Вкус яблока

      Лежа на жесткой кровати с закрытыми глазами, я внимала тихому, мягкому звуку озерной воды. В эти минуты для меня было немыслимым представить, что прошло пятнадцать лет с тех пор, как я в последний раз его слышала. Казалось, что, открыв глаза, я увижу свою скромную, но милую комнату, открою резные створки окна и стану любоваться на далекий берег, покрытый щетиной высоких деревьев. Однако, когда я подняла свои веки, дрема разбилась на сотню осколков, оцарапавших мое сердце. Ноги снова заболели, пусть и не так сильно, как вчера, а глаза бесцельно уставились на тусклую стену приютского жилья, обитую старыми досками.       Сегодня мне предстояло посетить ратушу, и от этого зависел мой план дальнейших действий. Я должна была решить, каким путем добиться поставленной цели.       Разумеется, с самого начала мне было известно, что собрать какие-либо доказательства по делу пятнадцатилетней давности очень сложно. Еще сложнее будет пустить эти доказательства в ход. Никто не смог бы обвинить действующего бургомистра в преступлении, не подвергая опасности себя или свое имя. Впрочем, об имени мне не нужно волноваться: Линдбергами стали пугать детей еще до того, как меня увезли в Старую Школу.       Я выпрямилась и постаралась размять кости, насколько это позволяла тесная комната. Дрожь пробегала по телу при мысли о том, что мне могут не дать другого жилья. Осенью на озере холодно, и я уже успела ощутить это сегодняшней ночью. Как же здесь люди живут зимой?       Кроме того, в этой комнате не было никакой мебели, за исключением кровати. Отсутствие стола угнетало. Должность учителя подразумевает много бумажной работы, и похоже, что мне придется задерживаться в школе допоздна, чтобы не уносить ничего с собой. Разумеется, если мне разрешат занять эту должность, а не прогонят с порога ратуши.       Возможно, следовало послушаться совета Хелены и сменить имя, но я не смогла. Теперь, когда из всей семьи осталась только я, мне просто необходимо сделать хоть что-то для восстановления репутации. Пусть даже это будут жалкие попытки, которые приведут меня за решетку. Что бы я ни предпринимала, делать это я должна под именем Линдберг. Тетушка Иви наверняка поняла бы меня.       Я стала вытаскивать из мешка свои вещи, проверяя их состояние и перекладывая. Среди них была пара платьев, моя старая шаль, несколько книг, сумка с документами, сверток с хлебом и яблоки. В отдельном свертке, под слоями бумаги и материи, я бережно хранила мамину резную шкатулку из темного дерева. Когда-то в ней лежали бусины, ленты и катушки с разноцветным тонким шелком. Мама любила вышивать, и бывало, они вместе с тетушкой Иви, сидя вечером у очага за работой, запевали длинные печальные песни, а я, слушая, сидела на ковре у кресла тетушки и распутывала шерстяные нитки.       Я поставила шкатулку на колени, разглядывая ее и проводя пальцами по резной крышке со сказочными птицами. Мне почти слышался высокий и строгий мамин голос, разливающийся прекрасной мелодией, навсегда оставшейся в моей памяти. У меня никогда не было такого голоса. Однако и я любила петь. В Старой Школе мне даже посчастливилось иметь возможность освоить лютню. Пусть с трудом и ошибками, но мне удавалось исполнять несложные композиции, которые даже в подметки маминому пению не годились. Я совсем на нее не похожа.       Медленно я открыла крышку шкатулки. Вместо лент и ниток теперь в ней лежал сапфировый перстень отца и флакон с золоченой крышкой. Ради того, чтобы добыть его, мне пришлось потратить почти все, что у меня осталось от родителей. Яды оказались ужасно дорогими, хотя мне почему-то думалось, что львиная доля их стоимости приходится именно на граненые флаконы, которые абсолютно необоснованно украшали позолотой, каменьями и, зачастую, искусной росписью. Алхимик, у которого я приобретала этот яд, на мой закономерный вопрос лишь лукаво ответил, что держать такого рода яды нужно только в специальной таре, а золото и камни необходимы для сохранения их магических свойств. О том, какие магические свойства имеются у порошка простого черного корня* и как именно на них отразится отсутствие золотой крышки у флакона, алхимик мне не сообщил, но при этом напрочь отказался продавать мне порошок без «специальной тары».       Теперь я держала в руках красивую синюю бутылочку, завороженная тем, как пересыпается внутри мелкий порошок — смертельная отрава. Я очень надеялась, что в ход мне ее пустить не придется и виновного будут судить справедливым судом. Не так, как моего отца.       Мои мысли прервались стуком в дверь. Я тут же спрятала свою шкатулку, повязала платок на шею и поспешила принять гостя.       — Доброе утро! Ты Клара, да? Меня Мария зовут.       В мою комнату рыжим ветром ворвалась невысокая девушка лет восемнадцати в легком темно-зеленом платье, перетянутом сверху шалью.       — Э…здравствуй, Мария. Да, Клара — это я, — я наблюдала, как она плюхнулась на мою кровать и принялась весело болтать ногами и глядеть на меня.       — Мне вчера матушка сказала, что к нам новый жилец заехал, — теперь Мария принялась ковырять свои ногти, время от времени поднимая взгляд огромных зеленых глаз на меня. — А я как услышала, что это молодая особа, да еще и тетушки Иви племянница, так обрадовалась! Пришла познакомиться. Она о тебе тут много рассказывала, ты знаешь?       — Ты знала тетушку Иви? — я села рядом с Марией, которая теперь уже оставила свои ногти и просто откинулась на кровати, продолжая болтать ногами.       — Конечно, знала! Она мне как бабушка была, такие истории рассказывала, — лицо Марии вдруг стало грустным, и она замолчала.       Я не была готова к такому визиту и не знала, как с ней разговаривать. Впрочем, для Марии такой проблемы, очевидно, не существовало, и через пару секунд она снова весело заговорила.       — Ты же здесь, в приюте, ничего не знаешь еще? Я тебе показать могу, хочешь? Про порядок расскажу, про жильцов… Ой, это что, яблоки? Можно я возьму одно, тысячу лет не ела! Можно? Ну пожалуйста!       Я дала свое согласие, и девушка со счастливым лицом сжала одно из яблок в руках.       — Бери все, я их наелась в свое время.       — Правда можно? Вот мама обрадуется. А где ты их наелась? Там, на берегу, их очень много, наверное. И вообще лучше, чем у нас? Расскажи!       — Знаешь… Мария, да? В другой раз, ладно? Я тороплюсь, мне еще документы оформить надо…       — Так ты еще не была в ратуше? — Мария согнула одну ногу в колене и закинула ее на кровать, повернувшись ко мне и откусив яблоко. — Как можно быстрее туда беги, а то попадет. И от Маргариты получишь, и от слизней из ратуши, — она говорила с набитым ртом. — Там есть один особенно вредный, самый настоящий слизень. Бывает, сюда захаживает. Все прячутся сразу, а то найдет за что штраф влепить.       Сказав последнее, Мария хихикнула и смешно развела руками в стороны. Даже я не смогла сдержать улыбки.       — Да, мне уже попало вчера.       — Ну так и поторопись. Когда вернешься, я к тебе приду. Пойдем приют осматривать. Хоть какое-то развлечение, а то с такой мамой, как у меня, даже не выйдешь никуда. Ты ее видела вчера на кухне: строгая такая, в белом переднике. И покричать страсть как любит. Но ты ее не бойся, это она только на меня кричит.       Вдруг Мария вскочила с кровати. Густые огненные кудри, слегка схваченные заколкой, отвечали на каждое движение хозяйки, пружиня.       — Здесь так скучно, ты не представляешь, — она потянулась, встав на цыпочки и уже продвигаясь к выходу. — Это хорошо, что ты к нам заехала. Ты мне понравилась. Будем дружить!       Последнее восклицание Мария бросила звонко, снова рассмеялась и, попрощавшись, убежала так же быстро, как и вошла. Казалось, она относилась к такому типу людей, которые всем предлагают под видом дружбы свое назойливое общество и которым все равно, что об этом думают их жертвы. Но я не могла не заметить в ней обаятельной доброты и веселого нрава. Вероятно, ее и правда толкнула ко мне лишь скука.       Я оделась в свежее платье, накинула шаль и, захватив сумку с документами, отправилась вниз. Умывшись и позавтракав в небольшой общей обеденной зале, где на меня никто не обращал внимания, я поспешила в ратушу.       Весь путь до Главной площади я продумывала возможные варианты развития событий, сочиняла ответы на вопросы, которые мне могут задать. Сейчас мне необходимо получить работу и средства к существованию, а уже потом заниматься поисками свидетелей и документов.       Утро оказалось туманным. На улицах было на удивление пусто. Я шла по деревянным мосткам, кутаясь в свою тонкую шаль, чувствуя, как стучат зубы от холода. Хорошо бы с жильем получить хоть немного денег на что-то более теплое.       Наконец, я была на пороге самого большого здания в городе. Здесь, в ратуше, располагались центры управления всеми городскими структурами. В ней разворачивали пышные приемы послов и влиятельных торговцев, сюда приходили за разрешениями на какую-либо деятельность, здесь же размещались архивы и казна города. В ратуше проводились судебные заседания, а еще она была резиденцией бургомистра. Его домом.       Я осмотрела громаду деревянной постройки с многоярусной двускатной крышей, высокой башней и огромными окнами первого этажа. Окна последующих этажей были меньше по размеру, их ряды прерывались балконами. Где-то за одним из этих балконов был кабинет человека, из-за которого я сейчас стою здесь, стуча зубами от холода, вынужденная просить разрешение на жизнь в родном городе.       Главный вход представлял из себя большую двустворчатую дверь с металлическими ручками в форме рыб с длинным изогнутым телом. К нему вела широкая лестница с резными перилами, но путь мой лежал не сюда. Горожанам, чтобы решать свои дела, необходимо было обходить ратушу с боку и использовать более скромную, ничем не украшенную, одностворчатую дверку.       Войдя в ратушу, я почувствовала, что мне стало теплее. Внутри было сумрачно, и хоть в этом небольшом помещении-приемной присутствовало одно из огромных окон первого этажа, оно выходило в сторону переулка, и свет сюда в это время дня почти не попадал. Вдоль стены стояли стулья, некоторые из них уже были заняты. Напротив, за длинным и широким столом в кресле восседал мужчина средних лет в чиновничьей форме. Он был занят бумагами: ставил какие-то штампы и время от времени перелистывал страницы огромной книги, что-то вписывая в нее пером. На столе перед ним стояли две зажженные лампы.       Я поздоровалась и изложила суть дела, на что мне бесстрастным, уставшим голосом было предложено подождать в очереди. Мне ничего не оставалось, кроме как сесть на один из стульев. Другие посетители лишь скользнули по мне взглядом и занялись каждый своим делом: кто-то пересматривал свои бумаги, водя пальцем по мелко исписанным листам, кто-то тихо переговаривался с соседом, кто-то просто смотрел в пол, сложа руки на груди.       В помещении слегка пахло сыростью. Было тихо, различались лишь чуть слышный шепот соседей по очереди, да скрип пера секретаря. С моего места мне не было видно этого человека за стопкой книг, стоящей на столе, но я могла наблюдать, как его руки ловко и красиво выводили буквы замысловатым почерком, периодически обмакивая перо в чернильницу, стоявшую рядом в деревянном футляре.       Прозвучала чья-то фамилия, один из ожидающих подошел к столу секретаря, забрал у него свои бумаги и вышел вон, облегченно вздохнув. Это происходило и с другими. Мне же пришлось сидеть не менее часа, прежде чем очередь дошла до меня, и я услышала свое имя.       Я вжала пальцы в сумку и подошла к секретарскому столу.       — Для получения разрешения на работу вам нужно предоставить документы об образовании и пропуск. Еще необходимо внести пошлину за право на начало деятельности на территории города.       Секретарь не смотрел на меня, по-прежнему занятый своими бумагами. Я принялась доставать документы из сумки, не представляя, что буду делать со злосчастной пошлиной. Протянув секретарю пропуск, выписанный Йоханном, и листок с печатью Старой Школы я выжидающе глядела себе под ноги.       Секретарь, все так же, не глядя на меня, принял документы и стал их изучать. Спустя какое-то время он заключил:       — Я выпишу вам разрешение. В школе квартала Ремесленников есть вакантная должность учителя, туда и пойдете. Этим же разрешением воспользуетесь при вселении.       Секретарь произносил это спокойно, не выражая никаких эмоций. Создавалось впечатление, что он просто проговаривал заранее выученный текст и ему уже приходилось это делать не один десяток раз. Выписав что-то на очередном бланке, секретарь поставил печать и протянул это мне.       — Я бы не торопился на вашем месте, мисс Линдберг.       До того, как я успела взять разрешение, его у меня перехватила рука человека, которого раньше в помещении не было.       — Пропуск выписан вчерашней датой, — второй рукой человек поднял мой пропуск со стола секретаря до уровня глаз. — Вы были обязаны явиться сюда сразу по прибытии в город. В данном случае мы имеем дело с нарушением порядка регистрации, за что на вас налагается штраф.       Я начинала беспокоиться. Мне уже не впервой пришлось проклинать себя за вчерашнюю слабость, нужно было пересилить себя и пойти в ратушу сразу. Теперь я не только привлекла к себе лишнее внимание, но и штраф получила.       — Но сэр… Я пришла, чтобы получить работу. Сейчас у меня нет денег ни на пошлину, ни на штраф.       — В таком случае на вас налагается обязательство работать на город, пока штраф таким образом не будет выплачен. Учитывая специфику вашего образования, наиболее полезным будет занять вас работой в архиве для переписывания сводных таблиц и образцов заявлений. Срок работ — два месяца.       — Сэр, я не архивариус, я учительница. И на на что же я буду жить эти два месяца?       Человек посмотрел на меня внимательно.       — Насколько мне помнится, фамилия Линбергов стала достаточно…известной с какого-то времени. Уже одно то, что вам позволили проникнуть сюда — большая для вас удача. Следовало бы напомнить лишний раз этому болвану на берегу не пускать в город всякий сброд.       Услышав последнее я почувствовала укол обиды. Даже злость. Сильнее сжав свою сумку, я наблюдала, как этот сутулый человек в неухоженной одежде отдает мое разрешение обратно секретарю, давая распоряжение сделать на нем дополнительные записи.       — Будете жить в одном из приютов. Их здесь четыре, выбирайте любой. И еще, мисс Линдберг, не рассчитывайте на место учительницы. Их у нас достаточно, городу не нужно больше дармоедов. На вас и так уходит слишком много средств из казны.       — Но это моя работа, я больше ничего не умею.       — Вы умеете писать. Этого достаточно для работы здесь, в архиве. Под моим присмотром.       Последнее было сказано с особенной интонацией, и меня обдало холодом. Я стала замечать знакомые черты в этом человеке. Что-то почти забытое, но теперь вдруг вновь возникающее в памяти.       — Вас будут ждать завтра к семи утра в ратуше. Потрудитесь не задерживаться, Клара Линдберг.       Услышав свое имя, произнесенное вновь с очевидным намеком, я уже не могла не верить в то, что вижу. Я узнала его, это был Альфрид. Было ясно, что и он меня узнал, но что его заставило так меня встретить? Я уставилась на него, потеряв способность разговаривать. Среди всех вариантов, что я продумывала, такого не было.       Альфрид тем временем посмотрел на меня в последний раз перед тем, как удалиться, и было не понятно, что промелькнуло в его глазах: презрение, раздражение или, возможно, укор.       Получив, наконец, свою бумагу, я отправилась обратно в приют. Я не помнила, как добралась до него. В моей голове хором кричали и кружились тысячи мыслей. Поднимаясь по лестнице, я почувствовала, что меня тянут за руку, не давая идти дальше.       — Клара! Пошли на кухню, поможешь с обедом. Маргарита сказала, что ты обещала, — Мария улыбалась и смотрела на меня.       — Я плохо себя чувствую, прости, Мария. Пойду к себе.       Мне было необходимо уйти, присутствие Марии раздражало, хоть я и понимала ее расположение ко мне и не хотела ее огорчать.       — Нет, Клара, ну пожалуйста! Хотя бы просто посиди там со мной. Меня мама замучает, если мы с ней вдвоем одни будем, — сказала она уже тише, заговорщически приближаясь ко мне и продолжая держать меня за руку.       — Мария, я не могу. Я обязательно помогу тебе в другой раз, договорились? Прощай.       Я высвободила свою руку и отправилась к себе.       — Ох, как жалко, Клара! Я так на тебя рассчитывала.       Мария оглянулась в сторону кухни и пошла за мной.       — А может тебе нужно чего-нибудь? Бульона хочешь? Или сухарей. Я принесу…       — Не надо, Мария, — сказала я грубее, чем мне хотелось бы. — Спасибо, но я не хочу. Мне просто нужно отдохнуть, понимаешь?       — Ну, да. Ладно, я понимаю, — она погрустнела и опустила глаза, но потом вновь тряхнула кудрями весело. — Если что, я на кухне буду. Пока мама меня не заест, конечно.       Мария удалилась, а я, наконец, смогла остаться одна. Мне снова хотелось плакать, и это раздражало еще больше. Я закрыла лицо руками и легла на кровать, свернувшись калачом.       Я думала о том, как мог Альфрид возненавидеть меня настолько, что с его легкой руки мне теперь придется работать бесплатно и жить в этой тесной каморке. Что ему наговорили и, самое страшное, чему он поверил?       Внезапная мысль пришла в голову, заставив меня успокоиться. Архив! Я буду работать в архиве, а значит смогу получить доступ к документам. Это же редкая удача! Хотели меня таким образом унизить или нет, но я смогу использовать это в свою сторону. Нужно только не привлекать к себе больше внимания, делать, что скажут, и тайком просматривать бумаги. Только бы не попасться. Только бы все получилось.       А Альфрид… Я поговорю с ним завтра. Он захочет меня выслушать, я уверена. Может, он даже мне поможет, как и раньше помогал. Кому как не ему знать, где добыть нужное дело? Ведь он работает в ратуше. Да…вместе с бургомистром.       Эта мысль заставила меня вздрогнуть. Как это вышло? Почему он там? Я должна это выяснить, должна с ним поговорить.       Снова раздался стук и послышался знакомый звон браслетов. Открыв дверь, я увидела Маргариту.       — Все в порядке, дочка? Мария всем рассказывает, что тебе нездоровится. Простудилась что ли?       — Со мной все хорошо, не беспокойтесь, Маргарита. Просто устала. Пойдемте оформлять бумаги, у меня все готово.       Маргарита всплеснула руками, сказала, как все это славно, и поспешила в свой кабинет. Я же последовала за ней, держа в руках разрешение с надписью «ограничено».