Петля Нестерова

      — Нет, нет, нет! — новоиспеченный капореджиме скрывается за свежим выпуском газеты, в передовицу которого смотрит уже не первую минуту.       Вернувшимся из Помпей ребятам требуется хотя бы полчаса на отдых прежде, чем они вновь отправятся в путь — на сей раз к обозначенному в послании босса вокзалу — а значит, есть еще целых полчаса на попытки сломать бетонную стену целибата Буччеллати. Кто знает, как скоро им вновь выдастся спокойная минутка. «Все будет хорошо! Ты справишься! Я в тебя верю!», — ободряюще напутствовал и похлопал его по плечу (конечно же, по тому, которое болело сильнее) Паннакотта, заметив у двери в комнату. Он был серьезно потрепан и явно забыл злиться на сожженную улицу и «дымовой сигнал убийцам». «Обязательно справлюсь!», — решил для себя Наранча. На сей раз он подготовился лучше, имел при себе решающий козырь и был уверен, что Буччеллати никак не удастся ускользнуть.       — Нет? — ехидно переспрашивает он, готовый к подобному развитию событий.       — Нет.       — Мы можем позвать Джорно.       — Что? — на секунду Бруно все же отрывается от мнимого чтения, чтобы бросить на него озадаченный взгляд поверх газеты. — Да брось. Он никогда не поддержит эту твою затею, он…       — Почему сразу никогда? Не вижу в ней ничего плохого, — умиротворяющий, как и всегда, голос входящего Джованны ласкает уши подобно весенней капели. Голос абсолютной победы. — Я ведь здесь.       — Джорно? Только не говори, что всерьез на его стороне и правда пришел уговаривать меня переспать с Наранчей.       — Нет, я здесь не за этим, — кротко улыбается блондин, присаживаясь на подлокотник занятого лидером кресла. — Мы подумали, что если одного Наранчи мало, чтобы тебя соблазнить, возможно, вдвоем с ним мы справимся?       — На троих-то вас вряд ли хватит, капо, — игриво добавляет Гирга.       — Да вы шутите, — Бруно скрывается за газетой.       Он со всей выдержкой игнорирует и осевшего перед ним на пол Наранчу, и ложащиеся на плечи и колени две пары рук, и склонившего к самому уху Джорно:       — Ты пока еще не киборг и не живой мертвец, и тебе серьезно не хватает эндорфинов. Ну же, доверься нам.       Наранча ныряет, прогибаясь в спине, под держащие пресловутую газету руки, чтобы оказаться вровень с его ошарашенным лицом:       — Ну? Могу ли я поцеловать вас, капо?       — Нет, не можешь.       — А я могу?       — И ты не можешь. Некогда целоваться, мы должны думать только о том, чтобы доставить Триш…       — Некогда целоваться, говоришь? — хмыкает Джорно. — Значит, пока опустим этот пункт.       — Какого черта вы творите?!       В нем так много ответственности, что, кажется, на одном только «я должен» Буччеллати может прожить еще несколько дней после смерти, чтобы доделать все дела. Его взгляд мечется от одного к другому испуганной лазурной рыбкой в тесном сачке, пальцы то пытаются перехватить их запястья, то нервно поправляют потревоженные застежки. И все же Sticky Fingers до сих пор не отделил их неуловимые и настойчивые пальцы от суставов, а значит, Буччеллати почти поддался. Наранча думает, что, не получив разрешения, всегда лучше сделать и извиниться, чем не сделать и сожалеть — и все же целует Бруно в губы, на удивление мягкие и податливые, стараясь припомнить все дополнительные уроки перед алгеброй. Должно быть, что-то выдает его школярское усердие, потому что Буччеллати, отклонившись, насколько позволяет спинка кресла и обнимающие его за шею руки Джорно, вместо очередного «нет, извините, мне некогда, назначьте время в следующем месяце» говорит только:       — Не нужно так стараться, не буду же я тебя наказывать.       Интересно, что нужно сделать, чтобы наконец стереть с его лица эту неизбывную материнскую снисходительность?..       — А я не против наказания, — Наранча кусает его за нижнюю губу, тотчас слизывая выступившую капельку крови.       Буччеллати еще раз, гораздо менее уверенно, спрашивает свое «что вы творите?!», но прикрывает глаза и позволяет жару их рук окутать себя. Расстегнуть и спустить пиджак с кружевным топом, покрывая поцелуями ключицы и плечи. Джорно осторожно снимает золоченые заколки и зарывается лицом в его гладкие волосы. Оттягивает назад, принуждая запрокинуть голову, и долго влажно целует, пока Наранча расстегивает белые брюки.       — Ох… Вы точно с ума посходили… Хотя бы дверь заприте, — слабо шепчет Буччеллати, обнимая его за шею.       — Я-то запру, но почему я должен ходить? — Наранча с ворчанием покидает колени лидера. — Он, вообще-то, младше меня!.. Ах да, вы двое слишком заняты друг другом, чтобы…       Он слышит тихий теплый смех за спиной, и Бруно тянет его назад за предплечье. У двери возникает, щелкнув замком, бело-синяя фигура стенда.       Наранча думает о том, как хорошо смотрятся на шее лидера оставленные им на яхте темные пятна засосов и блуждающие по загорелому телу светлые руки Джорно. Как возбуждает всего лишь смотреть на них и слушать прерывистое дыхание.       — Может быть, хватит раздевать только меня? Это немного странно.       — Мы же не друг на друга смотреть пришли, — пожимает плечами Наранча, помогая избавить его от остатков одежды.       Джорно послушно с улыбкой снимает свой жакет и отправляет на пол следом за костюмом Буччеллати, приподнимает того и занимает его место в кресле.       — Что вы задумали?       Снова насторожившийся Бруно выглядит так очаровательно, что Наранча жалеет о невозможности сделать фото на память: самый серьезный и уверенный Бруно Буччеллати, у которого есть время только на дела, — совершенно обнаженный, прижатый сплетением рук к груди другого парня, такой возбужденный и вместе с тем смущенный, с растрепанными волосами и лихорадочно блестящими глазами, покрасневшими искусанными губами. Наранча вновь опускается на пол, проводит руками по напряженным бедрам, бросая на него выразительный взгляд:       — Если честно, никогда не пробовал, но должно быть несложно…       — Наранча, стой, не нужно…       Слова Бруно тонут в едва различимом скомканном стоне, когда Наранча кончиком языка собирает капли предсемени, осторожно пробуя на вкус. Немного горько, но вполне терпимо. Помогая себе рукой, обхватывает губами головку и посасывает, пробуя втянуть щеки и опустить голову ниже. Непривычная объемная тяжесть скользит по языку и заполняет рот, упираясь в занавеску мягкого неба. Если не пытаться взять до конца и работать рукой, получается даже не вызывать рвотный рефлекс.       Он прерывается, чтобы посмотреть наверх и убедиться, что все делает правильно, ловит совершенно масляный взгляд Буччеллати. Джорно что-то шепчет, прижимаясь губами к разгоряченной коже, поднимает и разводит шире его ноги.       — Наранча, смазка ведь при тебе?       — Эм, — позволяет себе замяться подросток, — на самом деле, у меня ее нет.       — Зачем же ты приставал ко мне при каждом удобном случае, если ее нет?       — Капо, вам бы я и по слюне дал хоть вон там, — Наранча кивнул в сторону окна, — посреди виноградника.       — У меня есть идея, — с легкой улыбкой сообщает Джованна. — Смотри, я превратил эту газету в…       — Не хочу этого знать! — Буччеллати с криком отчаяния прячет лицо в ладонях.       — …который вырабатывает…       — Пожалуйста, просто не говори мне!       - …что по химическому составу…       — Джорно, прошу тебя, ни слова больше! Мне правда лучше не знать!       — Хорошо, — соглашается наконец юноша. — К тебе другой вопрос: кого ты сейчас выберешь? У него пальцы тоньше.       — А он на рояле играет.       — На самом деле нет, с роялем как-то само выходит… Что ж, выбор не сделан, но мы ведь справимся?       Под тревожным и совершенно ошалелым взглядом Буччеллати Наранча переплетает свои пальцы с пальцами блондина, обильно смачивая студенистой прозрачной субстанцией. Не такая вязкая, как магазинный лубрикант, но должна подойти.       Снова неразборчивый нежный шепот Джованны — должно быть, просит Бруно расслабиться, когда их влажные пальцы поочередно обводят колечко мышц, плавно проникают внутрь, вместе растягивая. Тело у их лидера столь же чувствительное и отзывчивое к прикосновениям, сколь упрям был в своей неприступности его обладатель, который вскоре просит о большем. Тихо оборванно вдыхает-выдыхает, опускаясь на член Джорно, и, едва привыкнув, разрешает двигаться. Наранча снова вбирает в рот чужой стояк, чувствует его руку на своем затылке, но давления нет — только путающиеся во взлохмаченных волосах ласковые пальцы.       — Ох! Джо… Джорно!       Наранче ни разу не доводилось слышать голос лидера таким рваным и надломанным. Он поднимает голову, чтобы заглянуть в его потемневшие, затопленные расширившимися зрачками, синие глаза, и в свою очередь зовет Джованну:       — Эй, Джорно! Полегче с ним!       — Мм? — Джорно прячет лицо в сгибе расцвеченной засосами шеи, добавляет новые в перерыве между словами. — Буччеллати? Мне быть нежнее?       — Не слушай его, — с трудом выдыхает Бруно, подаваясь навстречу нетерпеливым толчкам. — Все замечательно… Можешь… сильнее?       Он сдавленно стонет и в кровь кусает губы, хватаясь то за подлокотники, то за плечи замершего внизу Наранчи. Кажется, ему реально это нравится… Так вот, чего хочет лучшая-мама-на-свете? Чтобы ее пожестче оттрахали в задницу?.. Наранча с довольной ухмылкой встает с колен, упирается руками в подлокотники кресла и приближается так, что Буччеллати остается только держаться за него, вцепляясь непослушными пальцами в предательски скользкие застежки на майке.       — Ну же, капо, я хочу вас услышать, — парнишка ловит срывающиеся с приоткрытых, влажных от крови и чужой слюны, губ выдохи.       — Я тоже хочу, — вкрадчиво мурлычет Джорно. Уверенно, но аккуратно придерживавшие Буччеллати за талию руки перехватывают крепче, грубо стискивая бока. — Хочу вас услышать.       Бруно сбивчиво бормочет что-то про тонкие стены и пытается отвернуться, но Наранча ловит его лицо за подбородок, не позволяет сомкнуть челюсти и сдержать громкий стон на грани крика, когда Джованна рывком насаживает его член и начинает вбиваться резче и быстрее. Наранча крадет смазанный поцелуй и отступает:       — Не буду вам мешать, но потом тебе придется одолжить мне свою руку…       — Только руку? — через силу усмехается Буччеллати, удерживая подростка за плечо.       Судорожно впивается ногтями в смуглую кожу, когда волна оргазма сотрясает тело, и почти машинально тянет к себе. Ждет, переводя дыхание, пока Джорно изольется внутрь до конца, и соскальзывает вниз, усаживая Наранчу на шаткий подлокотник.       — Что ты собрался… Буччеллати! Ты не должен…       — Давай я сам буду решать, что я должен, а что нет? — Бруно бросает на него этот свой не терпящий возражений «я знаю, как лучше» взгляд из-под липнущей ко лбу спутанной челки. Обретшими прежнюю твердость пальцами расстегивает давно мучительно давящую ширинку. — И кстати: начни, наконец, носить нижнее белье.       — Начну, капо!       Последовавшее за наставительным тоном мокрое скольжение языка по всей длине заставляет Наранчу пошатнуться, и от падения его удерживают лишь подхватившие под спину руки Джорно.       — Ну, как на вкус? Соврал? — смеется Джованна и перетягивает подростка к себе на колени.       Буччеллати, кажется, тоже тихонько смеется перед тем, как накрыть ртом болезненно напряженный член. Наранча понимает, что ничего не понимает, что бесповоротно охуел от всего происходящего в этой комнате, и это… ну… охуенно. Потому что ему сосет непроглядно идеальный Бруно Буччеллати, и сосет чертовски хорошо, то ритмично насаживаясь почти до основания, то играя ловким жарким языком с головкой и обводя контур набухших сосудов. Потому что не хватает воздуха от совершенно по-блядски глубоких поцелуев Джорно, который запускает руки ему под одежду и делает еще лучше тогда, когда, кажется, лучше уже быть не может. Цельный мир вокруг сменяется калейдоскопом сливающихся и распадающихся образов — должно быть, ему хватает нескольких минут до разрядки, и свой скатывающийся в тонкие стоны голос он слышит как будто со стороны.       Переводя дух, он широко распахнутыми глазами смотрит на облизывающего губы и кончики пальцев Буччеллати и все еще не может до конца поверить в то, что все это ему не приснилось.       — Капо, вы самый лучший.       — Оу… — На щеках Бруно вновь мелькает тень румянца. — Не думаю, что это то умение, которым стоит гордиться, но я рад, что тебе понравилось.              Ему бы еще столько всего хотелось с ними попробовать. Да есть просто море всего, чем стоит заниматься втроем — правда, лучше все же в постели, а не на старом кресле, но планы приходится отложить на потом: стук в дверь и тактичное «Вы там закончили? Можем выдвигаться?» напоминают о необходимости снова куда-то торопиться и, может быть, умереть.       — Вы же знаете, что я вас люблю? — Наранча все же решается озвучить не так давно поселившуюся в голове мысль: — Вы не умрете раньше меня, ведь правда?       — Я пока что не собираюсь умирать, — одаривает его успокаивающей улыбкой Джорно.       — Я тоже постараюсь еще некоторое время оставаться в живых.       — Э-э… ну… спасибо, наверное, — с необъяснимым облегчением смеется Наранча. — Что угодно, только не умирайте раньше меня, пожалуйста.       Из невысказанного осталось лишь признать, что Джорно Джованна и правда обладает удивительным даром убеждения, но он, без сомнения, и сам об этом знает.