Вкус яблока

      Солнце уже садилось. Небо все еще казалось чистым, однако вдали стал виден строй густых облаков, и голубизна постепенно сменялась желто-красными разводами.       Люди начали расходиться, ибо смотреть было уже не на что, да и слушать было нечего: тело давно унесли, а все известные факты уже перемололись с выдумками так, что нельзя было отличить их друг от друга. К тому же становилось холодно. Я довольно сильно озябла и отправилась обратно в приют, надеясь успеть крепко поужинать перед поездкой на берег.       Меня беспокоило то, что люди много говорили о причине гибели Губерта Старшего, как о проделке озерной ведьмы. Такое привычно было услышать в очереди на рынке или в таверне за игрой в кости, но серьезные лица горожан, тревожно перешептывающихся, погрузили меня в серую, злую печаль. Я вспомнила слова Альфрида о том, что горожане стали склонны к тому, чтобы болтать глупости и самим же в них верить, и впервые с досадой подумала о том, что он знает жителей Эсгарота куда лучше меня. «Какая наивность. Действительно, как дети», — чуть ли не вслух произнесла я.       Беспокоило и то, какие взгляды бросали мне в толпе. За последнее время я успела привыкнуть к тому, чтобы меня иногда обходили стороной, но на этот раз такое тревожное, презрительное отношение ко мне оказалось явным.       Тело Губерта Старшего было найдено под одной из боковых улиц, выходивших к основному каналу квартала Ремесленников. Это место было до странного близко к моей школе, и я всерьез испугалась, что жители квартала могут приплести к делу об убийстве меня. Как оказалось, мое беспокойство было оправданным.       Присутствие на месте смерти знакомого мне человека, мысль о том, что, возможно, он видел меня последней, и бестолковые толки горожан так взволновали меня, что я не помнила, как дошла до приюта.       К моему удивлению, во внутреннем дворе я не застала никого, кроме нескольких стражников. Завидев меня, один из них поспешно приблизился. С досадой я узнала в нем Сигурда.       — Ну что, доколдовалась, ведьма?       Он произнес это с ухмылкой на лице и явно был очень доволен.       Я не успела придумать, что ему ответить, и почувствовала, как меня уже схватили с обеих сторон за локти.       — Тебя обвиняют в убийстве члена Городского совета. Ты можешь молчать, конечно, но это тебе точно не поможет.       Сигурд с неизменным выражением превосходства на лице сделал небрежный жест рукой, и стражники повели меня вон со двора. В последний момент мой взгляд упал на окно кухни с испуганной мордочкой Марии в нем. Она смотрела широко раскрытыми глазами сквозь грязное стекло на то, как меня выводили, и зачем-то прижимала палец к губам в жесте «молчи».       — Мне самой только что сказали об убийстве, я ничего не знаю, — произнесла, наконец, я. — Куда меня ведут?       Постепенно, с запозданием, меня охватывала паника. Голос стал плохо слушаться, предательски не хотел становиться громче, и я, кажется, глотала слова.       — Известно. Куда и всех тебе подобных.       Разговаривал со мной только Сигурд, и делал он это с какой-то удивительной небрежностью, будто издевался.       Пока мы шли, меня бросало то в холод, то в жар. Я пыталась вспомнить, что в моем поведении могло вызвать подозрения, чтобы заранее придумать ответы на возможные вопросы, но в голове была пустота, или вспоминался уже испытанный мной холод тюремной камеры. Едва оправившись от болезни, я могла не вынести второго такого заключения, к тому же на этот раз обвинения были куда более серьезными.       Завидев знакомые серые стены с решетками, я неосознанно остановилась, но меня резко и больно потянули вперед, и мне пришлось даже проехаться ступнями по мосткам, чуть не вывихнув лодыжку.       Стражникам не составляло труда тащить вперед мое исхудавшее тело. Они часто поднимали меня от земли, когда им казалось, что я иду недостаточно быстро. Я уже почти задыхалась от боли и волнения, когда мы вошли внутрь. Отправившись по лестнице на самый верх здания, мы достигли комнаты, хорошо освещенной свечами, с крашенными в бурый цвет стенами и расставленными вдоль них стеллажами с кипами бумаг.       Меня подвели к столу, за которым сидел человек в форме начальника стражи и сухонький старичок в сером облачении с пером в руке. Начальник тут же поднялся, когда я подошла, и в только в этот момент стражники, сопровождавшие меня, наконец, отпустили мои руки.       Приветствовавший меня человек был высок, крепок, со светлыми волнистыми волосами до плеч и пышными усами. Лицо его не блистало ни умом, ни добротой, и находиться рядом с ним было неприятно. Про такие лица никогда не угадаешь наверняка, что они выражают: на них с одинаково тупым удивлением будут проступать и радость от встречи и лютая злоба.       — Вот, привели, — произнес Сигурд, отойдя в сторону.       Я стояла, как вкопанная, не зная, как себя вести, и все еще опасалась чем-то себя выдать, хоть и была уверена в своей невиновности.       — Да, это она, чтоб меня… — сказал начальник стражи, сильно сощурив глаза, но растянув рот в подобие улыбки. — Та самая мышь. Стоило ожидать, что из тебя выйдет что-то похожее.       Он пристально вгляделся в мое лицо и, очевидно, узнал меня, а мне вдруг показалось, что и я знаю этого человека.       — Объясните мне, на каком основании меня привели сюда силой, — осмелилась, наконец, произнести я.       — Ишь, она еще спрашивает, — усмехнулся начальник стражи. — Не строй из себя невинную овечку. Про тебя известно, что сегодня, не позднее полудня, в школе квартала Ремесленников произошла твоя встреча с членом Городского совета Губертом Старшим. Было это?       Пока он говорил, старичок проворно записывал все на один из листов, аккуратно сложенных тут же на столе.       Меня посетила догадка, что, должно быть, так выглядит официальный допрос, но я совершенно уже потерялась, и не знала, как отвечать. С одной стороны, отрицать посещение Губерта Старшего было глупостью, поскольку его наверняка видели рядом со мной, да и тело найдено там же, у школы. Но с другой стороны, любое слово могло оказаться лишним.       — Да. Он приходил, — произнесла я робко, не отрывая глаз от пера, уже ловко записавшего мою фразу.       — С какой целью? — резко спросил начальник стражи.       — Я…       «Я не знаю», — хотелось произнести мне. Но нельзя же было выдавать себя тем, что один из ратманов вдруг решил обсуждать со мной возможность использования моей репутации против бургомистра.       Секунды шли, а я все медлила с ответом. Все мысли в голове смешались, и никакой сколько-нибудь приличной выдумки как назло не появлялось: «Скажи же что-нибудь. Хоть что-то. Рабочие! Точно. Он пришел из-за них».       — Я жаловалась ему на рабочих. Они плохо справлялись со своими обязанностями.       Мне хотелось выглядеть уверенно, но я все еще не могла отвести глаз от пера.       — Почему вы не вели переписку по этому вопросу? Почему он пришел к тебе сам, а не назначил встречу в ратуше, как того предписывает кодекс ведения дел?       Я глубоко дышала, и у меня закружилась голова. Ощущение было таким, будто ее наполнили чем-то колючим изнутри. Колючим и ледяным.       С каждым вопросом мне становилось все хуже, потому что каждый раз я осознавала, что мне придется в очередной раз придумывать ответ.       В тот момент, когда начальник стражи уже тяжело и нетерпеливо вздохнул, видя мое замешательство, я услышала, как открылась входная дверь. Минуту спустя в помещение вошел Альфрид с бледным, почти мертвым лицом.       Все в комнате заметно напряглись, увидев его. Старичок даже бросил свое перо и привстал, но начальник стражи продолжал впиваться в меня взглядом.       — Откажешься отвечать добровольно — будем спрашивать иначе, — сказал он, повысив тон.       На лице Альфрида, который уже подошел достаточно близко к начальнику стражи отобразилась гримаса то ли отвращения, то ли боли.       — Ты все надрываешься, Брага? Как только сил хватает?       Начальник стражи повернул голову в сторону Альфрида и будто только заметил его присутствие. Я быстро поняла, почему этот человек показался мне знакомым. Брагу, с которым Альв был неразлучен во времена нашего детства, теперь трудно было узнать, но что-то едва уловимое в выражении лица и манере держаться все-таки осталось.       — Займись кем-то другим. Ее я забираю, — продолжил Альфрид, смотря куда-то мимо меня.       — Она задержана по обвинению в убийстве. У меня уже больше десятка свидетельств против нее.       Лицо Браги было еще более довольным, чем у Сигурда в момент моего задержания. Он совсем не скрывал своей улыбки сытого кота, глядел на Альфрида сверху вниз и произносил слова, будто смакуя их.       Когда мы были детьми, Брага казался куда крупнее. Сейчас же я подумала, что Альфрид мог быть даже выше, если бы не сутулился так сильно.       — Меня это не касается, — проговорил Альфрид и сделал мне жест, чтобы я выходила.       Сигурд издал смешок за моей спиной. Я невольно обернулась и увидела, что он действительно беззвучно давился от смеха. Впрочем, внимания на это никто не обращал. Пользуясь моментом, я поспешила к выходу.       Улыбка спала с лица Браги, когда он увидел, как я покидаю область его владений. Спустя несколько шагов мне снова пришлось остановиться, испугавшись окрика начальника стражи:       — Именем бургомистра, я…       Альфрид перебил его:       — Бургомистр будет говорить с ней лично. А ты слишком часто пользуешься его именем. Я доложу ему, что ты хватаешь людей вопреки его рекомендациям.       К моему удивлению, Брага ничем не посмел возразить. Он лишь снова растянул губы, но, судя по тому, как заиграли желваки на его скулах, то была уже не улыбка, а проявление раздражения.       Увидев, что я еще стою у выхода, Альфрид прошипел: «Шевелись», и несильно толкнул меня вперед.       Впервые со времен моего приезда в город я испытывала что-то похожее на радость при виде Альфрида. Все-таки его тихая злоба стала мне куда привычней.       Он вел меня огороженной улицей, по которой водили узников на суд к ратуше. По пути нам встречались только стражники. Они стояли, вытянувшись, и смотрели перед собой.       — Ты и правда поведешь меня к бургомистру? — спросила я.       Мне казалось, что произносить слова нужно тише и так, чтобы со стороны не было заметно, что мы разговариваем. Альфрид ответил не сразу.       — Да. Но завтра. Сегодня ты должна как следует подготовиться, чтобы не сесть в лужу, как сегодня и не мямлить себе под нос.       Альфрид шел немного впереди меня каким-то нетвердым шагом.       — Что ему от меня нужно?       — Выпить чаю с кренделем, — рявкнул Альфрид в мою сторону. — Как ты можешь быть такой дурой? Он будет говорить с тобой о своих интересах. И, может быть, если произойдет чудо и ты поумнеешь за ночь, тебе удастся заикнуться о своих.       Я совсем осмелела, заметив, что Альфрид не боится говорить при стражниках.       — То есть господин бургомистр нынче благосклонен? Раньше мне казалось, ты прячешь меня от него.       — Времена меняются, как и воля бургомистра, — проворчал Альфрид.       «Старику что-то нужно от меня. Это любопытно», — подумала я.       Мы уже приближались к ратуше. Альфрид ускорил шаг, и мне пришлось поспевать за ним.       — Расскажи мне, что ты знаешь о сегодняшнем. Меня снова в чем-то обвиняют, а я даже не поняла, что произошло.       — Тот, с кем ты сегодня познакомилась, помер не от радостной встречи с тобой, как ни странно. Он имел много врагов. Я пока не знаю, кто его убил, но выяснить будет просто.       — А что, поиск убийц — тоже твоя обязанность? Не слишком ли ты самоуверен?       — У каждого свое понятие о мерах самоуверенности, — произнес Альфрид. — Господин бургомистр скажет, что я не умею работать, если убийца не будет найден в течение двух суток.       — Да уж… У вас тут поиски не затягиваются, — произнесла я, потирая локти, которые все еще ныли от сильной хватки стражников.       Альфрид фыркнул. Очевидно, им овладела не привычная для него говорливость.       — Брага — недоумок. И ослу будет ясно, что у тебя не хватит сил задушить такую тушу. Однако ты ему не по душе.       — Он все еще помнит, как гонял нас по улицам? Мы были детьми.       — Поверь, он ничего не забыл. И ему на глаза не попадайся.       — Даже не собиралась.       Альфрид вздохнул и дальше зашагал молча.       Вскоре, обогнув ратушу, мы остановились на Главной площади, такой же пустынной и серой, как и всегда.       — Вообще-то бургомистр надеется, что ты посетишь его сегодня, но я подумал, у тебя есть дела поважнее, например… — начал Альфрид, закатив глаза, и явным намерением сказать что-то колкое, но я неожиданно для себя перебила его.       — Есть.       «Бард, должно быть, уже ждет меня», — мелькнула тревожная мысль. Хоть до полуночи и оставалось еще время, но ведь нужно было оставить хотя бы полчаса на то, чтобы найти то самое место, о котором говорил лодочник.       Альфрид посмотрел на меня недоуменно, и только тогда я поняла, что сказала и постаралась быстрее что-то придумать:       — То есть, мне нужно…       — Меня это не интересует, — отрезал Альфрид. — Я должен представить тебя бургомистру в полдень. Если опоздаешь — будет хуже.       Он старался теперь не смотреть на меня, и явно был не в духе.       — У тебя будут неприятности? — спросила я, немного погодя.       — Неприятности у меня начались с того дня, как ты посмела явиться в город.       Уже много раз Альфрид говорил мне что-то подобное, но в этот момент я почему-то почувствовала сожаление. Возможно, это оттого, что именно теперь он произнес что-то искренно.       — Не опоздаю, — произнесла я, опустив взгляд.       — И приведи себя в порядок. Выглядишь, как испуганная курица.       Альфрид направился ко входу в ратушу, но потом остановился и произнес:       — Спрячь волосы и лицо. По городу сегодня не шастай. Нечего светиться.       Когда он ушел, я выдохнула, почувствовав, насколько уже измотана. Руки еще дрожали от пережитого волнения, но на отдых не было времени: на небе уже появились первые звезды.

***

      Зимние морозы подходили к концу, и днем воздух пах весной, однако по ночам ледяной ветер все еще давал о себе знать. Я слушала его завывания, плутая по пустому причалу, и пыталась отыскать Барда.       Редкие фонари освещали дорогу, качаясь на невысоких столбах. Это место казалось мертвым на фоне других эсгаротских улиц, однако здесь меня можно было заметить куда легче, и я почувствовала тревогу, осознав это. Людей в округе вовсе не было, и тем бесполезнее казались эти тусклые белесые огоньки вдоль причала.       Бард сказал, что будет ждать меня у сарая с флигелем в виде сельди, но разглядеть что-то при таком освещении было трудно. Я уже почти отчаялась, когда наткнулась взглядом на рыбообразный силуэт флигеля над одной их крыш.       Не увидев Барда у дома, я обошла строение пару раз, и почувствовала укол злости, что, возможно, пришла зря. Однако внезапно послышался глухой стук и шорох за стеной. Затем раздался скрип открывающейся двери, и из темноты на свет фонаря вышла знакомая мне фигура. Это был Бард.       — Мне нужна помощь, — произнес он, кивнув мне в знак приветствия, и снова скрылся в сарае, жестом приглашая меня внутрь.       Вздохнув с облегчением, я последовала за ним и тут же почувствовала резкий запах, похожий одновременно на гниль и на сырость. В сарае было совсем темно, и лишь из оконного проема сюда проникал свет фонаря.       — Что это за место? — спросила я.       — Здесь мы храним кое-что для наших друзей на берегу. Перебраться туда удается нечасто, так что приходится нагружать лодку так сильно, как только можно.       — Пахнет странно.       Бард пожал плечами.       — Обычное временное хранилище. Похуже чем многие, но лучше, чем ничего.       Нашей задачей было перетащить несколько мешков в лодку. Бард взвалил себе на плечи мешки побольше, мне отдав два более легких. Судя по ощущениям, в моих — оказалась одежда или что-то тряпичное.       Идти от сарая пришлось довольно долго: мы миновали несколько домов, ушли в сторону от причала, достигнув площади Прощаний. Я невольно остановилась.       — Мы что, поплывем отсюда?       Бард ответил невозмутимо:       — Это место обходят стороной. К тому же отсюда легче попасть, куда нам нужно.       В темноте площадь Прощаний выглядела совершенно обычно, если не считать едва видимых издалека очертаний столбов с траурными флагами и погребального пьедестала в центре. Я не была суеверной, однако площадь все-таки наводила на меня тревогу. Впрочем, это стоило связывать с моими личными воспоминаниями.       Бардом была подготовлена небольшая прогулочная лодка, какие обычно используют для перемещений внутри города. Мы поставили в нее мешки, и она действительно оказалась нагруженной ими почти до предела. Я сочла это небезопасным, но не спешила задавать Барду вопросы: он был очень сосредоточен и постоянно вглядывался в тьму, внутрь города, будто ожидая, что оттуда выйдет кто-то, кто остановит нас и подвергнет допросу. Меня тоже не покидало это чувство, однако даже если этот кто-то и наблюдал за нами, то явно без намерения показать себя.       «Ты замерзнешь. Возьми это», — произнес Бард и протянул мне что-то похожее на старый тулуп, чтобы я могла укрыть им ноги.       Когда приготовления были окончены, наша лодка опасно покачнулась, но все-таки отправилась в путь, не зачерпнув воды. Мне было страшно, и я сильно вцепилась в борта лодки, неосознанно стараясь выровнять ее.       — Бард, — произнесла я. — Ты ведь не в первый раз так плаваешь, верно?       — Да. Но стараюсь делать это пореже. Если тебе страшно, еще не поздно уйти.       — Отсюда в последний путь отправляются покойники. Если забыть об этом, то все вполне сносно, — сказала я и еще сильнее вцепилась в холодное дерево.       Рядом с городом лед всегда очень тонок, и его легко разбить даже такой легкой лодкой, какая была у нас тогда. Однако чем дальше мы отплывали, тем опаснее и труднее становился наш путь. Бард очень ловко управлялся с лодкой, избегая встречающихся на пути кусков льда и выступающих из вод озера остатков каменной кладки старого города. Я увидела в свете фонаря очертания статуй в нишах, узнав в них стражей бывших некогда главными ворот. Это означало, что мы немного обогнули город к югу и теперь вышли за пределы старых границ Эсгарота. Городское кладбище находилось в другой стороне, и я облегченно вздохнула, когда поняла, что хотя бы не придется ходить по нему ночью.       Тем не менее, путешествие оставалось опасным, и я, рассчитывая поговорить с Бардом о том, что видела и слышала в городе, в том числе и о произошедшем убийстве, молчала. Я боялась отвлечь лодочника и стать причиной несчастья.       На лодке мы добрались до места, где лед был достаточно крепким, чтобы выдержать наш вес, и отправились дальше пешком. Из того, чем была нагружена лодка, Бард забрал лишь один небольшой узелок, объяснив, что это «подарок для Берси», и вручил его мне.       После нескольких минут пути мы дошли до ожидавших нас саней, запряженных одинокой тощей лошадью. В санях сидел мужичок с трубкой в зубах, в кожухе с высоко поднятым воротником. Его освещал висевший на толстой жерди фонарь, и было видно, насколько сильно этот человек румян от мороза.       — Приветствую, Бард. Какие новости в городе? — произнес он звонко.       — Те же, что и всегда, Джон. Ничего хорошего, — ответил Бард.       Он жестом пригласил меня сесть в сани, что я и сделала, а сам устроился рядом с возницей.       — Я привез все, что нужно. В лодке, на прежнем месте.       Мужичок, все еще держа трубку в зубах, кивнул молча, взял в объемные рукавицы вожжи и несильно подстегнул лошадь. Она нехотя начала переставлять худые ноги — и сани тронулись с места.       Ехали мы довольно долго, а однообразный ночной пейзаж и холод заставляли время тянуться еще медленнее. Вдруг, вместо бесконечной черноты стали попадаться на глаза голые деревья и кустарники. Они своими кривыми ветвями тянулись к нам из тьмы и чем-то походили на когтистые лапы. Стало понятно, что мы уже не на озере.       Вскоре сани заскользили куда быстрее по хорошо проезженной дороге. Вдалеке показались огни горящих окон. «Должно быть, поселение ссыльных», — подумала я.       Мы остановились у высоких ворот, и пока возница разговаривал со стоявшим тут же охранником, снова пошел снег. Снежинок становилось все больше, и они красиво падали, медленно кружась в лучах света фонарей на воротах: погода стояла безветренная.       Переговоры с охранником не заняли много времени. Мне не было слышно разговора, но я видела, как охранник медленно покачивал головой, пока мужичок, привезший нас, рассказывал ему что-то, показывая своей объемной рукавицей в неопределенном направлении.       После обоюдного смеха возница по-дружески хлопнул собеседника по плечу в знак прощания, ворота открылись, и сани въехали во двор. Охранник не стал их осматривать вопреки моему ожиданию, да и на нас с Бардом он едва обратил внимание. Никто не стал спрашивать о том, кого привезли сани и зачем. Все это мало походило на то, как обычно описывают места ссылки.       Сойдя с саней, оглядевшись, насколько это позволяло освещение из окон домов, я сделала вывод, что место, где мы остановились, похоже на самый обыкновенный деревенский двор. Неподалеку, за забором, лаяла собака на привязи. Она настолько рьяно исполняла свой сторожевой долг, что, даже охрипнув, не переставала возвещать о нашем прибытии всему поселению.       — Обратно в полдень поедем, — сказал мужичок, тоже слезший уже с саней и взявший лошадь под уздцы.       — В полдень? — обеспокоенно спросила я.       — Слишком поздно. Раньше никак? — поддержал меня Бард.       — Леса жду, — ответил мужичок, покачав головой. — Как погрузят — повезу в Западную. Порожняком не поеду, сам понимаешь.       Бард, помолчав пару секунд, как-то резко кивнул головой вознице, повернулся ко мне и произнес:       — Здесь недалеко. Идем.       — Я не могу вернуться позднее полудня, — бормотала я, с надеждой глядя на Барда. — Это очень важно.       — Другого возницу мы тут долго искать будем. А уговаривать этого бесполезно.       «Будь проклят тот день, когда я согласилась на это», — бросила я себе под нос, стараясь, чтобы Бард не услышал меня. Я была уже достаточно сильно раздражена тем, что донельзя замерзла и устала.       Мы вышли со двора на широкую дорогу, и, облаянные по пути еще по меньшей мере тремя собаками, вскоре добрались до дома с красными занавесками на окнах. Он был окружен низким забором с калиткой, маленькой и бесполезной.       В этом дворе тоже находилась будка с собакой, но на этот раз огромный черный пес молча вышел из своего укрытия. Он только проследил за нами глазами, в которых на секунду отразился алый свет из горящего окна. Бард почесал пса за ухом, когда проходил мимо, после чего тот спокойно вернулся обратно в свою конуру, лишь покосившись в мою сторону.       Я шла следом, стараясь держаться от собаки подальше. Ноги у меня замерзли уже совершенно, и отказывались сгибаться, превратившись в деревянные ходули. Хотелось уже зайти поскорее в дом и согреться: свет из окна и дым из трубы не оставляли сомнений, что внутри непременно должно быть тепло.       Барду пришлось довольно долго стучать в дверь, и я начала беспокоиться, что нас не намеренны запускать, но, наконец, она со скрипом отворилась, и навстречу нам из легкой дымки показался мальчишка лет двенадцати, без шапки, с черными, как уголь волосами. Он сначала воровато выглянул из-за двери, а потом, разглядев Барда, вышел совсем.       — А… это всего-то ты. Я думал, Маришка пришла.       — А ты все прячешься? Опять нашкодил? — усмехнулся Бард, намереваясь потрепать мальчика по голове.       Тот ловко уклонился от руки Барда и вытер нос кулаком.       — Кроме Маришки все дома. Дожидаются тебя.       Он отошел от двери, пропуская Барда и только теперь заметил меня. Я улыбнулась ему, но мальчик лишь снова провел кулаком по носу, всхлипнув. Он был одет в шерстяную дырявую кофту, которая висела на его тщедушном тельце, доставая почти до колен. Длинные рукава мешались, и мальчик безуспешно все время их закатывал. Когда мы с Бардом зашли в дом, он закрыл за нами дверь на засов, и пробежал мимо нас в комнату.       Внутри было очень хорошо натоплено. После студеного воздуха, которым я вдоволь надышалась на озере, ощущать такое тепло было очень приятно. Если бы положение мое в тот момент не было настолько волнительным, я несомненно захотела бы спать.       Пока я копалась с одеждой, Бард уже ушел вперед, в комнату. Провозившись еще немного с шалью, я отправилась следом.       Первое, что бросилось мне в глаза — фигура высокой женщины, богато одетой. Она была совершенно чуждой всему вокруг, и, так внезапно увидев ее, я на несколько мгновений забыла, зачем пришла и где нахожусь. Это белое облако, эфемерное, как сон, возвышалось над всем в комнате.       Шуба женщины была оторочена светлым мехом. Длинная юбка из белой шерсти со сложной вышивкой издалека походила на кружево, хотя, очевидно, была очень плотной, по погоде. Неподалеку горел очаг, от которого исходил теплый свет, да и на столе в центре комнаты стояло несколько зажженных свечей, однако, казалось, что главный источник света — стоявшая у алых занавесок красавица. Ее голову согревала высокая шапка из белого же меха, украшенная нитями жемчуга, свисавшими вниз до самых плеч. Женщина стояла прямо, сложив руки вместе, подняв высоко подбородок, и глядя на все безразлично.       Бард грел руки у очага. Женщина молчала, лишь мельком посмотрев на него, и осталась стоять на своем месте, однако мне показалось, что ее тонкие черты слегка исказились.       — А… Вот и ты, — раздался чей-то равнодушный голос, тихий, хриплый и больной.       Я поначалу не поняла, откуда он, но спустя секунду услышала скрип. С потрепанного кресла, стоявшего у очага спинкой ко мне, поднялся человек и протянул Барду руку. Тот привычно кивнул головой в знак приветствия и произнес:       — Выглядишь скверно, Берси.       — Что, не нравится украшение? — ответил человек, свободной рукой указав на лоб.       Берси был обряжен во множество слоев одежды, и кроме того, сверху было накинуто драное одеяло. Это придавало всей фигуре объемность, но поданная Барду для пожатия рука выдала кривые паучьи пальцы и тонкое запястье.       — Тебе следовало быть осторожнее, — произнес Бард.       Берси резко вырвал свою руку и издал короткий звук, похожий на шипение змеи.       — Осторожнее… Осторожность стоит еще дороже.       Он отошел от Барда, сильнее кутаясь в одеяло. Повернувшись в мою сторону, Берси показал мне лицо, и я увидела на его лбу клеймо в форме колеса.       Как бы ни было трудно мне узнать Брагу в начальнике стражи, теперь мне с еще большим трудом верилось в то, что передо мной тот самый Берси, которого я знала в детстве. Брага хотя бы показался мне знакомым, но его брат настолько изменился, что если бы его имя произнес не Бард, а кто-то другой, я бы решила, что меня обманывают.       — Я привел тебе кое-кого. Думаю, вы знакомы, — сказал лодочник и отвернулся в сторону очага, продолжив греть руки.       Берси поднял глаза на меня и поначалу сузил их, подобно брату, будто пытаясь разглядеть, кто стоит перед ним, но затем выражение его лица резко изменилось: брови опустились, глаза раскрылись и странно заблестели. Он как будто отшатнулся назад на мгновение, а потом медленно взял со стола одну из свечей и направился ко мне.       Лицо Берси отдаленно напоминало морду грызуна. Оно сильно выступало вперед, при этом щеки были сильно впавшими, а на маленькой нижней челюсти находилась многодневная щетина. Рот у него был очень выразительным, подвижным. Его тонкие губы, казалось, являлись самой яркой частью лица, и постоянно то собирались, то растягивались в подобие презрительной улыбки. Когда Берси подошел ко мне и принялся разглядывать мое лицо в свете свечи, они стали совсем прямой линией, проходящей через все лицо горизонтально.       — Возможно и знакомы, а возможно… — произнес он, вновь сузив глаза. — Проклятье, Бард. Кого ты привел? Если это то, о чем я думаю, то, должно быть, ты сам сошел с ума.       Бард отвернулся от очага и сложил руки на груди. Я заметила, что он в тот момент обменялся взглядами с женщиной в белом, все еще молча и неподвижно стоявшей у окна.       — Раскрой глаза, Берси. Это Клара Линдберг. Ты ведь знал, что она в городе, чему ты удивляешься?       — Я удивляюсь твоей глупости, Бард. Ты думаешь с годами ее безумие обратилось в…       — Тихо! — прозвучал высокий и властный голос.       Женщина в белом подняла руку, остановив речь Берси. Она спокойно, не опуская головы, проплыла в центр комнаты и остановилась у стола. Теперь ее взгляд был устремлен на меня.       — Она нам поможет. Она не безумна. Я это вижу.       Услышав эти слова, Берси замолчал и как будто успокоился. Он убрал, наконец, свечу от моего лица.       — Ты опять за свое? — бросил он женщине в белом, сразу успокоившись. — Дури кого-то другого. Ты не знаешь о ней того, что знаю я.       Мне не нравилось, что обо мне говорят, будто я ничего не слышу.       — Я пришла поговорить. О том, чтобы вмешиваться в чьи-либо дела, речи пока не идет, — сказала я, как можно более спокойно.       — Но ты должна, — произнесла женщина, изобразив на лице ничто иное, как удивление.       Похоже она и правда не рассматривала вариант моего отказа.       — Я повторяю: я пришла лишь поговорить.       Мой голос прозвучал довольно твердо. Красавица опустила глаза и сжала полные губы.       Бард решил прервать паузу:       — Как вы оба поняли, это мисс Клара. Вы много о ней слышали и знаете, возможно, гораздо больше, чем она сама. Клара приехала сюда для того, чтобы задать несколько вопросов тебе, Берси.       — Мне? — произнес Берси и плюхнулся обратно в свое кресло. — О чем?       — О прошлом.       — Пусть спрашивает у Альфрида. Они с ним более близки.       Бард многозначительно посмотрел на меня. Я так и не рассказала ему о том, что в детстве мы с Альфридом были дружны.       — Ты знаешь, Бард, что она сделала? — продолжил Берси. — Хотя, судя по тому, что ты приволок ее сюда, не знаешь. Ну так я скажу тебе. Она, — он указал дрожащим пальцем в мою сторону. — Убила своими руками ребенка. Чуть не убила меня. А теперь, наверняка, спелась с помощником бургомистра — своим давним дружком, у которого уже тогда хватало гнили в башке, чтобы покрывать и ее и своего покровителя.       Дрожащая рука Берси опустилась, он закашлялся и согнулся пополам в своем кресле. Ночь обещала быть долгой.