AUDI, VIDE, SILE
I couldnt be what you needed, could I? Я не мог быть тем, кто был тебе нужен, не так ли? Flowers — The Tech Thieves
— Данное происшествие, безусловно, стало для всех неожиданным ударом. Оно заставило нас задуматься о наших прежних оплошностях, которые, к безумному сожалению, остались без внимания со стороны администрации. Ради недопущения такой трагедии снова, мы приложим все необходимые усилия для… — Бла, бла, бла, — тихо спародировал ректора Монома, наклонив голову набок. — Сплошной полет бессмысленных обещаний и бесполезных извинений. Наш ректорат совершенно не умеет вести речи на публике. — Завались, умник, — приструнил верещавшего парня Бакуго. — И так башка от всего раскалывается, а твой занудный голос бесит меня еще больше. — Даже он заметил, что ты похож на зануду, — прошептал Мономе Мидория. — Может, это знак? — Это просто ты не умеешь заводить себе правильные компании, которые обязательно должны меня оскорбить. — Вы заткнетесь уже? — Великодушно прошу вашего прощения, — саркастично ответил Монома, уклоняясь от яростного взгляда Бакуго. — Тем не менее, я пришел к выводу о том, — продолжал свою речь ректор Незу, стоя у ораторской трибуны посередине спортивного зала. По бокам мужчины стояли профессора, хмуро и обеспокоенно оглядывая студентов, примостившихся на быстро расставленных лавках. В зале до сих пор висели некоторые хеллоуинские украшения, а на сцене красовалось бардовое пятно, которое не успели как следует оттереть. — Что нам следует лучше следить за действиями учеников во время процесса обучения, и для этого строго отрегулировать их отведенное на отдых время… По помещению прошлись возмущенные возгласы. — А это уже что-то интересное, — протянул Монома с еле скрываемой насмешкой. Мидория и Бакуго одновременно повернулись к нему. — Что ты имеешь в виду? — спросил Изуку. Монома деланно поправил длинную челку и гордо выпрямил спину. — Теперь мы не сможем надеяться спокойно посидеть на улице, заниматься непристойностями или попивать пиво в коридорах. Они говорят, что будут следить за каждым нашим шагом, а могут даже и в сумки заглядывать. — Это незаконно, — заметил Катсуки. — Если они сделают из универа колонию строгача, то несдобровать уже им. — Все верно, — нехотя согласился с блондином Монома. — Они не станут следить за нами круглосуточно, но все-таки запретить некоторые аспекты могут. Например, запрет на курение и уход с территории в неположенное время. — Вот уроды, — сказал Бакуго. — Сигареты за что? — Видите, кто сидит в первом ряду? — Мидория быстро указал вниз, лавируя взглядом сквозь высокие фигуры сидящих перед ними студентов. — Это наш мэр, — кивнул Монома. Катсуки нахмурил брови. — Тодороки не был у нас со времени поступления Шото. Решили добить нас моральными угрозами? Кстати, — парень вопросительно повернулся к зеленоволосому. — Я не видел Шото со вчерашнего дня. Ты с ним связывался? Мидория неосознанно сильнее прижался к плечу Катсуки, будто данный вопрос его напугал. Бакуго же твердым взглядом впивался в зеленую макушку, тоже таким образом требуя ответа на мерзкий и непонятно почему волнующий его вопрос. — Я звонил ему, — смутно произнес парень. — Но он не взял трубку. — Ясно, — сказал Монома, видимо, поверив Мидории, но вот Кастуки совсем не верил ни единому слову веснушчатого. Когда это он успел звякнуть какому-то ублюдку, если Бакуго не позволил ему даже заснуть раньше времени? Вот, сидит такой, с огромными синяками под глазами, но с довольной мордой, вешающий на его уши лапшу. Катсуки решил промолчать, но подметил в голове, если увидит рядом с собой или Мидорией разноцветного урода, то не сдержится. — … и поэтому я пригласил сюда нашего гостя, мэра Спринг Сити — мистера Тодороки, — ректор громко хлопнул в ладоши, но на его требовательный жест откликнулись лишь единицы. В зале повисла напряженная тишина, разрезаемая вялыми хлопками. — Я помню, как при поступлении Шото его отец привёл сюда всех своих помощников, а ещё и охрану в придачу, — хохотнул Монома, с еле скрываемой неприязнью провожая мускулистую и тучную фигуру мэра, который больше напоминал отменного боксера, нежели политика. — Он заставил их фотографировать Шото и благословлять, мешая остальным поступившим. В тот момент многие начали ненавидеть Тодороки-младшего, хотя некоторые все равно видели в нем дойную корову. — Провалы в системе для того и нужны, чтобы немедленно их исправлять, — грозно продекламировал мэр, настолько возвышаясь над их ректором, что Незу выглядел каким-то ребёнком. — По соглашению с капитаном полиции, некоторое время в университете будут находится уполномоченные, чтобы в кратчайшие сроки решить ситуацию. — Полиция? Это что, прикол? — расслышал Бакуго слева от него тихое возмущение. — Я на такое не подписывался, — низким тоном сказал парень спереди. — Копов ещё здесь не хватало. — Если мафия Лос Анджелеса зашла так далеко, что смогла покуситься на студентов, то их должны немедленно поймать! — резко заявил Тодороки-старший, громко стукнув огромным кулаком по трибуне, которая предательски заскрипела от такой приложенной силы. — Но я не могу сказать, что никто из учащихся невиновен! Как только полиция узнает, кто состоит в сговоре с мафией, тот понесет наказание по закону, вместе с его приспешниками-преступниками! В мёртвой тишине испуганных такой тирадой людей усмешка Бакуго неприятно резанула по воздуху. — Он заливает насчёт того, что посадит мафию, — шепнул Катсуки удивлённому такой реакцией Мидории. Монома навострил уши. — Я знаю, что некоторые из легавых с ней в терках, и они закрывают глаза на продажу дури в округе Анджела, хотя руководство города об этом знает, но молчит. — Стремление поймать мафию как повод снять с себя подозрения в их сотрудничестве? — ошеломленно вытянул лицо Нейто и ядовито хмыкнул, свысока смотря на мэра, угрюмо разместившегося на своём месте. — Как же низко и жалко. Я всегда знал, что реформации мэра и его окружения ничего не стоят. — Ты знаешь кого на примете? — серьёзным голосом спросил Мидория блондина, не обращая внимание на мнение Мономы по поводу политического настроя и управления. Бакуго неопределённо повёл плечом. — Знаю парочку, — неохотно проговорил он. — Но их, наверное, уже выперли со службы. — А если нет? — сказал Изуку. — Мы можем их раскрыть и сдать полиции, или поговорить с ними насчёт Шигараки… — Мы? — выгнул бровь Катсуки. — Ну уж нет. Никаких «мы». — Почему? Но ведь это отличная возможность… —… засадить Шигараки и его компашку? — закончил за веснушчатым он, недовольно хмуря брови. — Это тебе не ебучая детективщина. Мало было тех уродов с пушками, и твоя задница вознамерилась в одиночку идти против этих конченых? Выбрось эту идею из своей башки, идиот. — Но мы уже влипли, — пытался оправдать свое решение Мидория, крепко хватая блондина за здоровую руку. — Нам не остаётся иного выхода, кроме как… — Слушай сюда, — приказал ему Катсуки, устанавливая зрительный контакт. — Ты никуда не сунешься, уяснил? Ни в какую разборку. Сиди смирно и не возникай, и все пройдёт мимо. Бакуго сомневался в своих словах, но пытался преподнести свои слова с уверенностью наивной правоты. Мафия от них не отстанет, он это отлично понимал, как и Мидория, сверкавший решительностью темно-изумрудных глаз. Раздражительный червь, пробегающий по его внутренностям, указывал парню на его собственное волнение за зеленоволосого, который со своей идиотской слепотой может совершить огромную ошибку. Катсуки признал, что так или иначе не хотел повторения вчерашнего случая и ему точно не претило найти Мидорию с простреленной головой. Он видел, что Изуку не поверил ему. — Не лезь на рожон, окей? — более примирительно произнёс Катсуки, давя жабу черствости в горле. — Пусть вот этот политик все разрешит, он типа умный, его и не жалко. — Эй! — возмутился Монома. — Я все слышал! — Я на это и надеялся. — Я не собираюсь ложиться в землю ради спасения твоей задницы, — сердито пробубнил Монома. — Не обижайся, он не со зла, — улыбнулся Мидория, хлопая друга по плечу. Монома закатил глаза. — Говоришь, словно он твой питомец. — Чё? — Ладно, мир, все, — остудил их пыл Изуку, замечая, что лекция подошла к концу и ребята начали уходить из зала. — Я тебя понял. Последняя фраза была адресована Бакуго, отчего тот слегка обескуражился покорным и мягким тоном парня. Катсуки надеялся, что Мидория действительно понял, что он имел в виду. ***You killed all the flowers Ты убил все цветы
— Со мной все в порядке, — нехотя выговорил Шинсо, присаживаясь на больничную койку. Смотря, относительно чего парень пребывал в порядке: если для солдата, пребывающего неделю в горящей точке без шанса на подкрепление — то да, Шинсо свежий огурчик, но вот для обычного среднестатистического человека он выглядел не то, что побитым. Перебитым. — Ну, я бы не пришёл к такому умозаключению, — прыснул от смеха Монома, присаживаясь на край кровати под хмурый взгляд фиолетоволосого. — Ты похож на старую боксерскую грушу для битья, которую уже давно нужно было выкинуть, а она продолжает висеть на цепи, вся такая грязная, порванная… — Я понял, замолчи, — нервно прервал его Шинсо. По его гематомному и перебинтованному лицу было видно, что он хотел добавить несколько язвительных и колких фразочек, но промолчал, посылая быстрый взгляд в сторону стоящего у двери Мидории, который не сводил с него задумчивых помутненных глаз. — Так значит, говорите, что в универе теперь будет рыскать полиция? — откашлявшись, неуверенно повторил Хитоши недавно озвученную ему информацию, удивляясь своего оробевшего голоса. — Вот как. — Но к тебе они так или иначе заявятся, — подал голос Мидория, мягко ступая к ним. Пальцы Шинсо инстинктивно били дробь по гипсу на ноге. — Они уже могли раскрыть твоё прямое причастие к мафии, и поэтому… — Говори все как есть, — неожиданно для Мидории и Шинсо заявил Монома. Изуку нахмурился, пытаясь прочитать на лбу блондина причину такого вывода. — В каком смысле? — Проводя продолжительные допросы и расследования, полиция все равно докопается до правды, — пояснил Нейто, по привычке дотрагиваясь до своих идеально вылизанных волос. — И, чтобы избежать ещё больших проблем и не пойти по ещё жёсткой статье, лучший исход для всех нас — сказать правду. — А ты не подумал о дальнейшей судьбе Шинсо? — с укором спросил его Мидория, сверкнув яркими изумрудами в светлой палате, приглушенной пастельными шторами на окнах. — Что с ним будет после этого? Шинсо опустил потяжелевшую голову, крепко сжимая белую простыню такими же бледного оттенка пальцами. Он ощущал привычную для его чванливой натуры раздражительность и холодную озлобленность, но теперь не на внешний мир с его неправильностью и жестокостью. Его гнев был направлен на самого себя. Апогидрозные нервы приглушенно говорили о себе, отдалённо шептали о собственном нравственном провале и детской наивности, граничащей с глупостью. Ему стало мерзко от самого себя из-за чертового волнения в голосе Мидории, когда тот произносил, что так или иначе тревожится за дальнейшую судьбу Шинсо. Как Мидория может переживать за него, когда несколько часов назад он приставил к его голове пистолет и восклицал о своей бушующей ненависти? Или Изуку действительно считает его другом, или он стремится надавить на его эгоизм и признать вину. Шинсо запутался в своих и чужих чувствах, оттого ему и страшно. — Если будем говорить учтиво и по правде, отделаемся только административкой, — сквозь размышления послышался Шинсо спор между молодыми людьми. — А если ещё станем сотрудничать со следствием, то… — Нет, у меня есть идея получше, — не унимался Мидория, — ты меня совсем не хочешь выслушать… — Потому что я знаю закон и права лучше, чем ты, — доселе высокомерное лицо Мономы скривилось в брезгливости. — И точно знаю, как нам замять это дело. — И что? Если мы заметем следы, думаешь, Шигараки не найдёт другого способа нам навредить? — Ты уже уходишь от первоначальной проблемы. Шигараки идёт за тобой и твоим борзым дружком. Шинсо им совершенно не нужен, поскольку он даже не знал всех дел мафии, а значит, он им без надобности. Вот сейчас ты приводишь аргументы в защиту себя, хотя пару секунд назад божился над Шинсо. Или ты настолько лицемерный? — Я… — Хватит, — тихо протянул Шинсо, хмуро оглядывая друзей. — Скандалов нам ещё не хватало здесь. — Скандалов? — визгливо воскликнули у двери. Ребята обернулись на новоприбывшую девушку. — Ты от них никуда не денешься. — Мина, ты… Мидория не успел окончить свою фразу, как Ашидо, простукивая каблуками по плитке, стремительно сократила расстояние между ней и Шинсо и так зарядила ему ладонью по лицу, что звон стоял в помещении ещё пару секунд. Мина продолжала покрывать щеки и скулы Хитоши красными пятнами и царапинами от длинных ногтей, пока Монома с силой не оттащил разбушевавшуюся девушку от шокированного происходящим парня, который удивлённо прикасался к своему лицу. — Ты что творишь? — воскликнул Нейто, удерживая вырывающуюся Мину за талию и даже приподнимая ту над полом. — Сволочь! — свирепо выкрикивала она, водя руками в воздухе, так и стремясь дотянуться до сидящего фиолетоволосого, чтобы впиться когтями ему в глотку. — Паршивая скотина! Быстро отпусти меня! — обращалась она уже к Мономе, тыча острыми локтями ему прямо под дых, и блондин был вынужден ослабить хватку, из которой Ашидо благополучно вырвалась. — Мина, стой! — перед девушкой возник взволнованный Мидория, удерживая подругу за плечи. — Да успокойся ты уже, наконец! — крикнул он ей прямо в ухо и сильно встряхнул. Мина замерла, словно только что возвратив себе разум. Её волосы растрепались то ли от бега, то ли от перевозбуждения, розовый свитер мешковато выпирал из джинс на высокой талии, а лицо выражало ошеломленный ужас, от которого по спине парня прошлись предательские мурашки. Он очень давно не видел розоволосую в таком состоянии: опустошенно-потерянном и испуганном. — М-мне сказал Шото, — еле проговорила она, хватая ртом воздух и указывая на Шинсо. — Сказал, что он пытался сделать… — Ты о чем? — осторожно спросил Изуку, заглядывая в глаза Ашидо через разводы туши. — А ты почему не понимаешь? — с удивлением обратилась она к Изуку, уже не пытаясь вырваться. Напротив, Мина сминала треморными пальцами его тёмную толстовку, будто парень мог исчезнуть, если девушка перестанет его держать. Дальнейшие слова она просипела едва слышимым голосом, утыкаясь носом в его плечо: — Он же чуть тебя не убил! Почему ты так спокоен? Почему его защищаешь? Ты что, совсем страх смерти потерял? Последние слова она произнесла высоким дрожащим голосом, умолкая и еле видимо содрогаясь. Парни таращились друг на друга, не решаясь прерывать напряжённое и колючее молчание. — Вот дура, — невольно вырвалось из уст Шинсо. Мина резко вскинула голову, гневно щурясь: — И ты ещё имеешь наглости разговаривать с нами после такого? Считаешь себя лучше нас, раз уж так расправляешься со своими друзьями? Знаешь что, Хитоши, — его имя она выплюнула так кисло и так противно, что Шинсо поморщился. — Я не знаю, что там в тебе нашла Сецуна, раз считала тебя идеальным, и Изуку, который по неведомым причинам не винит тебя ни за что, но вот я тебя уже не смогу простить. — Мина, ты находишься в состоянии аффекта, — аккуратно пытался надоумить её Монома, кладя руку ей на плечо, но она оттолкнула парня подальше, не сводя с фиолетоволосого чёрных, как ночь, глаз. — Я в здравом уме, чтобы делать осознанные выводы, — спокойнее ответила Ашидо, шумно выдыхая и сжимая кулаки. — И на сто процентов уверена, что ты никогда не ценил нас как своих друзей. — Мина хмыкнула. — Да тебе вообще на нас плевать было, так же, как и на Сецуну! Ты думал, я не знала, с каким воодушевлением она рассказывала мне о тебе, какой ты у нас милый, какой идеальный, хотя ты совсем на неё внимания не обращал. Постоянно посылал её куда подальше и даже оскорблял, только бы она отстала от великого Тебя. — А потом каким-то боком, после её смерти, ты и смотреть на нас стал по-другому, — отдышавшись, продолжила она. Шинсо сидел с опущенной головой, терпеливо выслушивая тираду девушки, и желал, чтобы она зарядила по нему чем-то тяжёлым и определённо металлическим, чтобы он перестал ощущать грызущую пустоту внутри, подпитываемую сильнее разрастающейся виной. — Словно обвинял нас в её смерти. Словно умерла она из-за нас, а не из-за святого Шинсо, который и не понимал даже, как своим отношением ранил её снова и снова. Ведь ты ни в коем случае непричастен, ты чист, правда? Обвинение всех, кроме самого себя, показывает лишь твою трусость принять то, что есть на самом деле. Ведь Сецуна точно не видела в тебе труса, не так ли? Мидория молча подошёл к ней и успокаивающе взял за руку, которую тут же девушка крепче сжала. — Если бы Изуку умер, я бы собственноручно отправила тебя на тот свет, будь уверен, — напоследок прошипела Мина. — Никто из нас не умрёт, я клянусь в этом. Никто не повторит участь Сецуны. Если тебе есть, что сказать, то пожалуйста, говори, я терпеливо тебя выслушаю. Шинсо молчал. Он вообще не хотел говорить ни сейчас, ни потом, ни через десятки лет после. Он просто хотел окаменеть на этом месте до скончания веков, безмолвным и холодным изваянием. Ощущать только презрение к своей никчёмной душе, которая думала, что пара смертей и компания с мафией изменит его жизнь, сделает другим, не жалким неудачником, который даже единственного друга уберечь не смог и сейчас просто окончательно портил все, до чего дотронется. — Извини, — еле слышно пробормотал Шинсо. — Так сойдёт? Мина нервно хохотнула. — Сойдёт? Это типо ты мне одолжение делаешь? Я хочу узнать причину, каким таким образом твоя голова надоумила присоединиться к мафии. — Не знаю, — правдиво ответил Хитоши. — Я действительно не знаю, почему. Я запутался. — Ах, запутался он, бедняжка! Ну ничего, надеюсь, колония его исправит. — Мина, тише, — присмирил её Мидория. — Не делай поспешных выводов. Ты судишь лишь по своим убеждениям, даже не выслушав его. — Мне это даже и не требуется, — устало вздохнула Ашидо, поправляя растрепанные волосы и одним чётким движением вытирая подтеки туши. — Я высказала все, что хотела. С меня довольно. Больше я в этом не участвую. — О чем ты? — одновременно произнесли Монома и Мидория. Мина остановилась у порога, бросая на них быстрый взгляд. — Это уже ваше дело, защищать ли его или же нет. Но, пожалуйста, меня в это не втягивайте. И да, — она направила на них указательный палец. — Если вы опять втянетесь в опасное дело, то убью вас всех троих я. Чао! *** «Я настаиваю на том, чтобы ты прекратил общение с этим малоприятным парнем, который плохо на тебя влияет. Тебе нужно смотреть в будущее, достигать высот, бла, бла, бла, а ещё ты будешь должен мне всю оставшуюся жизнь за свое рождение… » — вот что услышал Шото от наставлений своего отца, ну ещё по мелочи, включая его переходные замашки и безответственность. В принципе, все, как и обычно происходит: начало представляет собой самое заботливое нравоучение отца, медленно перетекающее из откуда-то взявшихся долгов Шото перед самой жизнью до оскорблений его поступков, втаптывая в грязь лицом словно провинившуюся собачонку. Шото сам решает, как ему жить, о чем и осведомил плюющему во все стороны свои бесполезные речи отцу. «Я сам решу, что ты должен, а что нет» Конечно, Шото не мог молчать. Отчего Тодороки-старший разразился такой тирадой, что чуть не вознамерился выкинуть сына из дома и лишить его всего наследства, если Шото ещё раз заикнется на тему его целей в жизни. Шото был бы не против свалить из этого адского дома куда подальше. Избавиться от причитаний старика, да даже от всего наследства, ему оно к черту не сдалось, и жить на улице. Все лучше, чем рабствовать под тяжёлым покровительством и открытым унижением его интересов. Поэтому Шото переехал жить к сестре. Фуюми жила почти в самой окраине города, и точно не была против нового соседа, понимая, что сюда их отец точно не сунется, хотя и будет доставать ежесекундными сообщениями и сброшенными парнем звонками. А сим-карту можно и поменять. Но, ворочаясь на жестком диване, он не мог сомкнуть глаз. Ночь Хеллоуина была сильна на события, которые юноша пытался уместить в голове, ничего не забыв. Всё то время, когда Изуку животно оттолкнул его, и последующие поиски зеленоволосого в испуганной толпе, не давали спокойно вздохнуть полной грудью. В душу забралось неприятное колющее чувство предательства и брошенности, давящее на сердце словно многотонный груз. Трудно было признавать, что в начале года Изуку начал меняться, и меняться до неузнаваемости. Ранняя доброжелательность и искренняя симпатия, близкая к влюблённости, перекрашивалась в отстраненность и холодное равнодушие, и все с начала учебного года. Шото пытался понять, в какой именно момент он успел потерять Мидорию окончательно. Поэтому он поднялся с места, дотянулся до мобильника и быстро набрал наизусть выученный номер. Время показывало три часа ночи, но Изуку мог ответить на звонок в любое время, даже когда Шото было необходимо услышать его убаюкивающий спокойный голос. Выкидывая гнетущее чувство, он тревожно вслушивался в долгие гудки, длившиеся, казалось, вечность, пока звонок не переадресовался на автоответчик. Шото обречённо завершил вызов, не решаясь оставить короткое сообщение. Его грызла опустошенность и накаляющая ненависть к тому, кто заполучил все внимание Мидории. Вынужденное самокопание парень решил отложить на потом, когда позвонил ещё три раза и услышал лишь привычные монотонные гудки, будто Шото звонил в пустоту, которая никогда не поднимет трубку. Он не мог уснуть ещё очень долго. Его плохое самочувствие заметила сестра и осторожно поинтересовалась, в порядке ли он, на что Шото только неопределённо ответил, что просто устал. Отчасти его бесила проницательность Фуюми, но винить её в этом не собирался. Хорошо, что она удосужилась учтиво промолчать. Плохое настроение испортил звонок от Ашидо. Та верещала что-то про случай на Хеллоуине, о том, что Шото мог видеть и что знать, ибо девушку разъедала непонятная тревога и разрастающаяся истерика, которую парень точно не желал слушать. Он рассказал ей. Поведал то, что ему сказал Шинсо тогда, в раздевалке, пока Шото быстро набирал телефон скорой и полиции. Шинсо поведал ему все, начиная тем, откуда достал пушку, и заканчивая тем, куда он её направил. Его голос был таким безразличным и уставшим, словно юноша в одиночку прошел через весь Перл Харбор и остался в живых. Всё это Шото бесстрастно пересказал девушке на том конце провода, которая молча бросила трубку, хотя парень и не собирался ей перезванивать и спрашивать, как она себя чувствует. Почему-то осознание того, что Изуку мог умереть по чьей-то оплошности, тяготило его меньше, чем то, с каким диким ужасом были направлены зелёные глаза на него. Как побежал в сторону скрывшегося минуту назад Бакуго, так быстро, будто от этого зависела вся его жалкая жизнь. Возможно, было бы лучше, если бы Шинсо тогда нажал на курок. Но такую ужасную мысль Шото признавать не торопился, но и не выкинул её окончательно. Стало жутко от самого себя. Поэтому Шото неторопливо брел в сторону палаты, словно шёл на эшафот. Он знал, что там находился Изуку, но встретиться с ним лицом к лицу Тодороки страшился. Перед зелёными и ясными глазами он ощутит лишь робость, горечь обиды и сожаление. Именно сожаление. О том, что все так сложилось. Шото считал, что нужно решить всё здесь и сейчас. — Мидория, — твёрдым голосом произнёс Тодороки, отчего Изуку вздрогнул и с испугом и удивлением воззрился на парня. — Нам нужно поговорить. Монома и Шинсо переглянулись. Шото посмотрел на них и слегка нахмурился, явственно ощущая, в каком волнении находится зеленоволосый. — Наедине, — голос слегка дрогнул, и Тодороки сглотнул, чтобы более увереннее продолжить: — Я хочу услышать от тебя правду.СЛУШАЙ, СМОТРИ, МОЛЧИ