In unseren Schatten

      Под подошвами примялся снег. Сперва совсем несмело, но мигом очнулся и втянул в себя по колено, впиваясь в голени припрятанными твёрдыми глыбами. Тогда уже получилось приоткрыть глаза, сразу уставившись под ноги на единственное тёмное пятно в сине-сером рассветном ничто: с подбородка успели сорваться вниз несколько тяжёлых капель крови. Минутные эйфория и радость уступили голодной пустоте. В голове замутило, настойчиво и неумолимо, и Сири осела вниз, прикрыв веки. На лицо опустились несколько снежинок, нехотя растаяли и побежали по кровавым следам на щеках. Решил крепчать ветер — взъерошил волосы, полез в уши и настойчиво надавил на затылок, заставив открыть глаза.        Немая бель вокруг и близко не походила на лагерь Ралаты. Перед лицом заснеженными буграми дыбилась дорога в гору, а с боков серели деревья, какие-то — гордо стоящие во весь рост, в основном у скал, другие же — переломанные и придавленные… Сообразить получилось быстрее, чем сказать. Сири глянула вправо от себя и смахнула рукой свежий слой снега. Под ним скрывалось то, что зажало в тиски её ноги — твёрдые комья белёсого будто бы льда.        — Лавина сошла?.. — выдохнула она озадаченно. — Где мы?       За спиной брякнул металл, зашуршала одежда, и на миг полегчало: прыжок хотя бы выплюнул их рядом друг с другом. Тараэль подошёл слева, тяжело проваливаясь в снег и стараясь осмотреться.        — Впереди деревья не сломаны. Срублены.       — Значит, недалеко…        Он ступил ещё на шаг вперёд, но подошва сапога скользнула в сторону, обнажая рыжеватый меховой бок.       Оба в непонимании уставились на шкуру, а затем переглянулись. Сири догадалась первой: если якорем для прыжка послужили её кинжалы…       — Туча!..       Тараэль отошёл и наблюдал со стороны за нелепыми попытками откопать кобылу. Но силы закончились так же стремительно, и пришлось остановиться.        — Она мёртвая, да?.. — бессмысленно спросила в никуда Сири, опустив обе руки на холодный круп.        Ответ не прозвучал. Вместо этого Тараэль снова приблизился и опустился рядом с ней, внезапно начав разгребать снег у лошадиного брюха. Из-под белизны быстро показалась застрявшая в стремени сломанная нога. Наниматель нахмурился, бессловесно разделив вывод Сири: такие сапоги носили только ралаимы.        Она неуверенно пожала плечами, кое-как поднялась и подошла туда, где должна была оказаться конская голова. Придя к единственному выводу, что прямой угрозы нет и ждать её пока неоткуда, Сири занялась тем, что одно из прошлых ремёсел превратило в долг.       Потому что с лошадьми принято было прощаться обязательно.        — Зелёных лугов, — вздохнула она, закончив очищать от снега конскую морду. Отстёгнутый до спуска в чёртов храм ремешок с грызлом болтался под шеей — может, это и стало причиной неудачи новоиспечённого всадника?.. Или всё потому что Сири не успела расседлать апотекарскую лошадку? Но их всё равно бы догнала и перемолола лавина. Почему-то не было никаких сомнений, что живых людей в округе не осталось совсем. — Спи спокойно.        Голосу вторил ветер, налетевший со спины. Она обернулась, вглядываясь в небо: начиналась метель. Кудлатым мешком, но стремительно переваливалось грузное облако, серое на сером, и ни клочка рассветной синевы не виднелось сквозь пелену над ним. Будто розовой зари над горным озером никогда и не было.       — Нужно укрыться…       — Где? — отозвался Тараэль, поднявшись на ноги. Показалось, из его голоса пропали даже те крохи уверенности, что он так старательно сберёг после сегодняшней ночи. И взгляд его… не опустел, но выражал единственное — полную растерянность. Однако продлилось это лишь краткий миг. Он хорошо умел запирать собственную слабость.        Сосредоточенно сведя брови, наниматель осмотрелся, остановившись на сточившихся зубьях скалы справа у дороги. Туда и направился. Пока он искал, как бы взобраться повыше, Сири сумела вытащить из-под лошади свои кинжалы. Неудавшийся конокрад так и оставил их припрятанными в складках потника — наверняка ему было не до этого.       — Идём наверх, — позвал Тараэль, уже успев спуститься обратно. — Там разрушенная башня.        — А лагерь? Ралата?..       — Если я заметил верно, — он бросил задумчивый взгляд на подъём дороги, — то я не заметил ничего. Вообще.        Сири закрыла глаза и кивнула, а затем зажала под мышкой вторую пару ножен и заковыляла следом за нанимателем. Его помощь, чтоб взобраться по обледеневшим колючим камням, пришлась бы очень кстати, но Тараэль предпочёл держаться на расстоянии. Лишь обернулся раз, чтоб убедиться, что его новая непосильная ноша ещё волочится следом.        Старая разваленная башенка напоминала подставленное небу ведро. Снаружи выпирали из-под снега остатки пристенков, намекая на очертания однажды соседствующей комнаты, а чудом уцелевший и пустующий дверной проём действительно позволил спрятаться от воя ветра за щербатыми рядами камня. Выдержала удары стихии даже половина круглого дощатого потолка. Вторая или истлела и обвалилась вниз, или же никогда не была построена.        Сири тяжело опустилась по стене на пол, почти наугад подобрав место под сохранившимся навесом. Тараэль замер рядом.       — Что дальше? — прозвучал его тихий вопрос.        Она медленно выдохнула, стараясь задержать взгляд на чём-то недвижимом: снова подобралась тошнота.        — Дальше… Дальше думать придётся. Не только мне. — Из груди вырвался вздох. — Что дальше?        Наниматель снова не удержал под замком растерянность с замешательством. Рассчитывал, наверно, что ему, как сторожевому псу, дадут команды, так и застыл у самых ног, ждал покорно, а тут… Но соображать самой у Сири сейчас отчаянно не получалось. Смогла только стянуть перчатки и сгрести пригоршню наметённого сквозь дыру в потолке снега — захотелось оттереть от крови лицо.       — Вот дерьмо… — выдохнула она, отбрасывая порозовевшие крохкие ледышки, пока Тараэль хранил молчание, глядя одновременно и на неё, и сквозь. — Не стой над душой, а? Давай лучше посмотри, что ты сделал. — И склонила к плечу голову.       Он закрыл глаза и глубоко вдохнул, едва заметно качнувшись назад. На миг даже сделалось страшно — не свалится ли? Но наниматель очнулся. Коротко кивнул и присел рядом, жестом указывая Сири повернуться.        — Рана в волосах, — заявил он, насмотревшись.        — Скажи мне что-то, чего я не знаю. — Она устало прикрыла глаза. — Кровь идёт ещё? Большая дыра? Шить надо?..       — Есть чем сбрить? — прищурился Тараэль, словно прицениваясь.        — Сбрить?.. А. Ага, — сообразила Сири. — Нет уж.        Он приподнял брови, но не ответил ничего. А следом кивнул сам себе и снял перчатки. Ладони решил обтереть снегом, прежде чем касаться, но как-то уж очень неловко ворочал правой рукой, и Сири пришлось спросить:       — Что такое?        — Лето, — мгновенно и безучастно ответил он, на этом и остановившись. На тыльной стороне его запястья из-под наруча выглянул и спрятался страшный кровоподтёк.        — Ты ранен?..       — Нет.        — Но я же видела…       — Пройдёт, — отрезал он, подавшись ближе.        По скуле проскользили льдинки-пальцы, от уха оторвалась прилипшая прядка волос, кольнув резкой болью. Сири на миг зажмурилась.        — А если рука сломана?..       — В кости может быть только трещина, иначе я не мог бы… ничего не мог бы, — уже более терпеливо объяснил Тараэль. — Пройдёт.        И замолк. Молчал долго, и так и эдак разглядывая что-то над виском, то морща нос, то скалясь, то жуя губы.        — Я теперь хоть рассмотреть могу… — выдохнула Сири.       — Что?       — Что ты без маски вообще не в ладах с тем, что низ твоей рожи творит, — горько улыбнулась она. — Там всё херово у меня, да? Вижу по тебе, что херово.       Не ответил. Продолжил копаться в волосах, что мышь в соломе, щурился, мял в складку ралатское клеймо меж бровей, дул ноздри…       — Да говори уже, — не выдержала Сири. — Сдохну? Скоро?       Тараэль отнял руки и, удивительно для неё, развернулся и тяжело уселся рядом, привалившись спиной и затылком к каменной кладке. Так прошли долгие три вдоха и выдоха, прежде чем он решился говорить:        — Да.        — Да ну, — отмахнулась она. Но по его недвижимому силуэту было ясно, что он не пытался шутить. — Что там?..       Наниматель набрал полные лёгкие воздуха.       — Проблема не в том, что я тебя ударил, — заговорил он, глядя перед собой, — а в том, куда ты после этого упала. Половину твоей головы под волосами сожрала чёрная плесень. Она под кожей. — Он глянул на Сири, уже не пытаясь скрыть ни растерянность, ни сожаление, ни… разочарование. — Я не знаю, что дальше. И зачем.        Она повернула к нему голову, хватая ртом воздух. Рука невольно потянулась к виску, но так и не коснулась волос. Ужас смешался с омерзением, какое бывает, когда не досмотришь гнойную рану и приходится отрывать от плоти зловонную повязку. Но брезгливость к собственному телу быстро сменилась на негодование — неверие, что после всего её участью станет это. Только вот страх никуда не делся.       — Я не хочу! — дрожащим голосом выкрикнула Сири.        Не так. Не сейчас.        Но напоролась на пустой взгляд своего вынужденного спутника. Незаинтересованный. Не выражающий теперь ровно ничего.        Ему не понять тебя.        Потому что с той же силой, как не хотела этого она, он хотел. Для себя.       С трудом верилось, что по щекам какой-то час назад бежали слёзы радости. Сейчас глаза опалила злобная горечь. Вместе с этим очнулась вокруг зима — пронял едкий холод, задеревенели пальцы, застучали резвым ритмом зубы… А перед левым ухом снова стало тепло.        — Рану лучше схватить парой стежков, — заговорил вдруг Тараэль. — Я не знаю, сколько у тебя времени. Так будет больше. Потому что зелье лечения тут без толку — не помогло ничем.        — Зелье! — вспомнила Сири.        Тараэль нахмурился, пока она непослушными руками цепляла из поясной сумки склянку. Но едва стоило густому перламутру засеребриться на самом дне пузырька, наниматель резко подался вперёд.        — Отец…       — Сказал, что этого хватит, — перебила Сири. — Не начинай, прошу тебя! У меня есть выбор?! Ты же сам это пил!       Эмоцию на его лице прочесть было сложно. Ярость боролась с удивлением, и казалось, он в одночасье был готов и разбить злосчастный пузырёк о стену, и смиренно склонить голову, принимая нежеланную помощь.        Для Сири же всё стало очевидно — бесчеловечный ублюдок сразу понял, что с наёмницей его неудавшегося палача что-то не так, потому и подсунул банку. Для чего — оставалось непонятым. Но это сейчас не могло её волновать.        — Оно замёрзло, что ли, — забубнила себе под нос она, пытаясь вытряхнуть на ладонь хоть пару капель. — И палец в горлышко не влезает…        — Дай сюда, — выдохнул наниматель, надев перчатку и протянув руку.        Сири в неверии скосила взгляд — неужели смирился? Или надоело смотреть за попытками согреть в кулаке пузырёк?.. Была бы и рада пропечь толстые стеклянные бока магией, но трусливое пламя не отзывалось совсем, будто Море Вероятностей оставило её на берегу с отливом.        — Дай, — повторил он.        Она не смогла найти причин колебаться, но стоило бы спросить, что Тараэль собирается делать, потому что…        Едва приняв вес пузырька, его ладонь стремительно впечатала стекляшку в стену.        — Зачем?! — дёрнулась Сири под жалобный дребезг.        Но он не отнял руку от камня. Напротив — осторожно опрокинул ладонь, убедившись, что все крупные осколки остались на перчатке. Сири часто заморгала.         — Слизывай, — скомандовал Тараэль, выудив из стекла другой рукой уцелевшее донышко с блестящим зельем и протянув ей.       Многие нелестные вещи обрадовали бы сейчас его чуткий слух, будь у неё хоть на каплю больше сил. Но весь восторг от его подхода и методов относительно… всего?.. пришлось отложить. Непременно наслушается ещё, до воя наслушается, а пока… Пока блестит острым краем перед глазами стекляшка.       — Язык порежу, — прикинула Сири. Он пожал плечами, не отводя от неё взгляда. Под его весом пришлось-таки смириться и выполнять нехитрое поручение.        Отделалась всего одной царапиной. На вкус вязкая слизь походила на горький мёд. Сири скосила взгляд, закончив: наниматель мазнул пальцами по одной из оставшихся стенок, сохранивших на себе намёк на снадобье, и внимательно разглядывал.        — Этого не хватит, — прищурил глаза он.       — Для чего?..       Тараэль тяжело вздохнул.       — Голову тебе намазать.        — Сделай что можешь. Вдруг и шить не придётся…       Он оторвал взгляд от своей руки и приблизился. Сири прикрыла глаза, готовясь терпеть. Неплохо было бы зажать в зубах перчатку, пришла в следующий миг мысль. Потому что вспышка боли от прикосновения к ране заставила подскочить на месте.        — Не дёргайся, — донеслось слева ворчание.       — Бедные твои бабы, если ты ко всем с такими нежными руками лезешь, — зашипела Сири, не открывая глаз. — Аккуратнее, а?!       Заскрипела кожа, заскрежетали пластины кольчуги, под веками стало ещё темнее, а на голову справа легла ладонь, настойчиво удерживая.       — Не дёргайся, — снова прозвучал уже порядком злобный голос Тараэля где-то совсем рядом, спереди, а на лице ощутилось тепло дыхания. — Или передумала?       И, не ожидая ответа, он сразу прижал к ране пальцы.        Показалось, мир пропал. Уши взорвало писком, глаза ослепило яростным светом, лёгкие сжались в горошины. А когда зрение вернулось, наниматель уже не нависал сверху, но довольно любопытно разглядывал её со своего прежнего места, обтирая руку снегом от крови.        — Если ты не переносишь боль, как ты оказалась на арене? А потом здесь?.. — с искренним непониманием поинтересовался он. — Хотя во втором моя вина. Стоило тебя…       — Шить надо или нет? — резко перебила Сири, сузив глаза. Тараэль снова подался вперёд, чтоб заглянуть под прядки волос.        — Да. Чёрной дряни поубавилась, но на размер раны зелье не влияет.       Она поджала губы и склонила голову, сосредоточив взгляд на поясной сумке. Где-то там пряталась коробочка со всем необходимым для подобных нужд. Пока Сири вылавливала иглу с ниткой, Тараэль успел откуда-то вытащить ралаимскую маску и поправлял уши, натягивая её на положенное место.        — На вот, держи, — протянула она ему коробок, предварительно спрятав в кулаке крышку с вырезанным знаком Святого Ордена. — А это зачем?        — Холодно, — коротко ответил наниматель, и только теперь получилось услышать, как тихо стучат его зубы.        — Так не годится…       — Озаботишься мной, если переживёшь два стежка, — отрезал он, сняв перчатку и непослушными пальцами пытаясь схватить иглу. — Если смогу их сделать.        — Ты мне всё своё зелье отдал? — угрюмо спросила Сири, присматриваясь к его запястью. Сине-чёрное пятно будто так и рвалось перескочить на ладонь.       — Да.        — Сама на себе не смогу, — вздохнула она.        — Левая рука цела, — повёл плечом Тараэль. У него наконец получилось и взять иглу, и даже продеть нить в ушко. — Поверни голову.        — Э нет! — спохватилась Сири. — Дай хоть что-то сделаю…       Взгляд пробежался по круглой стене башни, но нигде не оказалось наледи — только снег.       — Ладно, — шепнула она, сгребая пригоршню у самых ног и прижимая к виску. Очередное прикосновение заставило тихонько заскулить. Послышался сдержанный вздох. — На тебя бы посмотрела…       — Смотри сколько влезет. Потом. Отсюда нужно быстрее уходить.        Куда?       Вода побежала под наруч, намочила рукав, скатилась крупными каплями по подбородку на шею и за шиворот…       — Давай, — кивнула она, склонив к плечу голову.        Незамысловатый способ помог, но не чувствовать совсем ничего не вышло. Пришлось терпеть, сжав зубы, однако совсем недолго.        — Есть, — отчитался Тараэль. — Перевяжи чем-то.        На повязку сгодился жёлтый отрез ткани, а одна из апотекарских тряпок, запрятанных под кольчугой, стала короче. Незаметно закрытый коробок с иглой вернулся в сумку, и пришла пора разбираться с главным вопросом.        — Нужно к таверне, — выдохнула Сири. — Там люди. Там бывают апотекарии. Если не сдохну по пути и они чем-то смогут помочь, то буду считать, что мы справились. Ещё нужны деньги — я украла и убила их лошадь.        — Денег взять неоткуда, — отрешённо пожал плечами Тараэль и уставился себе в ноги . — Лошади нет… Есть карта?         — Есть… — Сири осеклась. — Там. Она в седельной сумке. Там вообще много чего полезного. Нужно забрать. И осмотреться получше. И…        — Убедиться, что живых нет, — строго закончил за неё наниматель. — О лавинах я ничего не знаю. Расскажи.        — Я знаю не больше твоего, думается, — пожала плечами Сири. — Но если она тебя догонит, то всё. Как ты по Туче… лошади понял, глыбы и комья убивают. Несутся быстро, их много. А если кого-то под снегом запрёт, так там и останется, если не услышать и не откопать.        Он кивнул.        — Ралата захочет выяснить, что произошло. На раскопках было два якоря для телепортации — основной и запасной, за воротами. Раскопки снесло… — Тараэль поднялся на ноги и надел перчатки. — Свиток сможет перенести одного и прямо под снег. — Он напряжённо потёр бровь. — Ближайшее место, куда они смогут отправить человека три — Крайняя Северная стоянка. Лавина сошла… Сколько времени прошло?..       — Если это произошло из-за отлетевшей куда-то Комнаты… Часов семь, — прикинула Сири.        — За сколько ты доехала?        — Весь световой день.        — Сколько это?        — Часов десять? Или девять…       — Ясно, — едва слышно выдохнул он и громче добавил: — Собирайся и спускайся к дороге.        И загремел кольчугой прочь из башни.        Сири прикрыла глаза, прислушиваясь к его отдаляющимся шагам. Ветер добросовестно выполнил свою работу за недолгие минуты, проведённые в укрытии: пригнанное облако щедро засыпало густым липким снегом через провал в потолке. Хлопья ложились на волосы, цепляли ресницы, всё ещё, но уже явно нехотя, таяли на ледяных руках… Она выдохнула сквозь зубы, осознавая, что отдышаться как следует сейчас снова не выйдет. Пускай вероятности сложились так, что одна проблема сгинула под лавиной… Другая проблема непременно будет искать первую. И единственным спасением было не дать ей найти двоих, виновных во всех бедах этого крохотного клочка эндеральской земли.       Сири встала на ноги, тяжело опираясь о стену. Тараэль, верно, решил издеваться, сказав собираться. С собой было ровно ничего, разве что пришлось пока пристегнуть к поясу вторую пару ножен. Бросать что-то так близко к раскопкам было нельзя — если она прикинула верно, то выживших действительно не могло остаться. Значит, к тому же должны прийти и ищейки Ралаты…       За щербатым боком башни густо валил снегопад, оставив едва заметными следы нанимателя. Пришлось собрать остатки сил и поторопиться, в порывах ветра высматривая не успевшие толком запомниться скалы у дороги. Снег постепенно становился глубже, и хоть небо успело несколько посветлеть, тишина вокруг отзывалась в ушах злобным писком. Шарф, который служил маской в храме Весов, похоже, там и остался, так что приходилось прятаться в вороте гамбезона. Волосы копили на себе белую шапку, но тряхнуть головой означало неминуемый приступ тошнотны, чего никак не хотелось, и приходилось терпеть холод. А спускаясь по камням к дороге, Сири успела пообещать себе, что первым делом отправит в какую-нибудь расселину зубастую кольчугу — долгий путь на своих двоих вниз и без этого не обещал быть лёгким.        Тараэль обнаружился у лошади: успел снять седельные сумки. И вытащить мёртвого ралаима.        — Ты его с собой забрать хочешь? Мало меня? — вяло пошутила Сири.        — Одежду, — коротко ответил наниматель.        — А. — Сообразила с опозданием — немудрено. Но зимние одежды Ралаты, отделанные мехом, годились для мороза куда больше, чем тонкий поддоспешник Тараэля. — Хорошо, лошадь-то могла сама сбежать. А тело?       Он поднял к ней пристальный взгляд:       — Тела сами тоже бегают. Но придётся оттащить куда-нибудь…        Тараэль понял её без уточнений — следов оставлять было нельзя. Но пока что он перевернул будто окаменевшего покойника на спину и встал на ноги, чтоб прикинуть, придётся ли впору хоть что-то.        — Да он высокий вроде…        — Собирай сумки, — тяжело выдохнул он, снова присев и принявшись расстёгивать чёрный кожаный панцирь, обитый мехом.        Первым делом Сири вытащила карту и умостилась у лошадиной туши, внимательно всматриваясь в пометки.        — Так, а как идти будем? — спросила она, не ожидая ответа. — Если Ралата пошлёт людей с запада… или уже послала, то надо думать, как их обойти…       — Пойдём на восток, — донёсся голос слева. — Обойдём этих — встретимся с другими. От «Заснеженного утёса» будут подниматься ещё и ещё, пока не раскопают всё и не выяснят, что случилось. А подниматься будут западной дорогой.        — Но восточной никто не ходит, — смутилась Сири. — Уже несколько лет как.        — Она есть на карте?        — Есть конечно.        — Значит, пройдём.        — Но…       Она замолкла, заметив краем глаза резкое движение — Тараэль поднял руку, призывая к тишине. Затем встал, пристально прислушиваясь.         — Нужно быстрее уходить, — едва слышно сказал он, присев обратно к окоченевшему трупу.        — Они уже здесь? — испуганно шепнула Сири.        — Нет. Звери.        — Волки?.. Можешь не шептать тогда, нас уже почуяли. — Она поджала губы. — Дай помогу, раздевайся. Этому живот вспорем и с какой-нибудь скалы сбросим, будет им на время забава, пока про нас не вспомнят.        — Его нельзя резать. Если тело найдут люди? — не согласился Тараэль, отойдя на шаг от ралаима и принявшись расстёгивать свои ремни с ножнами.        Сири приблизилась и стянула с мужчины меховую варежку.       — Если его найдут раздетым, то и так будут вопросы. Я слышала, конечно, что на морозе дуреют и одежду сбрасывают, когда замёрзнут, но где она будет? Сама уйдёт?        Наниматель стащил через голову кольчугу, уронив её на снег. Следом свалились оба наруча.        — Покажи руку, — подняла она к нему голову.        — Потом, — отрезал он, задержав ладонь на раненом запястье. — Дай его гамбезон.        Сверху на свой поддоспешник натягивать не захотел, так что пришлось раздеться до тёмной рубахи, и всё же вышло разглядеть, что на рукаве не было крови — хотя бы так.        Вещи мёртвого ралаима будто бы пришлись впору. Может, и были маловаты, но Тараэль не подавал виду. Сири удовлетворённо кивнула ему и вернулась к сумкам, достав из-за голенища нож.        — Так. Если здесь подрезать, здесь ремень пропустить… Сможем на спине нести. Ты две, я одну…       — Кольчугу нужно спрятать отдельно от тела. Остальные вещи тоже, — сосредоточенно рассудил Тараэль. — Тело я оттащу…       — Тело съедят. Но оттащить надо, да… — протянула она, ловя себя на мысли, что сил становится всё стремительнее меньше. — А наверх ты поднимался? Все мертвы, всё снесло?        — Нет. Когда? — глянул он на неё косо. — К тому же. Если там кто-то выжил, то меня бы заметили. Нельзя идти в ту сторону.       — Я поняла уже…       Покойник, оставшийся после немалых усилий в рубахе да штанах, всё никак не желал снова гнуться под руками Тараэля, так что тащить куда-то тело пришлось как есть. Прежде чем заняться этим, однако, наниматель убедился, что у Сири есть оружие. Хорошо хоть не предложил прогуляться с ним. Да и у неё было дело — Амброзии выпить, закинуть что-то в рот пожевать из запасов, нужные вещи от ненужных снова отделить, в конце концов, а для такого пригодится ясный ум. Так что уединиться в снежной пустоте было в радость, пусть ни о какой ясности ума речь на самом деле идти не могла. Но, оставшись одна, Сири споро поняла, что голова только этого и ждала, чтоб нырнуть обратно под землю в проклятый храм, услужливо восстанавливая весь его ужас и откровения.       — Нет уж, — одёрнула она себя, закончив перебирать одну из сумок. — Не время, не место… Потом, потом, потом…        Справа завиднелся силуэт — наниматель возвращался в гордом одиночестве по своим почти пропавшим следам.        — Нашёл куда?        Он кивнул, приблизившись. Посмотрел на Сири устало и на крохотную долю — встревоженно и махнул рукой, указывая:        — Лошадь лежит на его плаще. Достать?        — Спрашиваешь ещё… Это вещь нужная…       Амброзия помогла в одном — отморозила рот, заледенев в кисель за часы под лавиной, и языком ворочать стало ещё сложнее. Иные ощущения же не изменились ни в чём.        — Так это мой плащ, — узнала Сири ткань. — У лошади и оставляла. Или где… Не помню. Слушай, мне бы передохнуть…       Она накололась на красноречивый взгляд.        — Я знаю. Всё я знаю…        — Уйдём подальше — передохнёшь. Собрала? Вставай.        Наниматель подошёл ближе и протянул руку. Сири сунула ему одну из сумок.        — Всё ненужное тоже придётся за собой тянуть… — Она кое-как поднялась и глянула на скудные пожитки. — Накидывай это всё на плащ, что ли… Что-то сообразим. Только кольчугу свою сам неси…       Закружилась голова, в глазах потемнело. Пришлось ухватиться за локоть Тараэля, чтоб не свалиться обратно к конскому брюху. Тот настороженно вгляделся ей в глаза.        — Нужно идти, — в который раз повторил он, только теперь в его словах слышался не приказ, но просьба.        — Сколько смогу, — кивнула Сири.       — Сколько сможешь, — удивительно покорно согласился он.       Устроив за плечами сумки и рассовав оставшееся куда придётся, они наконец двинулись вниз по дороге. Не везде приходилось проваливаться по колено, но с первым десятком шагов пришлось замедлиться:       — Тошнит, — призналась вслух Сири.        — Потому что ударилась головой, — ни капли не смутился наниматель.        — Ударилась? — возмутилась она. — Ты это так зовёшь?        — Идём, — выдохнул он глухо из-под маски.        — Мы замёрзнем и сдохнем через часов пять, — пробурчала она под нос, с трудом переставляя ноги. — Жрать станет нечего к вечеру, обувь и одежда промокнет, догонят волки, обглодают до косточек…       — Хватит, — обернулся к ней Тараэль. — Ты дойдёшь до своей таверны.        Сири подняла к нему голову.       — А ты?       Он не стал отвечать. Дождался, чтоб она вышла хоть на локоть вперёд, и пошёл следом. Сири обернулась, пытаясь заглянуть ему в глаза, но наниматель предпочёл отвести взгляд, уткнувшись им под ноги. Пришлось повернуть голову и заняться тем же — глыбы сбитого льда от лавины никак не желали прекращаться, превращая дорогу в сущий ужас. Хорошо хоть снегопад стал реже и день наконец осмелился вступать в свои права: стало заметно светлее.        Борясь с липким туманом в голове, Сири не успела и заметить, как переломанные деревья по краям дороги уступили целым и как желтеющие раны сломанных стволов сменились на тяжёлые еловые лапы.       — Приглядись по сторонам, может, палка какая-то за дорожный посох сойдёт… Пригодится…       — Зачем посох? — не понял наниматель. Но едва уловимое пренебрежение помимо растерянности в его голосе шевельнули в Сири раздражение.       — Давай условимся… — Она остановилась, чтоб поправить заплечный мешок, и устало продолжила: — На поверхности я разбираюсь лучше, так что, будь добр, слушайся меня. Ты за себя сам решай, но мне третья нога будет кстати.        Не дожидаясь ответа, она широким жестом указала на поваленную сосну у дороги, где легко нашлись бы не две, но все двадцать подходящих обломанных ветвей. Тараэль без возражений кивнул и направился туда. Сири же выдохнула и закрыла глаза — остановиться и не шевелиться было сейчас лучшим из мыслимых и немыслимых благ. Но сменился ветер и стал бить по лицу снегом, да и наниматель не заставил себя долго ждать — вернулся и вручил вполне приличную палку.        — А себе? — спросила Сири, разглядывая подоспевшую помощь.        — Обойдусь, — выдохнул он и развернулся продолжать путь.        — Далеко так не уйдёшь. А ещё метёт сейчас в лицо, а ты лысый, у тебя даже капюшона нет…        Он шмыгнул носом и попытался подтянуть маску выше по затылку.       — Как остановимся где-то, отрез поддоспешника сойдёт. Наверно.       — Ты простудишь уши, — пожала плечами она. — Потом голову. Часто зимой подолгу в мороз гулял?       — Не гулял.       Тараэль глянул на неё из-за плеча и странно прищурился. Затем зажмурился и надавил кулаком на нос — сдерживался, чтоб не чихнуть.        — М-да, в маску твою чихать, а потом там рожей елозить — то ещё удовольствие, — понимающе закивала она. — Куда этот поддоспешник скрутил?.. И иди уже выброси куда-то то, что с собой волочим. Ярдов пятьдесят прошли — хватит. Плащ свой хочу.       Спорить не стал. Видно, за полчаса под снегом действительно успел понять и проняться. Но вот тюрбан из подола уже бесполезной вещи вышел донельзя забавный.       — До чего ж идёт! — не стала сдерживать улыбку Сири. Сил на смех не было, несмотря на искреннее желание.       Он покачал головой как смог и отвернулся.       — Потом сошьёшь из этого что-то приличнее, — наставила она, привыкая переставлять самодельный посох — всем был хорош, кроме своей сути.        Наниматель, судя по всему, говорить больше не хотел. Угрюмо уставился в ноги и зашагал вперёд, изредка едва заметно поглядывая на Сири — идёт ли или всё, свалилась. Но она шла, упрямо и сосредоточенно втыкая в снег сосновую жердь. Стараясь удержать на этом нехитром деле всё внимание, ведь избежать падения в себя становилось всё сложнее.        Она поглубже натянула капюшон, прикрываясь от метели. Куда-то пропали даже отголоски радости о продлённой жизни и отсроченном в очередной раз приговоре. Да, всё ещё может идти вперёд, но как долго?.. Рука сама потянулась к виску, едва надавила на повязку, и в глазах на секунду потемнело. А когда картинка прояснилась, на жёлтой апотекарской варежке алел кровавый росчерк. Задуматься и пожалеть себя не дал ветер — дорога повернула к югу, и подлец толкнул сначала в левый бок, а потом в спину. Хорошо хоть перестал бросать колючие снежинки в лицо.        Сири подняла глаза, стараясь осмотреться. Серо-синее утро не стало внезапно пестрить ничем новым: всё тот же хищный холод, всё тот же мёртвый и безразличный снег. Даже неясно было, что убьёт первее: заражённая чёрт пойми чем рана на голове или заледеневший мир вокруг. Конечно, доводилось на своём веку несколько раз выживать в глуши, не имея с собой ровно ничего. Но никогда — зимой.        Прикидывать и продумывать, однако, запалу сейчас не нашлось. Взгляд всё цеплялся за шагающую впереди фигуру, молчаливую, и от этого ещё более непростую. Мысли плели вопрос: сколько он так сможет? Ведь свершённое догонит, непременно догонит, и оставалось только надеяться, что в эту яму он свалится хотя бы в безопасном месте. По себе и тем, кого однажды звала друзьями, Сири знала: только закончатся первоочередные задачи, только освободится голова — жди беды, потому как отвлечься станет остро не на что. Для неё с Тараэлем умственные задачи на сейчас как раз закончились.        Впору было гадать, что именно настигнет его первым: провал и боль неудачи, впустую прожитая вся сознательная жизнь, предательство найденного брата, его убийство или то, чем является он сам? От одного перечисления загривок ощетинился мурашками, те живо переползли по спине на рёбра и сдавили так, что стало сложно дышать. И если Сири было так тяжело справиться с ужасом от вещей, которые пришлось всего-то обозначить в ряд для определения, каково же было нанимателю?!        Вопросов даже не возникло — решимость хоть как-то помочь, любыми посильными способами, выдавила прочь всё остальное. Но если Сири была сейчас готова отдаться чужой проблеме с головой, подставив нанимателю плечо, сам он был совсем другого сорта. Ведь совсем не любил принимать помощь. И неизбежно поднимет вопрос — какое ей дело? Почему пытается лезть ему в голову? Ответов же было множество…       Потому что он был живым существом, мыслящим, чувствующим, и это было бы хотя бы человечно — проявить участие, на какое была способна. Потому что чужая боль всегда находила в ней слишком звонкий отклик. Потому и не терпела рядом с собой страданий. Потому что сама сказала — будет с ним в этом деле до конца, несмотря ни на что, а дело не смогло закончиться. Потому что обрекла его испытывать и проживать последствия она самолично.        Но едва ли ему нужно было слышать что-то кроме первого ответа — остальные бы только обернулись во вред. Его и держала на уме, подбирая слова, меняя фразы, но стараясь сохранить безвредную и искреннюю суть. В вопросах душевных бед всегда нужно быть осторожной с языком, а в случае Тараэля — и подавно.        Она оторвала взгляд от его спины и глянула влево: у заметённой дороги редел лес, а за ним гора, похоже, срывалась вниз. Сквозь стволы виднелось низкое облако, которое ветер решил толкать прямо на скалы.       — Смотри, — окликнула она своего спутника негромко. Он оглянулся. — Сейчас нас туча сожрёт.        Наниматель повернулся уже всем телом, уставившись туда, куда указала рукой Сири. И поклясться было можно — попятился на полшага, когда понял, как стремительно между стволов ломится на них ледяной туман.        — Этого бояться нечего, — попыталась успокоить Сири. — Ты как вообще?        Он неопределённо повёл плечом и поправил сумки, ничего не отвечая и отворачиваясь от облака. Она подошла ближе, подумывая коснуться его плеча, но Тараэль двинулся шагать вперёд первее. Оно и к лучшему — пока не время. Совсем не время.        Он ясно дал понять на сейчас — отдушина захлопнулась. По душам беседовать не настроен, как-либо ещё — тоже. Но это непременно изменится. Всякая душевная рана ведь терзает нутро, что брошенный в озерцо камень. Вот потревоженная водная гладь будит волны, вот они выплёскиваются из берегов, и в этот короткий миг есть шанс поговорить, послушать, объясниться. Но любая волна бежит назад, оставляя голое дно, и человек закрывается накрепко, в отрицании себе вредя. Новая волна пойдёт на берег уже слабее, продержится меньше, и её непременно надо поймать, ведь продлить момент искренней уязвимости реально так же, как пригвоздить убегающую волну воткнутой в песок палкой. И если первая и самая высокая волна настигла Тараэля на обрыве над горным озером, то вторую Сири и ждала, и боялась одновременно.        Ведь к поре, как волны прекратятся и дно примет камень как свою новую неотъемлемую часть, надо успеть за моменты приливов стать если не другом, то хоть капельку ближе. Чтоб водная гладь не леденела непробиваемой коркой, задумай Сири потревожить обманчиво замершую поверхность, но впускала в себя хотя бы со штормом.       А вот как это случится — бередить эту рану придётся ещё и ещё, из одного и того же раз за разом вычленяя крупицы осознания и принятия. Никогда это дело не бывало простым. В одиночку — так тем более. В случае Тараэля же… Пусть она была рядом, пусть готова была предложить посильную помощь… Одолевали сомнения, что это вообще выполнимо. Если раньше Сири могла как-то понять, прожить с друзьями сквозь беду, призывая помнить и ценить то, что осталось, здесь же… потеряно было абсолютно всё. И уже заранее страшил момент, когда вынужденный спутник сорвётся и прекратит играть в молчанку, ведь сомнений, что час тот скоро настанет, не было. Потому что с этого обрыва не увести взыванием к чести, уговорами, долгом… Туда упасть необходимо, если хочешь как-то дальше жить.        Дорога уверенней пошла под уклон, и справа сквозь ели завиднелась скальная стена, уходя так высоко вверх, что взгляд не мог поймать в облаках край. Сири опёрлась на дорожный посох, пережидая головокружение, — не стоило заглядываться так надолго, совсем не стоило. Щёки запекло от прилившей крови, уши тоже, и на момент показалось, что она решила по этой скале взбираться, а не просто смотреть — так скоро затарабанило сердце. Она тряхнула головой. Помогло никак, даже сделалось хуже: в глазах снова стало двоиться.        — Впереди башня, — донёсся как из-за тяжёлой двери голос. — Совсем близко.       Слева зашуршала ткань — Тараэль приблизился и настороженно вгляделся ей в лицо. Взаимностью ответить не получилось.       — Мне херово, — ответила Сири на незаданный вопрос. — Очень.        — Впереди башня, — повторил он. — Ярдов сто. Дай.        Стало легче — он забрал с плеча сумку       — Как та, где мы были?..       — Похоже.        Она повернула голову, напрягая зрение: небо стало яснее, снег почти прекратился, и вдали действительно темнел силуэт полуразрушенной сторожевой башенки, как раз перед поворотом дороги.        — Надо дойти.       — Надо, — кивнул он. Но с места не двинулся — ждал, пока Сири пойдёт первой.        Собрав остатки воли в кулак, она сделала шаг. И тут же поняла, что совершенно зря.        — Тошнит.       — Я помню.        От собственного бессилия вдруг захотелось закапризничать как малый ребёнок, свалиться на землю и метелить кулаками снег, зайтись обиженным плачем. Наниматель своей безучастностью только злил — ни подбодрить, ни пожалеть, ни хотя бы пропесочить. Помнит он...       Уймись.        Сири глубоко вдохнула носом. Взять себя в руки — дело непростое. Утонуть в жалости к себе — куда легче. Но от первого есть польза. А падать оземь — идея плохая, наниматель не из тех, кто понёс бы на руках как-то иначе, чем перекинув через плечо.        Умеет ли он сочувствовать? Или придётся учить?..       Отчего до сих пор так заходится сердце?        — Идём, — шёпотом выдохнула она, решившись на следующий шаг.        С каждым новым идти становилось хоть каплю проще, а развалины башенки манили, как река в полдень манит лошадь. Там можно отдохнуть, там можно развести костёр, согреться, нагрести еды по сумкам…        — Как умерла твоя сестра?       Сири оторопело обернулась, силясь разглядеть лицо нанимателя. Не послышалось ли?.. Но виднелись только глаза — прищуренные, покрасневшие, с усталым взглядом. Остальное было запрятано под тканью.        До башни ярдов восемьдесят… Самую малость не дотерпел. И вспомнил же… Но говорить о своём прошлом Сири не хотела совершенно, пусть Тараэль всего лишь удачно подобрал затравку. Значит, придётся пока отвлекать чем-то другим…        — Очень давно это было, — ответила она, возвращаясь к дороге. — Ей было пять, мне — десять. В тот день мы не поделили одну из батиных лошадок. У нас было две. И обе раскормленные, как мясные коровы. Это в северных землях лошадям после зимы каждый год выправляться надо. У нас вот только раз с жеребёнком беда случилась и исхудал —  мамка его кормить расхотела. Батя мой его тогда коровьим молоком, яйцами и водой с сахаром на все четыре ставил. Ладный вырос, не зря старались.        Она обернулась, пытаясь поймать взгляд собеседника. Предположение оправдалось: ему стало абсолютно всё равно, о чём говорить. Распознал благо и удобство — отвлечь себя любым разговором от ямы в голове. Смотрел внимательно, а мог бы — так даже понимающе, и едва заметным кивком обозначил: «продолжай, я готов слушать что угодно».        — Мы его как положено до года додержали, даже мытом переболеть успел. Это хорошо, что у нас, а не у нового хозяина. Некоторые непривычные пугаются, особенно если зелёных под седло присматривают.        — Мытом переболел?.. — негромко переспросил Тараэль.        — Болячка такая лошадиная. Гнойные нарывы на ногах у самой туши, иногда — под щеками. Чёрт пойми из-за чего появляются, сами проходят. Раз в жизни бывает, и только пока молодые, — охотно пояснила Сири. — Хорошо, что Сварту больше пяти лет, в общем.        — Сварту?       Так и твоё имя выучит.       — Та скотина чёрно-белая, которую ты яблоками ночью кормил. Да-да, я помню, я всё увидела. Как давно это было вообще?.. Будто год прошёл…        Тут он уже не решился отвечать. Оно и понятно — стремительность, с которой пролетели последние две недели, пугала и Сири. Слишком много всего успело случиться, и слишком долго придётся ещё это всё проживать.        От неловкой тишины наконец отвлекла сторожевая башенка — стояла горделиво и строго, ни в какое сравнение со своей развалюхой-сестрой выше по дороге. Только самым верхом посыпалась, а потолок и вовсе оказался крепким и каменным — внутрь не намело снега.        Сири отряхнула плащ и затоптала ногами. Кованые пластины на сапогах звучно лязгнули, зазвенела кольчуга, напомнив о себе, и снова застучало слишком громко сердце.        — Не то что-то… — озабоченно выдохнула она под нос. — Помоги кольчугу снять.       С этим разобрались быстро, и стальная чешуя с дребезгом свалилась поникшей колючей горкой у стены. Сверху улеглись срезанные с сапог железки. Собирать хворост для костра пришлось доверить Тараэлю. Хоть Сири без лишних фунтов веса точно стало легче дышать, подниматься на ноги, едва только усевшись, казалось роковой ошибкой. Потому сидела между сном и явью, прислушиваясь к шагам около башенки и на ощупь копошась в ближайшей сумке, пока не нашла карту. Там уже пришлось вырывать себя из липких объятий полудрёмы — нужно было прикинуть путь.       Тараэль вернулся тихо, так, что вышло это заметить только от грохота брошенных к её ногам палок. Каких-никаких веток добыть у него вышло — сейчас сосредоточенность на любом деле достигла бы предела, лишь бы переключить голову.        — Вот, — отчитался он.        — Вижу, что вот, — тихо вздохнула Сири, расстёгивая поясную сумку. — Огниво держи. Сухой травы на трут, вижу, понадёргал, это правильно... Разводи огонь вот тут, чтоб чад утягивал сквозняк через бойницу… И сюда иди.       Пламя начало жевать ветки совсем нескоро, и голову сотрясал стук кремня об огниво и тревожили отнимающие почти всё зрение искры. Но тепло и уютный треск костра не сделались вдруг нежеланным, напротив, пришлось нетерпеливо ёрзать, протягивая к вялому огоньку руки. Которые отчего-то всё не переставало бить крупной дрожью.        Тараэль подошёл и сел неподалёку, отвлекая от слабости. Сири улыбнулась уголком рта:       — Ты б ещё ровно напротив уселся. Давай сюда. — Она похлопала по ветхим доскам рядом с собой. — Придётся друг о друга греться. Приятного мало, да-да, всё я знаю, но это ты ещё до ночи не дожил.        Он глянул на неё как-то неуверенно, но пересел ближе. Придвинуться вплотную и прижаться боком пришлось уже самой.        — Здесь не так холодно, — сказал он тихо, глядя перед собой. Даже не недовольно, скорее задумчиво.        — Мне холодно, — отрезала Сири, пытаясь прильнуть ещё плотнее. Тепло чужого тела почти не ощущалось через слои тканей и кожи, существовало больше как намёк, но и это согревало хоть малость. — Скажи спасибо, что обниматься не заставляю. Смотри сюда.        Она расправила на коленях карту. Наниматель вздохнул и склонил голову к бумаге.        — Мы где-то здесь. Дорога всего раз вильнула. А мы на втором повороте. — Она указала пальцем на залом тёмной полосы, обозначающий Восточный путь. — Пока ты бродил, я прикинула: западная и восточная дорога по длине почти одинаковы. Западную я за три полных световых дня прошла, но верхом. Мы так идти не сможем. Повезёт, если за четыре ночёвки справимся. Вот здесь, здесь, здесь и здесь.        Сири отметила места через равные расстояния на бумажке, а Тараэль стянул с головы дурацкий отрез ткани и потёр висок.        — Тут отметка какая-то.        — Угу, башенка вроде. Видно, форт какой-то был, — предположила она. — Подписывать никто не стал, значит, выясним сами. Но это ладно, это аж через два дня к вечеру увидим. Ты лучше мне объясни, на кой чёрт в горах мельницу кто-то ставил.        Сири ткнула пальцем на изображение креста на треугольнике — место предполагаемой ночёвки на завтра.        — Это мельница?..       — Мне конюх в «Заснеженном утёсе» говорил что-то о «Верхних мельницах», если не это оно, то… больше нечему.        — В горах нечего молоть?       — Только языком, друг мой.        Он моргнул пару раз, ровно так, как моргают, почувствовав себя донельзя глупо. Сири спохватилась: если наниматель сейчас решит обидеться и замкнуться, то пиши пропало.        — Вот с едой всё плохо, — постаралась она скорее сменить тему. — Есть орехи, есть мясо вяленое. Сыр есть. Но нас двое, ты меня прожорливее, значит, дня за два ничего не останется. — Сири напоролась на пристальный взгляд. — Что? Ты мужик, ты больше ешь. А. Ещё одна лепёшка, лежалая, но в холоде вреда не будет. Всё.        Язык заплетался, устав ворочаться под такие длинные речи. Пришлось замолчать, дав себе передышку. Тараэль тоже молчал, но ждать от него идей смысла не было: совершенно не понимал, как будет устроена жизнь ближайшие дни, и тонул в растерянности.        — Будем добывать себе что-то по пути, — пожала она плечами. — Охотиться. От голода не помрём, даже если на несколько дней с пустыми животами останемся. От жажды тоже — снег вокруг. Кстати, надо б Амброзии выпить. Подай, пожалуйста, из той сумки.        Сири указала жестом влево, но на пути назад Тараэль замер, вглядевшись в неё.        — Нужно сменить повязку.        — Верно…       За полчаса след на варежке успел потемнеть, и о ране почти позабылось. Но пропитавшаяся кровью ткань, которую Сири сейчас сняла с головы, не сулила ровно ничего хорошего.        — Ты же зашил?..       — Зашил.        Он поставил белый пузырёк с зельем у её колен и приблизился, чтоб разглядеть висок.        — Вязать надо туже. Я сделаю.        — Сделай… — выдохнула Сири. — Сейчас отрежу откуда-нибудь.        И тем временем наконец полноценно признала, что из его слов и интонаций пропал даже намёк на привычный гонор. Не просачивалось ни одной попытки ужалить словом, ни единой колкости, как бывало обычно. Сейчас его речь звучала двумя тонами: сосредоточенная деловитость и полная безучастность. И первый тон внушал только доверие, так что когда в глазах потемнело, как только Тараэль затянул новую повязку, Сири с лёгкостью сумела убедить себя, что он знает, что творит, и это к лучшему. Потому что иначе точно бы сорвалась на истерику и от боли, и от обиды. На него, на себя, на весь мир вокруг, внезапно такой враждебный и коварный.        Новый пузырёк Амброзии чуда не сотворил — притянуть на руку огонёк всё так же не получалось. Но от попыток уже хотя бы теплела кожа. Сири засмотрелась на ладонь: та всё ещё дрожала, а внутри росло напряжение.        — Покажи руку, — вспомнила она, когда Тараэль вернулся на место. Снова пришлось придвинуться под его бок, но на этот раз он уже не смутился.        — Ладно, — едва слышно выдохнул он, подумав, и начал расстёгивать наруч.        По его прикрытым глазам ясно было, что болеть не перестало. А когда твёрдая кожа со стальными вставками зашуршала об пол и он закатал рукав, больно от вида кровоподтёка стало уже Сири: посреди почерневшего пятна на всё запястье алел на внешней кости след, точный оттиск застёжки. Место удара отекло, и — пришлось заглянуть Тараэлю в глаза за немым позволением, чтоб коснуться и убедиться, — нагрелось и билось вслед за сердцем.       — Ты лучше обратно наруч надень, — настороженно посоветовала она. — Если треснуло…       — Знаю, — спокойно перебил он её. — Пусть так побудет.        И опустил руки на колени, глядя перед собой.        Сири снова скосила взгляд к его лицу. Маску он так и не снял, и влага от дыхания прошла за несколько часов на морозе насквозь, так что чёрные щёки едва заметно серебрились инеем. Но тепло от огня добиралось постепенно и туда.       — У тебя скоро промокнет рожа, — заметила Сири. — А вообще — давай поедим. День впереди долгий, нужны силы.        — Я не хочу, — мгновенно отказался он.        — И маску снимать «не хочу»?       Тараэль мотнул головой, всё ещё глядя строго перед собой. Но почти сразу крепко зажмурился — принялся ладить на место наруч.        — Ладно, поешь позже, — вздохнула устало она. — Мне и без компании жевать уютно.         За недолгие пару минут, что пришлось потратить на затвердевший апотекарский сыр из запасов целительницы и немного солонины, позаимствованной уже потом, пришлось крепко призадуматься, почему наниматель сидит так тихо. Начал же на подходе к башенке, попытался завязать разговор. Но сейчас сидел, как воды в рот набрав. И взглядом по сторонам не водил. Вообще. Уставился на своё согнутое колено и одновременно — сквозь, и едва слышно было только его дыхание, размеренное и тяжёлое, а оттого даже… уютное?.. Закрыть бы глаза и ничего кроме не слышать, и спать до лучших времён… Но упускать момент было никак нельзя, и Сири прижалась затылком к холодной стене, прежде чем начать первой:       — Хочешь поговорить?        Он даже не шелохнулся. Пришлось снова заглянуть ему в глаза, и только тогда Тараэль соизволил ответить:       — Нет.        Опоздала?..       Или никак не дозреет?       — Расскажи ещё, — попросил он тем временем и перевёл на неё взгляд.        — Что? — совсем не поняла Сири.       — Про лошадей.       — А.       Никак не дозреет.        Но уже боится тишины, не стесняясь.       — Ну… Тебе про что?       Тараэль едва заметно шевельнул плечом: всё равно. Она вздохнула, припоминая что-нибудь.        — Представь, что ты объелся овса и тебе от этого скрутило живот. Что будет?        — Не знаю, — не стал задумываться наниматель.       — Лошадь тоже не знает. Но едва ли ты от такого помрёшь. А лошадь — да.        Он повернул к ней голову.        — Не всегда, конечно, — продолжила Сири. — Но если взмокнет и кататься по земле начнёт — дела плохи. И помочь почти нечем. Коликами беда зовётся, как у человечьих детей. Некоторые своим лошадям уши режут, чтоб на другую боль отвлечь, некоторые гонят рысью пробежаться, это действеннее. Ещё можно рассола в пасть залить. Но наверняка ничего не работает. На моей памяти кобыл, наверно, шесть так пали.       — Лошадям не положено есть овёс?..       — Положено, чего же нет. Но меру знать надо. — Сири не смогла сдержать зевок. Тепло от огня совсем разморило, тепло тела справа наконец стало чувствоваться по-настоящему, и голова стремительно тяжелела. — Кони вообще разное едят. Не только овёс и сено. Могут и цыплят пощёлкать.        Тараэль шевельнулся, удивившись, и пришлось сменить позу и подтянуть под левый бок ещё одну сумку. Стало куда удобнее.        — Значит, кони едят мясо? — спросил он.        — Не-а, — протянула Сири, поджав ноги и накинув плащ. — Но живого цыплёнка сцапать иногда могут. Утёнка тоже…       — Живого?!       Она усмехнулась — оторопел, как мальчишка, хлопал глазами и всё не мог смириться.        — Хочешь, предложишь Сварту жареного, как дойдём. Он та ещё свинья, сожрёт не глядя…        Веки будто окаменели — закрылись, и сил поднять их совсем не было. Изнутри распирал жар, гулко билось сердце, но так лень стало обращать внимание хоть на что-то…       — А ещё салом угостишь, сало он любит…       Про колоду, где рубят птиц, рассказать уже не получилось — сон стремительно сомкнул пасть, и мир замолк.