А карты говорят

indecision Деворак наслаждается послевкусием арабики. А ещё, смотрит на контрастное небо с пыльными облаками. Когда ещё он мог бы позволить себе быть таким естественным и спокойным? О, видит Небо, его жизнь — одна большая авантюра, поэтому любое затишье всё равно что мираж — кажется, что вот-вот дымка спадет, и перед тобой явится очередная передряга. Но вот! Чудеса, происходящие здесь и сейчас: тапчан, на котором он развалился, словно уставший от долгой дороги странник, стоит на месте и пёстрый матрас на нём удивительно мягок. Невольно Деворак замечтался: как здорово, когда тебе есть куда вернуться. Когда есть свой личный тапчан, любимый вид кофе и даже самая удобная подушка в доме — твоя. Он всегда знал, что нуждался в своём гнездышке, но предпочитал отвлекаться на праздные вечера в шумных компаниях, где каждый друг другу — брат и сестра. И всё, что было положено на кон — общее. Вплоть до последней кружки пива. Ах, золотые деньки в тавернах, ах, сладкая молодость! Вдруг парень услышал шаги, хлюпающей по свежим лужам, хозяйки дома. Днём в городе был сильный ливень. В руках она несла небольшой таз, наполненный водой, тряпку, мыло и пучок мяты, неаккуратно перевязанный, вероятно, старым куском от платья. — О-от зараза! Хоть помог бы! Всю юбку замарала, ээээй! — Сейчас открою! Потянувшись всем телом, он перекатился по тапчану, словно малое дитя (при своих то размерах), затем встал и поплелся босиком к калитке. Едва хозяйка вошла, как сунула ему в руки мяту. — Как просил, вот. Тут немного, но хватит. Деворак кивнул из благодарности и не отказал себе в удовольствии съесть один листочек прямо сейчас. Мята немного жгла язык, но в целом будто пропитывала всё нутро приятной свежестью. После кофе — самое то. Как-то один приятель сказал, что её можно добавлять в молоко, оно станет совсем-совсем душистым, а по вкусу нежным. И Деворак прям представил (а воображение у него хорошо работает) как общипывает её молодые листья, промывает холодной водой, а затем наслаждается ароматом только-только нарезанной мяты, перебирая её шершавые листики пальцами, и вот когда соседка принёсет только сдоенное молоко — он смешает их воедино, свет будет проникать сквозь занавески, и он встретит закат за прекрасным мятным молоком, чей аромат распространится по всему дому. И вот Деворак будет его пить — и вспоминать о приятных мгновениях, проведённых в своей компании. Ах! Саманта только цокнула, поправила упавший край платка, закинув его через плечо и залезла на тапчан, держа зелёный таз на весу. Ухнув, ахнув, та села поудобнее, поставила таз на стол и принялась складывать в него грязную посуду. Деворак передавал чашки с дальнего угла. Так они и сидели какое-то время в тишине, каждый думая о своём. Пока в какой-то момент Деворак не заскучал и не запел. Хотя он, скорее, напевал. Причем какой-то смутно знакомый мотив.

Я б вернулся, к твоим коленям, милая моя Но страданья мне больше по душе. Расскажи мне о буднях, проведенных без меня И под кожу слова любви мне вшей

— Это ты чё такое поёшь? Про себя что ли? — ухмыльнулась Саманта, вытирая тарелку. — Охохо, а так похоже? — вздернул бровь тот, улыбаясь, — Слышал мелодию у одного музыканта, так и заела. Хожу, знаешь, напеваю. Иногда даже текст сочинять пытаюсь, но у меня, эм, не очень выходит. Как видишь. Парень неловко посмотрел в сторону. — Ну, судя по тому, что спел, как никак, а выходит. Я сама не сочиняла, но вот моя подруга — Матильда, ооо, как она сочиняла! Это надо было слышать! Про что угодно спеть могла. Это знаешь, талант у человека бывает? — Деворак заинтересованно кивнул, глядя ей прямо в глаза, — Вот и оно. Помню, идёшь с ней на базар, обе молчим, вещи разглядываем. — Она отложила посуду, кокетливо жестикулируя, а затем будто нащупывала что-то в воздухе, — Потом слышишь — она как начнёт, — Саманта торопливо отряхнула об подол руки и театрально вытянула руку, — Эээээй, красавчик молодой! Не-е мудри с ценой! Я ценней любого дара, да-аже твоего коня!  — громко напевала она сквозь смех. Парень засмеялся, шатая головой «ну даёт» и добавил что-то в духе «хотел бы я это услышать вживую». Кажется, это был первый раз, когда эта серьезная дама пела перед ним. Может, стала больше доверять? Хотя, учитывая, что она пустила его под свою крышу уже о чём-то говорит, но с другой стороны можно прожить с человеком и так и не знать что у него за душой и как он поёт. Удивительно! — Оой да, вы бы быстро спелись, она такая. — усмехнулась Саманта, вытирая последнюю тарелку, и, не удержавшись, смачно зевнула. Время, однако, было позднее. — Ладно. Так, на, бери, поможешь мне со стола убрать. Иди пока воду вылей, ща я тут закончу, — та снова снова зевнула, — и спать пойдем. С заданием парень справился быстро, но в хижину не торопился. И не ясно: ждал ли хозяйку а-ли ещё чего. В любом случае, спать ему не хотелось. Хотелось, скорее, лежать на этом матрасе, смотреть в никуда и долго-долго разговаривать. Только вот, завтра трудный день, а Саманта едва перебирает ноги от усталости. Придётся ворочаться, думать, анализировать прошлое, мечтать и загоняться по пустякам и ошибкам прошлого — ему предстоит лучший спектакль в театре одного актёра. Где он — король, где он — дурак. По правде говоря, Деворак гнил за милую душу. Хоть бы кто остановил его! Он очень много говорит, но, пожалуй, самое главное всегда замалчивает. Но Саманта умела его читать. Если честно, Деворак не был прям сложной картиной. Подобных на своём веку она повидала не мало: её лавка кишит людьми разного сорта. Ты пойди, попробуй, поищи того, кто хотя бы пытается отличиться. У каждого своя драма, и каждый приходит с таким наигранным отчаянием, будто его ноша, его судьба — вся от конца до края — в твоих руках. И ты здесь — не иначе, как чудотворец. Ведь несёшь себе если не спасение, то хотя бы свой истинный путь, план и предназначение. Вот только, сколько бы Саманта не ворчала, что она — лишь посредник, а судьба человека в его собственных руках, всё тщетно. Её обвиняли в вранье, лени, насмешке, а особенно обиженные — в шарлатанстве. Потому что где это видано, чтобы магия не решала проблемы? А она никогда не решала. И даже если бы хотела — не смогла. Скорее, в её природе было бы правильнее истребить неудобный нелогичный человеческий род, который постоянно сочиняет себе проблемы и не выдерживает ответственности. Либо же тянуть за ниточки соблазнов и пороков, коим он так кишит. Однако люди не всегда приходили за волшебством. Были люди, в просьбе которых не было места алчности. Это были в основном одинокие и недолюбленные кем-то люди. Своей семьей ли, Богом ли, это не имело никакого значения. Они приходили просто чтобы их выслушали. Спокойно, без осуждения, как слушают ребёнка, что едва научился перебирать слова и складывать предложения или, допустим, как принято на приёме у врача. И если доктор лечил последствия, Саманта лезла в их души, вытаскивая оттуда самое неприглядное и спрятанное за семью замками. И было в них что-то, что безмерно трогало её. Природу этого чувства она понимала смутно, но всегда на него отзывалась. Возможно, она видела в них себя — потерянные души за несчастных всегда известны. А возможно, это её синдром спасателя загорался с новой силой, желая каждого обделенного прижать к себе и зализать шершавым языком кровоточащую рану на сердце, не заботясь о собственных ресурсах. Как иронично, её следующим таким пациентом стал сам врач. Внезапная смена ролей. Нельзя сказать, что он ей сразу понравился. Скорее наоборот: от него несло алкоголем за километр, неопрятная щетина добавляла возраста, а комментарии, которые он отпускал были больше похожи на лепет младшеклассника. Но она выслушала его, как полагается. Ведь, чёрт возьми, есть в нём что-то неприлично знакомое. Помнится, в тот день он сказал: Кинь на меня карты, сладкая. Может, и на моей улице будет праздник. И, в лучших сюжетах мелодрамы, подмигнул. — Ты бы следил за своим языком, уважаемый — вытянулась Саманта, упираясь руками в бедра — Я ж тебе не подружка какая, а? А если в жопу пьян и вести себя не умеешь — дверь сзади. Доктор смутился, покраснел и так и сник, бормоча извинения. Ловелас сегодня из него дерьмовый. Совсем. Уже третий отказ за вечер. Он считал. — Я не гадалка с базара, — продолжала она твёрдо, но тут вспомнила про этику общения с клиентами — Вы сами ко мне пришли. Будьте добры, имейте уважение. Затем Саманта выдохнула, спросила Небо за что ей такое счастье привалило и, изобразив лучшую из своих улыбок, достала первую попавшуюся колоду карт. — Итак, на каких картах гадаем, уважаемый? И на что? — А, — отвлекся тот от разглядывания ковра; после неудачного подката стало как-то совсем неудобно, и Деворак забыл зачем вообще сюда пришел, — Ну, не знаю? —  наконец он поднял голову, скинув кудрявую челку со лба, — Я не разбираюсь совсем, если честно. Я вообще врач, — неуверенно протянул он, — то есть, это не научно, и, так что я, ну, не очень то интересовался и… Саманта так недовольно цокнула, что тот съежился. Повисла неловкая тишина. — Хорошо, предлагаю сделать так: начнём с простого? Это не так дорого, быстро, а ещё, для таких неопределенных как вы, — посмотрела она с легким прищуром глаз, — В самый раз. Вмиг она выудила из кармана халата маленькие квадратные карты. — Вот. Что скажете? Доктор легонько тряхнул головой и всё же кивнул. — А вы не такой разговорчивый, когда не подкатываете, а? — Да? — замялся он, но вскоре не выдержал и слова потоком полились из его рта, — Я просто… Слушайте, простите пожалуйста, правда. Я правда, ну, знаете, пьян. Я за языком не слежу. Правда. Мне неудобно, и вообще… Я не знаю, что вам ещё сказать, чтобы вы прекратили на меня так смотреть. Я м-могу уйти. Хотите? Да, давайте, я сейчас уйду — он резко встал, плащ соскользнул с его плеч, тот дергано потянул его за край, надеясь удержать, — и мы сделаем вид, что меня здесь никогда. Никогда не было. Да? Гадалка молчала, даже прекратив тасовать колоду. Эти секунды казались Девораку чуть ли не вечностью, проведенной в стыде и муках, и он вообще уже не понимал зачем только открыл свой поганый рот. Всё казалось ошибкой: от рождения до этого мгновения. И он стоял, удерживая палацами свой тёмный плащ, и очень хотел поскорей завернуться в него и исчезнуть, чем наблюдать за тем, как её пронизывающий взгляд топит его на самое дно. — Беру свои слова назад, — от души рассмеялась Саманта, в какой-то степени восхитившись его драматичностью, — Садитесь спокойно, — парень всё ещё стоял на месте, — Сядьте, кому говорю! — сказала она чуть твёрже, и тот сразу же сел, будто привык только к такому обращению. Ах, как ребенок… Подумала она и перетасовала карты снова. Он замолчал, наверняка боясь снова ляпнуть какую-нибудь глупость. Тишина. — Знаете… — начала гадалка, — Обычно меня прям с порога забрасывают всякими вопросами в духе: а я выйду за него замуж? — стала она имитировать голоса, жестикулируя — А кто меня любит? А он меня любит? А я буду богатым? А как сделать так, чтобы я стал богатым? И…! БЛА-БЛА-БЛА! А вас что интересует, например? — Так сразу и не придумаешь… Жениться пока мне не на ком… — потупил он взгляд, — Что там ещё? Лекарство от чумы вы мне всё равно не найдёте. Ох! А на судьбу можно? — Вполне. Но нужен определённый запрос: все ли сферы жизни, ближайшее будущие или, скажем, этот год и… Ладно, давайте на ближайшее. Карты, разложенные перед ним, пестрили картинками-головоломками, и тот ненашутку увлекся процессом. Как объяснила Саманта, суть была в том, чтобы собрать из фрагментов картинку. Доктор заметил, что каждый фрагмент карты был подписан витиеватым почерком. И тот факт, что он мало смыслил в происходящем, не столько пугал, сколько интриговал. Он будто открывал для себя совершенно другой мир. Мир, подобный тому иллюзорному из детства, когда веришь в сказки, чудеса и даже людей. И первое, что он увидел — корабль.