отражении был только он. У его ног, на ковре, лежали подаренные Клодом наручные часы. Стекло было разбито вдребезги. Графа терзало недоумение. Он не помнил, почему отпустил их. Но поднимать не стал. В атмосфере купе чего-то странным образом не хватало.