***
Стопка наличных была сложена и закреплена металлическим зажимом. Санхек пожинал лавры. А робот, которого он назвал Ретроградом, мирно сидел на столе. Его лезвия и шипы были убраны, спрятаны в твердую металлическую грудь, представляющую собой тело для внутренностей. И хоть Санхек этого не замечал, его левая рука, периодически прикасаясь к ноге Ретрограда, все ближе придвигалась к роботу, словно он боялся, что тот убежит. Тэгуна эта мысль тревожила. Он откашлялся. — Вот это да, — сказал Воншик. — Хек-а, ты выглядел тааак круто, — и обнял Санхека за широкие плечи. Парень застенчиво улыбнулся, его щеки порозовели; скрестив руки, он уставился на стол, и теперь Тэгуну вспомнилось, что Санхек — все еще мальчик, которому не было и двадцати двух лет. Мужчина не мог удержаться, чтобы не протянуть руку и не дотронуться до руки другого. Нежным прикосновением, исчезнувшим спустя секунду. — Фотки! — радостно объявил Воншик. — Давайте сделаем несколько снимков! — и, не услышав ответа, выскочил из-за стола, опередив толпу, направившуюся к стойке. Сидя в неловком молчании, Санхек отхлебнул из бутылки Perrier и сквозь волосы, уже давно закрывавшие ему глаза, взглянул на Тэгуна. И как только рот второго открылся, он громко сказал: — Чуть не забыл! — и вытащил из-под стола свой рюкзак. Гремя инструментами и баллончиками с краской, он достал новый планшет, все еще завернутый в упаковочную пленку. — Я купил его на твой день рождения, хен, но мы так давно не виделись, — он толкнул планшет через стол. — Помню, что твой старый сломался, но не знаю, есть ли у тебя новый? Нет, только не говори мне, — перебил он, когда Тэгун собрался ответить, — хочу сделать вид, что у тебя его нет. Тэгун не покупал новый с тех пор, как у него в прошлый раз произошло короткое замыкание. Тот, что подарил ему Санхек, был новейшей моделью; говорили, в него можно вместить более тысячи файлов. На старом планшете для романов было всего двести штук — небольшая цифра для такого гаджета. С начала века, восемьдесят лет назад, все бумажные книги сначала были заменены электронными, но из-за жалоб от хардкорных книжных энтузиастов, опечаленных совсем не книжным видом электронных книг, — издательства начали выпускать новые устройства. Они выглядели как книги: спереди и сзади твердая обложка, но когда кто-то включал ее, они видели только одну страницу. Это был экран, похожий на монитор, имитирующий книгу внутри. Планшет был с флуоресцентной подсветкой, которую можно было затемнить к своему желанию. Сбоку был вход для USB-устройств. Именно на USB были сохранены книги, а затем загружены в память гаджета. Из загрузок можно было по поиску найти желаемую книгу. Обложка планшета изменится на оригинальную обложку книги, а вдоль электронного устройства — само название, написанное ярким шрифтом. Тэгуну попалась "Над пропастью во ржи". Очень старая, когда-то известная книга, написанная человеком более ста лет назад. Мужчина благодарно кивнул. — Крутой, потому что новой версии, — произнес Санхек, — поставляется с предварительно загруженными файлами, поэтому я выбрал классику 20-го века, подумал, что тебе понравится. Знаешь, хен, ты всегда читаешь эти старые книги. — Спасибо, Хек-а, — чувствуя на щеках жар, Тэгун осторожно провел пальцем по краю нового гаджета. — Кстати, — тихо сказал он, — я еще не купил новый, так что ты не прогадал. Парень засиял. — Хорошо, — очередной глоток воды, после которого последовал вопрос: — Хен, ты все еще участвуешь в боях? Я видел твое лицо, когда ты сюда пришел, и подумал, что наверное ты упал, но… это маловероятно, не так ли? — Тэгун покачал головой. — Лицо Воншика тоже побитое. Вы все еще собираетесь на гоночной трассе? — Время от времени. — Хен… — Это не навсегда. — Ты сказал, что бросишь. — Я так и сделаю. — Хен, ты говорил это пять лет назад. Тэгун долго молчал, уставившись на столешницу, а затем — в потолок. Он коснулся лба и подумал о том, как сильно ему хочется закурить. — Мне нужны деньги, — медленно произнес он. — Ты же знаешь, что сейчас хорошей работы не так уж много, — он сверкнул глазами, чтобы это подчеркнуть, и указал на Аркаду. — Ты становишься либо барменом, либо сутенером, либо стриптизером. Думаешь, я смогу этим заниматься? — и покраснел просто при мысли о том, что придется раздеваться перед какими-то мужиками. — Ну, смотри, — Санхек поднял свой выигрыш, — я могу заплатить за квартиру до конца года только после трех боев. Осталась одна ночь! Ты... — По крайней мере, то, что я делаю, не противозаконно. — Хен. Наклонившись над столом, Тэгун приглушенно прошептал: — Ты же знаешь, если власти придут, они в праве забрать все твои деньги. Битва ботов незаконна, а на уличные бои у меня есть разрешение. Санхек невозмутимо усмехнулся. — Когда ты в последний раз видел офицера, хен? — в его тоне не было насмешки, только искреннее утверждение. — Их больше не существует. — Ты действительно в это веришь? Парень пожал плечами. — А во что ты веришь? — Не знаю, — тихо ответил он. У Воншика был поднос с небольшими стаканами, всего восемь, и он осторожно пробирался к друзьям. Заметив его, Санхек торопливо прошептал: — Я не пытаюсь быть грубым, ок? Я просто волнуюсь. А если у тебя будет сотрясение мозга или еще чего хуже? Хочешь стать инвалидом? — высказался он другу. — Понимаю, что это не навсегда. Но... но постарайся поскорее выбраться отсюда? — Мне просто нужно накопить, — сказал Тэгун, — только и всего. Как только у меня будет достаточно, я остановлюсь. — Достаточно для чего? Тэгун уставился на свои руки. — Хен, ты все еще думаешь об отъезде? — А ты нет? И ждал ответного удара, потому что Воншик был рядом. — Больше нет. Я думаю, что наконец-то здесь счастлив. Разве ты не счастлив? Принимая стакан, тот очень тихо сказал: — Не совсем. Когда Тэгун был подростком, а Санхек — всего лишь ребенком, тот говорил ему, что сделает все, чтобы уехать из города. Говорил, что ему страшно видеть эту разруху: разбитые тротуары, наклоненные здания, словно собираются упасть. Брошенные машины, как туши, стоящие вдоль края дороги. "Даже небо выглядит иначе, — сказал Санхек. Раньше оно было таким голубым, а теперь словно умирает." И он оказался прав. Смог, как искусственный туман, заволакивал небо, подобно вуали, каждую ночь и каждое утро солнце вставало под мутными облаками, как грязная вода. Тэгун всегда знал: если он когда-нибудь уедет отсюда, Санхек пойдет с ним. Вместе они увидят остальной мир, отправятся на корабле в Штаты, в джунгли — куда угодно, только не сюда. Но с их последнего разговора прошло почти три года, и они больше не верили, что где-то существует открытое пространство. Промышленные небоскребы и звездолеты (новый и улучшенный самолет, который больше парил, чем летел, мог доставить его в любое место на Земле менее чем за 10 часов из-за аэродинамической скорости, но в основном использовался в качестве городских такси, прозванных skycabs) разъедали небо, превращали в нечто уродливое. Но все-таки ему очень хотелось уехать, чтобы самому убедиться, можно ли жить в месте, не потревоженном технологиями. И когда он лежал на капоте очередного разбитого автомобиля с разбитыми окнами и разорванным салоном, а рядом с ним стоял Воншик, он вслух подумал: — Тебе когда-нибудь надоедают эти здания? Санхек ушел домой больше двух часов назад, быстро поцеловав Тэгуна в губы и крепко сжав его руку, словно молча умоляя вспомнить, о чем они говорили. — Какие здания? — переспросил Воншик сквозь полный рот дыма и протянул сигарету другу. — Все эти. — По-моему, они хороши, — сказал он. — На них приятно смотреть. Они разноцветные и все такое, — и он был прав: они были такими яркими. Некоторые покрыты синей фосфоресценцией, некоторые — зеленой. Также были розовые и пурпурные, весь город был раскрашен, как детская книжка-раскраска. — Я не это имел в виду. Тебе они никогда не надоедают? Не устаешь смотреть на одни и те же? — Не люблю об этом думать. — Почему нет? — Потому что, — неуверенно ответил Воншик. — Это меня угнетает. Тэгун фыркнул и взглянул на небо. И когда они возвращались в его квартиру, проходя мимо клуба "Домино", где Джехван должен был провести большую часть ночи (по субботам был аншлаг), он спросил снова: — Как думаешь, полицейские все еще существуют? — Полицейские? — запустив руку в волосы и глядя в землю, Воншик задумался. — Не думаю. Хотя… хрен их знает. Я не видел ни одного копа со времен последнего рейда на Raceway. Это было очень давно. — Уровень преступности такой низкий, — задумчиво произнес мужчина. — Ну да, но… что тут еще можно украсть? На этот вопрос у Тэгуна ответа не было, поэтому он просто продолжил идти.***
Шаркая белыми кроссовками и в той же выцветшей розовой куртке, застегнутой до самого горла, он ждал Тэгуна у входной двери. Воротник был натянут почти до носа, а его волосы все также закрывали глаза. И не то чтобы Тэгун не ожидал, что он придет — на самом деле, он надеялся на это, — но когда увидел ожидающего парня с опущенным под ноги взглядом, он улыбнулся. — Кто это? — еле слышно прошептал Воншик. Тэгун сказал ему зайти внутрь и не беспокоиться об этом. Тот послушался, но капризно ухмыльнулся и специально тронул его за локоть. Никаких приветствий, их глаза просто встретились. Признание момента, хоть и странного. Взгляд Хонбина тут же исчез, на щеках появился румянец, а уголки рта слегка приподнялись. Мужчине стало интересно, как он выглядит, когда улыбается. — Я ждал недолго, — тихо сказал Хонбин, и было похоже, что он знал, какой вопрос вертится на кончике языка другого. — Около пяти минут... Просто чтобы ты знал. Я думал, что ты… ну… что скоро вернешься. — Тебе что-то нужно? — парень не ответил, за исключением небольшого звука, который он издал в глубине своего горла. Хонбин оглянулся через плечо на дверь своей квартиры, а затем обратно к Тэгуна. Сильное чувство дискомфорта на него давило, будучи неспособным сказать желаемое. — Тебе нужна компания? — осторожно спросил другой. — Да, — от смущения Хонбин начал теребить куртку. — Дело в том, что ты — единственный человек, которого я здесь знаю, и, — слова просто хлынули из его рта, — я хочу прогуляться. — Хорошо, — Тэгун улыбнулся в ответ, и просунул голову внутрь, чтобы сказать Воншику, что вернется позже. Они спустились по лестнице, Хонбин шел впереди. Покуривая у входной двери, парень просто наблюдал, как горела его сигарета: — Я не хотел плакать, — сказал он. — Даже не знаю, зачем это сделал. Мне… неловко об этом думать. — Тогда не думай. — А ты думал? — Нет, — ответил Тэгун, — это не самое странное, что могло со мной случиться. В поиске настоящего ответа, Хонбин горящими глазами посмотрел прямо в его лицо. Тот откинул голову назад, словно почувствовав ветер на лице, хотя вокруг них не было ни единого порыва. Над головой пронеслось метро. — Ты от природы все понимаешь, — спросил Хонбин, — или тебе просто все равно? — Думаю, и то, и другое, — голос Тэгуна затерялся в шуме города. Он докурил сигарету, затушил ее о подошву сапога и только после того, как вагоны промчались мимо, спросил: — Не хочешь выпить? Пошли куда-нибудь. Все закончилось двумя бутылками пива, завернутыми в отдельные бумажные пакеты, из ближайшего магазина. Хонбина почему-то это позабавило. Он сказал, что однажды видел подобное в кино, очень старом фильме 20-го века, и не думал, что люди действительно ходят с пивом в бумажных пакетах. Тэгун улыбнулся. Они брели по улицам в сторону глухих переулков, через туннели с низкими потолками с дырами в бетоне, украшенными граффити. Хонбин рассказал, что жил в Сеуле шесть месяцев, приехал из северной части страны, до куда технологии еще не добрались. В груди Тэгуна внезапно все сжалось, он наблюдал, как тот говорит — полностью погруженный в произносимые им слова, и подумал вслух: — Зачем ты вообще сюда приехал? — Там никогда ничего не происходило, — сказал ему Хонбин. — Мертвое пространство. — Но это там, — Тэгун отвел взгляд, как только другой на него посмотрел, и к своему ужасу подумал, что может заплакать, но по какой причине, не был уверен. Он думал об открытых полях, выветрившихся дорожных знаках. Поврежденных водой крышах и бродячих котах на улице. Он представлял, как будет ехать с опущенными стеклами, о летнем воздухе, вырывающимся из люка машины; о свежем воздухе, более свежем, чем когда-либо в Сеуле. Он коснулся щеки и почувствовал влажные пальцы. Если бы не эхо туннеля, Тэгун никогда бы не услышал легкий, словно воздух, голос Хонбина. — Ты в порядке? — он нахмурился, беспокойство отразилось в виде глубоких морщин на лбу. — Я... — он с силой вынудил себя засмеяться, потому что чувствовал, что если не сделает этого, то умрет. — Я что-то сказал не так? — Нет. Просто задумался о том, что та страна — нереальна, — и, прежде чем Хонбин успел добавить что-нибудь еще: — Здесь есть канал… — он указал в другую сторону туннеля, — полагаю, мы должны пойти туда. Они сидели на краю каменной стены, свесив ноги над мутной водой, напоминавшей Тэгуну жидкое железо: сверкающее серебро под темным небом, отражающее здания и окна. Он открыл пиво Хонбина, затем свое и сделал большой глоток — болезненный глоток, и, вытирая рот рукой, повернулся к парню: — Как там все выглядит? На что похоже? — Скучно, — сказал Хонбин, — и темно. Даже солнце. Там все выглядит по-другому. Утром солнце не такое, как здесь, ты знаешь, здесь оно... приятное? — он дождался кивка Тэгуна. — Небо всегда затянуто тучами, но и облака бывают разными. Они белоснежные, — он держал горлышко бутылки около нижней губы, готовясь сделать глоток, как вдруг глаза его загорелись ярче, и он добавил: — Там есть настоящие деревья, — с гордостью добавил парень, словно это была самая лучшая часть страны, а может, так оно и было. Потому что здесь, в городе, деревья были сделаны из алюминия; хромированные листья с кислородными трубками подавали свежий воздух в открытое пространство. Хонбин сделал большой глоток и смущенно спросил Тэгуна, не может ли он достать еще одну сигарету. Воздух вокруг был полон дыма, глаза щурились от испарений, плывущих в лицо, и тот очень тихо сказал: — Там ужасно. Тэгун знал, что северная область — не самое лучшее место. Об этом говорили, когда он учился и в школе — он не был уверен, учат ли этому в настоящее время, потому что в начале тысячелетия все было заблокировано. Там уже мало что росло, и, думая об этом сейчас, он задавался вопросом, был ли Сеул, во всей его искусственности, лучше, чем большинство мест. Эта мысль повергла его в уныние, и он спросил: — Так вот почему ты не вернулся? — Я бы никогда туда не вернулся, — вызывающе ответил другой, — но будь у меня выбор, я бы и здесь не остался. — Почему у тебя нет выбора? — и одна мысль о том, что может сказать Хонбин, заставила его кровь закипеть. — Здесь не так уж много работы, — объяснил он. — Я не знаю, как достать деньги, —раздался смех, глухой и невеселый. — Если бы у меня были деньги, я мог бы уехать, но я… не знаю, как. — Ты мог бы делать ставки на бои. Он отмахнулся от слов другого, как будто они были дымом, плывущим слишком близко к его лицу. — Меня не интересуют драки. Но других вариантов не было; Тэгун молчал. — Я подумал, тут недалеко есть одно местечко. Это ведь клуб, кажется? Как его там… — Ты говоришь о клубе "Домино"? — Наверное. — Хочешь работать в этом притоне? Хонбин отпрянул. Он прикоснулся кончиками пальцев к нижней губе, потянув за кожу. —Они хорошо зарабатывают. Ты там когда-то был? — Не для развлечения. Там работает мой друг. Он сразу оживился, все тревожные морщинки на его лице разгладились, и подойдя ближе, он спросил: — Как там? Уставшими глазами наблюдая за водой, Тэгун отчетливо помнил, как ночью Джехван прихрамывал в его дом с покрасневшими щеками и взглядом, затуманенными чем-то таким, что даже Воншик не мог из него вытянуть. Друг показывал ему синяки: глубокие пурпурные и зеленые пятна на внутренней стороне его бедер; один раз его глаз был налит кровью, уголок рта разбит. Если у клиента были деньги, а у мальчика — терпение, то могло случиться все, что угодно, даже самое безобразное. И хотя Джехван больше никогда об этом не говорил, Тэгун все еще замечал отметины на его запястьях из-за чьих-то сильных рук. — Плохое место, — осторожно сказал он. Тэгун подумал о Хонбине с его розовыми волосами и накрашенными глазами. Он был маленьким, но не хрупким; такое сочетание уже почти не встречалось, и при мысли о мужчинах, которые выберут его из толпы, отведут в одну из стеклянных комнат, где никто не сможет вмешаться, на его языке появился горький привкус. — Это плохое место, Хонбин, — повторил он, — действительно плохое. Парень терпеливо ждал, когда Тэгун продолжит, и пил пиво. — Люди, которые ходят в подобные заведения… ужасны, — теперь он заметил на шее Хонбина отметину странной формы. На мгновение ему показалось, что это засос, но он присмотрелся. Как будто кто-то ущипнул его, ногти впились в кожу, оставив синяки в форме полумесяца. Тэгун вздохнул. — Ты не должен находиться рядом с мужчинами, которые посещают такие места, они… они ходят туда, чтобы злоупотреблять мальчиками. Это единственный способ, благодаря которому они могут выйти сухими из воды, — неуверенно, уставившись на синяк: — Ты… и так хорошо настрадался. Рот Хонбина приоткрылся. Словно испугавшись, он отстранился, и коснулся волос на затылке. — Прости, — пробормотал Тэгун, опустив голову, — я хотел сказать, что… тебе не нужно работать там, где тебя могут обидеть. Тебе совсем не обязательно терпеть боль, — он уже не был уверен, что говорит. Гнев сменился сожалением, он услышал приглушенный стук стекла о твердую землю: парень поставил свое пиво, и бутылка покатилась по бетону. Хонбин поднялся на ноги, которые, казалось, могли подогнуться в любой момент. Встревоженный Тэгун, зная, что пересек черту, пытался сказать, что проводит его домой. Но прежде чем слова слетели с губ, прежде чем он успел их полностью додумать, Хонбин обхватил обеими руками шею Тэгуна и забрался к нему на колени. Все его тело дрожало. Он уткнулся лицом ему в шею и начал громко всхлипывать. Положение было неудобным: Хонбин, сдвинув колени, прижавшись грудью к его груди. Он был высоким и длинноногим, но в руках мужчины чувствовал себя маленьким. Тот попытался парня удержать, растерянность смешивалась с пониманием; он чувствовал себя так, словно находился во сне. Неон почему-то казался ярче, а небо темнее. Где-то за зданиями слышалось жужжание звездолета, и дребезжание бумажных стаканчиков и жестяных банок в переулках, свободно выдуваемых выхлопными газами звездолета. Это был единственный ветер, который Сеул получал. Прошло много времени, прежде чем Хонбин заговорил, и когда он наконец это сделал, его голос смягчила кожа на шее Тэгуна. — Ты даже не знаешь меня, — сказал он. — Нет. — Тогда почему ты хочешь заботиться обо мне? — Не знаю, — честно ответил другой. — Просто хочу. Когда я на тебя смотрю, у меня болит в груди. Хонбин отстранился, положив руки мужчине на плечи. Он снова искал, искал все, что в лице Тэгуна мог найти, но на этот раз все было по-другому. — Это не жалость, — произнес тот, — это что-то другое. Кончиком слегка шершавого пальца Хонбин коснулся его подбородка; лоб все еще был наморщен. Он медленно, нерешительно двинулся вперед, и сердце его забилось сильнее — Тэгун сквозь куртку чувствовал каждое биение. Хонбин коснулся губами его рта. За закрытыми глазами вспыхнули искры, похожие на волшебные огни, и, сидя на холодной земле, скрестив ноги и крепко обхватив руками талию парня, Тэгун поцеловал его в ответ. Он обхватил лицо Хонбина влажной ладонью, и нежно поцеловал его, приоткрыв рот и затаив дыхание. Его рука крепко прижалась к спине, когда звук, похожий на всхлип, вырвался изо рта парня, и тому хотелось спросить: когда в последний раз с ним обращались так нежно? Думать об этом было больно, поэтому он игнорировал весь мир. Не обращал внимания на рев машин и встречных поездов, на грязную воду, на умирающий город. Яркий неон, как падающие звезды, мерцал позади них, и Тэгун не замечал ничего, кроме мальчика на коленях, который не переставал дрожать. Хонбин прислонился лбом к щеке Тэгуна. Он глубоко вздохнул и сильнее прижался к груди. — Ты будешь обо мне заботиться? И тот, не желая ничего больше, чем исчезнуть и забрать Хонбина с собой, снова подумал о метке на его шее и горькой реальности того, что того никогда не любили. — Пока ты мне позволяешь.