Петля Нестерова

      Гладкая смуглая кожа, хранящая поцелуи солнца южной Италии. Гибкое юное тело, стройное и подтянутое, с упругим рельефом мышц. К такому не может не хотеться прикоснуться. И он прикасается. Проводит кончиками пальцев по прессу и груди, поднимается взглядом выше — лицо у него тоже красивое: чуть заостренное, почти детское, перечеркнутое прядями нечесаных смоляных волос. Длинные пышные ресницы и глаза цветом почти как те сильно редкие камни из далекой… Иркутии, что ли? *       — Да, я охуенный, — важно кивнул своему отражению Наранча Гирга.       Повертелся, удостоверился, что и сзади прекрасен, как античная статуя. В последний раз осмотрев себя и задержавшись отчего-то на руках (да, ногти, возможно, стоит привести в порядок), оторвался от зеркала и начал одеваться. Сегодня, как и в любой другой день после выписки из офтальмологической больницы, Наранча был совершенно доволен своей внешностью и с охотой сам бы за собой приударил. Приближался семнадцатый день рождения, и он все чаще задавался вопросом: как, черт возьми, такой красавчик может до сих пор оставаться девственником? И это после колонии-то! Немыслимая херня. Кому скажешь — не поверят.       Сначала семнадцать, потом восемнадцать, там недалеко до двадцати пяти, а дальше что — одинокая старость? Не очень-то хотелось умирать пожилой девой, пусть даже с собственным двухэтажным коттеджем (лучше белым) и разбитым во дворе цветочным садом. Хотя в хорошем саду и помереть не жалко… Так или иначе, пришло время брать все в свои руки.       Попытка завязать соответствующее знакомство с девушкой успехом не увенчалась: она ответила уверенным отказом и, будучи доброй неаполитанкой, посоветовала заняться онанизмом, засунув себе что-нибудь в задний проход. Совет оказался на удивление удачен.       Наранча покинул номер и спустился в ресторан на первом этаже гостиницы, твердо настроенный на этот раз подкатить к какому-нибудь парню. Он был уверен, что не может провалиться в этой затее: Наранче не раз говорили, что выглядит даже не как гей, а как девчонка, которая выглядит, как гей. И кто вообще откажется от такого счастья, когда оно само себя предлагает?.. К его разочарованию, из посетителей здесь были только собравшиеся у барной стойки товарищи по команде, стареющая дамочка в салатовой шляпке с искусственными цветами, напоминающими похоронный букет, и семья с тремя донельзя шумными детьми. Женщина с похоронами на голове жизнерадостно подмигнула, поймав его блуждающий по помещению взгляд, и Наранча был вынужден ускорить шаг. «Пожалуй, я еще не настолько в отчаянии», — сказал он себе, при первой же возможности скрываясь за рядом колонн. Найдя пару сдвинутых и накрытых на пять персон столиков, он занял место напротив бара, с которого так удобно рассматривать спины друзей и прицениваться.       И почему ему сразу не пришла в голову эта простая и гениальная мысль: зачем искать кого-то еще, если в его и двух соседних номерах уже расположились четверо вполне-ничего-таких молодых людей. Нужно всего лишь определиться, в какую сторону закидывать удочку. Но Наранча ненавидит думать и еще больше ненавидит себя ограничивать. Зачем терзаться трудным выбором, когда можно взять все?       Какого еще решения можно ожидать от того, кто носит и юбку, и штаны вместе.       — Аэросмит уходит в мертвую петлю! — пробормотал себе под нос Наранча.       Теперь подросток принялся перебирать варианты по другому вопросу: какому из этих кораблей следует пришвартоваться в его гавани первым? С одной стороны, лучшей кандидатурой для потери невинности ему кажется Буччеллати: такой ответственный, терпеливый и заботливый, как многодетная мать, он наверняка и в этих делах если не хорош, как Казанова, то нежен и внимателен. И не станет до конца жизни прикалываться, если что-то пойдет не так. Он же весь настолько идеальный, что, должно быть, в минуту смерти будет не иначе как возноситься на небеса со свитой золотых херувимов… Стоп. Сейчас нужно думать о том, как вознести член командира, а не его самого. Однако у Наранчи не было ни одной идеи, как затащить лидера бригады в постель, кроме той, чтобы пожаловаться на температуру. Тогда будет шанс, что Бруно присядет на край кровати и приложит ладошку ему ко лбу. На этом, пожалуй, приключение будет окончено. Мамочка Буччеллати и в мафию-то его брать не хотел, что уж говорить о том, чтобы просто его взять.       Наранча подавленно вздохнул и перевел взгляд с Бруно на возвышающегося надо всеми Леоне Аббаккио. Трезвым тот даже со спины выглядел несговорчиво и мрачновато, а пьяным его застать практически невозможно. Нет, эта миссия определенно слишком сложна для первой попытки.       Фуго… Фуго красивый и расхаживает в порнографической вершине дизайна офисных костюмов, но что, если в сексе он такой же зануда, как и в математике? Если еще и злиться начнет так же… Перед внутренним взором Наранчи высветилась большая красная надпись «ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ».       Каким-то образом примкнувший к метросексуальной группировке Миста, насколько помнил Наранча, в разговорах регулярно припоминал свои попытки "клеить телок", но все они неизбежно заканчивались фиаско. А стало быть, даже истинному натуралу самое время начинать рассматривать альтернативные предложения.       — Э-эй! Миста! — позвал Наранча, размахивая рукой обернувшемуся Гвидо. — Иди сюда!       — Чего?       — Есть разговор. Садись.       Стрелок подошел, грузно плюхнулся рядом и откинулся на спинку. Наранча подумал, что самое время ненавязчиво приблизиться.       — Зачем ты ко мне ползешь?! Тебе своего стула мало? — с недоуменным возгласом Миста попробовал отодвинуться, но был пойман за шкирку.       — Что бы ты ответил, предложи я тебе переспать?       — А? Чего?       — ТРАХАТЬСЯ БУДЕШЬ? — крикнул, сложив ладони рупором, Наранча ему в ухо, не обращая внимания на разом обернувшихся остальных посетителей.       — С кем? — Миста моргнул. — С тобой? Где? Когда?       — В твоем номере. Сегодня. Не тупи, сука.       Недоверчивый взгляд сменился оценивающим, затем колеблющимся. Кажется, еще чуть-чуть, и станет слышен скрип извилин, трущихся о запас патронов в шапочке. Наранча наблюдает за этим мучительно сложным процессом, склонив голову к плечу и медленно, стараясь изобразить как можно более томный взгляд, хлопает своими длинными пышными ресницами.       — Буду.