Когда прошлое - это настоящее

      «Удачного вам пути, штандартенфюрер», — звучал голос в его голове, когда он сел в машину и посмотрел в окно, на тех кто стоял возле автомобиля, ожидая, когда он отправится в путь. Но путешественницы не было среди собравшихся, вероятнее всего, что она убежала в гараж. Действительно, а зачем ей военнопленной стоять здесь в окружении немцев? И ведь он сам дал ей приказ быстрее вернуться к команде Ивушкина. — Куда едем, штандартенфюрер? — спросил шофёр, стоило ему только завести машину. Он сжимал руками руль, поглядывая в зеркало на важную персону. Тот сидел напряжённо и смотрел в окно, слегка повернув голову, и всё же воцарившаяся тишина заставила водителя самому почувствовать напряжение.       Но что он может знать о том, что произошло пару минут назад? Он наверняка слышал часто такую простую фразу, ведь он постоянно в дороге. Хотя и сам Ягер когда-то был тоже постоянно в пути, но травма под Нефёдом сократило его время в дороге, привязав почти к одному месту. Но никогда никто не говорил ему «удачного пути». Ягер перевёл взгляд с окна на солдата впереди, пытаясь выйти из оцепенения, связанного вновь с этой путешественницей. Сейчас гораздо важнее вопрос, что же его ждёт в столице?       «Нужно разобрать все варианты, почему меня могли вызвать в столицу…» — думал Ягер, доставая из небольшого чемоданчика, что лежал рядом на сидении, пропускной лист. Он протянул его шофёру, чтобы на выходе тот продемонстрировал пропуск, а затем произнёс только одно слово — Берлин. — Вас понял, — сказал молодой мужчина, нажимая на педаль сцепления. Машина едва заметно качнулась, начиная свой ход.       Мысленно немец подумал, что совсем недавно он приехал сюда по делу, ставшее его в какой-то степени смыслом жизни после перевода в тыл, и вот он покидает его, как Ягер предположил, всё по тому же делу. Но он вернётся сюда. Он обязан увидеть результат своего эксперимента. Он желает этого!              На пропускном пункте они простояли не долго. Быстро разобравшись с документами, они пересекли территорию лагеря. Деревья часто сменялись за окном, расстилались длинным полотном поля.       Чем занять себя во время дороги, долгой дороги? Каждый ответит по разному. Можно смотреть в окно, читать книгу или газету, если ты ребёнок, можно считать машины, встречающиеся на дороге, но Клаусу Ягеру это всё было не интересно. Он насмотрелся видом из окна в прошлый раз и был уверен, что за месяц с небольшим там ничего не изменится. Читать в дороге он просто не мог. Это быстро надоедает, да и после начинает болеть голова и глаза. А как солдат, точнее член офицерского состава, его здоровье должно быть в норме постоянно. Война ещё не закончилась, и боевая мощь будет ещё нужна. А считать машины, которые и так встречаются крайне редко занятие для детей. Он давно уже перерос этот период, сейчас он может только считать количество подбитых танков на поле боя и это занятие доставляет ему удовольствие, что сравнить это мало с чем можно.       «Глава лагеря не стал говорить причину моего неожиданного вызова в Берлин, а это может быть только по двум причинам: либо он знает и не стал говорить, либо он действительно не знает причину. Но это звучит как-то не правдоподобно». — Он повел плечом, пытаясь снять небольшое напряжение в мышцах от долгой дороги. Его не мог отпустить вопрос, в чём причина этого вызова? И несмотря на свой ум и смекалку, штандартенфюрер не мог найти точного ответа, оставляя лишь догадки.       Это могло быть из-за того, что подготовка шла очень долго. Но если эти русские не будут подготовлены, то их солдаты и курсанты не смогут отточить навыки на пленных русских, что потеряли свободу, но не пламя мести и возмездия. Именно такими их должны увидеть солдаты, перед тем как встретятся с отрядами русских, у которых уже будут снаряды, ружья и готовые к бою, а не манёврам на танке.       А могло быть и то, что оберфюрер Август Габус рассказал в доносе, что он «сюсюкается» с русскими. Он давно обещал, что донесёт на него, как только появится на то возможность, чтобы защитить себя и пост.       Думать о том, что Тилике мог его предать, доложив о том, что он использует русских переводчиц для связи с танкистами, противореча уставу, было выше его сил. Он верил своему адъютанту и мог положиться на него, зная, что тот выполнит его приказ, даже если он связан с людьми из союза.       Но на что не пойдёшь для достижения цели, но в отличает от других офицеров лагеря, он не испытывал сильную неприязнь к эти исхудалым и перепачканным русским. Некоторые даже могли его удивить и привлечь внимание живым умом и непоколебимостью духа. — Разрешите предложить вам воды, — обратился шофёр, не отрывая взгляда от дороги, где иногда встречались посты охраны. Он протянул флягу, что лежала на соседнем сидении. — Мы ещё не скоро доедем до ближайшего города. До него почти час пути.       Он всё ещё протягивал флягу правой рукой, не надеясь, что его жест воспримут как проявление уважения и заботы к командиру.       «Что не так? Любой бы уже хоть как-нибудь отреагировал, а он всё молчит. И какова причина? Жаль что я не имею право спросить… — с сожалением подумал немец, убирая флягу на место, а затем переключил скорость на коробке передач. — А если бы и мог, что я спросил? О чём думаете? Чем вы сейчас заняты, как продвигается ваша работа? Или что-то не связанное с работой, чтобы разрядить эту атмосферу напряжения и отстранённости. Но что? Тема семьи явно не про него. — Он посмотрел на руки штандартенфюрера, что заправлял трубку табаком. Клаус вновь решил закурить, чтобы отвлечься и заглушить скуку. И пока он заправлял свою вырезанную из дерева трубку, шофёр поглядывал за его действиями, что со стороны могли показаться неодобрительным взглядом водителя, пусть и военного, что против курения в салоне своего автомобиля. Он пытался разглядеть на его руках кольцо, хотя из-за наличия перчаток это было сделать невозможно. Ткань слишком плотная и скрывала бы кольцо, если бы оно было. — Да и разве может у такого холодного и, как мне когда-то доводилось слышать, очень умного и внимательного к мельчайшим деталям человека быть спутница? Такие люди посвящают себя только одному делу. А его дело, насколько мне известно — подготовка наших танкистов в бою с пленными на их родном отреставрированном танке. А если штандартенфюрер так задумчив из-за этого дела? Неужели в Берлине стало известно, что он нянчится с теми русскими? Точно!» — Он хмыкнул.       Неужели его догадка имеет реальный смысл? Почему же он раньше не додумался?! Ягер приехал в Тюринги для того, чтобы провести эксперимент. Он появился в том лагере, как яркая на небе звезда привлекая внимание и ослепляя своих «собратьев». Это стало одной из причин, почему некоторые из офицерского состава предпочитали улыбнуться ему, а затем показать оскал, а порой и то и другое одновременно.       Он вновь посмотрел на Ягера, желая увидеть задумчивое лицо, чтобы убедиться в своих догадках, но увидев ответный взгляд на него через поверхность зеркала. Это был взгляд зверя, что готов к бою, готов защищаться и нападать. Солдат моментально отвёл взгляд, возвращая его на дорогу.       «Что это сейчас было?! У меня до сих пор мурашки бегут по спине и я чувствую, что он готов взглядом сжечь меня на месте. Неужели он может читать мысли? А я тут такое надумал про него…» — судорожно шофёр пытался сконцентрироваться на дороге, хотя это давалось ему с трудом. Он сразу и не понял, что произошло после взгляда на Ягера, что смотрел в ответ. Но он почувствовал внутреннюю опасность. Раньше ему не доводилось пересекаться с ним на территории лагеря и видно судьба не зря не сталкивала их друг у друга на пути.       «То что меня вызвали в Берлин не должно касаться других. Это исключительно моё дело!» — выдыхая клубы дыма, подумал Ягер устремляя свой взгляд вперёд, чтобы видеть шофёра, у которого все мысли на лице.       И всё же если его вызвали из-за того, что он близко общается с русскими танкистами, то тут да, он по нормам и правилам поступает слишком бережно к рабам нацистского государства. За любую провинность следует жестоко наказывать, за дерзость — наказание, за попытку побега — расстрел. Не следует испытывать к ним интерес, кроме научного, для изучения и проведения экспериментов. А уж тем более нельзя испытывать влечение к людям другой крови.       «Будь здесь она, сказала бы, что кровь — это лишь жидкость, что течёт по венам и мы все люди. Да… — он мысленно протянул слово, вдыхая внутрь дым. — Кровь — это кровь. Чёрт и когда я стал так вслушиваться в слова путешественницы, находя их логичными и верными? Это идёт вразрез с моим воспитание и моим представлением мира. Конечно, я не считал русских низшими существами, но всё же, почему некоторые из них так ярко выделяются? Ивушкин своим ярким характером и силой духа, Клюева свободным нравом и взглядом, умением подстраиваться под ситуацию», — сравнил он вновь их, мысленно рисуя образ каждого. С клюкой, в полосатой лагерной робе Ивушкин, с неровно растущими волосами после последнего сбривания и ярко голубыми глазами. Вчерашняя улыбка, взгляд зелёных глаз, что иногда казалось преследовал его, темные волосы, развевающиеся на ветру из окна в его кабинете-комнате.       Почему же она пожелала ему удачной дороги? Зачем это сделала, какую цель преследовала? Он знал, что у неё есть какой-то особый план после их первой встречи, когда она уже стояла в его кабинете и получала приказ подслушивать разговоры танкистов, а затем докладывать всё ему. Но зачем она это сказала? Это ведь должно что-то значить. Ведь так?       Любой бы в этой ситуации мог сказать, что если девушка желает кому-то удачной дороги, значит она ждёт его возвращения, но разве это про неё? Она его должна ненавидеть за то, что чуть не погибла, когда пыталась утаить информацию. Хоть он и стрелял так, чтобы не задеть её, одно неосторожное движение и путешественница осталась бы навеки в прошлом, погребённой вместе с другими союзовцами или солдатами из других стран Европы.       Но вот она рисует его портрет, пытаясь сделать так, чтобы ему понравилось дабы получить хотя бы блокнот, беседует с ним о жизни, предлагает помощь, когда он пытался уложить свои вещи удобнее в чемодане, и говорит слова «удачной дороги, штандартенфюрер». Он готов был бы остановиться тогда и, заглянув в глаза, узнать о чём она тогда думала, что сейчас не задаваться этим вопросом вновь.       Он снова выдохнул табачный дым, погружаясь в него и молясь, чтобы эта поездка быстрее закончилась. Быстрее разобравшись с делами в Берлине он вернётся обратно и завершит свой план.       И встретится с Алиной Клюевой, путешественницей во времени, что говорит такое странные для него вещи и действует так, что хочется изменить её, чтобы посмотреть, как она станет жить подчинившись в полной мере этим правилам, кем она станет, если перестанет играть роль рассказчика, что знает исход истории.

***

      Берлин стремительно менялся под влиянием новостей о сдаче позиций. И всё же в Берлине оставалась та безмятежно-горделивая атмосфера, что казалось не могла сломить духа немцев, даже если где-то и были руины от разрушенных домов, а паёк становился всё меньше.       Колонны с орлом, что расправил свои крылья для полёта, превращает город в каменный лес, что сочетается с домами завешенными алыми флагами, некоторые из которых уже висели просто как тряпка на флагштоках, и фабриками, что дымили и шумели, когда проезжаешь мимо них, то это становится более различимо.       По городу ходило много солдат, оттачивая технику защиты столицы в случае нападения. С ними строем ходили подростки с муляжам стрелкового оружия. Местами можно было заметить пункты, где стояли молодые люди, чуть старше восемнадцати. Они заполняли какие-то бумаги, а затем отправлялись в грузовики. В ближайший месяц или больше их научат держать оружие и стрелять из него, а затем отправят на фронт.       Пока идут только добровольцы, что хотят вернуть то, что принадлежит им по праву крови. Но это только «пока». Пройдёт время и детей, что уже смогут держать оружие, даже если им будет едва шестнадцать, отправят на фронт.       Обычные же люди продолжали ходить по городу, беседовали, кто-то ходил парочками, мечтая о возвращении своих родных с фронта.       Табак уже не доставлял удовольствие, а оставлял в горле спазматическое стягивание. Он слишком долго курил эту трубку в пути, поэтому в табачной чаше, куда он закладывает табак, наверняка остался только пепел.       Он достал кожаный мешочек, предназначенный для трубки, и достал из него тряпочку. В открытое окно он стул пепел. Он любил ухаживать за трубкой, что стала его вечным спутником, что на поле боя, что здесь. Да и трубку курить оказалось намного приятнее, чем обычную папиросу. А тем более если эта трубку из бриара, покрытого лаком черного цвета, а сама она куплена за его первую крупную победу во время наступления на в восточной Европе.       Поэтому ему так дорого эта трубка. Она напоминает ему о победах и даёт сил идти дальше за новыми достижениям. А её дым даёт возможность лучше подумать над ситуацией, отключиться от действительности, или согреться, как тогда под Нефёдом, когда он был уверен, что сможет захватить ещё один пункт.       Они повернули на дорогу, что вела в сторону центра длинным и широким коридором. — Совсем скоро подъедем, штандартенфюрер, — сказал после долгого молчания шофёр, уже несмотря на своего пассажира через зеркало дальнего вида. Он уже больше туда не повернётся. Он не сможет адекватно после водить автомобили и размышлять о поступках других людей. Ну, точно не с тем человеком позади. «Он очень неприятный тип. Видно люди из лагеря были правы… Он не совсем в себе после получения таких шрамов на лице. Уродство никогда ещё не приводило к дружелюбию и лишает возможности удовлетворить свои сексуальные потребности. Кто же посмотрит на него как на партнёра с такими шрамами на пол лица? — Он вспомнил его лицо, чтобы не поворачиваться назад. Безобразные шрамы на правой стороне лица, полученные во время одного из боёв, были похожи на глубокие царапины от когтей дикой кошки с опалёнными участками. Это не пулевой ранение, которыми могут похвастаться бойцы, что выжили после полученной пули, это безобразный шрам. — Конечно, молодые фройляйн любят мужчин с шрамами, ведь как говорится — шрамы украшают мужчин, но ведь всему есть разумный предел. Мне его немного даже жаль. Совсем чуть-чуть… Чисто по мужски».       Хорошо, что это были лишь его мысли. Кто знает, чтобы сделал человек, который не переносит жалость, а уж тем более связанную с его шрамом, что стало его напоминанием о единственном поражении русскому танкисту, что с одним единственным танком, смог разбить в пух и прах его дивизию хорошо подготовленных бойцов. Что уж тут шрам? Да, порой он напоминает о себе, неприятно покалывая, но это боль уже стала такой обыденной, что он перестал её замечать.       Да и если эти шрамы так ужасны, то почему Клюева их нарисовала? Условием было ведь, чтобы ему понравилось. Видно она не считала их такими ужасными, раз решилась их нарисовать. А это уже что-то.       Но вот машина остановилась возле знакомого Ягеру здания Рейхстага, где он лично получил разрешение на проведение эксперимента от Гимлера. — С возвращением, штандартенфюрер Ягер, в Берлин, — стоило только открыться двери, произнёс офицер. — Оберстгруппенфюрер (генерал-полковник) Гудериан ждёт вас в общем зале с обеда. Вы немного поздновато, — глядя на часы сказал лейтенант, стараясь говорить быстро, но не торопливо, тем самым давая намёк, что им стоит поспешить. — Разрешите взять ваш чемодан, — забирая из рук Ягера чемодан с вещами, он лично нёс их, спеша быстрее выполнить поручение Гудериана. Серые ступени казались приобрели цвет мокрого камня с синеватыми тенями, что далеко отходили от здания. Солнце уже почти исчезло за горизонтом.       Он пробыл в дороге почти половину дня.       «Столько времени потрачено впустую с этой дорогой!» — раздражённо подумал Ягер, поднимаясь по ступеням.       На пути им встречалось много офицеров, что входили и выходили из Рейхстага. Вот оно логово зверя, где таятся и рождаются планы и тайны по захвату мира и присвоению богатств. Но для них всех это просто огромное строение, где собираются для совещаний офицеры высокого звания для обсуждения стратегии, проводят встречи, иногда, в новый год, здесь устраивают бал, если его так вообще можно назвать.       Здесь солдаты, что стоят на посту, не посмеют даже лишний раз вздохнуть, чтобы не сдвинуться с места хоть на сантиметр; все ходят с горделивой и уверенной осанкой. — Нам на второй этаж, — напомнил унтерштурмфюрер, пересекая расстояние от высоких распахнутых дверей до расходящейся в разные стороны лестницы, ступая по мягким коврам, что закрывали большую часть бетонных полов. Не обращая внимания на военные убранства холла с многочисленными статуями воинов разных эпох, они поднялись на второй этаж и направились в сторону малого зала.       Он спокойно шёл навстречу неизвестности. Что его ждёт там за дверью? В чём причина этого срочного вызова? Он обязательно узнает как только войдёт. Это просто обычный вызов подчинённого, высшим лицом. — Штандартенфюрер Ягер прибыл, — быстро произнёс сопровождающий Ягера, не заходя дальше порога, он закрыл дверь оставляя генерал-полковника с полковником одних.       Стуча каблуками сапог, штандартенфюрер подошёл к Гудериану, что сидел в кресле возле окна. Его шаги эхом звучали, хоть и не в большом, но довольно пустом, зале. Из всей мебели здесь были только стол прямоугольной формы на двенадцать человек, тумба, где стоял графин с водой и чем-то более крепким, а недалеко от окна стояло два кресла и небольшой диванчик. Правда сидеть на них всё равно было невозможно, казалось, что садишься не на сиденье, а на твёрдую от засухи землю.       Вероятно здесь специально стояли такие кресла, чтобы приходящие сюда не забывали о своей основной цели.       Он поднял руку произнося заученными всеми слова, получая в ответ повторный жест.       «Он не кажется рассерженным, — подумал Ягер, внимательно смотря на оберстгруппенфюрера. Широкое лицо напротив казалось вообще не могло выражать эмоции. — Но это только на первый взгляд так. Вот он вновь садится в это кресло и прикрывает рукой свой рот, а взгляд постоянно отводит в сторону. Он явно хочет сейчас солгать, либо ему очень трудно произнести эти слова». — Возможно вы удивлены столь неожиданным вызовом в столицу, но мне хотелось лично спросить у Вас о подготовки к вашему эксперименту.       Он жестом пригласил его сесть рядом, на что Ягер быстро отреагировал, чтобы не стоять напротив этого человека, как провинившийся мальчишка. Лучше вести диалог, когда ты сидишь рядом с человеком, а не стоишь напротив или сидишь. Это позволяет не чувствовать напряжения и создать хорошую атмосферу для проведения беседы.       Хотя это будет явно не просто беседа. «Я все-таки верно предполагал, что это из-за моего проекта».       Он повернул голову в сторону оберстгруппенфюрера, принимая удобную для него позу, опереться на спинку и положить левую руку на подлокотник. Этот разговор обещает быть долгим, ведь если хотят узнать подробности начальство сверху, то простой отговоркой «хорошо», или «всё идёт по плану» не отвертишься. Это будет доскональный расспрос о всех его действиях, мыслях и поступках, что сделал каждый его подчинённый и кем они являются. — Что ж, если говорить совсем коротко, то всё идет по плану и скоро можно будет провести тренировку для опытных танкистов и курсантов, — сказал он и посмотрел на стену напротив, где мелькали тени от лампового освещения на столе. Всё же он решил начать стандартный разговор в короткой форме.       «И это всё что он может сказать? — подумал Гудериан, мысленно прикрывая лицо рукой. Это не то что он хотел услышать после того, как ему поступило письмо. — Однако терять такого союзника мне не хотелось бы. Буду пытаться его разговорить». — Очень хорошо. Значит мы сможем приехать и посмотреть на результат. — Разумеется, оберстгруппенфюрер, — слегка кивнув в знак согласия, сказал Ягер. — Но я так и не получил от вас отчёта о этапах работы, — укоризненно сказал Гудериан, вставая с кресла и подходя к столу с графинами. Он взял кувшин с тёмным напитком и два стакана, возвращаясь на место. Наливая чуть ли не до краёв, он продолжал говорить. — Вы должны будете составить подробный отчёт за эти три дня. Ягер непонимающе поднял бровь, внимательно следя за офицером напротив. Тот наполнив стакан, протянул один танковому полковнику, а второй оставил у себя. «Он пытается меня разболтать. Как жаль, что это ему не поможет». — Три дня? — Может и меньше. — Он сделал паузу, чтобы сделать первым глоток терпкого напитка. — Зависит от того, как мы с вами будем вести работу. — Ничего нет лучше продуктивной работы. Лучше сделать работу максимально быстро, чтобы не тянуть с результатом. Ведь мы солдаты, а солдат должен выполнять поручение и работу быстро и качественно. Поэтому наш дух не победим. — Он сделал глоток. И кажется сделал это зря. Отсутствие достаточного уровня воды в организме, отказ принять флягу с водой напомнило ему события на фронте. Когда на новый год им доставили шампанское в ящиках из захваченной Франции. Тогда они не обращали особого внимания на жажду и водный баланс, и когда они выпили это шампанское, то буквально с пятого глотка каждый пьянел. Даже самые стойкие. Всё же алкоголь не стоит использовать как способ утолить жажду, которую Ягер даже не замечал и не заметил бы, если не дали этот чёртов стакан.       «Хорошо, что я сделал только один глоток. Теперь нужно просто держать этот стакан в руке. Показать, что забыл о нём, погрузившись в разговор». — Хорошо сказано! Верные слова. Поэтому посмотрим как пойдёт работа. — Сказал он, искоса смотря на Ягера. — Кстати, как вы общаетесь с этими русскими? Они ведь, как бы это странно не звучало, является одной из главных фигур в вашей игре. — Да, эти пешки очень глупы. Готовы пойти в бой с гордо поднятой головой без снарядов против наших лучших бойцов, что будут превосходить их числом. — Убедительно проговорил он, переходя к первоначальному вопросу Гудериана. — Мне помогают переводчики, ведь я не понимаю их языка. — Я надеюсь это хорошие специалисты из Рейха, что есть в лагере.       «Буде забавно, если он скажет, что мои слова правдивы. Всё же я не могу поверить, что он так близко общается с этими погаными русами. Оберфюрер Габус так яростно писал в этом доносе, что тут есть два варианта: первый, более очевидный, тем более зная Клауса и его характер, то он просто мог немного надавить на него, дав почувствовать, что даже если ты и выше его по званию, если у него есть цель, то он может пойти и по головам, а второй… Он действительно привязался к русским и много времени проводит с ними. Тогда это трибунал и, вероятнее всего, расстрел. Но посмотри как он выкрутится из этого вопроса».       Он понимал, что это проверка. Мысли и варианты события начали выстраиваться в варианты развития этого разговора. Его могли, если он солжёт, либо отправить в военный суд, либо лишить звания не дожидаясь его. Это в случае если Гудериан знает правду, хотя это более вероятно, чем то, что ему поверят, если солжёт. Иначе бы не стал генерал-полковник говорить такие слова «хорошие специалисты из Рейха», не зная истинного положения дел в Тюрингии. Но что будет, если он скажет правду? Вероятнее всего Гудериан, даже не думал об этом варианте, когда продумывал, как и он сейчас, варианты развития события.       «А это должно сработать, если так подумать. Неожиданность в бою всегда даёт фору тому, кто действует выходя за рамки», — размышлял в своих мыслях штандартенфюрер, сжимая бокал в руке. — Нет. Я взял обычных лагерных. — Кажется это произвело нужный эффект на генерал-полковника. Его лицо вытянулось, а взгляд менялся с удивления на заинтересованность, и в тоже время на брезгливость и укоризненность. — Конечно, это не лучшие переводчики, что есть в лагере, но мне нужны были те, кто смогут свободно говорить с солдатами, незаметно добывая информацию, что хранят танкисты и другие лагерные. Очень удобно. — А… Вот для чего вы их использовали. Теперь я понимаю вашу задумку. И как же вы смогли заставить их докладывать вам информацию? — Отойдя от услышанного спросил Гудериан. — Шантаж, угрозы и сила, — произнёс он тоном, уверенного в своих убеждениях солдата, улыбаясь уголками губ. — Неплохо. В вашем духе, штандартенфюрер. Именно поэтому мне было приятно вас представить второму лицу нашей страны, — произнёс он, явно пытаясь как-то похвалить Ягера, но отсутствие каких-либо ярких эмоций сбивало с толку. Казалось, что ему вообще всё равно. Но люди, что хоть раз побывали на войне меняются. Быть может до войны и военной службы Гудериан был весельчаком в компании друзей. — Я рад, что был представлен именно вами, — незамедлительно ответил он.       Воцарилось недолгое молчание и никто не хотел его прерывать. Гудериан продумывал, как можно заставить начать говорить штандартенфюрера о том, что всё-таки произошло, почему на него написали докладную, а Ягер думал, как он будет парировать. Но скорее всего он не станет отрицать некоторые вещи. А зачем? Что он такого сделал? Разве его действия не являются верными и не помогают в его деле? — Вот чёрт! Уже восемь вечера.       Гудериан посмотрел на свои часы на левой руке, чуть отодвигая манжету рубашки. Да, время пролетело достаточно быстро, пусть они даже поговорили очень мало.       Не добившись ничего.       Ягер тоже взглянул на часы, чтобы разнообразить свои движения, думая, что время так быстро текло, потому что был вечер и каждый из них устал. Да, он устал. Дорога была необычайно скучной и долгой, но он пытался потратить время не в пустую и поразмышлять о причине вызова в столицу, подобрать боевые задачи для курсантов и опытных бойцов, что были временно перенаправлены в тыл, а сейчас… Казалось, что этот мини допрос вытянул из него последние силы. Ведь его собеседником был не какой-то человек средних умов, а опытный солдат, человек, что разглядел в нём большой потенциал, несмотря на позорный проигрыш под одной советской деревней, где его дивизии противостоял один единственный танк. — Думаю мы можем продолжить завтра. Мне ещё нужно заехать в рейхсканцелярию. Как говорится, у нас у всех есть кто-то выше. К тому же вы с дороги, штандартенфюрер. А мне всё ещё нужен подробный отчёт. — От подошёл к всё тому же столику у стены, ставя опустошённый графин на поднос и допивая остатки алкоголя, он посмотрел на Ягера, что уже вставал с кресла, и кивнул в знак прощания, уходя из малого зала. «Он ещё мне расскажет». — Чёрт! — выругался тихо он, выпивая остатки содержимого. Он действительно устал, но неопределённая нота, на которой они закончили разговор, заставляет его задуматься.       Но он слишком много думает в последнее время.       Он вышел из зала, встречая в коридоре лейтенанта с его чемоданом. «Мне так кажется, что мои вещи были осмотрены вдоль и поперёк», — принимая чемодан из рук младшего офицера, подумал он. — Вы сейчас в жилой корпус? Или у вас какие-то другие планы на вечер? — Я предпочту первое. Машина всё ещё внизу? — Да. Идёмте, — начал он, направляясь к лестнице. — Я слышал о вашей работе… — Ничего интересного, поверьте. Пока идёт только подготовка, — прервал он его, спускаясь по уже пустой лестнице. — Как только что-то изменится, это станет известно. — Он на мгновение остановился из-за несильно, но нахлынувшей внезапно головной боли. — И дальше я пойду сам, — сказал он грубовато, давая понять, что ему не нужно сопровождение.       Недалеко от входа действительно стояла машина. Поёжившись от прохладного воздуха, Ягер подошёл к автомобилю, садясь на заднее сиденье. — В жилой корпус, — коротко сказал он. Не слушая, что говорит водитель, он мысленно уже выпивал стакан воды и какую-нибудь таблетку от головной боли, чтобы затем начать с новыми силами следующий день и борьбу за исполнение цели.