Сжимая зубы

      Легальная сторона жизни человека, которого в городе знали как Бонапарта, представляла собой адвокатскую контору с ёмким названием «Лидер». Контора располагалась на первом этаже старого, имперских времён дома, который тщательно отреставрировали и приспособили под офисы. Любой, взглянув на это место, сразу понял бы, что аренда площади в нём стоила баснословных денег. Силуэт двухэтажной постройки ярко выделяла высокая кровля-епанча с металлическим гребнем, а краснокирпичный фасад украшали белые поребрики и фронтончики и колончатые наличники с килевидными кокошниками. У конторы был свой собственный парадный вход, акцентированный балконом, и гордая вывеска «Адвокатская контора «Лидер» сверкала на зимнем солнце — золотым по белому.       «Понты», — лаконично подвёл Макс, увидев контору в первый раз.       — Ого, вы уже?! — такими словами встретила курьеров секретарша Виктория, широко раскрывая колдовские, чуть раскосые глаза.       Серый одарил её приветливой улыбкой, сквозь которую проговорил:       — Так и думал, что нас уже ждут.       Фед возмущённо пихнул его локтем.       Виктория восседала за элегантной стойкой из морёного дуба, высота которой любого посетителя заставляла чувствовать ничтожность своего маленького «я». Собственно, вся контора была исполнена в том же стиле: панели морёного дуба, обитая кожей мебель, увесистые золотые украшения и стены, выкрашенные краской цвета слоновой кости. Макс равнодушно притопнул, стряхивая на паркет слипшийся мокрый снег с ботинок. Убранство, видимо, смущало и саму Викторию, так как, вдоволь поглазев на горстку озябших курьеров, она живенько выпрыгнула из-за своей элегантной стойки и замахала на них руками, приглашая снять верхнюю одежду и проследовать вглубь бонапартовой берлоги.       — У вас у всех снег в волосах. Что там, сильно метёт? — выговаривала она хорошо поставленным голосом, наводившим на мысль об исправленной картавости. — У нас уже всю заднюю дверь замело, ужас! По прогнозу обещали, что к вечеру распогодится, но я пока такого не наблюдаю...       — Холодновато, да. Ветер усилился, — Серый флегматично шагал за секретаршей.       — Я бы предложила вам кофе или чаю, но без распоряжения начальства, сами понимаете, — Виктория сделала неопределённый жест рукой и пожала плечами. Впрочем, без особого сожаления. — Ох, здесь же закрыто... Сейчас, ключи... Чёртов замок, вечно я с ним...       Двадцать секунд курьеры с молчаливым снисхождением наблюдали за тем, как секретарша Бонапарта сражалась с неприметным, хоть и добротным офисным замком, на который запиралось главное отделение конторы.       — С этой дверью вечная беда... — пыхтела Виктория, безрезультатно терзая ключ. — Они говорят, к ней нужен какой-то особый подход... Но меня она откровенно бесит.       Девушка изнурённо дунула на каштановую чёлку. Шикарная Виктория не то чтобы выглядела нелепо, пошатываясь на высокой, покрытой замшей платформе, она вообще была очень естественной, стандартно-женственной и весёлой девицей, но курьерам, особенно Максу, стало откровенно жаль эту шумную яркопёрую тварь.       — Меня предупредили, что вас ожидают, но я-то поняла, что через пару дней, максимум завтра в обед... — Виктория ковырялась в замке и старалась держать лицо. — Вы же знаете Бонапарта, он живёт сегодняшним днём и дальше ужина не планирует.       — Да, у него явная идеосинкразия с часами, — припечатала Оноре, чьё терпение кончилось.       Порой, она могла ждать часами. У Оноре было своё, какое-то нереальное восприятие времени. Но если события отставали от её внутреннего расписания, она начинала звереть.       — Сделай что-нибудь, — попросила она Макса, кивнув на дверь.       — С удовольствием, — сказал тот мрачно.       Он галантно отвёл Викторию, забрал у неё ключ и отпёр дверь с первого раза.       — Ещё замки будут?       — Не-е-ет, — Виктория растерянно приняла ключ, но быстро вернулась в игривое расположение духа и распахнула перед гостями дверь. — Прошу!       Контора Бонапарта была абсолютно пуста — как элитный бар в половине одиннадцатого утра. Пустовали островки из диванов и журнальных столиков, угрюмо пылились на подносах хрустальные графины с тёмным содержимым. Из общего помещения, которое можно было охарактеризовать как гостиную, уводили три двери. Одна из них была открыта, и морозный сквозняк раскачивал её туда-сюда, щёлкая язычком замка.       — И чего торопились? — пробормотал Фед, явно задетый подобным приёмом. — Если нас так активно ожидают, могли бы прийти через неделю.       Оноре, окинувшая комнату настороженным взглядом, усмехнулась, и Серый подмигнул ей в ответ. Макс, свидетель их гляделок, устало помассировал переносицу. Он убедился, что они находились в правильное время и в правильном месте. Оставалось только дождаться событий.       Впрочем, это Макса не так уж сильно раздражало.       — Вы должны были позвонить начальству, — сказал он, склонившись к правому плечу Виктории. От его менторского тона девушка возмущённо вздрогнула. — Мы будем вон в тех креслах.       До кресел курьеры, однако, так и не дошли. Громко и остро застучали по паркету каблуки, и яблочно-белая рука толкнула дверь навстречу сквозняку.       Милиан Робэ была женщиной из тех, к которым трудно подобрать порно-образ. Не потому, что образов не находилось, а потому, что её жёсткое, худое лицо не располагало к эротическим фантазиям — с ним совершенно ничего нельзя было сделать. Представить его искажённым наигранной похотью, с посторонними предметами во рту? Немыслимо! Жёсткость, впрочем, не была единственной чертой лица Милиан; её отличали тонкие, плотно сжатые губы и светло-голубые глаза. Голубизну эту, практически фантастическую, подчёркивало дорогое и от того предельно минималистическое платье-карандаш оттенка «elephant skin». К платью, однако, довольно забавным образом пристал кусочек бумаги.       — Виктория, — сказала Милиан Робэ , оглядывая толпу в гостиной, — Виктория, что же Вы не предупредили о посетителях?       Укоризненный тон Робэ был мягок от вежливости, однако секретарша всё равно побледнела, затем порозовела и, наконец, совсем притихла.       — Госпожа Робэ! — тихонечко, почти на цыпочках, Виктория понеслась к главному бухгалтеру адвокатской конторы «Лидер». — Госпожа Робэ, у Вас на платье что-то, вот тут... Ой, а Вы бледная такая, Вы же с обеда из кабинета не выходили! А давайте я Вам кофейку сделаю? Как Вы любите, со сгущёнными сливками. У нас как раз есть...       — Каждый раз одно и то же, — заметил Макс. Он всё замечал. — Фед, что думаешь?       Секретарша Виктория бегала по гостиной: закрывала окна, чтобы уберечь «Госпожу Робэ» от сквозняка, выкидывала какой-то мусор, переносила бумаги из кабинета, стаскивала подушки на определённый диванчик, а за барной стойкой в углу уже свистел, нагреваясь в специальном приборе, кофе по-турецки.       Фед посмотрел на Макса со смесью жалости и лёгкого презрения и не удостоил его ответом. В понимании Феда, тут и без его способностей было нечего думать.       — Вечер добрый, — сказала Оноре, обращаясь к Робэ и игнорируя деликатно мельтешившую секретаршу. — Полагаю, нам есть, что обсудить.       — В сложившихся обстоятельствах, беседа грозит затянуться, — Робэ обвела курьеров пристальным взглядом. — Полагаю, вы начнёте с извинений. Ваша оплошность стоила нам репутации, денег и достоинства. Не говоря уже о сбежавших партнёрах.       Серый насупился, считая обвинения несправедливыми, а Фед, покраснев пуще рака, кругленькими, официальными фразами принялся уверять Робэ в их абсолютной непричастности. Макс и Оноре, зеркально скрестившие на груди руки, убивали Милиан взглядом.       — Вам не удастся сделать из нас козла отпущения, — Оноре покачала головой.       — А за партнёров, — прибавил Макс, — всегда пожалуйста. Были рады помочь вам избавиться от ненадёжных элементов.       Тонкие рыжие брови Робэ выгнулись двумя возмущёнными дугами.       — Я вижу, что вы себя виноватыми не считаете. Прискорбно. Я нахожу наше последующее сотрудничество, после разрешения этого конфликта, весьма маловероятным, — она резко выделила звуки последнего слова и подчёркнуто-вежливо указала на диван. — Будьте добры, присаживайтесь. Виктория, пожалуйста, подай напитки гостям.       У Виктории наготове был кофе со сгущёнкой, и кипел уже в баре чайник. Она не спрашивала, кто предпочитает с молоком, кому предложить чай с лимоном, а кто отделается водой. Походя она приоткрыла окно гостиной, чтобы свежий воздух трепал Серого по волосам, и неторопливо разложила сахар на тарелочки — ровно столько, сколько нужно, даже отломила ножичком Феду его два с половиной кубика. Сама Виктория не заостряла на этом внимания, она с детства без усилий понимала, как именно конкретному человеку будет лучше и комфортнее, и лёгкими штрихами, словно картину, создавала этот персональный комфорт. Виктория многое была способна сделать, чтобы её любили. Любовь была её мерилом. И Оноре, к примеру, практически готова была подарить Виктории немного любви, отпивая несладкий, но хорошо сдобренный молоком капучино. При условии, что Виктория собиралась оставаться такой же тихой и покладистой следующие десять минут. Пусть стреляет глазами, любопытная и деятельная, пусть желает влезть — но не влезает и не мечется ярким трещащим ураганом вокруг.       Осушив свой стакан воды, Макс с лёгким стуком поставил его на столик и по-деловому, очень серьёзно, наклонился вперёд, упираясь расставленными локтями в колени и сплетая пальцы. Взгляд его вбитых, окружённых тенями глаз остановился на Робэ.       — Сейчас я изложу Вам нашу точку зрения на произошедшее. Я сделаю это кратко, Вы ведь не любите все эти анекдотические приёмы, которыми, к слову, отличаются Ваши коллеги. Я объясню по существу. В моём рассказе будут пробелы. И когда я закончу, Вы эти пробелы заполните.       «Она бросит в него чашкой», — сказал Серый, не разжимая губ. Его мысли, немного дрожавшие, были окрашены трепетом любовного восхищения.       «Нет, — подслушал он ответ, прозвучавший в голове Оноре, — Робэ слишком уважает себя, чтобы проявлять эмоции при посторонних. Да и Вика вьётся рядом».       Краем глаза Фед улавливал бордовые всполохи, исходившие от Серого к Максу. Серый обожал, когда Макс применял силу. Хотя в случае с Максом это была скорее не сила, а нажим, некий нахрап, вроде того, как бульдог наваливается тушей на соперника и целеустремлённо сдавливает челюсти на горле. Насыщенный пурпур тёк из него щедрым потоком и откровенно душил Милиан Робэ, давил даже её чёрную ненависть.       — Вздумали командовать, — сказала она после долгого молчания. — Считаете, что можете позволить себе грубить. Таково Ваше представление о ситуации?.. Что ж, излагайте. Посмотрим, что Вы там...       Макс не стал слушать.       — Курьеры владеют минимумом информации, — начал он сухо. — Мы знаем, куда доставить груз, сколько денег за него взять, и насколько опасна может быть транспортировка. Вы предоставляете нам эту информацию. Мы не несём ответственность за любые последствия, вызванные утайкой данных.       — Мы ничего не утаивали, — прошипела Робэ, хмурясь, но Макс снова не дал ей договорить.       Он взял слово и намеревался закончить речь.       — Посылку доставляла Оноре. Оноре профессионал и одна из самых надёжных курьеров в городе. Её невозможно выследить. Никто не ходит теми дорогами, которыми ходит она. Следовательно, слежки не было.       «Смотри-ка, — Серый мысленно ухмылялся, — а он рассыпался в комплиментах».       «Реклама», — отмахнулась Оноре.       «Ненавижу этот его менторский тон, как грубо, в чужом-то доме», — Фед неторопливо пил чай. Серый глянул на постное невозмутимое лицо друга и обречённо предвидел подчёркнуто-молчаливый бунт пренебрежения, который Фед устроит им всем после.       — Три другие передачи прошли успешно, - продолжал Макс. Он небрежно достал из пиджака пакет с деньгами и пробил их на журнальный столик. Вот деньги, свою комиссию мы вычли, — сделав паузу, он продолжил: — Напали непосредственно на лестничной клетке, в момент передачи посылки. Выводы: нападавшие знали, кто был клиентом, знали, что было в посылке. Тянуть до самой передачи они могли по двум причинам: желали убедиться в том, что перехватывают нужный груз, или пытались запутать следы. С учётом пропажи денег мотивы их кажутся размытыми. Сразу возникает вопрос, не клиент ли подстроил нападение, не было ли нападение случайностью, спонтанной операцией. Всё это, разумеется, чушь собачья. Прокурор Габен достаточно обеспеченная женщина, не в её стиле устраивать такой спектакль ради наживы. Четверо взрослых людей не станут просто так околачиваться возле квартиры прокурора, а затем нападать на посыльного с грузом неизвестного характера.       Милиан Робэ слушала Макса с отсутствующим видом и почти небрежно потягивала вторую уже порцию сладкого кофе. Иногда она потирала пальцем подбородок — довольно выразительный подбородок, разбитый неглубокой, но заметной ямочкой. Ни от кого из курьеров не укрылось, что она пыталась не дать Максу «задавить» себя, не признавала его власть, но они только мысленно улыбались её потугам. Макс продолжал говорить, и говорил он с нужным человеком и на выгодных для себя условиях.       — Курьер не был предупреждён о возможности нападения, — он загибал пальцы. — Мы не вскрываем посылки, соблюдая свою часть сделки. Вы не охарактеризовали груз как опасный, следовательно, были уверены, что всё должно было пройти гладко. Следовательно, информация о нём просочилась не от вас. Либо раньше, либо через саму Габен. Впрочем, это не имеет особого значения. Виновник один: человек, забравший посылку. Вы, Робэ, сейчас единственная, кто может сказать мне, что было в том пакете. Потому что именно так я пойму, кому он понадобился.       Макс развёл руками и откинулся на спинку дивана, всем своим видом давая понять, что закончил. Робэ ещё какое-то время игнорировала его: смотрела мимо, разглядывала одежду курьеров. Виктория, верной болонкой замершая у неё за спиной, неспокойно сжимала пальцы на подносе, и на лице её отражался процесс широкой мыслительной деятельности, а также желание немедленно влезть в беседу. Однако это был разговор Робэ, и Виктория не могла позволить себе вмешаться. Она подчинялась правилам Милиан.       Наконец Робэ проговорила:       — Относительно содержимого пакета. У Вас есть предположения?       — Я не в шарады с Вами играю, Робэ. Мне нужны ответы.       «Соврёт?», — испугался Серый.       «Она — никогда, — Макс незаметно положил свою руку так, чтобы она касалась пальцев Серого. — Не нервничай зря. Или ты во мне сомневаешься?»       «В тебе — никогда!».       «Отлично. Но всё равно читай её».       — Что ж, полагаю, Ваши рассуждения были не далеки от истины, — Робэ закинула ногу на ногу. — Мы не предвидели нападения. И, согласно условиям контракта, Вы не должны были обеспечивать особую охрану пакета. Однако, вы его потеряли. Вы должны были совершить передачу груза, но не сделали этого. Это, уважаемый Макс, и называется «облажаться».       — Что было в пакете, Робэ?       Женщина поморщилась и отставила свою чашку.       — Компромат, насколько мне известно. Материалы, которые прокурор была намерена приобщить к делу, которое ещё даже не завели. Она затеяла игры с хитрой лисой и решилась играть нечестно, — изгиб губ Милиан вполне дал понять, что она думала о таких играх. — Теперь Вы осознаёте степень своей вины?       Курьеры не осознавали, даже убеждённый речами Макса Фед.       — Компромат, да?.. — Оноре медленно и неохотно разлепила губы. — На кого компромат?       — Думаете, вам это поможет? — Робэ невесело усмехнулась. — На Вассу Маршал. Ту самую, держащую подпольные бои. Вы, Дебальз, ещё легко отделались. К слову, это подозрительно — на Вас я не вижу ни царапины. Не с боем Вы отдали груз.       Сердце Оноре, ровно бившееся в груди со скоростью шестьдесят пять ударов в минуту, затрепетало вдруг и сработало вхолостую, оставляя за рёбрами ощущение страха и голодной пустоты. Она почувствовала на себе внимание — осторожное, заботливое, — курьеры обратили к ней мысленный взор, пусть и сидели, как и раньше, лицом к Робэ. Серый сунулся было в её голову и отпрянул. Друзья знают, когда не следует тыкать в тебя палкой.       Они ждали, не совершит ли Оноре ошибку. Чтобы подстраховать.       Но Оноре никогда не отличалась особой эмоциональностью, она чувствовала, но не умела это показывать — иной раз не умела и скрывать, — и потому лицо её осталось бесстрастным, а равнодушные глаза под прямыми бровями похоронили в себе мимолётную вспышку.       — Васса, — только и сказала она. Словно попробовала имя на языке.       Виктория, стоявшая у Милиан за спиной, чуть повела головой, уставилась на Оноре, будто учуявшая что-то собака. Она была шумной, эта Виктория, она могла сломать степлер, просто пытаясь его заправить, или запортачить кофе-машину непонятным мастеру образом, но людей Виктория чувствовала отменно. Контакты и комфорт были её специализацией. И Оноре стало беспокойно под её внимательным, весёлым взглядом. В такие моменты не хватало верёвки на шее. Тугих узлов, толстых бечёвок и чужой тяжести на груди. Только грохот распахнутой двери не дал Виктории в Оноре по-настоящему вцепиться.       Леон Бонапарт собственной персоной замер на пороге гостиной. Казалось, что замер лишь для того, чтобы у присутствовавших было время хорошенько его рассмотреть. Его правая рука полу-соскользнула с дверной ручки, и три пальца грациозно покоились на золотистом металле. Левая рука по-особенному сжимала лацкан тонкой... шубы. Судя по меху, то ли из койота, то ли из волка. Сверкая голубыми глазами-камнями, золотой лев обвивал левый указательный палец Бонапарта. Великолепный и неотразимый, Бонапарт как-то весело и хищно оглядывал посетителей.       — Вы уже разогрелись, как я посмотрю? — сказал он в качестве приветствия и задержал взгляд на Робэ. — Радующая душу инициативность.       — Вы велели их сразу заводить, — Виктория пожала плечами. До того державшая поднос на вроде щита, она перевела его в положение, из которого его, к примеру, удобно было бы метнуть. — Госпожа Робэ была единственной в офисе, кто мог принять гостей.       — Вика, — Бонапарт на ходу скинул шубу в ближайшее кресло и уселся за барную стойку, — хватить защищать Милиан, она не дама в беде. Лучше чай мне налей, как ты умеешь.       «Самодовольство вошло в комнату», — мрачно подумал Макс, и Серый, который имел привычку слушать своего возлюбленного, как радио в машине, прыснул в чашку. Бонапарт сделал вид, что ничего не заметил. Он откинулся на барную стойку, чудом не сшибив локтем графин, и разглядывал курьеров.       Это был потрясающе красивый мужчина. Черты его лица, его манера держаться, его самоуверенный взгляд «все меня хотят, и я знаю об этом» наводили на мысли об огромных билбордах, с которых на кишащие улицы взирают дьявольски обаятельные люди, рекламирующие очередной баснословно дорогой парфюм. Разве что Бонапарт ничего не собирался вам рекламировать или втюхивать. Это был человек совершенно иных принципов.       — Ну, — сказал он, — Милиан уже заставила вас принять на себя всю вину и слёзно просить прощения?       Робэ, для которой барная стойка находилась аккурат за спиной, подчёркнуто-скучающе рассматривала картину на стене. Остальным же пришлось выворачивать шеи.       — Она предпринимала попытки, — Оноре не без иронии вскинула бровь. — Но мы совесть не держим.       — Не держите совесть? — Бонапарт удивлялся почти натурально. — А что так?       — Ест много, а нам, бедным курьерам, самим кушать нечего.       Бонапарт усмехнулся, принимая из рук Виктории блюдце с чашкой, и отхлебнул чаю.       — Не пойми меня неправильно, Дебальз, — сказал он, — но с таким подходом к делу вам и жить скоро будет негде.       Макс головы не поворачивал, принципиально, но покосился на Леона Бонапарта с выражением малоприятным.       — Лично Ваша угроза?       — Исключительно моё предчувствие.       — Не надо ничего предчувствовать. У нас есть люди, которые делают это лучше.       Оноре устало потёрла щёку.       — Мальчики, не ссорьтесь.       — Ага, — буркнул Макс, — конечно...       Эти двое не любили друг друга — было заметно с первого взгляда. Они не соперничали даже, а глубоко презирали самое личность друг в друге, необъяснимо и на всех возможных уровнях. Терпеть друг друга, да и то в малых дозах, Бонапарт и Макс могли сугубо ради выгоды. Но когда этот буфер исчезал...       Бонапарт перевёл потяжелевший взгляд с Макса на затылок Робэ. Искрящийся шарм хозяина «Лидера» несколько потух, и Оноре почувствовала нехорошую, неуверенную слабость в ногах.       — Милиан, чем Вы с этими людьми вообще занимались? — сказал Бонапарт. — Я вижу полный раздрай в баре, что намекает на прошедшую здесь продолжительную беседу, но никаких подвижек в нашем деле.       — Виктория, — Робэ чуть приподняла свою чашку. — Обновите, будьте добры, напитки. У всех. И поставьте поднос с новыми на стол.       В полнейшей тишине застучали каблучки и задребезжал фарфор.       «Это что такое?», подумал Макс, совершенно натурально поворачиваясь к Серому. Оноре и Фед, видя, что пошёл какой-то надуровневый диалог, переглянулись и тоже уставились на Серого. Со стороны, вероятно, выглядело презабавно. Серый, большеглазый и неспокойный, притворялся ягнёнком.       «Робэ просто тянет одеяло на себя», — передавал он. «Они с Бонапартом по-разному смотрят на то, как надо показывать силу. Вариант Бонапарта эту женщину не устраивает. Она возмущена тем, что он сел там один и заставил всех шеи выворачивать, чтобы с ним говорить».       «Ерунда какая», — подумала Оноре. Но Виктория уже поставила поднос с семью чашками на стол, и методично собирала пустую посуду — включая ту чашку, которую она нежно, но уверенно вытянула у Бонапарта из рук с подчёркнуто-вежливым «Позвольте». Серый, похоже, был прав.       Несколько секунд Бонапарт молча смотрел на поднос. В его голове, очевидно, выстраивалась некая схема, которая успешно накладывалась на ситуацию. Над посудой вяло подымался пар.       — Идеально, — сказала Робэ, пригубив свой кофе.       Бонапарт встал из-за стойки, уцепил попутно за спинку одно из кресел и решительным весёлым движением поставил его во главе журнального столика. Грохнули ножки, чай в чашках закачался. Оноре мимоходом подумала, что теперь, чтобы покинуть кабинет, придётся перепрыгивать через спинку дивана.       Фед, с видом крайне утомлённого принца, посмотрел сначала на Робэ, потом на Бонапарта.       — Вы знаете, — сказал он, — мы как раз приступили к поискам вариантов решения нашей проблемы, когда вы объявились и отвлекли нас.       — Да? — Бонапарт хмыкнул. — Тогда я, пожалуй, пойду делами заниматься. Ждать у моря погоды. А вы продолжайте решать вашу проблему.       — Вашу? — Робэ и Макс вскинули головы.       — Ты-то чему удивляешься, Милиан? Разумеется, это их проблема. Потому что спрос с них, — Бонапарт повернулся к Оноре, и их глаза встретились; его, расширенные, голубые и холодные, и её, прищуренные, знающие всё наперёд. — Ты говоришь, не ссорьтесь, мальчики? Без проблем, Дебальз. Верни мне деньги и репутацию, и у нас не будет поводов ссориться.       — Ты так говоришь, потому что это меня перехватили. Думаешь, я виновата.       — Пакет был у тебя в руках, разве нет? — Бонапарт будто вспомнил о своей напряжённой позе и откинулся в кресле. — К тому же, ты сама думаешь, что ты виновата.       — Бонапарт... — начала Робэ, хмурясь, но не докончила.       — Так. Мы уходим, — Серый решительно вскочил на ноги. — Совершенно бесполезная трата времени...       — Сядь и не командуй, — отчеканил Макс.       Серый, словно механическая кукла, рухнул обратно на диван. Это выглядело грубо и это было грубо. Половина людей в помещении грубость не выносила.       «Началось», — подумала Оноре и прикрыла глаза.       Гомон взорвал помещение. Робэ тыкала в Бонапарта пальцем и обвиняла его в самодурстве. Фед чётко и с расстановкой объяснял всем разом, что они глубоко не правы. Серый требовал от Макса чётких и решительных действий — скорее всего, подразумевая кровавую расправу. Виктория поддакивала Робэ, постепенно набирая обороты. Было очевидно, что в стане Бонапарта имели место свои междоусобицы. Он был из разряда людей, которые принимали во внимание только собственные интересы, действовали в своих интересах и ничего зазорного в этой простой и безусловной поведенческой смехе не видели. Робэ же, внутри такая же огненная, как её рыжие пряди, была дамой с высокими нравственными требованиями и обострённым чувством справедливости, которые, как ни странно, совпадали с теми же у Виктории. Бонапарт тоже имел своё понятие о справедливости, но это было совершенно особенное понятие, существовавшее в контексте личных потребностей и возможностей. Периодически, цели этих людей пересекались (не зря же они работали вместе), однако способы их достижения не всегда могли быть одобрены второй стороной. Бонапарт предпочитал те способы, которые подразумевают меньше усилий; Робэ предпочитала те способы, которые давали ей возможность чувствовать себя достойным, высоконравственным человеком. Наблюдая за перепалкой со стороны, Оноре не могла не заметить, что вся контора Бонапарта уже давно распалась бы, если бы Леон не перекладывал порой ответственность на Милиан, и если бы та, в безвыходных ситуациях, не имела бы склонности загребать жар чужими руками. А потом эти руки рубить.       Был, разумеется, ещё один шарнир, удерживавший скелет этого безумного альянса — человек, умело манипулировавший эмоциями всех остальных.       Её звали Марго Датская. И Оноре её терпеть не могла.       — Ого, свара в самом разгаре, да? — глубокий голос камнем вошёл в гущу сварливого гомона. — Что-то мелкое, раз меня не позвали.       Фед, принявший «мелкое» на свой счёт, замолчал от возмущения. Остальные тоже поутихли. Бонапарт обернулся в раздражении, окинул Марго взглядом и запоздало махнул ей рукой.       — Ты себе льстишь, — заявил он.       Женщина вздохнула и захлопнула за собой дверь. Белые короткие волосы вились, и два маленьких локона рогами торчали у неё повыше ушей.       — Приходится, — сказала она, шагая к диванам. — Все остальные комплименты наш Царь пожирает единолично.       Оноре с неудовольствием отметила, что у неё ёкнуло в груди. Так было всякий раз при встрече с Марго. Это она тоже терпеть не могла. Оноре не нравилось нервничать. Обычные качели она предпочитала эмоциональным.       — Ты погляди, Леон, — курьерша выдавила из себя усмешку, — тут все жалуются на то, что ты их ущемляешь.       Неспешные и мягкие, как будто немного пьяные, шаги Марго остановились аккурат у Макса за спиной — вправо от Оноре.       — Ну, милая, ты если завидуешь, то хоть скрывай это. Хотя, мы и тебя поущемляем, нам не жалко. Правда, Бонапарт?       Леон, до того хмурый и агрессивный, неожиданно усмехнулся.       «Что-то не так», — раздалось в головах у курьеров. Серый порывисто схватился за свою полупустую чашку, чтобы занять руки. «Но я не знаю, что».       — Тебе лишь бы развлекаться, — Робэ презрительно передёрнула плечами и откинулась на диван. — Тебя никто не звал — и не без повода. Ты абсолютно не умеешь решать проблемы. Так что будь добра, не вмешивайся в разговор.       — Слышала я ваш разговор, — промурлыкала Марго. — С самого порога. К какому решению пришли? В камень-ножницы-бумага раскидать? Или ты будешь меня сейчас убеждать, что вы тут все рассчитываете мирно прийти к консенсусу?       Виктория, стоявшая у Робэ за спиной, вспыхнула.       — Справедливости ради, мы хотя бы пытаемся разгрести это дерьмо!       Макс поднял на неё свои тяжёлые, глубоко вбитые глаза.       — Отнюдь. Последние десять минут мы только воздух зря сотрясаем. Вся эта возня совершенно неэффективна.       — И не говори, — прошептала Марго, наклоняясь к его уху. — Зачем оно тебе вообще надо. Всё ведь бесполезно. Расслабься, а, Максик.       Серый и Оноре беспокойно следили за Датской. Фед многозначительно разглядывал свои ногти.       — Проблемы не решаются, если кто-то на кого-то постоянно пытается свалить вину, — сказал он как бы между прочим. — Мы пришли поговорить как взрослые люди, но наш подход, очевидно, здесь не срабатывает. Полагаю, нам лучше и вовсе закончить эти переговоры...       Предложение потускнело и увяло, оставшись незаконченным. Даже чай, этот символ гостеприимства, поостыл. Робэ сидела с плотно сжатыми губами и буравила взглядом владельца конторы «Лидер». Весь её вид как бы кричал о попранных устоях оскорблённой Республики.       Бонапарту, разумеется, не было до этого дела.       — Так, — сказал он. — Я проясню всё один раз, для всех, чтобы не возникло никаких недоразумений, — он выразительно кивнул Виктории и Милиан, а затем повернулся к курьерам. — Я говорю, что это ваш косяк. Вы просрали передачу потенциально взрывоопасной информации женщине, которая, если постарается, пропишет всех нас за высоким забором. Габен — прокурор, стоит ей задаться целью, и вы даже на изнанке не спрячетесь. Она тихая и добрая, пока её до ручки не довести. Кто видел доведённого до ручки прокурора? Я люблю быть в хороших отношениях с такими людьми. И поэтому я скормлю вас ей с потрохами не задумываясь. Если вы не решите нашу общую проблему. Которую создали вы. В конце концов, мы ведь так хорошо работали вместе. Верно?       Приставь Бонапарт нож к их глоткам, впечатление было бы то же.       В целом, Оноре могла его понять. Так выходило, что она всегда понимала его точку зрения. Возможно, на месте Леона она поступила бы точно так же. Но каждый из них был на своём месте. И действовать приходилось исходя из тех карт, что были на руках.       Вот только расклад был не в пользу курьеров.       Серый не сразу нашёлся со словами.       — А не пошёл бы ты... — сказал он, — к монахам.       Фед с достоинством поставил свою чашку и поднялся с дивана.       — Теперь мы действительно уходим, — подытожил он. Но было поздно.       Время замедлилось для Оноре. Свет игра в смешных кудрях Феда, пока он решительно отодвигал диван, чтобы пройти. Запах свеже-молотого кофе смешивался с приторным ароматом духов Марго. Голос Серого звучал совсем рядом, но слов будто и не было.       Мягко, по решительно, Бонапарт взял Оноре за руку. Это был жест, полный симпатии. Он накрыл её пальцы своей ладонью и подался вперёд, участливо и с улыбкой разглядывая её лицо.       Сначала Оноре подумала, что Макс должен был велеть Бонапарту отпустить её. Что одно его слово, исполненное силы, подействовало бы. Макс был их «танком», он защищал их всех. Но потом она вспомнила, что Маргарита Датская была у Макса за спиной. Датская шептала ему на ухо. Помощи ждать было неоткуда.       Наполеон поймал её взгляд, и Оноре уже не смогла отдёрнуть руку.       Ведь они с Леоном были лучшими друзьями на свете.       — Верно, Дебальз? — повторил Бонапарт. Его голос был мёдом. — Мы ведь так хорошо работали вместе. И ты очень ценишь моё доверие.       — Да, — Оноре кивнула, уверенно и обречённо.       Серый нахмурился.       — Оноре?..       — Ты ведь не хочешь подвести меня?       Толкая диван, уже почти без толку, Фед переводил взгляд с Бонапарта на Дебальз и обратно. Золотая аура самых искренних чувств слепила его, хотя он ощущал под ней что-то другое, опасное.       — Ни в коем случае.       Леон снова улыбнулся.       — Для тебя ведь будет катастрофой подвести меня. Верно, Дебальз?       — Верно, — Оноре слабо пожала его пальцы.       Серый попытался закричать, но Марго напомнила ему, что всё в порядке, и беспокоиться не о чем.       — Я ценю твою дружбу, Оноре. Она ведь такая искренняя. Страшно представить, как ты относишься к нашему союзу. Боюсь, если ты не принесёшь мне этот компромат на Маршал, дорогая... о, я боюсь, ты выпрыгнешь из окна от отчаяния.       Маргарита закричала. С клоком белых волос в руке, выдернутых у неё с макушки, Фед отчаянно распихивал Макса.       Но было поздно.       Милиан Робэ с презрением отставила свою чашку, поднялась с дивана и молча пошла в свой кабинет.