i'll stand by you

Люцифер, одержимый кофе идиот. Михаил на грани совершения (само)убийства, когда утром кто-то доебывается до него до первой чашки кофе. Михаил переступает эту грань, когда кто-то будит его в седьмом часу утра в единственный выходной. После грохота на кухне наступает тишина. На самом деле слышимость в этом доме — просто благословение для шпиона и проклятие для обывателя, потому что иногда, если хорошенько прислушаться, можно и дыхание человека за стенкой услышать. В дом селились в основном студенты, поэтому соседи менялись часто, и если попадались шумные… Михаил не матерился до того, как въехал сюда. А скоро еще и пить начнет. Люциферу было поставлено одно, только одно условие, которое нельзя было нарушать ни при каких обстоятельствах (потому что все остальные Михаил поставил из чистой формальности, прекрасно зная, что Люцифер забудет о них меньше, чем через месяц), — не шуметь по утрам. И, очевидно, по ночам, но это не так критично. Сон Михаила ценился на вес золота, потому что кроме обычной стажировки больница предоставила ему еще и курс лекций с последующей практикой, и Михаил пару раз даже начинал составлять завещание — мысленно, конечно, времени у него на такую хуйню в письменном виде не было. Каждое утро он начинал со слов «осталось продержаться», — взгляд на календарь, на котором он зачеркивал дни, которые он уже продержался. Курс длится четыре месяца. И теперь, когда выходной на работе совпал со свободным от лекций днем, он честно и вполне справедливо планировал отоспаться, и смог бы, если бы не этот помешанный на подработках придурок. Еще немного, и Михаил его выгонит, честное слово. Из кухни не доносится ни звука, пока он угрожающе медленно поднимается, застилает кровать и открывает окно. Едва рассвело. Михаил вздыхает. В глаза как песка насыпали. Люцифер за несколько месяцев успел понять, насколько чуткий у Михаила сон, и он честно пытался не шуметь в неположенное время и буквально летать по квартире, но сегодня и сам проспал часа три от силы, а после отработал ночную смену, и кружка выпала из рук как-то сама собой. Он замер над ней в ужасе, кажется, даже перестал дышать и почти начал молиться. Михаил появился минуты через три. Он сложил на груди и уставился этим своим взглядом. Люцифера надолго не хватает. — Не смотри на меня так, — он отводит глаза. Михаил умеет делать очень некомфортно, не говоря ни слова, а просто глядя в душу так, как будто ты был виноват в убийстве каждой невинной души на этом свете. Он ничего не отвечает, подходит к кофейнику и меняет фильтр. А Люцифер и правда смотрит виновато. Наклоняется, чтобы подобрать осколки, и Михаил спиной чувствует, как от него волнами исходит раскаяние. Еще бы, черт возьми, есть, о чем сожалеть. — Может, доспишь? — аккуратно спрашивает Люцифер, прекрасно зная, какой ответ получит. Проснувшись один раз, Михаил заснуть больше не может. Он бы сейчас и на ругань согласился, но Михаил продолжает молча гипнотизировать кофейник. Люцифер отчаянно подбирает слова и в эту секунду выглядит так, как будто хоронит всю свою семью в закрытых гробах. Наконец сдается, и решает пойти по протоптанной. — Ну извини, Майк. Я не специально, правда. И черте знает, то ли повод и правда оказался не настолько серьезным, чтобы Михаил продолжал третировать его молчаливым порицанием (в чем Люцифер сомневается), то ли извинение правда получилось до того жалким, что Михаил решил сменить гнев на милость, но он вздыхает и, обернувшись, смотрит на Люцифера с этим «ну что с тобой поделать». Сам серьезный, а глаза улыбаются. — Ладно. Но с тебя завтрак, — Михаил выразительно поднимает брови, поднося чашку ко рту. Люцифер с облегчением вздыхает и хмыкает: — Все-то ты в свою пользу оборачиваешь. — Виноват — исправляйся, — пожимает плечами Михаил. — А потом сразу спать. Ты, не я, — отвечает он на вопросительный взгляд. — У тебя ночная смена была, умник. Люцифер рассеянно домывает чашку, и звук воды из крана мешается с шуршанием воды в ванной. Люциферу даже неловко. Как бы сильно Михаил не сердился, как бы сильно не был недоволен, он все равно, мать его, старший брат.