Звезда Септимуса

А ночью её разбудил громкий шум. Кто-то точно споткнулся о ночной горшок, громко выругался и, споткнувшись снова, налетел на столбик кровати. — Кто здесь? — подскочила девушка. — А сама как думаешь? — хрипло спросил Септимус. Выдохнув, Ивальда села в постели. — Темно. Ни черта не видно. У тебя есть спички? — спросил её мужчина. — Какие спички? Откуда? — Тогда хотя бы сделай милость, посветись? — Да ты издеваешься! — возмутилась Ивальда. — Я что, по-твоему, канделябр?! Я не свечка, чтобы светить по необходимости!  — Да, но ты — звезда. — Септимус замолчал. — Я думал, вы, звезды, сияете. Ивальда причесала пятерней волосы.  — Сияем, если можно так сказать… когда мы умиротворены или счастливы. — А ты не счастлива? — уточняюще спросил Септимус.  — С чего такой вопрос? Отвечу сразу — нет, но всё же, с чего вопрос?!.. — Да так. Просто. Он присел на край постели, Ивальда поняла это по тяжести, опустившейся на её левую ногу. Кровать тихонько скрипнула.  — Будь добр, пересядь в кресло, — попросила Ивальда.  — К чему это? — усмехнулся Септимус. — Мне и здесь вполне неплохо. Только темно. Говорю же.  — А я говорю — найди сам спички или свечку, если тебе темно, или иди в свою светлую королевскую спальню, на свою гигантскую кровать! — разозлилась Ивальда. И снова ответом ей был ехидный смех. — А чем тебя так волнует моя кровать и её размеры? — Возможно, она отражает размеры твоего эго? — Ивальда помолчала. — Я знаю, как можно заставить тебя засиять.  — Ой. Ты выпрыгнешь из окна? Не стоит; ты разобьешь стекло, и здесь будет холодно.  — Да нет, я о другом способе. Как он так быстро нашёл её губы, Ивальда не знала, но Септимус был проворен, ловок и очень самонадеян, так что поцелуй вышел не коротким и не нежным. Каким именно, она не могла бы сказать. Но возмутиться не успела — только уперла ладони ему в грудь и пыталась безуспешно оттолкнуть его. Темнота рассеялась, отступила. Бледно-бледно, но свечение осветило лицо Септимуса. К слову, очень ехидное лицо.  — И ты сейчас скажешь мне, что тебе было неприятно? — скептически изогнул он тёмную бровь.  — Пошёл вон! — буркнула Ивальда, вскакивая с постели.  — Ну-ну, успокойся, я ведь пришёл сюда не просто так. И не чтобы поиздеваться над тобой. Септимус поднялся, спрятал руку в карман камзола и начал деловито обшаривать его. Этот человек знал назубок, где и какой отравленный перстень или кинжал были у него в одежде, но сейчас он явно тянул время. Ивальда скрестила руки на груди.  — Ну, не нужно сердиться, вот. — Он нырнул рукой в другой карман. — Нашлось. Я не шучу, вся эта история с поцелуем выбила меня из колеи. Ладно, вот сейчас уже я пошутил. Держи. Ивальда взяла с ладони что-то тонкое и золотое, развернула. Оказалось — цепочка с маленьким, но очень прозрачным белым камнем.  — Что это? — А сама как думаешь? Подарок. Хочешь — носи его, мне будет приятно. — Будет ли приятно мне… — буркнула Ивальда, но Септимус уже обошёл её и, забирая украшение, приложил его к шее девушки. — Честно сказать, я сделал нечто небывалое по своим меркам. Прежде подобными вещами я не увлекался, так что не могу точно сказать, что именно может понравиться женщине.  — У тебя не было практики? — У меня были женщины. Но не было времени, чтобы ухаживать за ними. Борьба за власть, трон, знаешь ли… и у меня было шесть идиотов-братьев, которых надо ещё как-то изжить. Мне было некогда. Ивальда обдумывала его слова. Братоубийца? Час от часу не легче. Она сомкнула пальцы на маленькой короткой цепочке, так плотно обхватывающей её шею, что она всё время чувствовала её, делая вдох и выдох. — А теперь, когда я наконец женился, добился того, чего хотел… — он сделал паузу. — Я захотел сделать что-то нетипичное для себя. — Что именно? — Что-то далёкое от отравления, обезглавливания, погони, убийства и прочих увлекательных вещей. Ивальда дернулась, попыталась вырваться, но ее держали крепко. Сухие и жесткие губы прикоснулись к ее обнаженной шее, провели по ней дыханием — вверх, затем — задержались за ухом. Щекотно. Девушка дернула плечом, снова рванулась вперед, но Септимус держал железной хваткой.  — Здесь и впрямь стало светлее, — сказал он ей прямо в ухо. Ивальда заволновалась. Почему это происходит? Он не нравится ей. И ей не нравится то, что он делает. И то, как он это делает. Но почему от нее в самом деле исходит тихое свечение? — Уйди, — почти взмолилась она. Этот несносный человек усмехнулся ей в шею, и рука отвела золотистый локон от тускло сияющего лица. — Не думаю, что ты сейчас говоришь искренно, — заметил он, глядя на неё темно-серыми глазами. — Ты же сияешь. — Вовсе нет. — Ну как же?! — возразил Септимус, усаживаясь поудобнее и усмехаясь. — Сияешь, и очень даже неплохо. — Я просто решила осветить помещение, чтобы посмотреть в твои наглые глаза. — Ну и как? — он вскинул брови, загадочным образом снова оказавшись непозволительно близко к супруге. — Посмотрела? Второй поцелуй вышел ничем не лучше первого. Септимус был несносен, властен и очевидно нежность выказывать не умел, однако с растущим смятением и стыдом звезда сознавала, что ее свет набирает обороты, и теперь она прекрасно может разглядеть, к примеру, серебряное веретено в дальнем углу спальни, прежде утопленное в ночной тьме. — Я на тебя разгневаюсь! — пообещала Ивальда, стараясь не касаться настойчивого короля. — Гневайся, душа моя, — разрешил он, неожиданно крепко обнимая ее и укладываясь на шелковые подушки. Ивальда возмутилась такому положению дел, оказавшись таинственным образом (и королевскими чаяниями) непосредственно на бёдрах драгоценного супруга. Драгоценного супруга хотелось пнуть между ног, но вряд ли это возымело бы эффект. Септимус выглядел довольным и даже улыбался. — Я буду кричать! — гневно пообещала Ивальда, упираясь ему в плечи. — Кричи, моя радость! — оскалился в ухмылке вредный тип. — А я тебе поспособствую. Невольно залившись румянцем, Ивальда окинула взглядом потолок и взмолилась: — Пожалуйста, Септимус, отпусти меня. Я… Он скроил вежливое лицо внимательно слушающего человека, округлив глаза. — Да да? Ты что-то остановилась, или я не расслышал? — Я ещё не… вполне готова, — обречённо пролепетала она. — К чему, моя королева? — удивился мужчина, вытянувшись лицом. Разговор зашёл в такие дебри, что Ивальда уже сама запуталась в своих показаниях. Выходило сейчас так, что она ему отказывала, да не в чем-либо там — а в близости, в то время как он сам старательно делает вид, что ни о чем подобном и слова не ведёт! Вот же штормхолдец проклятый! — Ты и сам знаешь! — помрачнела Ивальда, дёрнувшись, однако не в меру наглый король вдруг придержал ее за бедра, изогнув бровь. — Нет. Но я бы хотел услышать твою версию. — Уволь меня! Ты ее не услышишь! — Потому, что ты не хочешь ее озвучить? — ласково промурлыкал Септимус. — Потому, что мне стыдно о таком даже помыслить! — повысила голос звезда. Хищные черты лица короля оживились, а глаза радостно сверкнули. — Я бы многое отдал, чтобы услышать, что конкретно ты себе такого стыдного навоображала, — вздохнул он. — Увы, моя королева. Время с тобой летит незаметно, мне пора спать. — Наконец-то, — буркнула Ивальда. — Но это вовсе не значит, — заметил Септимус, — что в этой большой и одинокой постели мои мысли не будут возвращаться к тебе. — Септимус. Ты совершенно не умеешь говорить женщинам комплименты. Лучше и не пытайся. Хмыкнув, молодой король сел в постели (не снимая с рук супругу), и, вдруг запустив пальцы ей на затылок, под волосы, второй рукой крепко прижал ее к себе за талию, прижимаясь губами к ее шее. А после, быстро поднявшись, он оставил смущенную супругу сиять в полном одиночестве, довольно улыбаясь, и, не сказав ей больше ни слова, вышел за дверь.