***
«С чего бы ему, человеку, который прожил уже не один десяток лет, поднакопившему немало опыта в общении с людьми, рассказывать незнакомцу эту историю. Это конечно приятно, что моё лицо внушает доверие, но всё-таки на его месте я бы немного подумала, прежде чем начала говорить о таком. Хотя может ему нужен был человек, который просто его выслушает, потому что невозможно постоянно всё держать в себе. Да и вокруг него люди из его страны, ждущие, когда он наконец оступится, чтобы избавиться от него. Они наверняка считают, что этот человек позорит их народ. «Страны с тоталитарным режимом не любят вольнодумцев...» — Так говорила Дарья Валерьевна, когда мы проходили тему «Тоталитарные режимы». И так он остался совсем один в этом жестоком, затронутой войной мире без людей, являющихся частью него, без тех кто поддержит и поможет в трудную минуту. А тут появилась я. Непонятно откуда взявшаяся девушка со стороны противника, которая в любой момент может лишиться жизни, унеся услышанное с собой. Что ж вполне разумно и логично. Вот только я бы не хотела так быстро лишиться жизни, да и доктор Рюггер казался весьма убедителен. Мне просто не хочется верить, что этот человек способен на такую низость». Алина, пока дожидалась медицинскую сестру для смены повязки, потревоженной доктором при осмотре, поддалась размышлению. Это стало единственно-доступным ей занятием, позволявшим не потерять рассудок. Вся эта история с перемещением казалось кошмаром, не имеющим ни начала ни конца. Кроме «мозгового штурма» было ещё одно развлечение в виде единственного окна, пропускающего тусклые солнечные лучи в маленькую одиночную палату, где, помимо кровати и табуретки, ничего не было. Но это окно было закрыто решёткой и выходило на казармы, в которые то туда, то обратно заходили и выходили солдаты. Эту картину она уже видела сегодня. Поэтому девушка лежала на кровати и смотрела в белёный потолок, продолжая размышлять. Что же на самом деле случилось с сыном врача? Такая череда событий не может быть случайностью. Каким был исчезнувший? Может такой же, как и отец и среди тех тридцати четырёх человек есть русские. А как бы сложилась судьба этой семьи, если бы не началась война? Все эти вопросы теперь останутся нерешёнными, имея кучу возможных вариантов придуманных ею. Но Алина действительно не понимала мотива этого странного поступка доктора, она лишь просто сказала, что видела.***
Мерив свою комнату большими шагами, подходя то к одному углу, то к другому, то к своему столу, то к шкафу с книгами, Ягер недовольно выслушивал рапорт своего адъютанта. Новости обещали быть весьма не самыми приятными. — Они обещали мне предоставить новую модель вражеского лёгкого танка в начале недели, способного противостоять нашим «Пантерам». Но! Его так ещё и не доставили. — Он в пути, штандартенфюрер. По последним данным, полученным мною час назад, его предоставят в ваше распоряжение для эксперимента через два дня. При транспортировке возникли проблемы, — стоя где-то посередине этого «броуновского движения», гауптштурмфюрер докладывал новости о деле, по которому они сюда и приехали. — Штандартенфюрер, из-за спешки его не успели осмотреть и обработать. По докладу солдат, захвативших этот танк новой модели, трупы противников лежат ещё там. — Что ж, это уже лучше, чем ничего…А трупы уберут русские, команда которых ещё также не набрана. А её будущий командир лежит на больничной койке, — спешно заправляя свою трубку табаком, продолжал полковник. Как же это напрягало…Вся эта неорганизованность. — Кстати, Тилике, в каком состоянии сейчас Ивушкин? — Поинтересовался он, вспоминая их последнюю встречу. Тогда этот храбрый малый был весь избитым и искалеченным, но он вверил его в надёжные руки, способные поставить на ноги любого. Доктор Рюггер был профессионалом своего дела. — Он стремительно идёт на поправку. Доктор Рюггер говорит, что через два-три дня его можно хоть снова отправлять на фронт. — Это русский нужен мне здесь. Но в целом все идёт как я и предполагал. Неделя на лечение и две на восстановление танка. И того в среднем на все уйдет месяц, если конечно кто-то не ошибся и танк прибудет не через два дня. Учти, если его не доставят, первым отвечать будешь ты! Сев за рабочий стол, штандартенфюрер затянул свою трубку и приступил к изучению отчётов. Тилике продолжал неподвижно стоять, ожидая, что к нему снова обратятся. Он ещё не закончил, несмотря на то, что ему уже дали понять, что он свободен. Подняв голову, Ягер изучающе взглянул на своего помощника, а после произнес: — Что-то ещё? — Так точно! Что делать с той русской, которую вы отправили в лазарет два дня назад, так же как и танкиста? Немного подумав, сидевший за столом взял чистый лист и перо и что-то быстро начал писать. — Вот, — он протянул лист, являвшийся уже официальным документом. — Отнеси это начальнику разведки лагеря. Он знает, что нужно сделать. Да, и пусть не затягивает. Можешь идти.***
В небольшой комнате, охраняемой двумя солдатами, стоявших по две стороны от двери, за столом сидела лагерная из Союза, усердно перебирающая бумаги. Склонившись над столом, она разбирала карты личных дел тех, кого больше не было среди них. За ночь не стало семидесяти трёх. И так изо дня в день. Может она и не знала этих людей, но они были её соотечественниками. От этого сердце болезненно сжималось. И как тут верить, что тебя кто-то спасёт? Аня уже давно поняла, что это было несбыточной мечтой, развеявшейся после пары месяцев рабства. Пусть советские солдаты и начали освободительные операции, в знании языка противника есть и свои плюсы, но их вряд ли кто-то отсюда вызволит. Как только кто-то из противников слишком приблизится к лагерю, все документы будут уничтожены, а люди истреблены. А сами нацисты сбегут, поджав свои хвосты. Как же она устала от этого чувства — быть кому-то обязанным, кому-то служить. Но если ты хочешь жить, то тебе придётся переступить через себя, нет, даже растоптать, и подчиниться этим чудовищам. «Уж лучше смерть!» Но ошиблась. Недавний допрос тому доказательство. Воспоминания трёхдневной давности яркими эпизодами всплыли перед ней. Тёмный одиночный пыточный блок, куда её отправили на очередной допрос. Обычное для неё поручение. Но не совсем обычный солдат. Он три года находился в плену, несколько раз пытался сбежать, но остался жив и не раскрыл своего имени. Настоящая доблесть. Это как Василий Тёркин, только лагерная версия. Далее она вспомнила, как немецкий военачальник навёл на неё свой пистолет, заставляя этим поступком согласиться заключённого советского танкиста принять условия выгодной только ему сделки. Аня желала смерти, чтобы наконец освободиться, но в тот момент, когда начался отсчёт «Пять…Четыре…Три…» она почувствовала, что что-то в ней оборвалось. Из её глаз появились давно забытые слёзы. Это был самый настоящий страх, но не тот, который она ощущала, находясь просто на территории лагеря. Каждая тварь, любое живое существо в ситуации смертельной опасности, несмотря на то, какие у тебя до этого были мысли, будет стремиться спасти свою шкуру. А ещё это была слабость. А что она может сделать против сильного мужчины? — Эй! Ты чего застыла? — Стоявший ближе к Ане солдат, задал ей риторический вопрос. Окунувшись в омут воспоминаний, она совсем забыла о поручении. — У тебя есть работа, так делай её. И поживее! Промолчав, Ярцева продолжила работу, стараясь не отвлекаться на прошлое. Но выходила эта затея не очень удачно. Ей почему-то захотелось снова увидеть того Ивушкина, огонь сопротивления в котором ещё не погас. Это пламя давало надежду, возможно и ложную, но всё же… Возможно, она его ещё встретит, и причём не раз, ведь похоже Ягер, так вроде звали того немца, который был на том допросе, нашёл способ управлять Ивушкиным. Она станет оружием в умелых руках, но всё равно попытается, чем сможет, помочь соотечественнику. В это самое время, пока Ярцева занималась бумажной работой, в помещение быстро вошёл рядовой, передавая одному из стоящих у двери устное поручение от старшего по званию, а затем так же исчез. — Эй! — грубо обратился к ней вояка. — Поторопись! Тебе нужно идти к начальнику разведки. Аня только покорно кивнула, мысленно скривив своё лицо.