***
Опыты закончились на семнадцатой неделе. Больше этого продолжаться не может. Я не могу каждый раз в борьбе со своими прихотями и желаниями все время проигрывать. Причем кому? Самому себе. Все заканчивалось быстро, даже не начавшись. Я жалок. Самому себя жалко, понимаете? Я не верю в истинное чувство любви, счастья и тому подобной чепухи. Для меня, любовь — не больше чем потоки активных веществ. Так чего я тут, мать вашу, распинаюсь и пишу о том, как мне жалко себя? Похоже демоны не особо то и защищены от этого. В каком уж смысле защищены.. У нас по натуре не должно такого возникать. Понимаете? Физиологически не должно! Невозможно! Так на черта я так зациклен на этом? Второй раз я не дам этому произойти. Это буквально насмехательство над всем нашим видом. Ещё больше подколов и упрёков Люцифера я просто не вынесу и попрошу эвтаназию, одну штуку, пожалуйста.Конец записи.
***
На парня, словно неописуемый весом груз, серые стены действовали похлеще любого антипсихотика, или в народе трактуемый нейролептиком. Причём подозрения насчёт нарочной грамотной передозировки этими препаратами подтверждались многими ухудшениями общего фона его состояния. Он засыпал здесь. Кажется, всегда. А находясь в сих четырех стенах двадцать четыре часа в сутки, путая день с ночью, а сову с местным почтовым голубем, он буквально все двадцать три часа спал, а один час отводил на рассмотрение потресковавшегося потолка. Но не подумайте, что все дни (а их было немерено) проводившие здесь, он все свое внимание уделял потолку. Нет! Он рассматривал и стены со стальной дверью и небольшим окошком в ней. Правда если стены оказывали на парня усыпляющее действие, то дверь наоборот, всегда радовала только одним своим существованием. Или он радовался глядя на нее из-за того, что у него иногда случались довольно «смешные» галлюцинации в виде большого улыбающегося рта с кривыми зубами и глазами, или его грела мысль о том, что эта комната и коридор за ней — не единственные вещи во всей вселенной, ибо двери были везде, и везде они ассоциировались с внешним миром и небывалой для парня свободой. Почему небывалой? Начав объяснять место, где он живет, по его расчетам, около полугода, может даже больше (кто ж знает), появится неприятная ассоциация с различным мед. отделениями и больницами. Хотя, как всегда думал парень, у него, в принципе, все было прекрасно с головой, телом и душой. По крайней мере, он так думал. Винил он, по большей части, странных и неразговорчивых медсестер. Даже в первые дни пребывания здесь они ни разу не обмолвились словечком с Марком, а наоборот, причиняли такие увечия для того, чтобы заткнуть паникующего пациента, что нервы, наверное, сдали еще тогда. Единственные фразы, которые слышал парень от них были что-то наподобие «Вам просто нужно успокоиться», «Мы вколим вам это и вы немного поспите», «Вам нечего бояться» и тому подобное по списку, с похожими вариациями сих слов. Он ничего не понимал. А в итоге принял это все как карательные процедуры за какие-то совершенные в прошлом грехи. На самом деле ему просто нужна была какая-то причина, по которой он тут, иначе было бы тяжелее прижиться. И, раз другого способа извлечь информацию о хоть каком-нибудь диагнозе не было из-за треклятых медсестер, он нашел наиболее оптимальное решение — придумать причину. Ну согласитесь, все мы любим иногда создавать причины, дабы объяснить что-то необъяснимое. Люди мало в чем уверены на 100%, исключая, конечно, какие-то личные данные. Кстати о личных данных, которых Марк также не имел. Он не помнил ни год рождения, ни матери с отцом, ни семью, ни страну проживания, ни даже континента, но зато знал свое имя. Единственное в чем он точно уверен — его имя. С фамилией сложнее. Ее он не помнил, поэтому придумал. Ему помогли конечно, ибо сам бы он такого точно бы не «придумал». Сколько себя помнит Марк - он всегда спал на неудобной кровати с голым матрасом и отвердевшей подушке, всегда питался здешними кашами, со смешанными в ней неизвестными таблетками, всегда выпивал все то, что ему дают и прописывают. Противился он только первую неделю, но выдохся уже через три дня. В случае отчаянья только покорность может стать конечной точкой прижившегося ему быта. По крайней мере, он так думал. А еще Марк много обсуждал это с Принцем Уэльским. Принц представлял из себя маленького человечка со светлыми волосами, большими голубыми глазами и золотой короной на голове. Увидев кто его, подумал бы, что он срисован в реальности из детского мультсериала. Но Марк даже о существовании телевидения или какой-то супер коробки с картинками внутри догадаться не мог, как бы не хотел и не старался парниша. Он просто радовался, что у него есть хоть какой-то собеседник и его лишний час мог уйти не просто в серое никуда, а на довольно мудрые размышления, на которые Принц Уэльский и наставлял своего друга. С Уэльским он знаком все дни проживания здесь после того, как ему начали пристреливать, или, если хотите, вклалывать, что-то, что у него не вызывало ни малейшего доверия. От этого препарата сразу же ухудшалось все, что только имел Марк. Все тело начинало неистово болеть и колоть, онемевали конечности, и, казалось, будто трещал весь позвоночник, намереваясь рассыпаться на все тридцать два позвонка. Честно, ему никогда и никто не объяснял что это, зачем это, как оно действует. Ему в целом ничего не объясняли и, видимо, не намеревались. А если уж вообще быть честным, он, буквально, ничего (абсолютно ничего) не помнил из своей жизни до того, как он оказался в этом жутком месте. Но помнит свои первые дни здесь. И, как он всегда думал, лучше бы он вспомнил то, что было до, и забыл эти омерзительные, полные животного страха первые дни.