Ищущий пути да обрящет

Тело отца лежало у ног Ламберта. Рукоять меча скользила во влажной ладони, но Ламберт сжимал ее крепко, готовый ударить снова, если придется. На скомканном ворохе одежды растекалось кровавое пятно. Ламберт обернулся: сестра обнимала мертвую мать, придерживала голову, словно младенцу. Маленький братец несмело выглядывал из-за ее плеча. Тошнота подобралась к горлу. Первым человеком, которого убил Ламберт, стал его отец. Это была бесчестная расправа не на поле боя. Нет греха тяжелее, чем отцеубийство: его не замолишь даже сотней бессонных ночей перед алтарем. — Все закончилось. — Но он чувствовал облегчение. Сестренка смотрела на него испуганно; на ее пальцах осталась кровь из разбитого маминого виска. — Что нам делать? — она заплакала. Младшенький обхватил ее локоть, прижался ближе, глядя на Ламберта огромными голубыми глазами. Вздох отдался в груди болью. Ламберт задержал взгляд на бледном лице матери, в последний раз посмотрел на дорогие сердцу черты. — Мы пойдем к господину, Жанна. Мы пойдем к нему и все расскажем. Все, как было. — Тебя казнят, — вдруг сказал братик звонким мальчишеским голосом, без страха или злости. И Ламберт улыбнулся ему. — Если правда на нашей стороне — не казнят. Поверь мне. *** Ламберт знал, что ни один поступок не спасет его от загробных мук, и потому не видел смысла скорбеть и бояться — тревоги отравляют жизнь, портят ее вкус. Он влюблялся и любил, убивал и грабил, вся его жизнь стала дорогой к посмертию, украшенной подвигами и мелкими грешками. Ему было семнадцать, когда он убил отца и покинул родину, чтобы найти нового господина. Его путь лежал на север, в негостеприимное королевство Грофстайн, где так нуждались в конях и мечах — единственном, что он получил от отцовского поместья. Старший сын, отныне он был никем из ничейного рода — Ламбертом из Нортена, веселым рыцарем без страхов и сомнений. Он не ходил в душные темные церкви, но почему-то — после долгих сражений и множества ночей с чужими женами — согласился отправиться в паломничество. Будто бы и правда на мгновение поверил, что очищение возможно. Невозможно было — только наивные жители побережья, разморенные теплым солнцем, верили в него. Северяне знали цену грехам. Долгая дорога приносила спокойствие. А еще там был он. — Вы притихли. Надоело приставать к мальчикам? Ламберт поднял взгляд от тлеющего в ночи костра. Молодой священник, отец Густав, охранявший честь послушников, смотрел на него с другого конца бревна. — Вы же знаете, он не мальчик, — возразил Ламберт. — В его возрасте я уже стал рыцарем. Только церковь продолжает держать великовозрастных лбов в служках. Священник вдруг улыбнулся — впервые за все паломничество. — В вас говорит похоть, сэр Ламберт. Иначе не рассуждали бы так, зная, что наши тела всецело отданы Господу. Нехорошо покушаться на чужое. Ламберту захотелось съязвить в ответ, но он почему-то не нашел, что именно. Пошутил бы, на кой черт Господу тела священников и монахов, да вдруг прикусил язык. Стефан, его милое наваждение, подошел к костру и присел к ним. Ближе к Густаву. Ламберт поспешил разжечь огонь сильнее, чтобы согреть замерзшего послушника и лучше разглядеть его лицо во тьме. Почему Господь так боится света, что спускается к ним лишь по ночам? Ламберт не знал. Свет позволял видеть людям всю красоту этого мира, но Господь не хотел на нее смотреть. Стефан протянул руки к костру: рукава темной робы задрались и обнажили тонкие запястья, усыпанные родинками. Ламберт смотрел. В этом юноше было столько прекрасного, что оторвать взгляд было бы мукой: светлое лицо без единой оспинки, трогательные русые кудри, маленькие уши. Ему шел восемнадцатый год; четвертый, как он стал послушником. Отец Густав был неправ. Ламберт не посмел бы осквернить красоту Стефана ни единым неосторожным прикосновением. Господь забирал себе лучших. Тех, на кого он мог смотреть из тьмы и не испытывать омерзения. Долгая дорога вела их на юг, в священное царство Эйдос, но Ламберта больше не интересовали реликвии и прощение. Ему казалось, что он получает его каждый раз, когда Стефан смотрит на него; каждый раз, когда он заговаривает с ним тихим голосом. — Вы недолюбливаете отца Густава, — улыбнулся послушник, присоединившись к Ламберту на пути по речной долине в Нортене. Ламберт вел коня под уздцы, пока сзади плелись повозки. Он обернулся, проверить, нет ли поблизости надоедливого священника. — За что его любить? — фыркнул он, повернувшись к Стефану. — О, он очень интересный человек! Стал самым молодым приходским священником в землях Ротбергов. В двадцать лет! Ламберт не сдержал улыбки от его юношеской горячности. Стефан совсем не обиделся, что над ним смеются, наоборот, заговорил даже быстрее: — Раньше он был послушником в Терском монастыре, там же, где и я. Но потом сбежал и захватил с собой несколько редких церковных книг! — Какой кошмар. — И никто не смог ничего ему предъявить, потому что герцог Ротберг — его дядя. — Да неужели? — Ламберт снова обернулся в поисках священника, но на этот раз, чтобы приглядеться к нему. Герцога Ротберга Ламберт видел не раз на полях сражений, но Густав на него не слишком-то походил. Только чернотой густых волос, а так — парень как парень, прямой нос, высокие скулы, широкие плечи. За сына пахаря сойдет, дай ему немного загореть. — Да. Говорят, он внебрачный сын короля. — Батюшки! Стефан хотел сказать что-то еще, но его окликнули. Больше к разговору об отце Густаве они не возвращались. Ламберт чувствовал себя самым большим глупцом на свете. Не должно так сердце грохотать при взгляде и малейших прикосновениях к рукам. Стефан принимал их с щеками, которые покрывались красными неровными пятнами, но Ламберт не позволял себе большего. Служители Господа ведут заблудших по путям так же, как когда-то Фрейя помогла выйти на свет человеческому племени, заплутавшему в темном лесу. Им уготована участь проводников для душ, но лишь для тех, кто достаточно чист. Ламберт не был праведником, и вся доброта, что дарил ему Стефан в эти месяцы, была незаслуженной. — Даже не скажете ничего? Отец Густав пожал плечами. Это была очередная ночь под звездным небом. Одна из последних. В обратный путь из Эйдоса они все разъезжались в разное время и в разные стороны. — Что я могу сказать? Только то, что мне вас жаль. — Вы не злитесь на меня? — Не вижу причин для злобы. Все мы переживаем моменты слабости. — Даже вы? — Я — особенно. Спустя полгода, стоя у закрытых ворот Терского монастыря, Ламберт думал о том, что не может слабость быть такой долгой. Привратник ответил ему, что Стефан уехал вместе со своим наставником куда-то на запад, но, куда именно, не сказал. Сказал бы — Ламберт кинулся бы за ним, наплевав на все клятвы, данные сюзерену. Кинулся бы, не зная, что будет делать, если найдет свое наваждение. Не нашел. Больше некому было прощать его грехи.