Третий день Развед. Корпус пропитан запахом алкоголя...
Майор повернулась и, наконец, взглянула на Аккермана, изможденного, выгоревшего Аккермана, сломленного столько раз, что эти изломы можно было почувствовать — едва прикоснись. А потом Ханджи увидела, что Леви больно, что у Леви снова отняли нечто важное. Выдрали кусок души. Чувство беспокойства в груди не давало покоя, но они чётко ощущали то, что Акира была жива.***
— Почему?.. Глаза бегали по кабинету из угла в угол. Аккерман продолжал держать в руках документы и пытался хоть немного в них вникнуть. Получалось у него плохо, мыслями он был не здесь. Дел накопилось столько, что могло хватить на месяцы вперед, но капрал совершенно не мог уловить смысла написанного. Почему она? И это «почему» упало между рёбер, словно рухнувшая стена. Леви молчал, словно прислушивался к приковавшей тело немоте. И всё же внутренности скручивало от тупого чувства, не дающего расслабиться и забыться. Боец определённо точно испытывал тревогу, но говорить не хотелось. Леви понятия не имел, что делать. Будто время выходило, а он никак не мог решить, в какую дыру сунуть голову, ведь нет ни одной зацепки. Неожиданно, лодыжки коснулось что-то, слегка встревожив капрала. Кот начал тереться об него и мурлыкать. Он махал хвостом перед ним и периодически выдавал кошачье, затяжное мяу. — Почему она? — Спросил намного тише, почти отчаянно, глядя на кота, будто он мог его понять. Сержант только громко мурлыкнул ему в ответ, запрыгнул на колени и удобно устроился на руках у своего нового хозяина. Только он знает как у него болит и где согреть эту боль. В тот день Акира оставила Аккерману только этого шерстяного. А сержант словно знал, кого ждать в этот день около дома. Услышав, как в дверь постучались, мужчина немного дернулся – нервы его сейчас были на пределе. — Войдите. — Отозвался он и сразу как-то выровнялся. В кабинет зашел Шульц. — Капрал! — Солдат вытянулся и весьма лихо отдал честь. — Я опоздал, адъютант Густав задержал меня в Большом зале. Сообщил, что вы и… Главнокомандующий, должны присутствовать в королевском совете, — Леви перевёл на него глаза и пару секунд сверлил безразличным, почти жалостливым взглядом. Ему стало гадко. — Главнокомандующему Эрвину Смиту я уже сообщил. Он также передал Вам срочно зайти к нему... Аккерман медленно кивнул, игнорируя повторно отданную солдатом честь и поднялся из-за стола. Идя по коридору, сероглазый брюнет всматривался в тёмное пространство. Небо разродилось дождём, и тот теперь барабанил по крыше, бросался в окна, создавая тот непередаваемый, тихий и уютный стук. Несмотря на множество битв и препятствий, с которыми он сталкивался, Леви всегда испытывал чувство безопасности, когда шёл дождь. Словно завеса воды была способна огородить от безумия этого мира. Нащупав в кармане вышивку, Аккерман осторожно погладил холодными пальцами тонкий шершавый край. Перед глазами мельтешил сгенерированный образ Акиры.Ты держишь в руках прошлое и всё равно влечёшься отыскать настоящее...
Он не хотел прекращать.***
— Видимо, — тяжело вдыхаю, потирая лицо окровавленными ладонями, — и в этот раз нам не найти общего языка. — Ты слишком много говоришь. — Холодно произнёс мужчина, по всей видимости, собирающийся так быстро расправиться с поручением, что даже не стал снимать шляпу. Третий день. Третий. Гребаный. День. Он приходит ко мне, чтобы избить. Третий день. Он оставляет меня тонущей в собственной крови, так и не получив ни грамма информации. Такова работа Потрошителя. Таково поручение Информатора. И таков мой фатум. Серые стены страшно давят. У меня уже реально крыша едет. Темно, больно, сыро, а на заднем плане орут оставшиеся психи. Впрочем, как и я. Собрав внутри какую-то жалкую горстку сил, я села, прислонившись спиной к холодной стене. Беспомощность читалась в движениях, в приоткрытых губах и даже в том, как спутались пряди волос. — Кажется — Губы болят от удара, я то и дело сплёвываю кровь. — Мне это уже говорили. Насколько помню, завтра у меня выходной? Никакой порки... Остается только зализывать свои раны. Растрёпанные волосы полностью укрывали лицо. О том, кто находился в метре от меня, не хотелось думать. Мне надо было действовать. — Эй, мясник, может тогда сыграем в игру? — Краем глаза мужчина увидел, как обнажились в гадкой улыбке мои окровавленные зубы. Меня вдруг пригвоздило горячею молнией боли. Мне любой способ подойдет. По сей день я терплю вспышки от ран и стараюсь рассуждать без лишней паники, как действовать, чтобы покинуть это место навсегда, и чем быстрее, тем лучше. Сегодня, завтра, через год. Плевать, снаружи или изнутри. Дверь будет отворена. — Я не играю. — На секунду его взгляд ужесточается. Внезапно в память врезается четкий образ Роя, чертового махинатора, и я понимаю, какую оказывается крупную аферу он провел. От чего затаенная злоба и ярость показываются наружу, находя отражение в мимике и взгляде, и я плотоядно ухмыльнулась. — Совершенно не оставляешь мне шанса... Украдкой покосившись в мою сторону потрошитель неторопливо достает сигару и делает шаг в сторону горящего фитиля. — Будь благодарна за то, что можешь до сих пор ходить своими ногами. — Затянувшись, ответил мужчина. С губ срывается нервный смешок: — Кажется, и такое мне уже говорили. Время медленно растягивается как и выпущенное мужчиной лёгкое облако сизого дыма. Сколько прошло этого времени определить не удавалось даже навскидку. Громкие крики в соседних камерах сменились невнятными хрипами. Алые капельки вновь стали чёткими для меня. Но вот подняться с пола казалось невозможным. Тело словно заполнил свинец. Металл, забивший тело, забил и мысли… Всё моё нутро чувствовало это, но не могло принять меры. Глубокий короткий вдох расправил лёгкие. Зрачки расширились и заставили мозг вцепится глазами в пистолет висящий в кобуре мясника. Сомнений, что он настоящий, у меня не было. Я развернула себя в том же направлении и решила, во что бы то ни стало, схватить его. Наблюдала, не отрывая светло-карих глаз от зловещей кобуры. Физическая боль, смешанная с движением. Еще немного... Нужен лишь один рывок. — У тебя есть выбор... — внезапное движение заставило мужчину запнутся. Мощный прилив адреналина, смешался в моими действиями. Собрав на том все силы, которые могла себе позволить, я резво нырнула под него с целью нанести удар снизу по челюсти. Синхронно, с поворотом корпуса, делаю резкий замах ногой. Но Потрошителю, эта затея пришлась не по душе. Жалкий манёвр был просчитан за мгновение. Мужчина ловко увернулся от удара, и в одну секунду, с разворота ударил ногой в бедро. Приземление было куда жестче, когда тот, вслед за тем ударом с силой пнул меня по животу. — Этот неправильный. — Кх, — хрипя, я невольно проскользила взглядом по лицу мучителя. — По больному... тварь. — Окончание последнего слова утонуло в хрипе и бульке воздуха в моих лёгких, потому что сапог сероглазого снова и снова врезался под мои рёбра. Больновато, конечно, но и не такое дерьмо терпели. Мужчина, не церемонясь, потянул "жертву своего гнева" за волосы, выпытав негромкое рычание из моих уст. В глазах потемнело от раскалённого контакта и тяжёлого запаха табака. И дрожа от ненависти к мерзавцу за боль и унижение, я невольно стала опускаться. Ладошки уперлись в каменное покрытие. Еще немного, и нежная щека коснулась бы сырой глади. У меня не было сил оказывать достойное сопротивление, он не оставил мне выбора. Янтарные глаза скрылись под плотно сжавшимися веками. С каждой алой каплей, стекающей по лицу, с каждым ударом, я сильнее ослабевала, до тех пор пока и вовсе не обмякла в жесткой хватке мясника.***
Кровь из разбитой губы шла ещё часа два, синяк на скуле наливался, припухал и, сука, болел. А ещё болело что-то внутри. Лёгкое или почки, я ещё не определилась, но сути дела это не меняло: я лежала на этом соломенном тюфяке под насмешливыми взглядами некоторых мимо проходящих стражников и тихо постанывала, прижимая руки к синему животу. Одно радовало. В день прибытия, о моих открытых ранах позаботились. Иначе б я сейчас разлагалась где нибудь в компании титанов. Дышать всё так же больно, я качаюсь из стороны в сторону, упираясь руками в грязный каменный пол. Воздух спёрт и слишком тяжёл.***
Два следующих дня я боролась уже сама с собой. Два дня никто не приходил, не пытал, Даже других пленных не трогали... Слышны были только шаги штабного. По утрам он раскидывал каждому кусок хлеба. Как просто тьма, голод и боль извращает разум, оставляя лишь уродство и безумие. Закрывая глаза, я продолжаю видеть легион искушённых. Словно внутри зарождаются демоны. И каждый раз отползаю ближе к тёмному углу, не обращая внимания на то, как ладони неприятно вязнут в грязной воде, скопившейся у основания стен. Израненное тело жгло везде от малейшего движения. Маленькие раны чесались. Конечности практически не слушались. Невыносимый холод пронизывал меня до костей. В горле как землей забито, невозможно ничего проглотить. Кормили тоже так себе — сухой кусок хлеба и миска грязной воды в день, как итог: истощение — моральное и физическое — одеревенение мышц и трясущиеся руки.***
За следующую неделю я просто одичала тут. Просто двигала недоумную, сидя в углу и тихо скулила в такт писка крыс, которых тут было обильно. Временами даже, окончательно борзея, они запрыгивали и на меня, но тут же летели в стену, сползая по ней и больше не вставая. Наиболее существенные были внешние изменения. Полезли волосы, ногти сломались, болели кости. Боже, да чего я распинаюсь, болело всё и сразу. Одновременно.***
— Скарлет... На мгновение мне показалось, что надо мной взошли церковные своды, где сквозь закрытые веки сочились витражные блики, где пахнет ладаном и свечами. Хотя пространство, где меня оставили, принадлежало совершенно другому запаху, в котором не было ничего от святости. Сморщив нос, я открыла глаза и посмотрела по сторонам, не узнавая место, в котором очнулась. За звучащими потоками речи, разливающимся по этому обширному белому пространству, нет ничего. Лишь ощущение кровавого пятна боли, расплывавшееся в центре груди, и то, как перехватило под рёбрами от странной натянутости, притаившееся вместе с ударами сердца. Сзади послышались приглушённые голоса, я удивилась, услышав, свой собственный возглас и последовавший за ним мужской. — Мне нравиться имя «Скарлет»... Его голос был низким, но очень мягким, мелодичным, и до безумия знакомым. Я прислушалась, закрыв глаза и пытаясь представить, кого увижу. — Оно ненавистно мне. — Ответила ему как-то лихорадочно, сбивчиво. Я открыла глаза и стала приподниматься, глядя под ноги. Всем нутром: от кончиков пальцев до ресниц, я чувствовала, знала, что находится за спиной. По тельцу забегала мелкая дрожь… — Но ты продолжаешь его произносить. — Мне кажется, так я вспомню что-то... Повернувшись, я буквально увидела сидящих на белой простыне, среди полевых цветов, себя и Леви. Взгляд капрала не на миг не упускал из виду увлеченную цветами меня. Корпус его наклонился, а руки по-прежнему упирались в простыню. Губы его поравнялись с моими, оставляя на них короткий обжигающий поцелуй. В теле произошёл яркий всплеск, затмевая за собой все собранные чувства. Картина, открывшаяся взору, не кажется странной. Я помню этот день так чётко, словно всё это было вчера. Уязвимая, растерянная я, стояла напротив собственного воспоминания, на фоне которого невольно меркнули последние события протекшие в темнице. Я видела всё будто издалека, не из себя самой, так как собственное холодное и онемевшее тело казалось таким же далёким. Опору я утратила не сразу, но ноги словно погружались в вязкую тину, стали вдруг стальными и тяжёлыми. Пространство вокруг сгущалось, и в это мгновение я сильнее втянула воздух, чтобы закричать. Завопить. Крикнуть Леви: «Я здесь! Обернись!». Но слова застыли железным комом в горле. Я не могла вымолвить ни звука. Мне явно что-то мешало. Встревоженная до ужаса, растерянная и пригвождённая к полу, оставалась лишь чётким силуэтом с позолоченными краями. «Я тут...» Попытка окликнуть свой же отголосок воспоминания сошла на нет. Картина рассеивалось каскадом, и за своим голосом, обратившимся к Леви, я слышала совсем другой, от которого перехватывало дыхание. Я почувствовала, как тело резко наполнилось кипятком, забурлило всё, что было живым. Дыхание, ненадёжное и неполное, сорвалось, будто после безумной пробежки. Я желала спасения. Я кричала о нём. Во мне было столько звука, столько слов, я преисполнялась этим. И мне было, что сказать Леви, но я оставалась нема. В груди стучало так, что от каждого удара хотелось пригнуться к земле, невыносимая и чёрная от злости скорбь разъедала внутренности, разрасталась и была сильнее, чем когда-либо ещё. Я закрыла глаза, дабы удержать набежавшие слёзы. — Посмотри же.. Этот сон-воспоминание был подобен надругательству над всем, чем я ещё могла дорожить. Силы покинули тело, я перестала сопротивляться гравитации и лишь потому кричала, кричала так сильно и долго, что проснулась, и когда проснулась, оказалось, что с губ срывался лишь хрип. И тут же выпала из своего воображаемого мира обратно в реальность. Я упиралась в пол ладонями, словно пытаясь продавить его, от чего пальцы рук онемели пораженные холодом, волосы застилали лицо, а сердце билось с такой силой, что казалось, будто всё тело стало сердцем, одним большим израненным сердцем. — Приди, пожалуйста, приди... — едва звучно прошептала, накрывая ладонями свои открытые шрамы и растирая их, будто силясь сорвать с ним зарубцевавшуюся кожу. Я не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть, тьма плотной пеленой стояла вокруг, и не было ни одного шанса на спасение, на то, что это всё могло оказаться лишь сном. Я тяжело вздохнула, морщась от ощущений, и постаралась выпрямить затекшее тело. — Эй, н-не спишь? — окликнул меня голос. Мурашки пробежали по бледно-оливковой коже. Я подняла голову и обратила внимание на говорящего. Острый ледяной взгляд буравил забившуюся в тёмном углу испуганную девушку. Высеченное будто из мрамора миловидное девичье лицо на миг привлекло всё моё внимание. Большие серые глаза, почти спрятанные под пушистыми ресницами, аккуратный нос и красивые, но потрескавшиеся от холода губы. Взгляд побрёл выше. Русые взъерошенные волосы, а в стеклянных глазах затаилась глубина, как в прозрачных, на первый взгляд, озёрах. — Д-должно быть, ты и есть та А-акира? — осипший голос резко вырывает меня от наблюдения. Чёртово любопытство. — Я настолько популярна? — Светло-карие глаза забегали по точённому лицу. — Возможно, — робко улыбнувшись ответила девушка. — Я подслушала про тебя во время уборки в главном зале. Горничная? Я пробегаю взглядом от носков её мягких лодочек до самого воротника заношенного серого передника. А затем выше, к большим и мокрым глазам. Действительно. Ещё одна рабыня. Умильный полушёпот вновь разрушил оковы внимания: — Меня зовут Кира. Тело охватил озноб. Стоило мне присмотреться к её лицу, как я задрожала ещё сильнее. Такая знакомая и в то же время чуждая, забытая, я смутно сознавала, что происходит нечто противоестественное. Это ненормальная реакция. — И как ты тут оказалась, Кира? — голос предательски дрогнул, выдавая охвативший меня переполох. Сжатые девичьи губы превратились в тонкую бескровную линию, а на лице читалось смятение. — Пыталась пробраться в хранилище, — её маленькая ручка аккуратно скользнула по тонкой шее и осталась там. Мои глаза горели неподдельным любопытством. — Возможно, там, я нашла бы информацию о брате. Брат? Образ посредника ударил в голову. Я таки слышу как закрутились шестерёнки в сумбурной голове, формируя сплошной механизм, складываясь в пазл.Я не хотел этого...
...
...это всё для освобождения моей сестры.
Переведя взгляд на свои белые сцепленные пальцы я тяжело сглотнула, сдавленно вытолкнув воздух между распахнутых губ. — ...Рой. — А..? Ты знаешь моего брата!? — Её глаза заискрились детской радостью, ликованием. И искры эти били в самое сердце. Наш визуальный контакт был сплошным страданием для меня. В груди пуще прежнего зрело горячее, заставляющее покрываться кожу мурашками. Я украдкой посмотрела на неё, не удержав вымученного вздоха. Светло-карие глаза стали почти обжигающими, словно вновь увидела нечто забвенное и причиняющее боль.— Нас ещё детьми разделили друг от друга, когда...
От принятой информации мозг отказывался вникать в последующие слова девушки. Мучительно хотелось что-нибудь сломать... Я практически слышу, как закипает крик внутри меня. Слышу, как беснуется банши в израненном теле. Вижу банши в её глазах, и эта тварь хочет ей смерти. Эмоций от неё было в десяток раз больше, чем от грубых действий потрошителя. Я только напрасно лишаю себя нервов. Это не её вина. Пора вернуть себе контроль. Приоткрытый рот равномерно поглощал и выпускал воздух. Прежде всепоглощающая ярость была повержена за долю секунды. Я не хотела думать, почему это так подействовало на меня.— ...но я всё ещё стараюсь выбраться отсюда и найти своего старшего брата.
— Ясно. — голос звучал теперь безразлично, будто что-то внутри с треском лопнуло и у меня больше не было сил поддерживать хотя бы память о пламени. Выгоревшая. Я была выгоревшей. В миг стих вихрь, на смену ей пришло молчание. Каждый молчал о своем. — Где эта мелкая дрянь?! Неожиданные оглушающие удары в решетку, смахнули напрочь все мысли. Настежь распахнутая дверь и тяжелые шаги заставили Киру взъерошиться. Она мотнула головой, чтобы скрыть лицо волосами. — А вот ты где! Внутри все сжалось от внезапного появления угрозы. В камеру вошли двое Надзирателя. — На кой чёрт эта подлянка сунула туда свою серую морду!? — Истошно зарычал Первый повернувшись к виновнице. Резко извлек из-за спины дубинку и ударил Киру в живот. — Эта сука лишила меня своего поста! Еще один гулкий удар. Неистовая волна злости обрушилась на плохо осознающую происходящее Киру. Пелена солёной воды мешала рассмотреть ей мужское лицо. Девушка захотела что-то сказать, но Надзиратель грубо взял её под локоть и нещадно ударил пленницу повторно по животу. — Полно тебе, Вилли, перестань её избивать! В этот самый момент. В это мгновение, во мне ломается что-то давно подгнившее. Давно надломанное. В котором существует только две чаши весов. В мгновение, когда чувства стихийно прыгают из одной чаши в другую. На одной - презрение: — Мусор. А на другой - страх. — Чё-ё? Кто рявкнул? В мгновение, когда само наваждение страха поворачивается ко мне, сверкая глазами. В мгновение, когда другая чаша переполняется: — Повтори. Глухие удары прекратились и во вновь наступившей тишине стук моего сердца казался невыносимо громким. Удивление Киры жжёт. Откровенно жжёт, ведь она недоумевает моего внезапного вмешательства, примерно в той же степени, что и я сама. Я сверлю девушку долгим взглядом, прежде чем перевести глаза на Надзирателя и приподнять брови. Опускай, мол, свою игрушку. И он опускает. Темные глаза, пара тысяч тонн ехидной уверенности, губы, изогнутые ломанной кривой. Кажется, что это чудовище, представшее передо мной в теле отравленного властностью ублюдка. Я вжалась в угол — единственное на данный момент псевдозащищающее место. Даже заметив, что дрожь в теле ушла, я ни на йоту не успокоилась. Воспользовавшись моментом прикованного ко мне внимание Надзирателей, Кира моментально подскочила с места прямиком к открытому проходу, увидев в этом шанс на свободу. — Стоять, сука! — закричал Второй, растерявшийся от непредвиденного действия юной девы, и, сорвавшись с места, побежал за ней. Первый же надзиратель, по имени Вилл, аккуратно завёл за спину дубинку, которой ещё не успел вдоволь насладиться и оставил её там. А сам подался вперёд. — Мусор? Ты не представляешь, что этот мусор может сделать с тобой, — сжигая меня взглядом, проговорил тот. За два робких движения угроза приблизился едва не вплотную. В стеклянных глазах Надзирателя читала насмешку и высокомерие. Шла безмолвная война. Властная мужская рука взмыла к растрёпанным волосам и, жёстко захватив, потянула к лицу своего обладателя. Затормозив движение, лишь когда до строгих мужских губ осталось не больше сантиметра. Резво двигаясь, мужчина поймал заметавшуюся. Свободная рука Надзирателя с завидной ловкостью обездвижил ладонью мои сопротивляющиеся руки, приковывая их к стене над темной макушкой. — И десятью минутами ты не отделаешься, мерзавка. — Вилли мерзко ухмыльнулся, сделав акцент на обращении. Не успела даже понять, как он, удерживая копну моих темных волос, нагнул меня к своему паху. Светло-карие глаза испуганно забегали. Напряжённая, вся в сетке из вен, мужская рука ловко обнажила эрегированный член. Я замотала головой, но мужчина, отпустив волосы, резко перешёл рукой на подбородок, и с силой сжал его. Острые пальцы надавили на скулы, заставив челюсть раскрыться. И тут же принудили принять твёрдую плоть. Я только услышала сдавленное рычание, когда в рот, скованный болью от хватки, вошла напряжённая головка, а следом и напряжённый ствол. Ступор, в котором я пребывала, не позволял сопротивляться. Но солоноватый привкус на языке снова и снова напоминал об унизительной ситуации, в которой мне не посчастливилось оказаться. Вновь зарывшись пальцами в волосы, мужчина стал медленно двигаться, скользя по влажным губам. Толчок за толчком, и я сжималась всё сильнее, слушала, как тяжело дышит мужчина; чувствовала, как он ускоряется и проникает всё глубже, принося неприятные ощущения. Неистово желая сомкнуть челюсти, но искренне боясь рисковать, я зажмурилась в ярой ненависти к похитителю и резко ощутила рвотный позыв, а щёки, казалось, вспыхнули от поднявшейся температуры. Раскрыв глаза, робко, но я подняла их к лику насильника и подавила новый позыв. Ледяной, кровожадный взгляд прожигал насквозь мужчину. Он хотел сломить меня, показать, кто здесь главный. У него получалось?.. Грудь сдержанно вздымалась от ещё не восстановившегося дыхания, глаза выдавали всепоглощающий внутренний лавовый поток. Не сразу, но я увидела кинжал, висевший на бедре. Импульсивное желание пробило разум. Я исполнила его. За один проворный манёвр зубами я подарила свободу тонким запястьям. Ядовитое рычание "Угрозы" раздалось эхом по камере. Нежная кожа лица ощутила всю ярость, с которой мужчина ударил ладонью, явно оставив отметину, оцарапав её. И только тогда я решительно захватила пальцами холодное оружие из ножен Надзирателя и запрокинув раскаленную голову, резко всадила острый кинжал в пах. Темные глаза мучителя расширились, лицо его перекосила гримаса боли. Чужая кровь мерзко брызнула в лицо и потекла по белой шее. Помедлив, я, чуть не завалившись на бок, всё же опёрлась на ногу и поднялась. Длинные пальцы удивительно расслабленно держали оружие. — Тварь! Я убью тебя, стерва! Выебу твою потрошенную грязную шкуру! — Визгливо заорал он, ноздри его расширились, а зубы стиснул до лёгкой судороги. Голос разлетался по коридорам, но ни одна живая душа не объявилась. Привычная ситуация для темницы. Я стояла, широко расставив ноги, и презрительно смотрела в ответ. Никто не придет на помощь. — Сомневаюсь, что ты ещё хоть раз воспользуешься своим членом. — Спокойно произнесла, брезгливо дернув носом, и вытерла кинжал о подол длинной юбки. В янтарных глазах ни капли жалости. Он заслужил. — Я убью тебя! — Взревел мужчина, яростно и хрипло дыша. Я немедля спрятала кинжал в сапог, одернула подол платья, и робко отошла от надзирателя, поближе к выходу. Смесь запаха крови и мочи разошёлся невиданным туманом по камере. Я повредила его мочевой пузырь. Завывая и хрипя, мужчина корчился на сырой земле, в попытках остановить руками вытекающую из раны жидкость. На лице застыло выражение отрешённости, казалось, что я каменная статуя, и лишь бесперебойное дыхание выдавало меня. Кошмаром был не удар клинком, от которого Надзиратель проклинал меня, лежа уже слегка остывшим, даже истово неподвижным. Не были мучительны и ощущения на саднящем теле после последних мужских касаний… Было плевать на брошенного здесь раненого мужчину, умрет ли он, или выживет, не имело значения. Плевать было и на сбежавшую сестру Роя, на то, что будет с ней после. Ибо каждый получает то, что заслужил. Думать тут стоит только за себя. Я ещё долго не могла шевельнуться, прогоняя в памяти последние события и чувствуя себя опустошённо. Тишина настигшая это место, так же ощущалась пустой. — Поделом, — беззвучно прошептала я, и, маленькими, неровными шажками отступила к выходу. Плавно повернувшись корпусом, взглядом улавливаю мелькнувшую тень тяжелого предмета. Внезапное появление второго надзирателя заставило буквально моё тело оцепенеть, позволяя лишь поджать губы, готовясь к новой дозе боли. Резкий удар прикладом по голове, и я встречаюсь с новой тьмой, выделив чужое шипящее: «Гнида».***
Разгневанный, как три тысячи чертей, Информатор, самая большая язва в моей жизни, явился уже через день, после смерти Надзирателя. Его многозначительная поза так и говорила: ноги на ширине плеч, руки сложены на груди, а на лице решительное выражение дать мне пиздюлей. Впрочем, как я и ожидала, его трёп начался с предъявы, перерастая в часовое изложение. Тяжелой, безвоздушной бесконечностью прошли несколько дней в мираже, словно не существовало никакой пропасти в виде похищения и лишения свободы. Решётка на потолке скрипит, когда я цепляюсь за неё руками, подтягивая тело к свежему воздуху. Маленькая решеточка, за которой отсутствует свет, однако ощущается ветер, но мне хватает, чтобы развести руки на нужную длину для тренировки тела. Это единственное, что спасало в эти дни, недели, или даже месяцы. Единственное.***
Примерно раз в неделю меня выводят в просторную комнатку, на свет, к столу, где уже сидит он: сурово сдвигая брови. Его цель - выбить из меня все секреты мира за пределами стен и способ пройти мимо титанов, как когда-то это провернула я. Этот повернутый искренне верит в то, что я использовала силу неизвестного мне Прародителя, что обладает такими способностями как контроль над действиями титанов, а также изменение памяти. И сейчас он жаждет увидеть её, пробудить, так сказать. Этим объяснением он оправдывал все мои еженедельные пытки. К его повести прильнула и церковь. Скорее, даже, сам информатор прильнул от этой