ID работы: 8502868

Ищущий пути да обрящет

Слэш
R
Завершён
283
Пэйринг и персонажи:
Размер:
183 страницы, 31 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
283 Нравится 179 Отзывы 117 В сборник Скачать

Глава вторая. Пока несчастье длится

Настройки текста
…помоги нам, Господи, утешиться и избавиться от скорбей. Король Фридрих был немногим старше того возраста, в котором Ламберт покинул родину. Ламберт помнил его еще мальчишкой, оруженосцем герцога Ротберга, хмуро таскавшим воду для лошадей. Незавидная судьба после внезапной смерти старшего брата Вильгельма сделала его королем, но венец не был ему по нраву. Старая знать заносчивого юнца не любила. За его спиной раздавались шепотки: королю уже девятнадцать, а он все еще не знает самых простых вещей. Что нужно быть щедрым. Не скупиться на дары для вассалов. Быть гостеприимным. Молодые рыцари относились к Фридриху с благосклонностью. Во время сражений его холодный и ясный ум играл на руку: он не принимал поспешных решений и был храбрее многих. — Вы какой-то шибко веселый сегодня, — пожурил его Ламберт утром по пути на охоту. Легкая улыбка тут же пропала с бледного лица короля. Темные брови недовольно сошлись на переносице, и Ламберт рассмеялся. Конь под ним фыркнул. У Жюля был дурной нрав, но Ламберт умел с ним справиться. Вилли, который плелся рядом, повесив нос картошкой, наоборот, совсем не ладил с животными и часто оставался с укушенными пальцами. Король не ответил, но Ламберт не расстроился. Они были старыми, добрыми знакомыми. Наверное, его младший братишка сейчас сравнялся с Фридрихом в возрасте. Прошло уже больше десяти лет с их последней встречи, и непрошеное воспоминание заставило его глубоко вздохнуть, чтобы убрать тяжесть из груди. Он не любил думать о брате и сестре. В те тревожные дни он оставил их у господина; сестра наверняка вышла замуж и давно родила первенца, а брат служил у какого-нибудь рыцаря. Незачем им видеться снова. — Что-то случилось? Фридрих, несмотря на видимую холодность, был чуток к друзьям; молодые рыцари этому радовались. Ламберт тепло улыбнулся и ответил: — Ничего, милорд. Просто вспомнил, что скоро зима. Впереди их ждало самое безрадостное время в Грофстайне. Эйда и ее сыновья прекращали торговые походы на юг; войны затихали; начиналось время сбора дани и судов. Ламберт сопровождал сборщика прошлой зимой: на погостах славно кормили и спаивали до поросячьего визга, но чувство отупения росло с каждой деревней все больше и больше. В один день Ламберт начал свататься к дочке старосты и понял, что с медовухой нужно заканчивать. Не такого поведения желала от него матушка. Но не время для меланхолии. Ламберт надеялся подстрелить хорошенького кабанчика, и никто ему не помешает. *** — Фридрих заметил, что вы сегодня грустный, и попросил вас развеселить, — заговорщически сказала ему принцесса Агнес на пиру тем же вечером. Она улыбалась широко-широко; к ее влажному после танцев лбу прилипла темная прядь волос. Похожая на брата-короля как две капли воды, она была его полной противоположностью по нраву. Ламберт приподнял брови и взглянул на Фридриха с другого конца стола. — Ваши шуты очень плохо на него влияют, миледи, — изумился он. — Желание кого-то веселить — только подумайте! Агнес рассмеялась. Ламберт почувствовал, как на его плечо опустилась тяжелая горячая ладонь, и, обернувшись, увидел шута-южанина. Он был высокий и невозможно смуглый и улыбался почти так же широко, как и принцесса. Голос его, однако, был более спокойный и ровный: — Простите, сэр Ламберт, это все моя вина. Не мог удержаться от того, чтобы не привить нашему государю немного вежливости. — Так уж и быть, на этот раз я вас прощу, Барон, — фыркнул Ламберт и, не сдержавшись, засмеялся. — О, ну вот, уже лучше! — воскликнула принцесса. — Барон, тащим его танцевать! Леди Агнес и ее четыре шута в глазах стариков были страшными распутниками: носились по коридорам замка, нацепив разноцветные лохмотья, распевали песни во все горло — и не всегда приличные, — любили поесть и выпить. Но Ламберт знал, что за всеми непристойностями стояло желание принцессы продлить утерянное детство. Пока ее брат служил у Ротбергов, она была заложницей в столице: их старший брат Вильгельм не спешил выдавать ее замуж и держал в замке, словно красивую птичку. Ламберт не имел привычки понукать юнцов — а из всей безумной шайки только леди Агнес была моложе его. Южанин, выпросивший себе шутливый титул Барона, и вовсе приближался к сорока годам. При дворе его считали сущим Дьяволом — но втайне любили до замирания сердца. Словно гордый сюзерен, Барон обхаживал свои владения, лукаво улыбаясь и сверкая темными глазами. Служанки и слуги не могли устоять перед его обаянием; Ламберт, признаться, тоже. Благодаря их стараниям вечер прошел славно. Ламберт уснул за столом и видел странные сны: жареных кабанов, гоняющихся за ним по лесу, коней, отплясывающих под игру менестрелей, поганки размером с дерево. И — спустя много лет, впервые — Стефана. Юного, как тем жарким летом в Эйдосе. — Это правильно, что вы боитесь, — говорил он, сидя под одной из проклятых поганок. — Чего боюсь? — спрашивал Ламберт, разглядывая его с жаждой, которую успел позабыть. — Себя. Без этого вы не найдете путь к Богу. В щеку больно упиралась тарелка. Проснувшись, Ламберт обнаружил рядом только леди Агнес и двух близнецов-карликов, сидевших за тускло освещенным столом и пытавшихся собрать из обглоданных костей гуся обратно. Выглядели они при этом как самые настоящие дикари, и Ламберт не сдержал смеха, тут же позабыв про безумные сны. — О! Вы проснулись! — обрадовалась принцесса. — А мы тут сторожим, чтобы вас не украли. А то, знаете, всякое происходит… — Миледи, вы меня пугаете этим все два года, что я служу королю, — посетовал Ламберт. — Я уже устал ждать, когда меня наконец украдут. — Ставлю на то, что это будет дочурка камерария Харольда. Вы ей приглянулись. — Знаем-знаем. К нему никогда не сватались те, кого он хотел бы видеть женой. Вот было бы хорошее приданое и земли, тогда можно было подумать… А с любовью сложится как-нибудь само. Любовь, ей ведь не прикажешь: не жена, так другая; а кормиться всю жизнь с королевского стола Ламберт не хотел. — Ну, раз вы проснулись, мы можем покинуть свой пост… — пробормотала принцесса, пытаясь втиснуть в гуся последнюю косточку. Сокрушительное поражение: гусь рассыпался по столу. Один из карликов, Огюст, расстроенно всплеснул руками и, схватив кубок с вином, слез со скамьи на пол. Ламберту на миг показалось, что он все еще спит. Но нет. Это был Майнбург: безумный и безнадежный. *** Утром их настигла весть, что король болен. Вилли прокричал ее Ламберту в ухо, узнав от служанок на кухне. Ламберт дал ему подзатыльник и сказал не сплетничать. Вилли был ужасно невоспитан даже по меркам ремесленника из Гросбурга. У дверей в покои короля был настоящий переполох: леди Агнес пыталась прорваться внутрь, вокруг нее толпились вельможи, не успевшие разъехаться по домам после вчерашнего пира, а над ними грозно возвышался Барон в желто-зеленых лохмотьях. — Король сказал, что никого не хочет видеть! С ним там… лекарь. Все хорошо! Расходитесь, не тревожьте его! — ругался он, перегородив путь к двери. — Да кто ты такой, чтобы нам указывать!.. — Что с королем?! — Барон, в самом деле, я же его сестра! Ламберт кашлянул, опешив от такого шума. Вилли, спрятавшийся за его спиной, прошептал: — Чужестранец что-то воду мутит… Ламберт отмахнулся: — Да брось ты. Он хороший человек. Не плоди слухи. Майнбург, и так будучи не слишком веселым городом, замер в ожидании: поправится король или придется короновать уже третьего за последние годы. Когда Ламберт только прибыл в Грофстайн, здесь правил король Манфред — добряк с щедрой душой, способный угодить как знати, так и молодому рыцарству. Его старший сын Вильгельм, занявший трон после смерти отца, не нашел поддержки ни одной из сторон и окончил жизнь плачевно: говорили, будто он спрыгнул с крепостной стены в ров и сломал шею. Находились и те, кто верил, что его коварно убили. Ламберту не было до этого дела — Вильгельма, заносчивого и жестокого, он не любил. Фридрих, пусть и не знал, что делать со свалившейся на него властью, был хорошим человеком и не растрачивал гнев попусту. — Нужно помолиться за здоровье государя, — сказала Эйда на второй день болезни. Выглядела она и правда встревоженной: даже обычно распущенные рыжие волосы убрала в косы. Ламберт вздохнул. Съеденный рыбный пирог лежал в животе тяжелым камнем. — Он молод, поправится. Эйда недовольно нахмурилась. Ламберт пожалел, что заговорил о короле — настроение у подруги было намного лучше, когда час назад его лицо было между ее бедер. Это не значило, что он не переживал за короля; но какой толк переживать, если не в силах помочь? Вряд ли Бог примет его молитвы: требования у него были строгие, особенно к новообращенным грешникам. И все-таки вечером он оказался в душной церкви, среди молящихся подданных короля Фридриха. Лысеющий епископ Петер заунывно читал отрывки из Писания, мальчики на хорах тянули трагичную песнь, в которой Ламберт не понимал ни слова. Эйда прижималась к Ламберту горячим боком и вздрагивала, когда кто-то из мальчиков брал высокую ноту. Печаль царила во всех обрядах северян: никакого торжества Солнца, принятого в эйдосском каноне веры, не было и в помине. Ни одной фрески на темных стенах, ни одной мозаики под куполом, растворившемся в бесконечной тьме. Только алтарь с золотым крестом, заключенным в круг, и лампады, тускло отбрасывающие лучи во все стороны. Ламберт взглядом выискивал отца Густава в полумраке, но так и не смог найти. — Вас не было на вчерашней службе за короля, — сказал он, когда они встретились на площади следующим утром. Густав подкармливал бродячих псов, сидя на корточках, а Ламберт направлялся в купеческий квартал. — Я молился в одиночестве, — признался священник, подняв голову. Он щурился от полуденного солнца: день был безоблачный и теплый. Совсем не скажешь, что в королевстве горе. — Вы не навещали брата? — Не хочу его тревожить. Лохматая собака ткнулась в ладонь Густава в поисках угощения, но его руки были пустыми. — Я вас почти никогда не вижу в замке, — произнес Ламберт, осторожно подбирая слова. — А разве я должен там появляться? — Густав поднялся на ноги, отряхиваясь. — Мой приход — купеческий квартал. — Там же ваша семья. Густав взглянул вниз, на пса, который ластился к его ногам. — Мы были разлучены давным-давно и только учимся понимать друг друга вновь. Такой ответ вас устроит? — Наверное. Простите, это совсем не мое дело. При свете дня у Ламберта появилась возможность разглядеть Густава: черные спирали на его голове зловеще закручивались друг в друга, прятались за ушами, словно маленькие змейки. Такого Ламберт и правда никогда прежде не видел — только у епископа Петера рисунки были на тыльных сторонах ладоней, но чтобы на голове… Спросить, больно ли это, он не решился. — Не переживайте, — слабо улыбнулся Густав и почесал недельную черную щетину. — А вы молились за короля вчера? — Признаться честно, нет… — устыдился Ламберт, будто его только что отчитала матушка. — Я просто постоял рядом со всеми. Но я правда желаю государю скорейшего выздоровления. — Вас, должно быть, смущают посторонние. Я могу это понять. Вряд ли дело было в этом, но Ламберт промолчал. Не очень-то ему хотелось расстраивать священника своим богохульством. — Мы можем помолиться вместе, если хотите. — Я… Теплый ветер пробрался за ворот рубахи, приласкал пшеничные волосы. Ламберт не смог найти слов для отказа, а поэтому спросил совсем другое: — Отец Густав, а ведь при обращении в вашу веру… Мои грехи были прощены? Глаза Густава на солнце были светлыми-светлыми: лишь пара черных крапинок притаилась в уголках. — Вы должны были рассказать о них вашему духовному отцу, да. Принятие веры важнее прошлых грехов. — А если я рассказал не обо всем? Бродячий пес, не дождавшись внимания священника, потерся о ноги Ламберта и присел рядом. Густав посмотрел на попрошайку и ответил, не поднимая взгляда: — Тогда ваше покаяние не было искренним. Грех все еще сидит в вашем сердце. Вы должны рассказать о нем духовнику. — Вы же знаете, у меня нет духовника здесь, в Майнбурге. Густав поджал губы и вздохнул. Солнце закрыло неизвестно откуда взявшееся облачко, и тень, отброшенная на лицо, превратила его в старика. Ламберт чувствовал себя самым большим глупцом на свете. Вел непонятные разговоры со священником, когда давно мог играть с сыновьями Эйды в кости. Он был грешником и давно с этим смирился. — Хорошо, — сдался Густав. — Приходите ко мне после захода солнца, и мы поговорим. Но сначала помолимся за короля.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.