***
Когда они наконец покинули Оптех, было уже половина второго ночи. Вернувшись в квартиру Тэгуна (он предоставил им спальню, зная, что нет никакого логического способа, которым Воншик мог бы перетащить Джехвана в их собственную на другом конце города), мужчина завернулся в тонкое одеяло и рухнул на диван. Джехван лег спать, как только они приехали. Воншик, осторожно коснувшись лба, словно отгоняя головную боль, заварил себе чашку кофе, но оставил ее остывать на стойке, а сам достал из холодильника минеральную воду и маленькую синюю таблетку из кармана. — Золпидем, — ответил он Тэгуну. — Он уже кое-что выпил. — Это для меня, — он сухо проглотил таблетку, смыл ее с горла глотком воды и, склонившись набок, уставился на кружку. — Что он принял, хен? — Он сказал, что миорелаксант. — Кто ему дал? — Я не спрашивал. Воншик вздохнул, вздохнул глубоко, словно не мог отдышаться, но свой кофе допил. И, молча стоя так долго, — так долго, что Тэгуну стало не по себе, — тот задумался, не стоит ли ему поговорить с ним или пойти в спальню и поговорить с Джехваном. — Воншик-а, что ты собираешься делать? — Я ничего не могу сделать. Я... — звук, похожий на всхлип, заставил сердце Тэгуна подпрыгнуть, — я ведь забочусь о нем, да? — тот кивнул. — Я всегда готов ему помочь, когда он во мне нуждается. Даже когда работаю. Я прослежу, чтобы у него было все необходимое. — Не думаю, что ему что-то нужно, — произнес мужчина. — Я тоже так не думаю, — ответил второй. — Кажется, у него просто поехала крыша. Возникло то самое воспоминание — мимолетное и лишь наполовину сформировавшееся перед уходом, о первой ночи Джехвана в "Домино". Он краснел и дрожал, умоляя Воншика прийти посмотреть, как он танцует, потому что был уверен, что упадет со сцены, что ни один клиент не захочет ему заплатить. Тэгуна тащили вперед, неохотно тащили за руку через клуб, слишком темный, чтобы разглядеть его ноги, и он чувствовал себя грязным, просто находясь там: прячась в кабинке с низко надвинутым капюшоном и спрятанным под воротником ртом. Он помнил огни, то, как улыбался Воншик, гордый мальчиком, который решил его полюбить. В те ночи, когда Джехван приходил домой улыбаясь, когда хромированная карточка была забита деньгами и уплачена аренда, он сиял ярче; гордость, как удивление, заполняла все дыры, созданные враждебностью за эти годы. Она был там, но мгновенно исчезла, когда наступила следующая ночь, когда наступили выходные. Джехван, падающий через парадную дверь слишком пьяный, чтобы стоять рядом с Воншиком, крепко обхватившей его за поясницу. Друг смотрел на Тэгуна, и в его глазах не было ничего, кроме страдания. Тот велел ему немного поспать, но Воншик уже схватил кружку. Направляясь в спальню, он тихо пожелал ему спокойной ночи. Затем дверь захлопнулась, и замок защелкнул, чего больше никогда не случалось. Осознавал это кто-нибудь или нет, но между ними появился барьер. Он медленно формировался в течение последних месяцев, но стоял здесь, как бетонная стена, где со временем могут образоваться трещины, но которую не пробьешь. Его больше не будут приглашать присоединиться к ним в спальне или заставлять Джехвана ползать у него на коленях по ночам, когда Воншик работал допоздна. Но это хорошо, он понимал, потому что один был сломан, а другой — ломался следом за ним, и Тэгун не мог починить ни того, ни другого. Он не знал, как это сделать. Он думал о Хонбине. Он подумал о городе. Подумал о светодиодных огнях, проникающих в его окно, как ливень дождя, сияющий откуда-то сверху. Они возникали отовсюду: яркий, сверхъестественный свет, прекрасный в том смысле, в каком существует. Он оглядел свою квартиру и подумал: неужели так все и заканчивается?***
Когда в дверь постучали, было около четырех часов утра. Спавший Тэгун скатился с дивана, завернувшись в одеяло, под которым лежал, и открыл дверь: там, теребя рукава рубашки, стоял Хонбин. — Он работает всю ночь, — тихо сказал он. Трудно было сказать, спал ли он еще. — Можно мне остаться с тобой? Если бы не то, что его глаза не открывались, а внезапно вспотевшие руки казались оковами, Тэгун схватил бы Хонбина за плечи и притянул к груди. Но сейчас все, что он мог сделать, это пробормотать "да" и попытаться проснуться. На лице парня были написаны извинения. Он открыл рот, и Тэгун, уже зная, что последует дальше, закрыл дверь, положив руку на его талию. Он прижался лбом к щеке и, коснувшись его подбородка, прикрыл большим пальцем рот — мягкий способ заставить замолчать. Мужчина накинул на плечи гостя плед, его руки обвились вокруг шеи Хонбина, и от запаха его одеколона, едва уловимого на воротнике рубашки, кожа Тэгуна покрылась рябью. Они упали на диван, но вскоре Хонбин начал извиваться, пытаясь оторвать лицо от одеяла, от груди Тэгуна, и тяжело вздохнул, когда понял, что застрял. — Ты в порядке? Он кивнул. Мужчина поинтересовался, не хочет ли тот кофе. Все еще укрытый одеялом, Тэгун наполнил на кухне графин водой и дал напитку завариться. Он остро ощущал, что Хонбин стоит позади него, и только когда мужчина повернулся, Хонбин подошел к нему и обнял за талию. — Ты спишь на диване? — Мои друзья останутся на ночь. У них есть комната. — Я подумал, что с тобой кто-то живет. Тот блондин. — Нет. Он просто… всегда здесь, — слегка улыбнувшись, Тэгун закурил. И, подойдя к окну с Хонбином рядом, они передали сигарету друг другу, когда запах кофейной гущи пронесся по квартире. Небо все еще было черным, никаких признаков надвигающегося рассвета, но он наступит буквально в течение следующих часа или двух. Трудно было сказать что-либо еще, когда бессонные огни постоянно освещали горизонт, словно они жили под вечным утром. Хонбин рассказал, что парень, с которым он живет, теперь будет работать по ночам, он почти не бывает дома и всегда спит. В его голосе звучало искреннее веселье, а в глазах — блеск, похожий на счастье. — Можешь просто приходить сюда, — сказал Тэгун. — Я дам тебе ключ доступа. Тебе не нужно стучать. — Ты ужасно доверчив, — выдал Хонбин. — Ты тоже. Они пили кофе перед телевизором, журнальный столик был отодвинут в сторону, чтобы они могли свернуться калачиком на полу, освещенные голографическим светом. И пока Тэгун механически переключал каналы, которые почти никогда не смотрел, Хонбин взял книгу, аккуратно пристроенную сбоку дивана между подушками и подлокотником, и повертел ее в руках. Обложка была тускло освещена и украшена картиной Джорджа Оруэлла "1984". Беззвучно произнося слова, он читал первую страницу, совершенно не замечая, что Тэгун наблюдает за ним. Парень прислонился спиной к дивану, подтянув колени к телу, и засунул ноготь большого пальца в рот. Мужчина оставил его в покое и посмотрел передачу о роботе, который развивал человеческие эмоции; безумно скучая, он не заметил, как его веки потяжелели. Возможно, он спал около пяти минут, может, и меньше, когда Хонбин уткнулся лицом в его шею. Испуганный, но способный скрыть это, Тэгун прижался щекой ко лбу парня. — Можешь продолжать читать, — пробормотал он. — Я просто смотрел, — он оторвал лицо от шеи Тэгуна, обнял его за плечи и очень нежно притянул к себе, позволив уткнуться лицом в плечо. — Хочешь спать? — его тонкие пальцы с острыми костяшками прочесывали волосы Тэгуна сзади, ногти впивались в кожу головы, вызывая в руках дрожь. — Нет, эта… — он откашлялся, — эта программа. Скучная... — Тогда переключи. — Я больше не смотрю, — Хонбин рассмеялся и крепче его обнял. Взрывы из телевизора, шквал пуль: похоже на военный фильм, на который никто не обращал внимания, и весь шум, хотя и достаточно тихий, казался оглушительным, когда Тэгун попытался погрузиться в тишину Хонбина, заключенный в крепкие объятия. Он положил свою руку на талию, острые кости казались между его пальцами совсем мелкими. Закрыв глаза и приоткрыв губы, дыша мягкими дуновениями воздуха на его шею, мужчина провел своей рукой по спине под рубашкой. Это был первый раз, когда он ощутил голую кожу на своей ладони, мягкую, как шелк, со всеми выступами позвоночника. Тэгун мягко надавил кончиками пальцев на кости, и, следуя за дугой его позвонков, почувствовал, как спина Хонбина выпрямилась. Со вздохом, похожим на стон, Хонбин, тяжело дыша Тэгуну в ухо, произнес его имя. Чувствуя, как жар переходит с его лица в живот, тот откинул голову назад. У него не было времени подумать, прежде чем губы Хонбина были прижаты к его собственным, мягкие губы, искусанные до крови, а затем парень прошептал: — Хочу целовать тебя постоянно. Тэгун зажал зубами нижнюю губу Хонбина и слегка прикусил. Он таял, весь разгоряченный, когда тот провел рукой по груди другого, поглаживая через рубашку. Он задержался на животе, прощупал мышцы, потом спустился к талии, где впился большим пальцем в то место, где бедро Тэгуна соприкасалось с его. Он извивался; легкое прикосновение перышка, которое щекотало, заставляло его пальцы поджиматься. Ему было слишком жарко: на затылке проступил пот, а в штанах затвердело. Тэгун смутился от собственного возбуждения и в приступе отчаяния толкнул Хонбина на спину, нависая над ним. — На следующей неделе у меня бой, — прошептал он, слишком запыхавшись, чтобы говорить нормальным тоном. — В пятницу. Пойдешь со мной? Таким же тихим голосом Хонбин положительно ответил. — Я покажу тебе, как делать ставки на бои. По крайней мере, ты сможешь заработать денег. Парень коснулся пальцами его рта. — Должен ли я поставить на тебя? — Э-э… — он легонько поцеловал каждую фалангу указательного пальца, — наверное, нет, — а затем засмеялся, когда Хонбин фыркнул, драматично закатив глаза. — Я не так часто выигрываю, чтобы шансы были очень хорошими, но… — Я все равно поставлю на тебя, — он обхватил шею Тэгуна сзади и прошептал: — Иди сюда, — но тот не сдвинулся с места. Лицо все еще горело, он думал, что мгновение вне досягаемости Хонбина успокоило бы его, но это только ухудшило ситуацию; тело напряглось еще сильнее. Тэгун прижал подбородок в груди, безмолвно указывая на свою проблему под пижамными шортами. Напрягся и Хонбин, быстро поняв, в чем дело. Он коснулся живота второго, а кончики его пальцев скользнули под резинку пояса. — Чего ты хочешь? — тихо спросил Тэгун, не зная, куда девать руки. — Чтобы ты меня поцеловал. Задыхаясь от собственного сердцебиения: — Где? Хонбин прижал дрожащие пальцы к внутренней стороне своего бедра. — Здесь. Тэгун был далеко не так спокоен, как ему хотелось бы; он спустился между ног Хонбина. Его руки дрожали, когда он схватил парня за бедра, раздвинул их в стороны, и, уткнувшись лицом внутрь, прямо туда, где были его пальцы, Тэгун поцеловал его сквозь ткань спортивных штанов. И когда он коснулся носом его лица, Хонбин взял его руку и положил ее высоко на бедро; он заставил пальцы мужчины зацепиться за резинку, чтобы стянуть штаны. — Сними их, — быстро выдохнул он. Так Тэгун и сделал, все его тело растаяло, и он чуть было не потерял сознание, увидев бедра Хонбина: голые, бледные, гладкие, как и все остальное. По его коже пробежала легкая дрожь, колени слегка задрожали; мужчина снова поцеловал его внутреннюю сторону бедра. — Здесь, —произнес Хонбин, и его палец еще сильнее прижался между ног, где бедро соприкасалось с туловищем, а подол нижнего белья задрался вверх. Он слабо дернул бедрами, когда Тэгун поцеловал его там, уткнувшись переносицей в тазовую кость. — Здесь, — он задыхался, пальцы скользили по нижнему белью. Тэгун следовал за рукой Хонбина, куда бы она ни шла, целовал те места, которые он просил коснуться. Под губами мужчины член твердел все быстрее. Хонбин приподнял бедра, когда пальцы другого вцепились в его нижнее белье, позволив снять его полностью; и лежа там под тусклым светом, он был красивее, чем тот мог себе представить. Он взял его член в руку, кровь стучала в висках, и он едва расслышал, когда Хонбин пробормотал еще одно "здесь", но увидел, куда ему указали. Вся кровь от головы хлынула ему в ноги, во рту пересохло, он задыхался и не мог думать. Хонбин положил палец на член. У Тэгуна не было достаточно слюны, чтобы проглотить ее, но он все равно попытался, и, взглянув в лицо парня, обнаружил, что его щеки покраснели. Он снова грыз ноготь большого пальца, широко раскрыв глаза и нервничая. Поцеловал его в губы, Тэгун опустился между ног. Он велел ему закинуть колени за плечи и, придерживая руками бедра Хонбина, осторожно коснулся него языком. Реакция второго была мгновенной: ноги дернулись, пальцы запутались в его волосах. Он раздвинул бедра, давая Тэгуну больше пространства для движения, и с помощью языка тот лизнул головку; мышцы живота болезненно напряглись. Медленно двигая языком, Тэгун мельком глянул вверх, увидел Хонбина, приподнявшегося на локтях, с закрытыми глазами и запрокинутой головой. Его грудь поднималась с каждым глубоким вздохом, спина слегка выгибалась, показывая четко очерченные ребра. Мужчина крепко прижался переносицей к промежности Хонбина, и, смело его облизывая, теперь уже сильнее, он сжал основание члена, чувствуя, как по нему пробегает дрожь. Прошептав проклятия и зажмурив глаза, Хонбин пробормотал имя Тэгуна раз, другой. Он потянул себя за волосы и прижался бедрами к лицу. Его кожа слегка покраснела, словно все внутренности горели. И когда тот медленно провел рукой по члену Хонбина, обводя большим пальцем его головку, парень издал глубокий, задыхающийся стон. — Тэгун… пожалуйста, — но тот не знал, о чем его просили. Поэтому он сделал единственное, что пришло ему в голову, — смочил Хонбина слюной, насколько его хватило, и, устроившись между ног, вошел в него пальцем. Грубый толчок бедер, рука Хонбина сжалась в волосах Тэгуна. Парень бормотал себе под нос слова, которые второй не расслышал, потому что чужие бедра были плотно прижаты к его ушам; все, что он мог слышать — движение собственной крови и тихие звуки из его рта. Хонбин кончил рывком, одновременно поразительным и ошеломляющим. Он кончил на пальцы Тэгуна, на свой живот, попадая на бедра, и уткнулся лицом в сгиб локтя. — Прости, — простонал он с несчастным видом, все еще двигая бедрами вперед, пока выходил из остатков оргазма. Тэгун понимал, какой стыд тот испытывал — кончил в миллион раз раньше, чем следовало. — Прошло много времени, — заныл Хонбин, снова пытаясь спрятаться, но другой его опередил. Он поцеловал парня в подбородок, в шею, добавив, что все в порядке, для него это тоже было давно. Нежно коснувшись темно-розовых щек Хонбина, мужчина предложил им принять душ. Хонбин согласился, легкая улыбка приподняла уголки его рта. Он позволил Тэгуну взять себя за руку и отвести от дивана в коридор, а затем в ванную, где горел белый свет, жужжа в тишине, как пчелы. Глубокие мешки под глазами под таким светом были видны более отчетливо; Хонбин выглядел ужасно измученным. Мужчина снял с него рубашку, после чего взъерошив волосы на затылке. И когда он положил руку на живот, а ладонь — на затылок, Тэгун увидел, что тот сложен из твердых мышц. Парень в целом выглядел довольно крепким, но в руках Тэгуна казался хрупким, дрожащим, словно испуганная птичка. Потом он заметил синяки по бокам, отметину на ключице, очень похожую на ту, что исчезла с шеи. Раскаленная добела ненависть хлынула из его живота в рот, но ее пришлось проглотить. А оказавшись в душе, он держал Хонбина под струями воды, ополаскивал его волосы, тело, кончиками пальцев осторожно трогал синяки. Нежно их целовал, проводя губами по каждому больному месту на груди парня, и прижимал его обнаженное тело к своему лицу. Каскад воды окатил его собственную холодную кожу, покрывая ее мурашками. Именно в тот момент Тэгун почувствовал у своего рта неровное сердцебиение.