Сжимая зубы

      Лампа в фонарном столбе не горела. Холодный, липкий от мороза металл рассекал ночь и уходил вверх, к по-зимнему белому небу. Рядом со столбом стоял Макс, спрятав руки в глубокие карманы пальто. Его поза наводила на мысли о военной подготовке: широко, устойчиво расположенные ноги, прямая осанка, горделивая посадка головы. Серый, спрятав одну руку подмышкой, второй подносил ко рту термос с кипятком. Он то поглядывал на огоньки кафе, то отворачивался к старой арке, за которой в жёлтых тёплых пятнах маячил обычный городской дворик.       Надо было ждать. Серый ждать не любил. Без определённых интеллектуальных или физических усилий его разум начинал сводить его с ума.       Ему нельзя было позволять скучать.       — Ты же такую хочешь? — Серый зажатым в руке термосом указал на ближайший припаркованный автомобиль.       Макс поджал губы.       — Вроде того.       Марка — BMW — была единственной схожей чертой этой машины с его запланированной покупкой. Это Макса не удивило; Серый мог запоминать мельчайшие детали, но избирательно. И сия чудесная черта не распространялась на автомобили. Они его не восхищали.       Медленно затухающий розовый свет гирлянд сменился голубым.       — Из-за этого провала с Бонапартом мы теперь не укладываемся в сроки, верно?       — Катастрофически, — кивнул Макс.       — Ты злишься.       — Я в бешенстве. На, надень перчатки. Пальцы себе отморозишь. Сказал же взять варежки или что там у тебя.       — У меня — кожаные перчатки на кроличьем меху.       — Мозги у тебя на кроличьем меху.       Серый не стал обижаться. Он отдал Максу термос и поспешно засунул заледеневшие руки в согретые максовские «верблюжатки». Он их Максу выбирал сам и был вдвойне доволен тем, что Макс их носил. Делать подарки для Серого было способом показывать свою любовь; способом затратным, однако приносящим ему самому удовольствие. Иногда, впрочем, он заходил слишком далеко и оказывался без денег уже в середине месяца. Его принцип выбирать самое лучшее не соответствовал его материальному положению. Он транжирил деньги на одежду, которую подбирал с величайшим вкусом, дорогую технику и «полезную» еду. Макс, однако, не пытался на него в этом отношении повлиять. Он не выбрал бы Серого, если бы тот был из тех людей, что довольствуются малым.       Отпивая кофе, Макс достал мобильник. Часы на экране показывали, что прошло уже больше двадцати минут. Терпимо, и он решил не начинать нервничать. В конце концов, в окошках кафе огненное зарево пока не полыхало, и кровавые струи не брызгали на стекло. Серый задумчиво посмотрел на его телефон, на подмигивавшего ёлочной атмосферой «Чугунного единорога», и понимающе поморщился.       — Мне не нравится эта идея, — сообщил он.       — Да ну? — ирония в голосе Макса никак не отразилась на лице. — Мы перестраховываемся, вот и всё. Ничего она Оноре не сделает, не в людном месте.       — Если бы Оноре знала, что мы следим за ней, прошла бы за завесой нам за спины и воткнула бы каждому по шампуру под рёбра.       — Я забочусь о ней, Серый. Заботу она понимает.       — Не уверен, что созерцание чужого унижения может считаться заботой.       — Чего?..       — А как ты это назовёшь? — Серый дёрнул головой, не без раздражения. — Оноре пошла просить помощи у человека, которого сама же отвергла. Это же непередаваемое унижение! Ты в детстве у родителей прощения просил? А у учительницы? Не отвечай. Знаю, что не просил. Тебя убить легче было бы. Но ты же представляешь, что бы чувствовал? Это такая горечь, так противно, что только врагам и желать. Бонапарту, например...       Макс устало прикрыл глаза и повернулся к Серому. Тот моментально захлопнул рот. Только жадное внимание в глазах его выдавало. Провоцировал, как всегда.       — Ты меня сколько угодно можешь подкалывать на тему того, что я не разбираюсь в человеческих чувствах, но есть и то, чего ты не понимаешь и никогда не поймёшь, — сказал Макс с расстановкой. — Поэтому, прекрати сопереживать всему подряд. Включи голову. Ты умеешь, я видел.       Серый хмуро смотрел на Макса.       — Объясни мне, — потребовал он.       Когда Макс смотрел пристально, это было по-настоящему жутко. Его большие, чуть на выкате глаза совсем мертвели, и, неподвижные, впивались в человека как две красно-зелёные точки ночью в лесу.       — Да вон, — прошептал Макс и отвернулся к «Единорогу». — Сам увидишь.       Входная дверь кафе распахнулась — резко и на всю ширину. Выходя, Васса держала руку выпрямленной, доводя створку, будто ей, высокой и подтянутой, действительно нужна была вся ширина прохода. Следом, накидывая дублёнку, шла Оноре. Она двигалась на расстоянии, неторопливо и выдержано, точно кошка, идущая по своим делам. Васса не стала придерживать ей дверь, не оглядывалась, но Серый заметил, что пальцы её оставались на ручке до самого конца, с ленцой отпуская полированное дерево. Секундой позже, и дверь бы ударила Оноре по плечу. Холодный воздух взметнул чёрные волосы.       — Она всё сможет, Серый, — сказал Макс, любуясь Оноре. — Если у неё есть цель, она может пережить всё, что угодно. Как и ты.       По лицу Макса можно было понять, что он одобрял Оноре. Одобрял то, чем она была. Это было любование убийцы, вертевшего в руках ладный охотничий нож с кровостоком. У ножа были несовершенства, но убийца был снисходителен.       Серый ревниво оглядел женщин. Они держались, как очень аккуратно чужие люди. Окружающие обычно не разбираются в тонкостях и принимают всё за чистую монету, но Серый легко распознавал это особое, «приспущенное» напряжение. Люди, связанные друг с другом самым тесным, самым больным образом, парадоксально умело ослабляют временами эту связь, чтобы скрыть её от окружающих. И все ведутся, перешагивая через высоковольтный провод чужих отношений, беззаботно брошенный на пол.       — Идут к её машине, — Макс подался вперёд, и Серый почувствовал его крепкие пальцы у себя на локте.       — Она же сама садится, — Серый раздумывал. — Хотя, с Вассой что в салоне, что в багажнике ехать... Думаешь, надо проверить?       — Проверь.       — Заметит.       — Серый...       — Ладно, ладно.       Сосредоточившись, Серый заглянул в сознание Оноре. Как всегда, сначала его накрыло тишиной, которую после заполнил её внутренний голос. Не тот, что звучит в сознании, когда люди читают про себя или заучивают фразы, а глубинный, обрывочный и неясный. Эхо в космосе.       Первая их с Оноре встреча произошла именно так — в её сознании. Серый с усмешкой называл себя её воображаемым другом каждый раз, как они шумной дружеской компанией вспоминали те дни. Уже потом, после самых страшных минут, смеяться всегда легко. В тот первый момент Оноре Дебальз было не смешно.       Она сидела в торговом центре, одном из самых оживлённых в городе, и вяло ковыряла вилочкой чизкейк. План был прост. Читая только что купленную книгу, Оноре выжидала. Она выбрала самое людное место именно потому, что знала наперёд, что искать её будут по линиям метро, по злачным ночлежкам, по барам и дешёвым хостелам. Разнообразие таких мест было громадным, и Оноре не стала обременять себя муками выбора. Она проигнорировала их все, как и свою съёмную квартиру, с которой пришлось распрощаться с решимостью садовника, вырывающего усохшую розу. Остался небольшой рюкзак с вещами и деньги.       Оноре любила деньги. Они давали свободу телу.       В городе-миллионнике легко было затеряться, но требовалось некоторое время. Оноре не беспокоили патрульные, полицейские и проезжавшие мимо машины с мигалками. Ей куда легче было бы избегать официальную власть — правоохранительные органы носят форму, которая выделяет их из толпы. Увы, те, от кого она скрывалась, были властью неофициальной и помнили Оноре в лицо. В отличие от неё самой, мало уделявшей внимание мимо проживающим.       Впрочем, она не думала, что искать её будут долго. На дверце холодильника она оставила записку: «Я ушла. Совсем». Записку удерживал металлический магнит в виде Римского Колизея. Васса наверняка смяла его в металлическую изюминку. Оноре была уверена, что и записка, и шарик исчезнут уже через пару-тройку дней, когда красная пелена ярости и обиды отпустит Маршал.       До тех пор ей главное было не попасться.       За чтением новой книги, в оживлённой кофейне, её и заметили Максим Спектор и Сергей Есенин, начинавшие предприниматели с туманным прошлым. Оноре показалась Максу `неправильной`. У него была привычка проявлять агрессивное, пристрастное любопытство ко всему, что не вписывалось в его представления о мироздании. Привычка эта усугублялась ещё одним симптомом: необходимостью доказать себе, и окружающим заодно, правоту своей изначальной версии. Иногда Макс становился действительно невыносим. Так что Серый не удивился тому, что они спугнули Оноре. Кто бы не попытался свалить, если бы её на протяжении пяти минут в упор разглядывал совершенно незнакомый мужик с мёртвыми глазами психопата? Оноре сбежала, и сбежала эффектно. Встав из-за стола, как была, с вилкой во рту, она будто испарилась. Ни дыма, ни помех — Серый моргнул, и Оноре будто никогда там и не было. На столе осталась тарелка с корочкой от чизкейка.       В людях разных квадр часто обнаруживались необычные таланты. Но редко они проявлялись с такой силой.       Серый обычно не позволял себе грубостей, но в тот момент он просто слишком сильно удивился. Ругаясь похлеще портового грузчика (кажется, вслух) он закрыл глаза и бросился в сознание той самой девушке, которую до этого лишь робко пытался прощупать. Удивительно, но завеса не скрывала мысли. Всё же, была разница между пространствами, доступными физическому телу и телу духовному. Эхо в космосе — внутренний голос Оноре был спокойным и низким. Она раздумывала, каким путём покинуть торговый центр. Серый улавливал в её спокойствии испуг, который просто не перешёл ещё на уровень нервной системы.       «Привет, — было первое его слово ей. — Что за книгу читаешь?»       С тех пор Серый по-кошачьи непосредственно добавил Оноре в свой личный список радиостанций. Оноре позволяла ему читать её, не заходя слишком глубоко. Он не стеснялся, а ещё всякий раз находил в ней симпатию и привязанность к нему — и ценил доверие. Чтение мыслей оказалось самым лёгким способом для Оноре показать, что кто-то был ей важен.       Теперь... Серый не был уверен, что она позволила бы. Он широко раскрыл глаза, вслушиваясь. Крики, истерика, ужас, мольбы, злость, апатия — в любых комбинациях, он ожидал их. Настроение Макса он подхватывал сам и добровольно — Макс не давал своих людей в обиду, а Васса, по его мнению, была очень даже способна обидеть. Серый склонен был с ним согласиться. Эта женщина наводила на него жуть здесь, в двадцати метрах от него, и он не представлял, каково было Оноре. Пока не залез к ней в голову.       Он нашёл полный штиль.       Васса пахла никотином и холодом. Никотин Оноре расстраивал, но не больше, чем его следы на собственных пальцах. Салон автомобиля не успел промёрзнуть, и мягкое кожаное сидение промялось под её рукой, когда она подгоняла под себя пассажирское место. Задние двери машины оставались запертыми. Они были заперты специально. Васса ждала, пока она сядет. Оноре было... спокойно. Васса вела её, Васса без слов давала понять, что ей нужно делать, и с Вассой не нужно было особо задумываться, следить за шагами, выбирать...       Оноре замерла. Серый чужими глазами увидел ручки в салоне машины, а потом насмешливым и мягким толчком его вымело из её сознания.       Увидев, что Серый начал заваливаться, Макс поймал его сзади за предплечья. Оседая, точно баул крупы, Серый слепо впился в отворот его пальто. Говорить ему было не нужно. Макс понял. Никакой больше слежки. Долгосрочное планирование тоже не рассматривалось. Надо было продумывать тактику и действовать по обстоятельствам.       Макс ненавидел экспромт.