Daigaku-kagami

Явление VII Отпусти и забудь Рождество пришло незаметно. С середины ноября, когда «Кагами» встал на уши из-за предстоящего шоу на предновогоднем концерте, дни сменяли друг друга так быстро, что с трудом можно было понять, где начинается один и кончается второй и как вдруг вторник обернулся субботой. В середине декабря начались экзамены, не такие сложные, как летние или итоговые, весенние, но все равно важные, ведь именно от их результатов зависело, насколько расщедрится директор Кассий на Рождество. Табели с оценками учащимся выдавали только по личному заявлению — Гай обещал поставить «отлично» за первое место и готов был сдержать обещание, но пока не знал, кому повезет. И конечно, несмотря на все запреты, ученики продолжали репетиции даже во время подготовки к экзаменам. Поначалу Кассий еще пытался отчитывать их и даже грозился нажаловаться Башу, но потом сдался. Вот так — в репетициях, учебе, в выполнении домашки, репетициях, подготовке к экзаменам, в коротких перерывах на сон и обед, в репетициях, спорах, репетициях, в шитье костюмов, репетициях, репетициях, репетициях — и прошли долгие полтора месяца. Прошли, как один день. Слухи ходили с самого утра: у кого-то родители знакомы с кем-то, и тот слышал от приятеля, что, возможно, вместо обычной трансляции классической семейной комедии про Рождество на местном канале будет шоу талантов, — но в такие вещи мало кто верил. У них же все-таки закрытый колледж, Гай бы никогда не допустил… Гай не «допустил» — он сам загорелся идеей позвать телевизионщиков, об этом не знало даже большинство учителей, только он, Экхарт, Баш и охрана. Поэтому новость о том, что концерт будут снимать, переполошила учеников даже больше, чем первые знаменитости, прибывшие в «Кагами». Пока они неспешно рассаживались в зале, расширенном дополнительными комплектами кресел по такому случаю, за кулисами царил настоящий хаос. Драмкружок готовили декорации — таскали фанеру на сцену, ставили в нужных местах, прятали смену так, чтобы из зала не было видно, настраивали освещение, вентиляторы, поднимали тюки со «снегом» наверх, проверяли, все ли работает… Артур рвал волосы и пытался кричать шепотом, но получалось не слишком успешно — все и так работали на пределе возможностей. Райвис в огромных наушниках настраивал установку Тони, рядом с ним Эд запускал созданные для спектакля эффекты и нервно стучал пальцами по клавиатуре, когда замечал недочеты. Андресс и Халлдор разбирали фигурки, раскладывали их в порядке «выхода» и сортировали по группам. Феликс занимался гримом и костюмами, а в качестве подопытного в кресле перед зеркалом сидел Альфред. Они читали реплики из своей сцены, а сидящий рядом Кику отыгрывал недостающих участников и подавал Феликсу инструменты — булавки, резинки, лак для волос и всевозможные кисточки. Мэттью и Торис — оба в гриме — по очереди разыгрывали друг перед другом сценки и таскали декорации и панели для театра теней, а Ёнсу, сидя чуть в стороне, бездумно смотрел сквозь сценарий. Вместо того чтобы читать свой текст, как это делали остальные, он вслушивался в голоса друзей и мысленно им отвечал — его персонаж был задействован буквально в каждой сцене, так что и реплик у него было много. Ёнсу хотел бы присоединиться к Торису и Мэттью, но не мог — после дня культуры он вообще не мог нормально общаться с Мэттом, а тот даже не пытался как-то это исправить, словно его это устраивало. И поэтому Им тоже перестал себя мучить — вот только при каждом взгляде на Мэттью он вспоминал поцелуй, тепло его объятий и слезы, вымочившие Ёнсу рубашку. Он вспоминал все, что происходило между ними — все взгляды, прикосновения, слова и эмоции, все дни, которые они провели только вдвоем, песни, которые слушали через одни наушники, прижавшись друг к другу плечами, обеды на крыше, когда ветер трепал отросшие волосы Мэтти, его улыбки и мягкие губы, которыми он так неловко и неумело прикоснулся к губам Ёнсу. Когда это началось? Когда их дружба перестала быть просто дружбой? Для себя Им знал ответ — Мэттью всегда ему нравился, но он понял, что влюбился в него, когда тот в одиночку пытался вытащить драмкружок после выпускного Тони, Франциска и Хенрика. Но Уильямс так настойчиво называл его своим другом — несмотря на все взгляды, слова и жесты, — что Ёнсу сдался. Он не хотел терять Мэтти, не хотел портить их отношения своим неуместным признанием, и спустя какое-то время чувства угасли. Он был так рад, что может снова общаться с Мэттом без риска сорваться, не сдерживаясь постоянно, — и не замечал ничего вокруг. А потом появилась Сакура — нежная, милая, прекрасная Сакура! — и Ёнсу потерял голову. Она словно пришла прямо из его мечтаний, собрала в себе все качества, которые Им любил, и — она была совсем непохожа на Мэтти. Только потом Ёнсу начал замечать, как сильно Сакура похожа на Кику, и это смутило его — он думал, что давно переболел этим. За всеми своими переживаниями он не обращал внимания на главное — и пропустил тот момент, когда Мэттью перестал относиться к нему просто как к другу. Ёнсу жалел об этом больше всего: не будь он таким ненаблюдательным придурком, не уделяй внимание всем вокруг, кроме Мэтта, не старайся так сильно скорее избавиться от своих чувств, сейчас все было бы по-другому. У них ведь… могло бы получиться, да? Только не теперь. Ёнсу поморгал, пытаясь сконцентрироваться на сценарии — ему действительно нужно было повторить текст перед выходом на сцену, но мысли о Мэттью способствовали обратному. Перед ним вдруг возник Кику. — Не хочу тебя пугать, но если Артур заметит, как ты спишь перед выступлением, он тут все с землей сравняет, — он присел рядом и заглянул Ёнсу через плечо. Кику уже загримировали — его и без того бледная кожа стала совсем белой, а темные волосы едва проступали из-за пудры. От него пахло чем-то сладким, Им с наслаждением втянул аромат — это снова напомнило ему о Сакуре, об их с Кику сходстве и том, как это неправильно. — Прости, ты что-то сказал? — поймав удивленный взгляд Хонды, виновато улыбнулся он. — Просыпайся, — покачал головой Кику. — Тебе давно пора переодеться. Ох, и раз уж ты так настаиваешь, видимо, у меня нет другого выбора — я помогу тебе повторить текст. — Спасибо, — Ёнсу перехватил руки Хонды и стиснул в своих в знак благодарности. — Ты просто замечательный, Кику. Тот дернулся, натянуто улыбнулся и поспешил избавиться от контакта. Прикосновения были для Ёнсу так же естественны и обычны, как для Кику — грубы и слишком интимны. Им бросил последний взгляд на Мэтта, прежде чем отправиться в кресло к Феликсу, и столкнулся с его растерянным взглядом. Потом Мэтти улыбнулся ему, словно ничего не произошло, и отвернулся к Торису. Ёнсу опустил руки. Оставшееся до начала время прошло в суете: Ёнсу переодевался, терпел щекотку от кисточек Феликса, расчихался, когда пудра попала ему в нос. Кику загонял его по сценарию — первое действие они отыграли полностью, а в оставшиеся пятнадцать минут Хонда вырывал со страниц случайные фразы, заставляя Ёнсу вспоминать свои реплики. — Готовы? — Гай заглянул в гримерку — драмкружок всем составом забились туда перед самым выступлением, чтобы выслушать финальную напутственную речь от Артура. — Через пять минут начинаем. — Готовы, — кивнул Керкленд. — Прямая трансляция или запись? — Запись, — махнул рукой Гай. — Брали интервью у ребят, кто пораньше хотел прийти, после спектакля на вас набросятся, так что не расходитесь. Ёнсу только нервно рассмеялся. — Куда мы денемся с подводной лодки. — И то верно, — одобрительно хмыкнул Гай. — Ну, удачи. Начало за вами — не подведите. Он тряхнул в воздухе кулаком и прикрыл за собой дверь. Артур вздохнул, бросил быстрый взгляд на часы и вздохнул еще раз. — В общем-то, директор Кассий сказал все, что хотел сказать я, — заговорил он. — Это выступление много значит не только для нашего клуба, но и для «Кагами». Не знаю, как вы, а я не хочу облажаться. Постараемся! Артур вытянул руку — ладонью вниз, — и остальные положили свои сверху. Тряхнув неустойчивой конструкцией под дружное «да!», ребята выбрались из гримерки. Ёнсу чувствовал, как от волнения его сердце колотится в горле — он привык быть в центре внимания, привык играть на сцене и выступать перед многочисленной публикой, но это совсем не значило, что он не беспокоился. Мэттью улыбнулся ему, когда они вместе вышли на сцену и заняли свои позиции. Ёнсу хотел сказать ему что-нибудь ободряющее — Мэтти ведь наверняка волновался намного больше его самого, он же сам говорил, как не любит выступать перед широкой публикой, — но не успел. Кулисы приоткрылись, в глаза ударил свет софитов и вспышки камер. Ёнсу сильнее нахмурился, скрючился на своем стульчике и заскрипел пером. — С наступающим праздником, дядюшка! — ворвался на сцену Альфред. — Желаю вам хорошенько повеселиться на Святках! В честь удачной сдачи экзаменов Гай выделил средства на покупку новых микрофонов — их было практически не видно, они не мешали двигаться, поэтому теперь выступающим не приходилось выбирать между комфортом и громкостью звука. Звонкий голос Альфреда разнесся по всему залу, и Ёнсу заметил, как вспыхнули у Джонса уши. У микрофонов был один недостаток — с ними они репетировали только сегодня утром и еще не успели привыкнуть. — Вздор! — проскрипел Им. — Чепуха! В первом акте Скруджу предстояло встретиться с большинством персонажей «Рождественской песни». Сначала его посетил племянник — с этой ролью блестяще справился Альфред. Феликс добавил своим макияжем только неявные штрихи — румянец, растрепанные волосы, подвел немного глаза — светлые ресницы Альфреда были почти незаметны из зала, и это не позволяло ему выражать лицом те же эмоции, что и голосом. В остальном же персонаж Диккенса будто был списан с Ала — или, более вероятно, Джонс прочувствовал его настолько хорошо, что полностью вжился в роль. После того как Альфред ушел, дверь снова приоткрылась: вошли Андресс и Халлдор. Если бы Ёнсу не знал, что это они, то никогда бы не догадался — настолько изменили их костюмы и грим. — Скрудж и Марли, если не ошибаюсь? — подал голос Андресс. — Имею я удовольствие разговаривать с мистером Скруджем или мистером Марли? Андресс и Халлдор играли двух джентльменов почтенного возраста, собиравших средства в пользу нищих и обездоленных. — Мистер Марли уже семь лет как покоится на кладбище, — ответил Ёнсу. Покойного как раз играл Кику, но его выход был не слишком скоро. Андресс и Халлдор продолжали настаивать на пожертвовании, но герой Ёнсу был непреклонен — в этот раз он играл не добрую бабулю, а склочного скрягу, пусть и тоже в преклонных годах, который получал удовольствие от страданий других и искренне наслаждался своим превосходством. Ёнсу не казалось, что ему подходит эта роль, но все проголосовали за его кандидатуру, и ему пришлось смириться. После того как ушли Халлдор и Андресс — им нужно было подготовить ширмы для видений первого духа, а в перерывах переодеться для следующих ролей, на сцене остались только Ёнсу и Мэттью. Заиграла музыка — устрашающая до мурашек, сильная композиция с неразборчивым хором латыни, ослабло освещение — остались только красноватые угли в камине и два верхних синих прожектора. Посыпался снег, вентиляторы раздували по низу туман — постепенно метель становилась сильнее, свет начал мигать и слабнуть, и среди этой какофонии прорезался тонкий голосок: «Да пошлет вам радость бог, Пусть ничто вас не печалит…» Мэттью с Райвисом подготовили этот небольшой фрагмент — Галанте никогда не смог бы спеть самостоятельно, но выйти на сцену ему было необходимо — Халлдор никак не успевал переодеться, Артуру и Кику только предстояло выйти на сцену, Мэтт и Ёнсу были задействованы в этом моменте, да и, так же как Альфред, не слишком подходили по комплекции. Заменить Райвиса могли только Феликс и Торис, но они оба озвучивали театр теней и никак не успевали переодеться к своим сценам. Тогда Мэтт и предложил выход — они записали его голос, а Райвис наложил его на мелодию. Теперь ему оставалось только открывать рот и выглядеть напуганным, а с такой ролью он вполне мог справиться. Ёнсу схватил со стола здоровенную линейку — они с Альфредом нашли ее в одном из старых классов, которые сейчас не использовались, когда выбирали новое место для своих секретных обеденных собраний — и замахнулся на Райвиса. Тот мгновенно прекратил «петь» и, вжав голову в плечи, поспешил убраться со сцены. Проводив его взглядом, Им заметил, что Райвис тут же, не снимая даже нелепого потрепанного платка с головы, бросился к музыкальной установке — звуки метели усилились, стали быстрее и резче. Снова густо пошел снег и туман, а угли, тлевшие на заднем плане, почти угасли. Ёнсу поднялся со своего места и потянулся. — Вы небось завтра вовсе не намерены являться на работу? — обратился он к Мэттью. Тот играл клерка, который работал на Скруджа за копеечное жалование. В театре теней у Мэтти была большая семья: любимая жена и множество детишек — один из них, правда, был болен и мог не дожить до следующего Рождества. Пока это не волновало Скруджа — но Ёнсу не мог сказать о себе того же. Его волновал Мэттью. Он закрыл контору, плотнее кутаясь в свое пальто, и вышел под снег — свет на сцене погас, кроме того прожектора, что был направлен на Ёнсу, и тот, сгорбившись, медленно побрел в противоположную сторону, давая ребятам время сменить декорации. В этот момент и появился Кику. В книге дух Марли привиделся Скруджу в дверном молотке, но изобразить это в спектакле не представлялось возможным, поэтому драмкружок пошел другим путем: Хонда, кутаясь в черную накидку, которая помогала ему теряться в темноте, на секунду возникал прямо перед Ёнсу, дергал его за плечо, заставляя испуганно оборачиваться, ставил подножки и дул в ухо. Но как только зажегся свет — Скрудж вернулся домой, — Кику исчез. — Чепуха! — осмотревшись, бросил Ёнсу. Первый акт завершал разговор с призраком Марли — гремя цепями, Хонда появился перед Скруджем и сулил ему большие несчастья. Он поведал Ёнсу и залу о страданиях, которые вынужден испытывать, будучи бесплотным духом, бессильным совершить хоть какое-то доброе дело, и сообщил о трех духах, с которыми Скруджу предстояло столкнуться в дальнейших актах. У него не было ни секунды на отдых — только погас свет, как тут же закипела вокруг жизнь, последние приготовления перед самой сомнительной частью спектакля. Потом свет вновь загорелся — начался второй акт, встреча с первым Духом и театр теней. Вот фигурка маленького Скруджа — Ёнсу восторженно показал на нее Артуру, потом он подрос, с ним рядом появилась покойная сестра, следом, на второй ширме показались три фигурки — Скрудж, его напарник и их начальник, который всегда под Рождество устраивал грандиозный пир. После разговора с Духом на первой ширме снова началось действие — в этот раз Скрудж разговаривал со своей невестой. Она плакала и говорила, что бросает его, а потом Дух силой заставил Ёнсу взглянуть на вторую ширму — там бывшая невеста Скруджа заплетала косы своей дочери и вела беседу с мужем. Конец второго акта — и снова времени только глотнуть воды, да переброситься парой фраз с Артуром. В этот раз на сцене с ним Торис — Дух Нынешних Святок — и видения на ширмах из жизни племянника-Альфреда и клерка-Мэттью. Тут же следом — третий Дух. Эту роль исполнял Андресс — он был укутан в черный балахон, выглядел весьма устрашающе и распространял такую ауру, что даже зрители на ближайших к сцене местах почувствовали себя неуютно. Он нес дурные вести для Скруджа — на ширмах в этот раз показались незнакомые персонажи, которые закладывали вещи в ломбард, обсуждали что-то на пустынной улице и опускали гроб в могилу. К финальному акту Ёнсу начало казаться, что он действительно вот-вот умрет — не от усталости, так от жары и жажды. И Артуру даже не придется устраивать для него отдельную казнь — Ёнсу боялся представить, сколько реплик исковеркал, забыл или сказал не к месту, и как сильно это могло разозлить Керкленда. В любом случае, отыгрывал последние сцены в гостиной у племянника он на последнем дыхании. Чего он никак не ожидал — так это шквала аплодисментов, которые обрушились на них, когда драмкружок вышли на поклон. Даже гости не жалели ладоней — одна потрясающе выглядящая дама смахнула слезы с глаз, сидящие в первом ряду важные мужчины в дорогих костюмах о чем-то жарко спорили, а приглашенные судьи нажали на кнопки «нравится» и теперь над их креслами мигали зеленые лампочки. Ёнсу еще успел заметить, как телевизионщики небольшой группой начали проталкиваться к выходу, чтобы взять у них интервью, а потом кто-то за руку утащил его со сцены. — Отлично справились, — с трудом сдерживая улыбку, сообщил им Артур в гримерке. — Конечно, я мог бы сейчас ткнуть вас носом во все недочеты — особенно тебя, Ёнсу, — Им виновато потупил взгляд. — Но я не буду. Вы заслужили похвалу, а разбором ошибок займемся на следующей репетиции. — Ты был крут, — Джонс ткнул Ёнсу кулаком в плечо. — Серьезно, чувак, это твоя лучшая роль. — Тогда спаси меня от Артура на следующей репетиции, — бросил Ёнсу с улыбкой. — Он убьет меня, как только увидит запись. Альфред как-то сник, отвернулся и, пожевав губы, бросил что-то невнятное напоследок. Он был ведущим, и ему действительно стоило поспешить, но это не объясняло, почему он так реагировал на каждое упоминание имени Артура. Им не успел хорошенько обдумать произошедшее, к нему уже подошли остальные ребята — Кику, Феликс и Торис, Райвис с Эдом, Артур. Они наперебой поздравляли его с успешным спектаклем, обсуждали детали, строили планы на будущее и делились впечатлениями. Ёнсу отвечал немного невпопад и почти не участвовал в обсуждении — он думал, Мэттью хотя бы поздравит его или просто улыбнется, но тот уже куда-то исчез. Кику оказался проницательнее других — он за локоть отвел Ёнсу в сторону и поднял на него свои прекрасные темные глаза. — Боюсь, я лезу не в свое дело, но мне кажется, тебя что-то беспокоит. — Ну что ты, все просто супер, — натянуто улыбнулся Ёнсу. — Я просто ужасно устал и хочу пить. Хонда вздохнул — Им знал, что он не поверил ему, но знал также и то, что Кику не станет настаивать и вмешиваться. За это он был ему благодарен. Он пока и сам не понимал, что беспокоит его так сильно и почему в последнее время голова буквально пухнет от мыслей. — Я хотел поблагодарить тебя, — сказал Кику вместо расспросов. — О чем ты? — Ёнсу удивленно повернулся к нему. — Кажется, я всегда доставлял тебе только неприятности. — Пусть так, — не стал спорить Кику, и Им возмущенно вскрикнул. — Я много думал обо всем случившемся, — он потупил взгляд. — Обо всем, что произошло в моей жизни — о тебе тоже. Слышать такие слова от Кику было странно — тот мало рассказывал даже о событиях в своей жизни, а чувства и мысли старался прятать и надежно укрывать от посягательств. Ёнсу почувствовал, как жар постепенно охватывает все его тело — поднимается из груди и растекается по щекам, опускается вниз, греет живот и отдается дрожью в кончиках пальцев. — Ты всегда поддерживал меня, — продолжил Хонда. — Даже когда я совершал ошибки и поступал ужасно, ты все равно оставался на моей стороне. Ты осуждал меня, называл глупым, лез в мою жизнь и тревожил раны, которые я хотел навсегда забыть, — но ты был рядом. Ёнсу сморгнул подступившие слезы. — Конечно, — осторожно взяв Кику за руку, кивнул он. — Я ведь твой друг, помнишь? Это всегда звучало так фальшиво? Хонда понимающе улыбнулся. — Я подумал над твоими словами, Ёнсу, — сказал он. — И я, наконец, понял, чего хочу на самом деле. Так что я больше не буду убегать, — Кику посмотрел на Ёнсу, и в его взгляде горела решимость, которой Им никогда раньше не видел. — Теперь твоя очередь. Он мягко высвободился из захвата и посмотрел в сторону двери. Проследив за его взглядом, Ёнсу заметил Геракла — тот стоял возле двери и о чем-то болтал с Артуром. — Смею предположить, что тебя заждались журналисты, — обернувшись, Кику махнул рукой куда-то в направлении коридора. — Поспеши. — Ого, и правда! Возле выхода стояла милая девушка в строгом костюме, а рядом с ней топтался оператор с камерой. Они о чем-то спорили и явно не могли прийти к согласию. Ёнсу был благодарен Кику еще и за то, что тот не стал требовать от него ответа. *** У Ёнсу была главная роль в «Рождественской песне», так что он решил не испытывать судьбу и не стал участвовать в других номерах. Его устраивали собственные оценки по экзаменам — конечно, он не блистал, и лишнее «отлично» в табеле ему бы не помешало, но жизнь все еще была дороже. Поэтому оставшуюся часть концерта он досмотрел уже из зрительного зала: дополнительных кресел хватило, чтобы усадить всех желающих, и в этот раз никто не толпился вдоль стен. Альфред превзошел сам себя — мало того, что он прекрасно справлялся со своими обязанностями, так еще и выглядеть при этом умудрялся как суперзвезда. Если бы была отдельная номинация для лучшего ведущего, Ёнсу не сомневался, кто взял бы первый приз. Но и остальные ученики показали высший класс — танцы, песни, акробатические номера, фокусы, гипноз, постановочные бои и многое другое, чего он и представить себе не мог в исполнении избалованных богатеньких мальчиков. Большим сюрпризом оказался танец, который готовили Торис и Феликс — Ёнсу и не знал, что они собирались выступать. Их слаженные движения под легкую ненавязчивую рождественскую мелодию пришлись судьям по душе — если бы Им мог, он бы и сам мигнул зеленой лампочкой. Ему действительно нравились представления и царящие вокруг суматоха и восторженное напряжение. Ему нравились номера, нравилось послевкусие после спектакля, но слова Кику никак не шли у него из головы. Чего-то не хватало. Все это время Ёнсу ждал только один номер. Когда на сцену вынесли синтезатор, а на задний ряд кулис растянули белое полотно, сердце Ёнсу забилось быстрее. Предчувствие заставило его встать со своего места. Вышел Родерих — коротко кивнув залу, он встал за инструмент. Повисла тишина. Погас свет — остался только один прожектор, и тот был направлен на одну из кулис. Первые высокие ноты взмыли к потолку, и на сцену вышел Мэттью — серый плащ почти полностью скрывал его одежду, на руках — перчатки, а в волосах, почти незаметная, сверкающая корона. — The snow glows white on the mountain tonight, [Снег сияет белым на горе сегодня ночью,] Not a footprint to be seen. [Ни следа не видно.] Мэтт добрался до середины и повернулся к залу — только тогда Ёнсу заметил, что у него была всего одна перчатка. — The kingdom of isolation, [Королевство одиночества,] And it looks like Iʼm the king. [И похоже, я его король.] Мэтт обернулся: позади него, на белом полотне, возникла заснеженная гора. — The wind if howling like this swirling storm inside… [Ветер завывает, как шторм внутри…] На сцене подул ветер — это заработали вентиляторы. Он раздул полы плаща, заставив Мэттью сжаться и поежиться. — Couldnʼt keep it in, Heaven knows Iʼve tried. [Не могу это скрывать, Небеса знают, я пытался.] Он посмотрел на свои руки — одна в перчатке, другая без — и сжал кулаки. — Donʼt let them in, donʼt let them see, [Не пускай их внутрь, не давай им увидеть,] Be the good boy, you always have to be. [Будь хорошим мальчиком, каким ты всегда должен был быть.] Conceal, donʼt feel, donʼt let them know. [Скрывай, не чувствуй, не дай им узнать.] Мэтт погрозил залу пальцем и вдруг посмотрел прямо Ёнсу в глаза. — Well, now you know… [Что ж, теперь ты знаешь…] Его голос взвился ввысь вместе с нотами — у Ёнсу перехватило дыхание, а к глазам подступили слезы. Мэтт сорвал вторую перчатку и бросил ее в зал. На его губах сияла мягкая улыбка. — Let it go, let it go, [Отпусти и забудь,] Canʼt hold it back anymore. [Не могу больше это сдерживать.] Мэтт взмахнул рукой и на полотне позади него сверкнули серебряные искры. — Let it go, let it go, [Отпусти и забудь,] Turn away and slam the door! [Развернись и захлопни дверь!] Махнул другой — и позади поднялась буря. — I donʼt care, what theyʼre going to say. [Меня не волнует, что они собираются сказать.] Let the storm rage on… [Позволь шторму бушевать…] Он поднял обе руки, и сверкающие снежинки закружились по полотну. — The cold never bothered me anyway. [В любом случае, холод никогда меня не беспокоил.] Мэттью опустил руки — и сверху на сцену посыпались настоящие. Ветер, созданный вентиляторами, подхватил их и понес в зал. — Itʼs funny how some distance makes everything seems small. [Это забавно, как некоторое расстояние заставляет все выглядеть маленьким.] And fears, that once controlled me, [И страхи, что когда-то мной управляли,] Canʼt get to me at all! [Не могут добраться до меня совсем!] Itʼs time to see what I can do… [Пора увидеть, что я могу сделать…] Мэттью снова взмахнул рукой, и на экране возникла снежная лестница. — To tests the limits and break through. [Проверить границы и прорваться сквозь них.] No right, no wrong, no rules for me… [Нет верного, нет ошибочного, нет правил для меня…] Он взмахнул на нее второй рукой — снег обратился льдом. — Iʼm free! [Я свободен!] Ледяные узоры покрыли полотно, вокруг Мэттью крутились снежинки, а его голос заполнял весь зал — или Ёнсу просто так казалось. Он не слышал ничего, кроме песни Мэтти. — Let it go, let it go, [Отпусти и забудь,] I am one with the wind and sky. [Я един с ветром и небом.] Let it go, let it go, [Отпусти и забудь,] Youʼll never see me cry! [Ты никогда не увидишь меня плачущим!] Here I stand and here Iʼll stay… [Здесь я стою, и здесь я останусь…] Мэттью топнул ногой — вокруг него разлетелись искры. — Let the storm rage on… [Позволь шторму бушевать…] Он поднял руки вверх, и под переливы мелодии на экране появился ледяной замок. Замигали прожекторы, со всех сторон освещая Мэттью, в их свете искрились снежинки, ветер раздувал плащ и трепал волосы. Но Ёнсу видел только улыбку — Мэтт улыбался легко и свободно, и выглядел таким счастливым. — My power flurries through the air into the ground. [Моя сила прорывается через воздух в землю.] Пол под ногами Мэттью переливался всеми цветами радуги. — My soul is spiraling in frozen fractals all around. [Моя душа закручивается в замерзшие фракталы повсюду.] Стены замка тоже засияли. — And one thought crystallizes like an icy blast. [И любая мысль кристаллизуется, как ледяной взрыв.] Последней загорелась снежинка на вершине. — Iʼm never going back, the past is in the past! [Я никогда не вернусь, прошлое - в прошлом!] Мэтт почти прокричал последние слова и сорвал с головы корону. — Let it go, let it go, [Отпусти и забудь,] And Iʼll rise like the break of dawn. [И я восстану как рассвет.] Он пальцами зачесал волосы назад. Ёнсу совсем не обратил внимания, но Мэттью был без очков, и сейчас выглядел совсем, совершенно иначе. — Let it go, let it go, [Отпусти и забудь,] That perfect boy is gone! [Идеальный мальчик исчез!] Он сиял. — Here I stand in the light of day. [Здесь я стою в свете дня.] Мэттью снял накидку — под ней оказался голубой костюм в блестках и прозрачный длинный плащ. — Let the storm rage on! [Позволь шторму бушевать!] Он с легкостью взял высокие ноты, и ему хватило дыхания, чтобы дотянуть их до конца. Мэттью снова посмотрел прямо на Ёнсу. Зал взревел, не дожидаясь конца песни. Ребята вскакивали со своих мест, кричали и свистели. — The cold never bothered me anyway. [В любом случае, холод никогда не беспокоил меня.] Мэттью ему подмигнул. Его голос почти потонул в овациях и аплодисментах, и он, тяжело дыша, подошел к краю сцены, чтобы поклониться. Только после этого судьи, словно очнувшись от сна, нажали на кнопки. Ёнсу этого уже не видел — как только затихла последняя нота, он бросился прочь из зала. Сейчас его не волновали ни Кику, ни Сакура, ни кто-либо еще. В его мыслях, в его сердце — был только Мэттью. Он успел поймать его раньше журналистов — схватил, затащил за ближайший поворот и прижал к стене. Мэтт выглядел совсем растерянным, он часто моргал и пытался что-то сказать, но голос его не слушался. Ёнсу хотел, чтобы Мэтти обнял его, чтобы снова поцеловал, избавил от всех сомнений и тревог, — но в то же время не хотел этого. У него ведь только начало все в жизни складываться хорошо! — Я ничего не понимаю, — покачал головой он. — Не знаю, что мне делать и как быть дальше. Ты ведь совсем не такой! — он избегал смотреть Мэттью в глаза, и цеплялся за детали его костюма. — Мне всегда нравились темненькие, и чтобы ростом обязательно ниже, а ты… Ты ведь совсем другой! Почему я тогда не могу выбросить тебя из головы? — Ёнсу почти решился поднять глаза, но в последний момент снова чего-то испугался. — Она такая красивая и добрая, мой идеал, самая лучшая девушка. Я думал все — любовь, но… Вот ты сейчас спел — и оказалось, что нет. Оказалось, что… — Не надо, Ёнсу, — прошептал Мэттью. — Прошу, давай не будем рушить нашу дружбу, — его голос был слабым и дрожал. — Я только хотел сказать… может, мы могли бы сделать вид, что ничего этого не было? И, ну, знаешь, — он всхлипнул, — жить как раньше? Ёнсу чувствовал, как его глаза наполняются слезами, а поперек горла встает ком — но он должен был держаться. Они оба понимали, что «как раньше» уже не получится. — Я не смогу, — Им покачал головой. — Не смогу делать тебе больно. — Я тоже, — вздохнул Мэтт. — И, — Ёнсу замялся на секунду. — Что мне делать дальше? Мэтти тихо рассмеялся, пропустил сквозь пальцы его волосы и, откинув голову к стене, ответил: — Знаешь, просто, — он набрал в грудь воздуха и пропел, — отпусти и забудь… Им поднял на него взгляд — глаза Мэтта были закрыты, но его щеки оказались сухими. Он не плакал. Когда их взгляды столкнулись, Мэттью улыбнулся и выскользнул из объятий. Из-за поворота послышались голоса, а потом появилась молодая журналистка и ее оператор, и Мэтти подошел к ним. Ёнсу обернулся ему вслед и хотел что-то сказать, но не смог.