SI VIS AMARI, AMA
It's getting hard to justify С каждым разом все труднее оправдываться Breathe Underwater (Slow) — Placebo
— Эй, парни, смотрите, что там начинается! — отрываясь от явно интересного спора в чате, Джузо указывает на ещё что-то, привлекшее его внимание сильнее очередного разговора по поводу гоночных ралли, о которых он лепетал Шото каждую минуту их общей перемены между парами. — Драка? Не рановато ли сегодня? — с удивлением вскидывает голову друг Джузо, но Тодороки уже и позабыл его имя, а переспрашивать он считает плохим тоном. Поэтому в голове просто обозначает его как очередного приятеля Хоненуки, одного из тех, кого зачислили сюда по связям, пряча за кучей денег тупость очередного чада. — Опять футболисты разгорячились? — Да не, это не футболисты, — лениво поправляет Джузо того. — Кто-то из старшиков. Глаза Хоненуки блестят еле скрываемым азартом. Таким, каким провожали жертв гладиаторских побоищ, идущих как живое мясо на потеху важным персонам и основному люду. Шото ничего не высказывает на эту тему и на то, как парень в этот момент выглядит донельзя нелепо, но не торопится сам поглазеть на развернувшуюся драку, не спеша заканчивая с яблочным соком. Но любопытство так или иначе берет верх, и Тодороки бросает косой взгляд вправо, туда, где уже собралась небольшая толпа зевак. Шото хмурится, с некоторым напряжением смотря, как два старшекурсника явно что-то не поделили с каким-то хилым пареньком, который кажется по сравнению с этими стенами хрупкой веткой. Но телосложение жертвы вовсе не останавливает стремление парней набить тому морду. Шото это замечает по их красным от гнева лицам и сильно сжавшимся кулакам, которые они тут же решаются использовать. — Воу! — рвано вырывается изо рта знакомого Хоненуки, когда паренёк летит на землю от одного уверенного и чёткого удара по челюсти. — Жёстко. — Ага, — кивает Джузо. — Интересно, что этот пацан им наговорил, раз они так взбесились? Шото слегка приподнимает бровь, не понимая, что такого занимательного и интересного они нашли в простой неравной драке. Он снова смотрит через спины столпившихся, как эти самые два старшеклассника включают уже и свои ноги, отчего зелёные волосы начинают сильнее маячить перед глазами. Тодороки даже не собирается встревать. Ведь это не его проблема, разнимать конфликтующих, но хрупкая фигурка вызывает у него некоторую долю жалости и даже сожаления. От того, что его тело точно будет ныть от боли неделю минимум. — Что было, то и прошло, — хмычет знакомый Хоненуки, скучающе отворачиваясь от оконченного зрелища криками президента университета и дальнейшего отчитывания нападавших. Шото вдруг становится мерзко даже сидеть рядом с Джузо и его друзьями-идиотами, и он начинает собирать рюкзак, пока одна фраза невольно не останавливает его: — Я вроде знаю этого пацана, — тужится вспомнить знакомый, напрягая свои остатки извилин. Шото поворачивается к месту драки, наблюдая, как зеленоволосый с трудом поднимается на дрожащие ноги, держась за раненый живот и морщась при этом от боли. Но его лицо, к удивлению Тодороки, не выражает предсказуемую в этих случаях досаду, горечь или обиду. Его лицо на удивление спокойное, словно он этого и ждал. — Мне рассказывали, что он вроде приятель той девчонки был. Как же её? Ну, которая покончила с собой около недели назад? Тогачи, Тогики… — Токаге? — поправляет его Джузо. — Вот, вот, ага, — щёлкает пальцами знакомый. — Он ещё подозреваемым числился в её убийстве, пока не доказали, что это был простой передоз. — Одни нарколыги да отбросы в этом универе, — морщится Хоненуки, и в этот момент Тодороки хочется высказать ему насчёт того, зачем он вообще пошёл сюда, в, как он сказал, место наркоманов и других личностей с низким социальным статусом, но вовремя затыкает себе рот, понимая, что ничего этим не добьётся. Шото снова смотрит на паренька, замирая от замешательства. Тот самый зеленоволосый пялится на него с нескрываемой странной улыбкой. Тодороки слышит, что его настойчиво окликают, и ему кажется, как паренёк подносит указательный палец к своему виску и вскидывает вверх. — Что-то ты сегодня сам не свой, Шото, — с насмешкой произносит Джузо. Тодороки приходится обратить на него внимание. — Так странно глядишь на этого, — парень кивает на зеленоволосого, медленно уходящего из их поля зрения. — Неужто тебе его жаль стало? Шото отвечает самым холодным и отстраненным взглядом, отчего Хоненуки даже слегка опешивает. — Я советую тебе поменьше открывать рот и выражать свои глупые мысли, — Шото хватает рюкзак и молниеносно поднимается с места, желая оказаться от Хоненуки подальше, а то и вовсе его больше не видеть. Нахождение рядом со взбалмошными и обнаглевшими богатыми сынками давит на нервы, поскольку Тодороки совсем не хочет принимать ту правду, что его причисляют к таким же. — Эй, чего грубить сразу? Разве я сказал не то? Тодороки не отвечает. Прозвеневший звонок даёт ему приказ идти на начавшуюся пару, но, заворачивая за угол, он останавливается. Зеленоволосый, прислонившись к стене, поднимает на него растрепанную голову и слегка растягивает уголки губ, снова с той же странностью, причину которой Тодороки не может найти. Этот парень не произносит ни слова, лишь молча отходит от стены и хромает дальше, оставляя Шото удивлённо смотреть на него вслед. Он прислонился к стене, пряча руки за спиной. На вид его волнительная фигура показывала некую вину, но так и сквозила фальшью. Шото это знал. Или просто старался так думать, чтобы точно не чувствовать к себе сожаление от него, ведь представлять неискренность гораздо легче. Тодороки не спешил начать разговор. Изуку тоже не собирался открывать рот первым, скользя рассеянным взглядом по больничному коридору, и стоял напротив него так, словно случайным образом оказался с незнакомцем в одном и том же месте. Шото невольно кольнула эта мысль, поэтому он решил нарушить тишину, заставляя Мидорию поднять голову: — С тобой происходит что-то странное, — холодно, без намёка на сочувствие, произнёс он. — Ты изменился. И снова эта улыбка. Она часто ставила в ступор и оцепенение Шото, потому что он никогда не понимал, что скрывается за ней. Но всегда улыбка на тонких губах была разная, непохожая, и оттого чарующая. Тодороки никогда не мог полностью понять мотивы той или иной эмоции на лице людей, их движения, походку, манеру речи. Для него это было тяжело, так же, как для экономиста изучать квантовую физику. И что слегка приподнятые губы могут означать, он тоже не знал. Мидория всегда был слишком сложным для него. Его действия словно имели давно разработанный план, он умело плёл нити вокруг Шото, вытаскивая только то, что требуется ему в данный момент. Своими короткими фразами, звучанием голоса, брошенным взглядом всегда имел успех пробраться глубоко в душу Тодороки, туда, куда он не пускал никого, даже самого себя. Шото вдруг пришла мысль, что Мидория просто сделал из него свою марионетку, готовую выполнять приказы по щелчку хитроумного кукловода. Интересно, Изуку когда-нибудь был с ним искренен? — Что ты делаешь? — без упрёка, без грубости и недоумения в голосе: Шото только безразлично бросает фразу тому странному парню, которого избили позавчера. Может, это простой пранк судьбы, что профессор послал его в ректорскую взять прожектор для презентации именно сейчас, но каким-то образом Тодороки снова натыкается на зеленоволосого. Тот, кстати, с совершенно непоколебимым лицом срывает со стен плакаты о вреде наркотиков, мотивационные лозунги дорожить своими близкими и не совершать самоубийства, рисунки, обычные прикреплённые листки с очерками о том, как они относились к суициду и к самой виновнице этого балагана. Странный парень не останавливается даже после вопроса Шото, медленно разрывая пестрый плакат на маленькие кусочки. Тодороки точно не претит оставаться здесь дальше. Он может просто пожать плечами на выходки этого парня и идти дальше по своим делам, но интерес к тому, зачем зеленоволосый срывает постеры с явно содержащимися на них воспоминаниями о девушке, которая, по словам знакомого Хоненуки, была его приятельницей. Поэтому, немного колеблясь, Шото задаёт свой вопрос снова. Зеленоволосый удивлённо смотрит на него, будто Тодороки сморозил самую глупую вещь на свете. — Разгребаю лживый мусор, — голос зеленоволосого тонкий, даже слегка детский. Он произносит это обыденным тоном, странно при этом сверкнув глазами, заставляя Тодороки слегка сдвинуть брови к переносице. — Ложь о вреде наркотиков и самоубийстве? — Шото совсем не понимает его. Зеленоволосый переводит взгляд на разорванный плакат в руке, а потом снова на него и будто тоже не понимает, о чём Шото говорит. Весьма комично, наверное, они сейчас выглядят, таращась друг на друга как на последних идиотов. — Как думаешь, зачем они вешают всё это? — паренёк кивает на плакаты. — Для чего? — Чтобы предупредить людей о плачевных последствиях вредных привычек и дать им понять, что так делать нельзя, — первая мысль, что вырывается из уст Тодороки, только смешит зеленоволосого. Шото недоуменно поднимает бровь на его странное поведение. — Они висят просто ради того, потому что надо, — отвечает тихо парень, выбрасывая куски бумаги в урну. — Показать людское равнодушие напускными громкими фразами. Простая клоунада всеобщей неожиданной взбудораженностью случая, о котором спустя пару недель просто забудут. Так зачем никому не нужным постерам висеть и дальше? Я просто показываю истину. Шото медленно забывает цель своего ухода из аудитории. Наверное, его там продолжают ждать, растягивая лекцию, пока он прохлаждается здесь, болтая со странным парнем, срывающим плакаты с не менее посторонним взглядом темно-зеленых глаз. — Тебя избили недавно, — невольно говорит Шото, не понимая, почему ему хочется поднять эту тему. — Почему тебя побили? Только недавно такой интерес присутствовал у Джузо и его знакомого, а сейчас Шото сам интересуется этим аспектом, недоумевая скорее от самого себя. — Они говорили плохое о ней, — паренёк поджимает губы, невольно дотрагиваясь до своего живота, хотя на его щеке виднеется такая гематома, что даже близорукий без очков заметит. — Твердили, что эти лозунги ничего не стоят и всё в этом роде. Вот я и не удержался. — Но ты тоже каким-то образом негативно настроен к плакатам, раз уж срываешь их, не так ли? — Тодороки определённо не понимает этого парня. То он говорит, что эти постеры — сплошная ерунда, то нарывается на драку из-за них. И в чём тогда смысл? Шото точно хочет это знать. — Плакаты меня не интересуют, — качает головой он, сморщив лицо. — Эти идиоты заикнулись о Сецуне, говорили о ней гадости. Я не мог стоять в стороне. — Сецуна — это твоя подруга, которая покончила с собой? — Она не покончила с собой! — неожиданно для Шото восклицает зеленоволосый. — Все эти плакаты, эти дурацкие беседы с психотерапевтами, эти видео про отклоняющееся поведение — это всё ложь! Она не убивала себя, её хладнокровно убили, а администрации легче просто сказать, что это несчастный случай из-за собственной глупости. Это всё неправда! Зеленоволосый смотрит на него так, будто пытается найти на лице Шото хоть каплю понимания, отзывчивости его нахлынувших и резких эмоций. Но, не увидев того, чего хотел, он успокаивается и уже безучастно, скучающе и отстраненно глядит на него, каким-то образом виня Тодороки в его же равнодушии. — Ты хоть сам понимаешь, кто ты такой? — смутно произносит паренёк, снова заставляя Тодороки замереть на месте от оцепенения. Шото даже забывает спросить его имя. — Кажется, сегодня будет дождь, — безучастно промолвил Изуку, посматривая в окно на собирающиеся тёмные тучи. — Надо было взять зонт. — Это всё из-за Бакуго, верно? — Шото не интересовала погода на улице, не волновало то, что может пойти дождь, что он не захватил зонт или даже шарф на случай сильного ветра. Не боялся простудиться или озябнуть. Он хотел лишь услышать ответ. — Из-за него ты начал меня избегать, я прав? Хоть бы он не был прав. — Ты так хочешь это услышать? — мелодично и спокойно сказал Мидория, медленно опускаясь спиной вниз по стене. Его, видимо, совсем не волновали остальные проходящие мимо люди, раз уж он устроился прямо на полу и взирал на непоколебимого Тодороки снизу вверх, но даже сейчас Шото не мог отделаться от мысли, что жертвой в этом разговоре являлся именно он. — Да, — дрогнувшим голосом ответил он, твёрдым взглядом буравя лицо Изуку. Оно было грустным и отрешенным, и Шото это совсем не нравилось. — Скажи прямо и без колебаний: это всё началось из-за Бакуго? Мидория слегка наклонил голову, обнимая пододвинутые колени. На его лице показалась тень сомнения, а губы сжались в одну линию. — Я никогда тебя не любил, — совершенно тихо произнёс Изуку, но его слова словно громом пронеслись вокруг Тодороки. — Но просить за это прощение, похоже, слишком поздно. Вот как. Отчего-то, но Шото стало намного легче. Он даже смог вздохнуть полной грудью, не взирая на содранную кожу и мастерски вскрытые органы, умело вырезанные скальпелем словами Мидории. — Тебе нравится чувствовать себя униженным? — Тодороки не сдержал вырвавшийся наружу смешок. Он вообще желал громко засмеяться на всю больницу, разразиться сумасшедшим хохотом, пугая до ужаса всех пациентов и врачей, и в особенности Изуку. — Нравится, когда ты становишься жертвой в чьих-то руках? Ловишь кайф от насилия и оскорблений? Такими ты представляешь настоящие отношения или просто у тебя извращенные взгляды на симпатию? Ты случайно не болеешь стокгольмским синдромом? Бакуго, похоже, тебя настолько привлёк своей жестокостью и манерами животного, что ты готов хвостом за ним трусить, не отставая. Ты правда видишь себя таким жалким? Вот! Наконец, это то, чего Шото и добивался. Мидория непонимающе посмотрел на него, и даже немного с опаской, словно узнал о своём фетише лишь сейчас, не замечая этого ранее. — Я… — Изуку замялся, рассеянно водя глазами по коридору. Вдруг Шото захотелось вернуть слова назад, не говорить в лицо ошеломительную для зеленоволосого правду. Его напуганное лицо сжало сердце, учащая ритм до громких стуков по грудной клетке. Он не собирался останавливаться на начатом. — Я был у мафии Лос Анджелеса, — выдал индифферентно Шото, следя за изменившимися эмоциями веснушчатого: от растерянных до потрясенных и шокированных. — Ты встречался с Шигараки? — хрипло спросил Изуку, впервые за это время смотря Тодороки прямо в глаза. От этого взгляда по телу прошлись предательские мурашки. — Я знал, что они хотели тебя убить, — Шото тоже решил говорить прямо. — Поэтому посоветовал им переключиться на другую цель. — Ты сказал им напасть на Катсуки? — резко поднялся с места Мидория. — Откуда у тебя вообще связи с мафией? — Я сказал им, чтобы они просто убили Бакуго, подал им намёк, а дальше оставил их разбираться самостоятельно. Шото давно не видел столько боли в глазах Мидории. В последний раз он выглядел так, когда узнал, что Сецуна умерла, но об этом Тодороки мог только догадываться, ведь познакомился с ним только после всех этих событий. Ему хотелось верить, что смерть подруги его потрясла сильнее, чем неудавшееся покушение на Бакуго. Очень хотел верить, что это животное было не настолько дорого, чем обожаемая Сецуна. — Это ты им дал наводку наведаться именно на Хеллоуин? — осторожно произнёс Мидория, сжимаясь весь, словно прячась от внешних раздражителей, а так же от пронзительного и бьющего прямо в цель взгляда Шото. — Прошу, скажи мне, я должен это знать. — Нет. Я даже не заикался с ними насчёт Хеллоуина. Они всё придумали сами. После разговора с Шигараки я даже перестал держать с ними связь, — Тодороки ощущает кислый привкус того, будто он оправдывается за свои действия перед Изуку. Он сильнее сжал кулаки и прикусил нижнюю губу. — Я просто… Он не закончил фразу. Ядовитая и токсичная обида обжигала горло, спускаясь глубже, отравляя уже весь организм чувством потери и отчаяния, прогоняя его настоящее расчетливое хладнокровие, которое он развивал с самого детства. Чтобы ни одна живая душа не могла проникнуть внутрь и копошиться в его чувствах, выворачивая наизнанку и оставляя с нагими чувствами перед всеми. Изуку это удалось лучше всех. И поэтому Шото не знал: ненавидеть его за это или держать как можно ближе, не смея отпускать. — Видимо, я это заслужил, — Мидория закрыл рукой глаза, снова спускаясь на пол. — Но я не стану ни в чём тебя винить. Просто… — он усмехнулся. — Я был дураком, раз не осознавал, что смогу выйти из этого болота чистым. Прости меня. Шото сперло дыхание. Все грубые слова, которые он мог выкинуть в порыве разгоряченности, мигом испарились. Оставили наедине с Изуку, даже без намёка на дальнейшие действия. Он сделал шаг. Потом ещё один, приближаясь к сгорбленной фигуре на полу, пока не остановился вплотную. Мидория поднял на него удивлённые глаза, ошарашенно глядя на протянутую к нему руку, и, не мешкая ни секунды, потянулся к ней, впрыгивая в открытые объятия, сминая руками одежду Шото и прижимаясь крепко, словно за спасительную ветку. В который раз он запутался, заплутал в дебрях своих желаний и эмоций, потерял связь с разумом. Шото обхватил руками хрупкую спину, потому что думал, что сейчас это требуется не только Мидории. Он хотел понять себя, но на самом деле сходил с ума с каждой секундой все больше. Приближающаяся сессия не даёт лишний раз вздохнуть и спокойно отдохнуть, давя на нервы огромным материалом и тёплой погодой, когда совсем не хочется засиживаться допоздна над конспектами, а просто повеселиться или отоспаться вволю. Тодороки бы спокойно мог отсидеться под тенью раскидистого дерева и закрепить заученный материал, если бы не одна мордашка, так неожиданно появившаяся в поле его зрения и вот уже в который раз заставляющая вздрагивать от неожиданности. — Почему ты постоянно появляешься тогда, когда не просят? — мрачно говорит Шото, возвращаясь к своему конспекту. Но назойливая мордашка в принципе и не собирается куда-то уходить. — Потому что тебе этого хочется, — улыбается паренёк, сидя на высокой ветке дерева (и как он только туда забрался) и по-детски мотая ими туда-сюда. — А ещё потому, что тебе одиноко, не так ли? — Нет. — Устало отвечает Шото, пресекая на корню дальнейший разговор. Тодороки всегда один, но данная отдалённость от остальных его совсем не беспокоит. Напротив, это даже комфортно и удобно. — Мне не одиноко. И мне не хочется с тобой болтать, если ты об этом. Ты сам постоянно за мной ходишь. — Ага, — легко кивает зеленоволосый, крутя в руке фотоаппарат. — Возможно, это моё желание. Но ты, как видно, не против, так в чем проблема? Шото приходится поднять на него голову, одновременно щурясь от бьющих в глаза лучей солнца. — Тебе что-то от меня требуется? — спрашивает он, в ответ получая неопределенную улыбку. Тодороки до сих пор считает этого парня странной личностью и явно неадекватной: если только несколько дней назад он с ненавистью разрывал плакаты, а сейчас спокойно улыбается и даже пытается строить из себя загадочную личность, это уже говорит о неустойчивости его психики. — Я просто хочу подружиться, разве это плохо? — Я не завожу друзей. — У сына мэра совсем нет друзей? — паренёк выпячивает нижнюю губу, что Шото считает простой наигранностью. — Это грустно. Тебе не бывает тоскливо в какие-то моменты? — При чём здесь мой отец? — напрягается Шото, вставая с удобного места. — Пытаешься заполучить большие связи через меня? — Мне связи совсем не нужны, если ты об этом, — паренёк ловко спрыгивает с дерева, вставая рядом с ним. — Меня Изуку зовут, если тебе требуется узнать моё имя, Шото. Тодороки поднимает бровь. — Если это всё, что ты хотел сказать, то я пойду, — ему не доставляет удовольствие стоять рядом с такой неординарной и непонятной персоной, которая смотрит на него проницательным взглядом, словно знает всего Шото с ног до головы. Такая мысль только обескураживает. — Твои глаза всегда такие грустные, но одновременно такие непоколебимые, — выдаёт Изуку, листая фотки, сделанные исподтишка и незаметно от Тодороки. Тот собирается поддеть его, что он преследует его аки застенчивый или хитрый сталкер, но умалчивает после следующей реплики зеленоволосого: — Словно ты не можешь показать всем, кто ты такой. Шото настораживается, вспоминая, что почти то же самое Изуку говорил ему в тот день икс. — О чем ты? — спрашивает он, разглядывая худой силуэт, спрятанный за длинной туникой и узкими джинсами. — Я не понимаю… — Я говорю о стереотипах, — хмыкает паренёк, покачиваясь с пятки на носок. — От них очень трудно избавиться, правда? Здесь уже работает теория стигматизации: нам наклеивают ярлыки не только за своё поведение, но и за происхождение. Я заметил, как ты напрягся, когда я заикнулся о твоём отце. Для тебя это не очень приятная тема, как я посмотрю… — Говори покороче, мне нужно идти на пары, — поторапливает его Шото. До занятий ещё около десяти минут, но он говорит это лишь для того, чтобы побыстрее избавить себя от роли собеседника в этом разговоре. И, конечно, Изуку это замечает, но молчит. — Не редкость, что на самые престижные факультеты в этот университет попадают явно не по знаниям, а по связям. И ты точно входишь в это число, ведь ты сын самого мэра. Но я явственно ощущаю, что ярлык сына богатенького папаши тебе не приходится по душе, но ничего уже поделать не можешь, потому что больше ничего в тебе и не замечают. Сколько бы ты не пытался показать свои способности, свои качества или особенности, как бы хорошо или плохо не учился, все всё равно будут видеть простого сынка, которому повезло родиться в нужной семье. — Чего ты добиваешься? — начинает нервничать Шото. — Хочешь, чтобы я тебе дал денег? Хочешь стать популярным через меня? Что тебе нужно? — Ну вот опять, — закатывает глаза Изуку. — Ты меня слышишь, но совсем не слушаешь. Я совсем не это имею в виду. — Тогда что? — Я вижу тебя настоящего, — заключает парень, успокаивающе приподнимая уголки рта. — Вижу тебя за гранью общепринятого ярлыка. — Ты меня совсем не знаешь, — хмурится Шото. — Отчего такие резкие выводы? — Может, потому что ты сам хочешь показать настоящего себя передо мной? Потому что тебе этого хочется. Чтобы тебя поняли. Тодороки молчит, продолжая стоять на месте и разглядывать непонятного юношу, внезапно свалившегося ему на голову. Он не знает, что ответить на данное заявление. Грубить будет лишним, но и молчать тоже не вариант. Поэтому остаётся только тактика хладнокровного взгляда, но ею Шото не успевает воспользоваться, встревоженный быстро брошенной фразой Изуку: — Ну, как надумаешь, приходи в нашу фотостудию, — напоследок он подмигивает. — Я отдам тебе твои фотографии, если, конечно, ты хочешь увидеть то, что увидел я. Изуку мягко отстранился, вероятно, только что осознав свой неконтролируемый импульс, но продолжал держать Шото за футболку. — Раз уж все так закрутилось, — с грустью сказал Мидория. — Могу я попросить тебя о последней услуге? Тодороки выпрямился и спустя мгновение кивнул. Изуку заметно выдохнул и скрестил руки в замок. — Хитоши требуется помощь, — начал он, снова отводя взгляд. — Он попал, мягко говоря, в большую задницу. Нам просто требуется страховка, чтобы дела не зашли ещё глубже в яму. Я прошу не за себя, но пойму, если ты откажешься. — Хорошо, — ответил Шото без тени колебаний. — Я попробую сделать всё, что в моих силах. Изуку благодарно улыбнулся ему, отчего по телу парня прошёл электрический ток, подталкивающий его совершить роковую ошибку, но такую притягательную и желанную всеми органами, что Шото не смог совладать с собой. Он наклонился, поддевая большим пальцем подбородок Изуку, и запечатлел на его губах едва осязаемый поцелуй, и опешил, когда Мидория поднялся на носки и углубил поцелуй, прикусывая его нижнюю губу. Тодороки прижал его к стене, обхватывая ладонями лицо, теряясь в реальности целиком и полностью. Сердце ныло и скрипело, словно предупреждало его, но он не слушал, под наплывом эмоций перемещая свои губы на щеки, нос, ресницы и снова соединяясь в долгом и проникновенном поцелуе, пока неожиданно появившийся разум не забил тревогу. Изуку сделал это вовсе не из-за своего желания. Это было чувство вины, простой импульс невысказанных поздних сожалений и грызущих мук поколебимой совести. Самый подлый ход из всех возможных. — Я хотел сказать, — отстранившись, прошептал Шото в ухо Изуку, дрожащему явно не от холода. — Я ухожу из Юуэй. И перевожусь в другой университет. Он почувствовал, как Мидория вздрогнул от неожиданного заявления. — Что? Как это «переводишься»? — в шоке промолвил Изуку, заглядывая округлыми глазами прямо ему в душу. — То есть, не говори мне, что ты… — Я переезжаю жить в Лос Анджелес, — сухо и бесстрастно ответил Тодороки, оттого и сильнее вбивая в свою грудь ржавые и корявые гвозди. — И пришёл попрощаться. — Стой, подожди! — заикался Изуку, хватая Шото за одежду, пока тот собирался уходить из этого места. — Это слишком спонтанно и глупо, ты… — Я это решил, — чётко настоял на своём он, сбрасывая ослабевшую хватку на своей руке. — И ты меня переубедить уже не сможешь. — Шото! — крикнул ему вслед Изуку. Шото переборол желание оглянуться и пошёл дальше. — Пожалуйста! Причина его поступка крылась во многом. И Шото жалел, что не поступил так раньше.ХОЧЕШЬ БЫТЬ ЛЮБИМЫМ, ЛЮБИ