Daigaku-kagami

Явление II Братик, драмкружок и этот чертов смазливый ублюдок — Феличиано, можно попросить тебя кое о чем? — Ве-е? Ловино? Конечно, братик, для тебя — все что угодно! — Феличиано отвлекся от работы, чтобы посмотреть на вошедшего в кабинет брата. Многие говорили им, что они похожи внешне, как близнецы, но Феличиано не мог с этим согласиться. Для него Ловино всегда был любимым старшим братом: и ростом выше, и серьезнее в какой-то мере, и вообще — самостоятельный с раннего детства. В отличие от него-то. — Ты же знаешь, что драмкружок потерял большую часть своего состава с этим выпуском? — Феличиано кивнул. — Мы хотим устроить нечто грандиозное в этом году, чтобы хоть как-то восполнить количество… — Нужно помочь с декорациями? — понимающе улыбнулся тот. — Ага, — Ловино чуть покраснел: он не любил выглядеть беспомощным, но просить Феличиано рисовать декорации для драмкружка всегда приходилось именно ему, как старшему брату. — Материалы все там же, если не найдешь, позови меня. И еще плакат, если не трудно. Вот, это сценарий и эскизы, — он протянул брату несколько помятых альбомных листочков. — Помидорки? — Феличиано непонимающе уставился на Ловино, указывая на какие-то то ли крендельки, то ли изысканные узоры. — Не смотри так на меня! Это все Тони опять!.. — Так ты с ним встречался… — задумчиво протянул Феличиано, печально опустив глаза. — Было бы более удивительно, если бы этого не произошло, как-никак, мы оба состоим в драмкружке, — раздраженно фыркнул Ловино, отворачиваясь. — Так я могу на тебя рассчитывать? — Конечно, — приглушенно ответил Феличиано. — Сроки? — Попробуй уложиться в две недели. Нам нужно начинать пораньше, сам понимаешь, через месяц никого свободного уже не останется. — Мне ли не знать, — тихо пробормотал он и уже громче добавил: — Не волнуйся, все будет готово вовремя. Ты же знаешь, что всегда можешь на меня положиться! — Спасибо, — только и сказал Ловино, тихо прикрывая за собой дверь. Феличиано лишь бессильно скомкал бумажку и швырнул ее на стол. Оставалось просто закусить нижнюю губу, чтобы не разреветься от непонятной злости, и вернуться к работе. Он очень любил рисовать, и вполне можно сказать, что получалось у него хорошо, если не прекрасно. Да что там! Парень был чертовски талантлив. И без Ловино он бы этот талант в себе не открыл. Тот всегда заступался за хрупкого Феличиано, позволяя тем самым ему развиваться, не оглядываясь на общественное мнение. Он его поддерживал. Он давал ему идеи. Он его вдохновлял. Не семья, считавшая, что из Феличиано нужно растить политика, не друзья, которых и не было почти, а только Ловино. Они всегда были вместе, и вот теперь какой-то старшеклассник Антонио пытается их разлучить! Пытается? Варгас поморгал, когда перед глазами неожиданно все поплыло. С тех пор, как Ловино вступил в этот драмкружок, где встретил своего так называемого «Тони», он только и говорил, что о нем. И вот тогда-то искусство и помогло Феличиано спрятать свою обиду и боль в отражениях непередаваемой глубины цвета, ровных штрихах и тонких росчерках тушью. Он рисовал теперь, чтобы забыть, чтобы не закрываться, чтобы терпеть. Сейчас он трудился над небольшой графической зарисовкой по древней легенде об основании Рима. На картине Ромул рыдал над телом павшего от его руки брата. Тьма вокруг, ярко-алые пятна крови и блестящие слезы, срывающиеся с подбородка совсем еще, по нынешним меркам, юного мужчины. Феличиано любил трудиться в тишине, но в такие моменты, как этот, она была давящей, так что он включил какую-то легкую классическую мелодию. Сначала невозможно трудно было прикоснуться карандашом к бумаге, оставить на последних фрагментах ее чистоты и непорочности свои угольно-черные следы, но уже спустя полчаса он поймал свою музу за хвост, рисуя резко, но вдохновленно, зло. Дело близилось к вечеру, когда он закончил. Критично оглядев работу, Варгас только покачал головой, размышляя о том, что после просьбы Ловино он еще нескоро сможет взяться за ее доработку. Убрав инструменты, он выключил свет и вышел из кабинета, запирая его на ключ. Из кружка рисования он пока единственный каждый день ходил в мастерскую, все-таки официальные занятия должны были начаться только на следующей неделе. Феличиано откинул волосы со лба, снимая с лица остатки усталости и расплываясь в обычной своей довольной улыбке. Сейчас он шел в их с Ловино комнату в общежитии, так что нужно было делать вид, что ничего не случилось. — Ве-е-е, — жизнерадостно протянул он вместо приветствия, замечая на кухне нещадно матерящегося Ловино. — Наконец-то явился! — в белоснежном фартучке, красный от смущения, возмущенный, он был так мил, что хотелось затискать до смерти. — Я думал, с голоду помру! — Сейчас-сейчас, — уже споласкивая руки, успокоил его Феличиано. — Садись пока, сейчас чаю тебе налью. А ведь он еще и прекрасно готовил. Был мил, послушен, хрупок, нежен, умел готовить и убираться, любил обниматься и рисовать… Да, не очень мужественно, но разве знал он, что Ловино нужно именно это? Стал бы брутальным грубияном, право же. Поставив чайник на плиту, Феличиано достал сковороду и, добавив в нее масло, поставил разогреваться; быстро вымыл овощи, мелко нарезал, кинул на сковородку; затем достал кастрюлю, наполнил водой, тоже поставил кипятиться. Вскипел чайник, так что Феличиано налил-таки брату приятный напиток, периодически отвлекаясь, чтобы помешать овощи. Добавил к ним томатной пасты, закинул вермишель в кастрюлю. — Ну ты даешь! — выдал Ловино. — Сколько раз это видел, и никак не устаю удивляться. — Жизнь с тобой любого научит немного готовить, — усмехнулся Феличиано. — Да ладно, Тони как не умел, так и не умеет, — проворчал Ловино, даже не пытаясь скрыть счастливой улыбки. — Ве-е, братик, я же просил… — Все-все, молчу, — примирительно подняв руки вверх, проговорил тот. — Следи за овощами лучше. — Если есть сыр, потри немного, пожалуйста, братик, — попросил Феличиано. — Не зря же ты устроил мне дефиле в фартуке. Варгас-младший вновь повернулся к плите, ожесточенно помешивая то овощи, то вермишель, чтобы не видеть, как его братец снова очаровательно покраснел. Спустя пару минут он уже вылавливал длинные макароны, сцеживая воду и добавляя их к овощам. Ловино же сосредоточенно тер кусочек сыра, стараясь не пораниться. Еще пять минут — и на столе красовались две тарелки с пастой, а Феличиано и Ловино сидели друг напротив друга. На плите стояла сковорода с приличной долей блюда, оставленная остальным соседям. — Приятного аппетита, — принимаясь за еду, сказал Ловино. — Паста-а-а! Во время еды они не разговаривали: сказывалось чувство голода, и на кухне раздавались только звуки от столовых приборов. Ловино закончил первым и, довольно откинувшись на спинку стула, сыто потянулся. — Было просто обалденно! — улыбнулся он. — Ты как всегда на высоте. — Спасибо, — Феличиано вернул улыбку. — На тебе посуда. Последнюю фразу он бросил уже из прихожей, чтобы Ловино не смог отвертеться, и тут же столкнулся там с соседями. Улыбнувшись, он пригласил их к столу, сообщив, что его братик накроет. — Берегись, мелкий! — раздалось с кухни. Когда Ловино закончил с посудой, он ворвался в комнату, в шутку налетая на Феличиано с первой попавшейся подушкой. Тот не успел приготовиться к внезапному нападению, поэтому тут же оказался прижат к кровати, на которой до этого мирно читал заданный на завтра параграф. Ловино, покрепче впечатал подушку в лицо брату, победно усаживаясь у него на животе. — Уже готов покаяться, эксплуататор? — рассмеялся он. Подушка отозвалась невнятным бульканьем, а сам Ловино неожиданно почувствовал себя прижатым к кровати. С раздвинутыми ногами. И нависшим над ним красным, как рак, Феличиано. Это слишком напоминало… — Ты что-то спросил, братик? — ухмыльнулся тот, потянувшись за орудием мести. Ловино выскользнул из-под него, подхватив свое бесценное оружие и соскочив на пол. Феличиано не отставал, остановившись напротив. С минуту продолжалась игра в гляделки, а потом Ловино не выдержал и метнулся к брату в яростной атаке. Подушки столкнулись, и брат пошел на брата, оба получали мягкие удары по всему телу и удовольствие от нахлынувших воспоминаний. Ловино сам не заметил, как их драка перешла на пол, как подушки полетели в сторону. Он сидел, опираясь спиной о кровать и согнув одну ногу, а Феличиано стоял на коленях так близко к нему, что его дыхание касалось щек Ловино. Перед глазами того ясно предстал первый раз, когда он поцеловал Феличиано. Это тоже стало последствием какой-то игры, когда тот, неловко рухнув на пол, утянул за собой и Ловино. Воспоминания ли, желания ли, но сейчас… Он потянулся вперед и поцеловал его. Невинное краткое прикосновение губ к губам, мягким, сладким, родным. Но в этот миг чей-то мир успел рассыпаться на куски и собраться вновь миллионы раз, погасли сотни звезд и зажглись тысячи новых, на каком-то другом краю вселенной зародилась жизнь, а где-то здесь, совсем рядом, случилось маленькое чудо. И вот они уже целовались, отчаянно цепляясь друг за друга руками, боясь потерять друг друга, прижимаясь так крепко, едва не сливаясь воедино. А потом Феличиано насильно отстранился от Ловино, и в этот момент тому стало холодно и почти физически больно. Но он стерпел, потому что… Просто потому что. — Прости, — прошептал Ловино. — Все хорошо. — Пошли спать? — отводя глаза предложил он. — А уроки кто делать будет? — Да ну их к черту сегодня, эти уроки. Братик… Ловино уже разделся и залез под одеяло на кровать Феличиано. Тот расплылся в довольной улыбке и, быстро скинув одежду, присоединился к нему. — Свет, — напомнил Ловино. Пришлось вставать и выключать свет. В комнате сразу потемнело, но атмосфера желания и страсти никуда не пропала, лишь припудрившись таинственностью сумерек. Феличиано пришлось сильно закусить губу, чтобы не потерять последние остатки воли, обезумев от желания. Он вернулся в постель, и Ловино тут же заключил его в объятия, прижимая к своей груди. Феличиано прикрыл глаза, и перед его мысленным взором встали фантастические образы, почти настоящие, осязаемые. Те самые картины, что создали бы нужную драмкружку для спектакля атмосферу таинственности и тепла. Завтра он начнет рисовать и закончит даже раньше сроков, так решил Феличиано. — Ты не спишь? — прошептал Ловино над ухом. — Ве-е? — Феличиано приоткрыл глаза. — Ты чего? — Ничего… Все в порядке. — Точно? — он заботливо посмотрел на Ловино. — Просто… Я сам не знаю, что на меня нашло, все так быстро случилось, и ты… Феличиано почувствовал теплые пальцы на своем подбородке и немного подался вперед, поддаваясь. Лицо Ловино вдруг оказалось слишком близко, и Феличиано не успел возразить, когда его губы снова накрыли поцелуем. А потом он просто не захотел возражать. — Если ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал, просто скажи об этом, ясно? — строго потребовал Ловино. Феличиано кивнул, снова улыбаясь и пряча покрасневшее лицо на груди у брата. Тот вздохнул. Он любил своего Феличиано, действительно любил, просто души в нем не чаял, и даже иногда его хотел, если уж быть совсем честным. Но это была просто братская любовь. И теперь совесть и чувство вины вгрызались в мозг, не давая насладиться тающим на губах вкусом успокаивающего поцелуя. Ночь Ловино, определенно, предстояла бессонная.

***

— Ве-е, просыпайся, братик! — Феличиано, уже одетый в школьную форму, умытый и даже причесанный, пытался растолкать Ловино, который просыпаться упорно не желал. Он ворочался, закрывался сначала подушкой, потом одеялом… Лишившись обоих средств самозащиты, он укутался в простыню, сжавшись в комочек и тихо посылая любимого братика ко всем чертям. Спать он, конечно, любил, но не до такой степени. Дело было все в том же Феличиано, который всю ночь прижимался к Ловино, не давая ему не то что заснуть, а даже подумать нормально. — Ну хватит, пора вставать! — он еще раз потряс Ловино за плечо. — Ты же не хочешь, чтобы дедушка снова отчитывал тебя? — Это нечестно! — простонал тот, глубже зарываясь в простынку. — Еще пять минуточек… — «Еще пять минуточек», и мы точно опоздаем, — нахмурился Феличиано. — И так уроки не сделаны… — Еще один повод не идти в школу, — пробурчала простыня. Феличиано сел на кровать, откинувшись назад, и прикрыл глаза. Зря. Открыл он их, уже когда солнце вовсю пыталось его ослепить. Протянув привычное «Ве-е-е», он только поудобнее устроился на кровати, перетягивая на себя часть простыни с Ловино. — И почему мои любимые внуки сегодня не пришли на занятия?! — грозно прогремело в комнате, разом снимая всю сонливость. — Я-то думал, они заболели, волновался… А вы что же?! — Дедушка! — сдавленно пискнул Ловино, невольно пытаясь спрятаться за Феличиано. — Сейчас я не «дедушка», а твой директор, Варгас! Еще раз такое случится — будете всю школу мне оттирать! — громогласно провозгласил Кассий. — Дедушка Гай! — Феличиано довольно улыбнулся и, вскочив с кровати, обнял его. — Пошли, я приготовлю чего-нибудь к обеду. Ты просто голодный, вот и злишься… Если на воспитание вредного Ловино директор «Кагами» Гай Кассий, а по совместительству дедушка братьев Варгас, потратил все нервы и мог позволить себе срываться на него, то милого добродушного простачка Феличиано он баловал и тихо млел от его кухни. Этим он выгодно отличался от родителей, потерявших всякий интерес к их жизни после того, как Феличиано отказался занять пост отца по достижению совершеннолетия, а Ловино связался с мафией. Тот, тем временем, еще раз с удовольствием потянулся и решил-таки подняться с кровати. Пока Феличиано отвлекал дедушку, у него был отличный шанс сбежать из потенциально опасной зоны. Прихватив с пола свои разбросанные вещи, он проскользнул в ванную, где поспешил умыться и привести себя в порядок. Прислушался. Гай и Феличиано бурно спорили о деталях рисования декораций для новой пьесы драмкружка, так что время для побега было просто идеальным. Дверь приоткрылась. Бросив быстрый взгляд на кухню, Ловино успел увидеть, как Феличиано одобряюще ему подмигнул, а потом решительно выбежал за пределы блока. Быстрая пробежка до лестницы, вниз, вниз, вниз, через холл и на улицу, на свободу. Прогулочным шагом Ловино добрался до здания творческих кружков. Он не знал, который час, но предполагал, что раз директор явился к ним собственной персоной, то скоро уроки все-таки закончатся, и остальные члены драмкружка подойдут сюда же. Ловино зашел в пустой сейчас и потому удивительно тихий зал, где проходили репетиции, хранились материалы и вообще, зал, в котором он жил последние два года. Варгас прекрасно помнил, что первый раз попал на собрание драмкружка, чтобы прибраться, это было наказанием за его прогулы — мыть все помещения кружков. Сначала он сидел и слушал, как они что-то бурно обсуждают, с недовольной миной дожидаясь конца сей кары директорской. Потом ребята стали расходиться, он пошел за шваброй в кладовку и столкнулся там с Тони. То есть тогда он столкнулся в «чертовом темном пылесборнике» с «каким-то смазливым ублюдком». Лишь потом он стал сначала «этим придурком Антонио», затем просто «придурком» и, наконец, «Тони». Тот из соображений благотворительности решил остаться и помочь Ловино. Чтобы как-то поддержать разговор, он начал трепаться по поводу их новой постановки, сначала не реагируя на едкие замечания собеседника, а потом все-таки поинтересовавшись о чем-то вроде «раз он такой умный, как бы сам сделал?». И Ловино рассказал. Тогда Тони пригласил его вступить к ним, а Варгас, чрезвычайно гордый своей гениальностью, взял и согласился. Сейчас на сцене стояли картонные шаблоны для декораций, которые предстояло доставить в мастерскую Феличиано. Стол, за которым они обычно обсуждали все детали, был завален бумагой и канцелярскими принадлежностями, на стульях, стоящих у стены для прослушивания громкости речи, горами были свалены старые костюмы. Ловино сел около стола, взяв в руки одну из последних копий сценария. Пришлось многое сократить, снова просить компьютерный клуб помогать с освещением и музыкой, за что они потребовали упомянуть и их тоже в пиар-речи драмкружка. Но за какую-то неделю они успели склеить годный сценарий, обсудить и решить вопрос о декорациях и музыке, подобрать актеров… Хотя актерский состав был и так слишком мал, чтобы приходилось из кого-то выбирать. В этот раз драмкружку предстоит выйти на сцену почти полным составом и не для демонстрации массовости, вот до чего дожили. Неожиданно кто-то закрыл Ловино глаза теплыми руками, и мягким голосом прошептал прямо в ухо, слегка касаясь его губами: — Вот и попался. — Явился, — фыркнув, Варгас довольно резко сбросил руки Антонио со своих глаз и отодвинулся. — Феличиано согласился помочь нам с декорациями. — Я и не сомневался, — беззаботно улыбнулся Тони. — Все-таки он почти полноправный член драмкружка! — Он отказался, ты прекрасно это помнишь, — нахмурился Ловино. Он не упоминал о том, что тот отказался вступать к ним, только потому что не хотел смотреть, как его братика насилует какой-то помидоркофил. Хотя, конечно, Феличиано и высказал все это куда мягче и в полушутливой форме, да, может, и вообще не это имел в виду. — Расслабься, ты чего? — Тони внезапно обнял Ловино, упираясь подбородком ему в плечо. — Что-то случилось? И в школе тебя не было… — Да что ты пристал? Все в порядке! — зашипел тот, пытаясь вырваться из стального захвата. — Пусти! — Ни за что, — Антонио прикусил мочку уха Ловино. — Ни за что, слышал? — было в его голосе что-то такое, что заставляло вспомнить о его далеко не безобидном прошлом, умело скрытом родительскими деньгами. — Ты мой, Ловино. Мой. Варгас притих, испуганно и, вместе с тем, восторженно замирая в руках Тони, наслаждаясь страхом, пробирающим до кончиков пальцев, заставляющим волосы вставать дыбом. Он любил, когда его принуждали, подчиняли, ломая и вызывая дрожь от предвкушения, хотя мазохистом не был и боли все-таки боялся. — Твой, — эхом повторил он, расслабляясь, и уже сам крепче прижал к себе руки Антонио. — Кхм, помешали? — с улыбкой поинтересовался один из вошедших в этот момент. Ловино тут же вырвался из объятий и отскочил от Тони чуть ли не на другой конец зала, густо заливаясь краской. Тот же просто беззаботно рассмеялся, как ни в чем не бывало закидывая руки за голову. — Вообще-то да, — улыбнулся он. — Но проходите, раз уж пришли. Феличиано согласился рисовать, так что можем смело приступать к репетициям. Алиса, ты готова? — Заткнись, Тони, — сварливо отозвался «Алиса». — И почему мне всегда достаются женские роли? Вопрос был риторический, и заставил собравшихся тихонько рассмеяться. Постепенно появлялись все новые и новые члены драмкружка. Их было не так много, как раньше, всего восемь человек, так что больше половины мест за столом пустовало. Спорить в этот раз было почти не о чем, так что ребята быстро приступили к репетиции, заставляя Ловино, временно занявшего место постановщика, срывать голос и нервно теребить волосы на голове.