Сжимая зубы

      «Чугунный единорог» смотрел на проспект большими старотипными окнами. Решётки на этих окнах были той же эпохи, в шести слоях чёрной облупившейся краски — и чугунные. Обмотанные вокруг них гирлянды неторопливо подмигивали кружившемуся снегу.       Васса Маршал остановилась у яркого светлого пятна на снегу, тянувшегося от стеклянной двери. Носки её тяжёлых ботинок едва не пересекли порог темноты. Свежие сугробы морозно хрустели под ногами незнакомцев, которые топали мимо Вассы, дёргали на себя лёгкую деревянную дверь и уходили в мир «Чугунного единорога» с его тихими гитарными песнями и сливовыми креслами. За окнами было тепло и наверняка пахло кофе. Ещё пахло шоколадными пирожными и свежим багетом.       Васса всегда чувствовала себя лишней в таких прилизанных, провонявших ленью и сытостью местах.       В кармане была пачка сигарет, почти полная. Их Вассе привозили на заказ; армянские сигареты с настоящим, чистым табаком, минимум примесей. Она ощупала острые углы пачки, потянула — но тут же вспомнила и отдёрнула руку. Разноцветные огоньки умиротворяюще тускнели и вновь наполнялись ярким, акварельным сиянием. «Чёрный единорог». Место, славящееся толпами студентов, молодой богемы и ламповой атмосферой. Место, где всякая тварь свернётся калачиком, чувствуя себя в безопасности. Васса выматерилась со злости, обругала себя и, нервно щёлкнув зажигалкой, закурила.       Мимо, оставив за собой тепло «единорога», прошествовали две дамы; они были весьма в возрасте для такого кафе. Дорогие норковые шубки в пол лоснились на свету, и ни мех, ни женщины не украшали друг друга. Обе дамы скрыто, но от того ещё более заметно, покосились на курившую Вассу со всем своим интеллигентным неодобрением. Они видели не только огонёк, тлевший в ночи, но и тяжёлые армейские ботинки, и короткую авиаторку, и светлые неубранные волосы. Васса прищурилась, затягиваясь дымом, и ответила им своим взглядом — надменным, жестоким, высмеивающим всё, что она не уважала и не признавала. Почтенные дамы в негодовании отвернулись, что-то бормоча, но Васса про них уже и не думала. Сигарета догорала.       Нужно было войти. Не было ни смысла затягивать, ни повода. Только сомнения подтачивали Вассу, беспокоили её обычно собранный, острый ум. Если бы болел живот или почки, она бы знала, что делать. Это же чувство она не могла ни идентифицировать, ни прекратить.       Васса затушила армянскую сигарету о железный козырёк урны и дёрнула дверь «единорога».       Попадая в новую обстановку, некоторое время не можешь нормально ориентироваться в пространстве. Такое бывает в онлайн-играх, когда соединение подводит, мир грузится по частям, и половина объектов вроде бы не существует. «Единорог» и изнутри мерцает еле живыми огоньками. Вот кирпичные стены, выкрашенные в матовый серый. Вот барная стойка с ноутбуком вместо кассового аппарата. Стеклянная витринка со сладостями. Люди, снующие взад-вперёд с чеками, чашками, салфетками, сумками. Трубы-лампы вьются по всем вертикальным поверхностям. Глаза Оноре.       — Вы у нас впервые? Я с радостью помогу вам с заказом, — девушка за барной стойкой благодушно подалась вперёд, чтобы привлечь внимание Маршал. Девушка улыбалась, и её детские щёки горели чистым румянцем.       Васса невидяще уставилась на доску с меню.       Бородатый парень, тем временем, бренчал на гитаре. Бренчал очень неплохо, и его приятный голос с чувством рассказывал чужую историю чужой же песней. Это была одна из тех мелодий, под которую ты скидываешь вечером опостылевшую одежду, усталость, и, обнажённый, опускаешься отмокать в горячую ванну.       Взяв свой американо и тарелку деликатных сухарей с какой-то ерундовой помадкой, Маршал направилась к столику в углу. Она шла медленно, чтобы не расплескать кофе. На столе уже были два пустых стакана и тарелки. Оноре сидела в глубоком кресле, поджав ноги и облокотившись на пару подушек. Ботинки стояли подле, ноги пестрели полосатыми красно-чёрными носками. Васса подтащила за деревянную спинку простенький стул и села, будто стол был её персонально и будто он был пуст.       Только потом она посмотрела на Оноре.       — Давно не виделись, — сказала та.       У Оноре было лицо человека, который рассматривал вероятность получения удара, но не собирался защищаться.       Васса отпила кофе; сотни слов застряли у неё в горле. «Не то чтобы не видеть тебя было большим упущением». «Ненавижу тебя». «Ты коварная сука. Я не ожидала. От тебя не ожидала. Мне было так больно. Как ты могла». «Прибежала обратно, тряпка, да?». «Мне не интересно, что ты скажешь. Я пришла посмотреть на тебя и убить после». «Привет». «Встань на колени, и я прощу». «Не появляйся в моей жизни больше». Ничто из этого Васса произнести не могла. Ничто не подходило. В ней клокотала ненависть. Эта ненависть не выплёскивалась наружу, а планомерно обваривала Вассу изнутри. Поэтому она щурилась на огоньки гирлянд и молчала.       Оноре смиренно приняла её молчание.       — Я не особо рассчитывала, что ты придёшь, — Оноре махнула рукой на пустую посуду. — Завалилась сюда раньше, объелась от скуки... Полагаю, мне следует сразу перейти к деловому предложению, о котором я говорила?       Громко хрустнул сухарик у Вассы на зубах. Она потёрла кончики пальцев, сбрасывая крошки. Васса смутно помнила их разговор, не дословно — лишь общую идею. Она сразу поняла, что Оноре было что-то от неё нужно. Это было старое, забытое чувство — быть нужной Оноре. Васса так крепко держала телефон в ту минуту.       — Деловое предложение, в твоём случае, это услуга за услугу, — Васса хмыкнула и взяла ещё один сухарик. — Или я не права? Ты ничего не делаешь без взаимной выгоды. Не переносишь задолженности, не отдаёшь безвозмездно. Я прекрасно помню твою математику. Хотя некоторые вещи уже позабылись... Просить пришла, так проси по-нормальному. Ясно, что я могу всё. Ну, или почти всё. Чем ты можешь быть полезна?       Васса пренебрежительно и с ожиданием смотрела на Оноре. Та должна была понять разницу — между ней и Вассой. На Вассе были ботинки, стоившие Оноре полугодовой выручки. Золотая пуля на цепочке, отлитая по заказу, стоила бы трёх лет её труда. Васса контролировала подпольные бои на левом берегу реки, отмывала деньги себе и паре партнёров, и не было по-настоящему значимых людей в городе, которые бы не знали её имени. Кто такая была Оноре Дебальз? Неправильные черты, сложившиеся в интересное магическое лицо. Вот и всё.       Только Оноре Дебальз это не смущало. Она готова была принимать боль. Пожав плечами, она ответила:       — Информация, как обычно.       Фыркнув, Васса покачала головой.       — Ты что, ходячая флешка или гугл? Я знаю всё, что мне нужно знать.       — Ты знаешь о том, что происходит сейчас, — поправила Оноре. — Я знаю, что будет потом.       Кофе кончился. Васса отставила чашку. Прищурившись, она ещё раз обвела Дебальз взглядом. Сидит босая, свитер до бедра, открытое плечо в слишком широком вороте. Это открытое плечо как будто говорило: «Я предала тебя и признаю твоё право на ненависть. Бей. Я приму». Васса нахмурилась, отгоняя мысли — в районе желудка страшно и тоскливо ёкнуло. Фантомный остаток чувства. Только... Оноре невозможно было бить даже словами. Не таким образом. Оноре больше любила, когда её душат.       — Что мне это даст? — спросила она наконец. — Ты так и не сказала ничего конкретного. Перспектива у твоей идеи какая?       — В зависимости от исхода... Да всё то же. Власть, усиление влияния, деньги, — Оноре играла с крошками на столе. — Может быть, удовольствие растоптать пару неприятных тебе людей.       Она осторожно глянула на Вассу из-под ресниц.       «Твои знания обо мне устарели», подумала Васса. «Я уже не тот человек, которого ты оставила. Ты не можешь манипулировать мной, рассчитывать на мои реакции. Все подводные мины уже сместились. Зачем ты мне вообще сдалась, глупая».       — Щедрость твоих обещаний не знает границ, — Васса усмехнулась, — мягко стелешь. Я сейчас не буду ставить вопрос о том, как ты рассчитываешь `расплачиваться`. Детали ещё обсудим. Может быть. Я вот думаю... В какую же жопу ты должна была залезть, чтобы тебе понадобилась я. Мы с Джеки славно поржали после твоего звонка, выстраивая предположения...       Васса закинула в рот последний сухарь, и лицо её приняло выражение предельного, наигранного любопытства. Хлеб почему-то был горький.       Оноре не реагировала. Словно берёза, которой обрывают ветви. Оноре и её система ценностей. Она была тем человеком, который мог делать важные вещи бессмысленными — как время. Время нельзя ранить. Она всегда была готова всё отпустить и всё сжечь.       Именно поэтому было так сладко ощущать её крепкую хватку.       «Уйди, — думала Васса, — просто уйди. Видеть тебя не могу».       — Помощь, — сказала Оноре, глядя Вассе в глаза. — Помоги мне тебя ограбить.       Подошедшая официантка ловко сгрудила посуду на поднос и, почувствовав что-то, спросила:       — Красавицы, может, вам ещё по чашечке?